 |
|
Сатана владеет всем обращающимся золотом мировой торговли.
Мы не знаем Vorlage (текста, который лежал перед переводчиком) стиха Иов 41:22, мы не знаем, был ли перевод LXX этого стиха точным или интерпретирующим. Но мы знаем другое: понимание контекста выдержано у LXX толковников безупречно: левиафан – дух богоборчества, вражды и наживы, его нельзя победить ни средствами войны (Иов 41: 18-20), ни средствами экономики. С другой стороны, и бояться того, что все обращающееся в торговле золото соберется в одних руках, не нужно.
К этой древнейшей и авторитетнейшей интерпретации древнееврейских письмен из современных переводчиков не прибег никто (даже ее не упомянул). Это может быть следствием узкого и некритичного отношения к библейским текстам, но может иметь и другое основание. Септуагинта позволяет увидеть, что левиафан – это дьявол; однако эта экзегеза упоминается авторами современных переводов как христианская, в их понимании Новозаветная экзегеза для книг Ветхого Завета – слишком поздняя, поэтому они ее никак не учитывают.
М. Рижский переводит Иов 41:22 (без комментария):
Низ (тела) его – острия черепков,
(Как) молотильный каток лежит он на грязи.
А. Десницкий переводит:
Его брюхо – что острые черепки,
боронит он ими грязь.
Почему так уверен Десницкий, что в стихе речь идет о крокодиле, а не о дьяволе? Может быть, левиафан – это все-таки сатана? Такую мысль Десницкий допускает… и легко отвергает.
«Трудно понять, кто такие Бегемот и Левиафан»; может быть, они «воплощение чистого зла – выражаясь языком современного богословия, Сатаны? Едва ли, ведь Господь даже любуется этими страшными тварями»[22]. И далее Десницкий цитирует стихи о левиафане в своем переводе…
Действительно, в описании бехемот’а и левиафана Масоретский текст местами резко расходится с Септуагинтой и возвеличивает этих существ. Недоумение должны вызывать эти стихи из Книги Иова, толчком послужить для исследования, вопросы поднимать – заставить расшириться за пределы одного из библейских текстов, а именно, Масоретского. Например, в Септуагинте не «любуется» Господь этими страшными тварями, но дает образы своего противника, Господь озадачивает и ужасает Иова: «Не ужасаешься ли, что он уготован Мне?» (Иов 41:2)
Почему так легко мирится Десницкий с расхожими мнениями по ключевым и проблемными местам Книги Иова? Потому что мировоззрение его таково и – как следствие – отношение к библейским текстам. Если рассматривать «текст как таковой» – «анализировать Библию при помощи стандартных литературоведческих методов», то богословие уйдет на второй план… Оно и не очень для переводчика важно, а в Книге Иова богословие, по его мнению, очень даже простое. Бог говорит Иову: «согласись с Моим благим замыслом о мире и о тебе самом, даже если ты его до конца и не понимаешь», Иов согласился, так состоялась «встреча и примирение этих Двоих» