Главная | Обратная связь

Попытки партийно-государственного обновления и их влияние на историческую науку

С 1985 года отечественная историческая наука вступает на путь качественных принципиальных изменений, которые в своем итоге привели к разложению советской историографии как специфического исторического феномена. Необходимо отметить, что все эти изменения наука переживает как часть общества и связаны они оказались в значительной степени с общими процессами, протекавшими в обществе, и в частности, с изменением политического курса советского руководства, с реформами, проходившими в Советском Союзе под лозунгом перестройки советского общества. Изменения носили действительно принципиальных характер, а наука, оставшись при этом наукой, за совсем небольшой промежуток времени становится совершенно другой, определяющим тут оказываются даже не изменение тематики и методологии исторических исследований, не разрушение "железного занавеса" между "марксистской" и "буржуазной" науками и встраивание отечественной историографии в международный мир "Большой науки", а разрушению системы идеологического контроля науки со стороны власти и государства. Наука, в результате обретает свободу, но теряет опору. И эта ситуация становится достаточно непростой для советского исторического научного сообщества, которое так или иначе уже адаптировалось к жизни "под контролем". Теперь же кардинально меняется и место истории в обществе и, в частности, в системе образования, меняются, условно говоря, настроения научного сообщества, меняется дискурс исторической науки. Нельзя сказать, что профессиональные историки выступили инициаторами подобных изменений. Скорее наоборот, большинство историков оказалось неготовым к этим изменениям и воспринимала их как некий "ответ" исторической науки на "вызов", т.е. перемены происходящие в советском обществе. "Внутринаучные" предпосылки для таких изменений, на взгляд историков, безусловно, были, но они не достигли еще той критической массы, которая ведет за собой "научную революцию". Большинство историков ратовало за взвешенные и осторожные шаги "перестройки науки" и сохранение основ и принципов профессиональной научной деятельности. Весьма показательно, что в этот момент вновь актуальной становится тема кризиса исторической науки, только в данном случае говорят о "современном кризисе исторической науке", связывая, впрочем, его с самыми различными тенденциями в отечественном и мировом гуманитарном знании.

Попытаемся лишь обозначить некоторые аспекты процессов, протекавших в исторической науке этого периода и связанных с качественными изменениями исторической науки. Дело в том, что многие профессиональные историки, особенно занимающиеся изучением конкретно-исторических тем, продолжали работать во "внутреннем режиме старой науке", следуя позитивистской по сути "идеологии профессионализма". Работы написанные этими авторами, порой, действительно являются серьезным вкладом в развитие той иной научной проблемы. Но они не отражают специфику нового этапа в развитии исторической науки СССР и потому в большинстве своем остаются за пределами нашего рассмотрения. Нас интересует проявление качественно нового или воспринимавшегося и заявлявшего себя в качестве такового. Работы в которых отразилась специфика. И, соответственно, мы далеки от оценки подобных работ как некой "идеологической пены", которая не повлияла на развитие профессиональной науки. Пусть речь идет иногда и о публицистике, тесно связанной с конъюктурой, но влияние подобных работ на процессы протекавшие в данный период в исторической науке отрицать невозможно.

Изменения в политическом курсе советского руководства, приведшие в конечном итоге к распаду СССР как единого государства, безусловно, следует связывать с приходом на пост Генерального секретаря ЦК КПСС в апреле 1985 г. М.С. Горбачева. Сейчас, вряд ли можно говорить о четкой программе реформ, существовавшей у советского политического руководства, которую оно последовательно стремилось реализовать. Скоре всего для определения характера реформ больше подходит метафора "снежного кома". На определенном этапе реформы "вышли из под контроля". И, следовательно, это означает, что общество так или иначе было готов включится в "перестройку", получив первоначальный толчок. Но толчок этот безусловно исходит от политической элиты.

Уже на апрельском пленуме ЦК КПСС заявляется о новой "концепции ускорения социально-экономического развития страны", важную роль в реализации которой должен играть человеческий фактор. Понятно, что фактически речь идет о "новом сочетании приемов традиционного советского опыта" с использованием традиционной советской риторики и идеологии, но показательной оказывается уже высказанная "с высокой трибуны" идея необходимости проведения реформ советского общества. Хотя первоначально реформы связывались с производственной и социально-экономической сферами, очевидная, для власти трудности их проведения (а фактически, экономический кризис в стране) привели к выводу о необходимости "распространения концепции ускорения и на общественные отношения", о чем и было заявлено на очередном XXVII съезде КПСС в феврале 1986 г. Параллельно с этим руководство страны заявляет о формируется концепция "нового мышления". Ее основой было признание "приоритета общечеловеческих ценностей над классовыми". Эта концепция в первую очередь была взята за основу при выработке нового внешнеполитического курса страны, став основой для "построения диалога между странами с различным социальным строем и идеологией". Но большое значение она имела и для изменения внутренней жизни страны. По мнению авторов "Курса советской истории" :"Это означало радикальную смену незыблемых долгие годы основ коммунистической идеологии и инициировало качественно новые процессы внутри страны, в корне меняло содержание всей духовной жизни общества. Внутри страны был смягчен духовный климат, прекратилось преследование инакомыслия. Из мест заключения были освобождены диссиденты. ... Вместе с тем на первом этапе ... речь не шла об изменении природы существующего строя, отказе от основных принципов советской власти. Провозглашались только те перемены, "которые укрепляют социализм, делают его политически богаче и динамичнее"".

Январский пленум 1987 года подтвердив нарастание "кризисных явлений" провозглашает широкий "курс на перестройку" результатом реализации которого должно было стать построение новой модели общества "социализма с человеческим лицом". Было заявлено о необходимости глубоких демократических преобразований и выдвинут лозунг "Больше демократии, больше социализма!".

Тесно связанной с этой программой была так же инициированная властью политика "гласности", означавшая свободу и даже желательность публичного обсуждения различных проблем советской истории и современности. Именно под этим лозунгом происходит настоящий бум публицистических изданий и телевизионных программ, пользовавшихся невиданной ранее в Советском Союзе популярностью. "Гласность" очень быстро вышла за рамки очередной идеологической компании. Все большее и большее значение приобретает тема критики недостатков советского политического строя, его руководителей, а затем и самой идеи социализма. ...

При обосновании идеи реформ советского общества важную роль должно было играть по мнению политического руководства и историческое знание. Власть обращается к идеи очищения идеалов социализма, деформированных в ходе исторического развития СССР в первую очередь "ошибками" прошлого руководства. Выявлению этих ошибок должен был способствовать "непредвзятый, свободный от догматизма, подлинно научный" взгляд на историю советского общества. Важную роль в этом должно было играть так называемое "выявление белых пятен" советской истории, т. е. изучение проблем и фактов отечественной истории замалчиваемых или искажаемых "официальной историографией", например, политических репрессий 1930-х гг.

Таким образом, "внешним" стимулятором "обновления" исторической науки выступило политическое руководство страны. Еще в октябре 1986 г. проводится Всесоюзное совещание заведующих кафедрами общественных наук высших учебных заведений на котором провозглашает новый партийный курс в сфере преподавания общественных наук. "Партийное руководство настораживало падение престижа общественных наук, не устраивало, что они перестали играть роль активного инструмента в идеологическом воздействии на молодежь. На совещании критиковался схематизм и догматизм в изложении принципиальных вопросов, сухость и невыразительность основных учебников и пособий по общественным наукам. ... от обществоведов потребовали подготовки

принципиально новых учебников".

I

Историков ориентировали на "воссоздание правды жизни, правды истории", но при этом задавался и некий концептуальный, идеологический каркас для написания "принципиально новой истории советского общества", т.е. механизм партийно-государственного контроля над исторической наукой фактически должен был сохранится. "Историческая наука по прежнему должна была опираться на ленинское наследие, хотя и очищенное о сталинских деформаций, на решение последних партийных съездов и пленумов ЦК КПСС, общечеловеческие ценности и принципы нового мышления...". Был сформулирован новый идеологический правительственный заказ, и следуя устоявшейся традиции участники совещания пообещали "перестроить" историческую науку.В наиболее общей форме концептуальные основания нового правительственного взгляда на историю были выражены в докладе М.С. Горбачева на октябрьском Пленуме ЦК КПСС, посвященном 70-летнему юбилею Октябрьской революции. В нем говорилось о "правильности" и неизбежности исторического пути к социализму, но и о необходимости написать всестороннюю и объективную историю советского общества для осознания этого пути. Переосмысление прошлого выступало в качестве важнейшего фактора для дальнейшего движения по пути социалистического строительства. "Честное понимание как огромных наших достижений, так и прошлых побед, полная и верная политическая их оценка дадут настоящий нравственный ориентир на будущее".

В докладе говорилось не только о важности осмысления прошлого ("Наш путь первопроходцев - огромен и сложен. Его кратким анализом не охватишь, не обнимешь. И тяжесть материального нравственного наследия старого мира, первой мировой и гражданских войн, интервенции. И новизна преобразований, связанные с ними надежды людей, темпы и масштабы вторжения нового, непривычного, не оставляющие подчас времени, чтобы оглядеться, поразмыслить и субъективные факторы, игравшие подчас в периоды революционных бурь. И проникнутые максимализмом революционной поры, подчас упрошенные, спрямленные представления о будущем. И чистое, неистовое стремление борцов за новую жизнь сделать все как можно быстрее, лучше, справедливее.Пройденное - его героизм и драматизм - не может не волновать умы современников. История у нас одна. Она не обратима. И какие бы эмоции она у нас не вызывала - это наша история, она нам дорога"), но и задавался некий концептуальный каркас этого нового объяснения. В основе его лежали идея о правильности и неизбежности социалистической революции в России, о важности и продуктивности ленинских идей построения социализма (" в последних, необычайно насыщенных интеллектуально и эмоционально ленинских работах сложилась система взглядов и сама концепция строительства социализма в нашей стране. Это - огромное теоретическое богатство партии." ) и об "искажении" ленинского плана сталинскими деформациями. Открыто говорилось о необходимости осознать и осудить репрессии 1930-1950-х гг. "Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна. Это - урок для всех поколений" -говорилось в докладе. Фактически, политическое руководство обращается к профессиональным историкам с пожеланием написать новую версию истории. Понятно, что речь идет именно об истории советского общества, которая становится наиболее актуальной тематикой научных исследований. Эта "новая" история должна быть свободна от характерных для "старой" истории "схематизма и догматизма". И значение этого призыва к воссозданию сложной и неоднозначной картины прошлого, признание необходимости объективного "свободного" исследования трудно переоценить. Историческое знание провозглашается не только важным и даже необходимым, но и свободным.

Понятно, что "новая" картина истории, предлагаемая в докладе, во многом строилась с опорой на штампы и мифы советской идеологии, укоренившиеся в массовом сознании, воспроизводимые по большей части неосознанно. Но сам призыв к переменам имел огромное значение.

Мы далеки от того, чтобы повторять старую "советскую" схему развития исторической науки под чутким руководством партии, согласно которой следование нового нормативного документа вело к выходу науки на новые рубежи. Эта схема оправдывала политическую и идеологическую конъюктурность советской историографии. Но в данном случае очевидно, что призыв к переосмыслению прошлого исходил от власти и прозвучал с "высокой трибуны".

Власть не ограничивается призывами. Политическим руководством создаются новые организационные структуры, так или иначе связанные с изменением осознания прошлого. В сентябре 1987 г. была образована Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с политическим репрессиями 1930-1950-х гг. В результате ее деятельности были реабилитированы около миллиона репрессированных граждан, в том числе крупные государственные и партийные деятели (Н.И. Бухарин, А. И. Рыков и др.). Тем самым официально, на уровне государственной политике признается не только существование массовых репрессий, но и их незаконность и бесчеловечность. В ходе процессов реабилитации власть обращается за помощью ("консультациями") к профессиональным историкам. Но делается это весьма характерно, с очевидными сомнениями в необратимости и радикальности "перемен". Типичный пример подобной консультации приводят в своей книге Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов: "Весной 1987 г. одного из авторов этой книги пригласил к себе вновь назначенный заместитель директора ИМЛ при ЦК КПСС В.В. Журавлев и попросил подготовить справку, связанную с реабилитацией Бухарина. Сегодня кажется странным, но тогда этот разговор Журавлев предпочел вести в коридоре, а не в своем кабинете, и разговаривали собеседники между собой почему-то вполголоса".

От партийного руководства исходит инициатива и в изменениях в области архивной политики. Уже на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук высших учебных заведений член Политбюро ЦК КПСС Е.К. Лигачев говорил о необходимости "разумного и взвешенного решения" проблемы доступности архивов. 3 декабря 1986 г. "постановлением Секретариата ЦК КПСС для решения вопросов, связанных с расширением доступа к архивам ... была создана специальная комиссия. По рекомендации комиссии к маю 1987 г. 14 министерств и ведомств перевели из режима ограниченного пользования в открытое хранение 767 195 архивных дел ЦСУ СССР -92589 единиц хранения". Создается новый печатающийся огромным тиражом журнал "Известия ЦК КПСС", в котором публикуются неизвестные ранее архивные документы, связанные с деятельностью партийного и государственного руководства страны. В целом можно согласится с В.П. Козловым в том, что "в 1988-1991 гг. в архивах России и СССР была осуществлена , пожалуй, наиболее масштабная работа по уточнению режима хранения архивных документов и снятию с них ограничений на доступ".

Важной вехой, знаменующей изменение "политики государства по отношению к прошлому", и демонстрирующей либерализацию этой политики оказалось торжественное празднование Тысячелетие принятие христианства на Руси, которое состоялось в 1988 г. Это означало, что атеистическое по своей официальной идеологии государство готово признать положительный вклад христианства в историю России, важную роль, которую сыграло христианство в развитии русской культуры и значение его для современной жизни общества. Официального отказа от этой идеологии не прозвучало, но церковь была "легализована". В течении 1988 г. впервые в истории советского государства проводят достаточно многочисленные праздничные мероприятия. В средствах массовой информации говорится о значении христианских идей для формирования современной культуры. Появляемся и целый ряд научно-исторических трудов, посвященных роли православия в истории России, в написании которых принимают участие известные историки. Наиболее значимым из них является коллективная монография "Русское православие. Вехи истории" под А. И. Клибанова, в которой предпринимается попытка описания исторического значения православия в русской истории. Христианство, впрочем, рассматривается в книге как историческое явление, и "позитивность" христианства ослабевает по мере приближения к современности.

В 1989 г. на Первом Всесоюзном съезде народных депутатов, приковавшем к себе внимание всей страны, историческая тематика так же была весьма актуальна. Поднимаются вопросы о вводе советских войск в Афганистан и о секретных протоколах пакта Рибентропа-Молотова.

С 1987 г. по словам Г. А. Бордюгова и А.А. Козлова историческая наука включается в перестройку. И дело здесь, как представляется, не только в "консервативности исторической профессии". Действительно, в силу конвенционных правил, существующих в исторической профессии, историк нуждается во временной дистанции от изучаемых событий и во времени для всестороннего концептуального осмысления этих событий. От исторической науки требовалось именно целостное концептуальное видение, но при этом оговорки о сложности воссоздания объективной картины прошлого, действительно, порой воспринимались как консервативность. Не желая впадать в конъюктурность и, порой, действительно не веря в необратимость перемен, историки в большинстве своем не охотно шли на новации. Но дело еще и в том, что советская историография, как особа культурная форма, фактически нуждалась и идеологическом контроле и не могла существовать без него. Она была идеологичной по своим основаниям. И включение ее в перестройку означало вступление на путь кардинальных преобразований.

В этом плане весьма показательна полемика на страницах газеты "Правда" между редакторами двух основных вузовских учебников по истории Б.А. Рыбаковым (история феодализма) и Ю.С. Кукушкиным (советский период)с одной стороны и председателем Государственного комитета СССР по народному образованию Г.А. Ягодиным с другой стороны. В то время как химик по образованию Г.А. Ягодин доказывал необходимость переосмысления прошлого и, соответственно, написание новых школьных учебников по истории, историки утверждали, что существующие учебники соответствуют требованиям современной науки.

По мнению М. фон Хагена: "Отчасти из-за того, что институциональные положения большинства работ по истории были тесно связаны с могущественными интересами правящей системы, а так же из-за особой роли, которую играла историческая наука в создании законности и облика всех неосталинских режимов по образцу советского государства, профессиональные историки медленно реагировали на призывы Горбачева применить "новое мышление" по отношению к прошлому".

Тем не менее, определенные изменения все-таки происходят. В 1987 г. в Московском государственном историко-архивном институте начинается чтение цикла публичных лекций "Социальная память человечества". Количество желающих слушать эти лекции огромно. Институт марксизма- ленинизма проводит круглый стол по теме "Действие механизма торможения в 70-х гг.", официально подтвердив тем самым необходимость критического осмысления советского исторического опыта. В том же 1987 г. выходит в свет книга П.В. Волобуева "Выбор путей общественного развития: теория, история, современность", которая, наряду со статьями И.Д. Ковальченко и Б.Г. Могильницкого, ознаменовала научную значимость идеи альтернативности исторического развития. Для того времени эта была единственная концептуальная идея, которую могла предложить историческая наука для объяснения деформации социализма в СССР и борьбы различных вариантов ("сталинского" и "ленинского") построения социализма. Выходят написанные профессионалами, но адресованные широкому читателю сборники "Историки спорят" (М., 1988, под ред. В.С. Лельчука), в котором в форме бесед профессиональных историков рассматриваются такие проблемы как Октябрьская революция, "ленинское завещание", "нэп и его судьба", "Сталин и сталинизм", и "Историки отвечают на вопросы" (М., 1988, под ред. Н.Н. Маслова). Формулировка "вопросов" на которые отвечают историки на страницах последнего тоже весьма показательна.: "Что мешает воссоздать объективную историю партии? Расскажите об основных вехах политической биографии Н.И. Бухарина? Каковы современные оценки коллективизации сельского хозяйства в нашей стране? Что такое культ личности? Как современная наука объясняет причины временных неудач Красной Армии на фронтах в начале Великой Отечественной войны?". Показательно и то, что оба сборника вышли огромными тиражами - первый 100, второй 50 тысяч экземпляров.

В целом, несколько упрощая ситуацию, следует признать, что призывы и действия политического руководства привели к определенному результату. В итоге под воздействием целого комплекса причин, связанных с процессами протекающими в советском обществе второй половины 1980-х гг. историческая наука дистанцировалась от партийного и государственного контроля. Она стала "свободной", т.е. перестала быть "советской историографией". Она постепенно вырабатывала режим собственной "научной жизни".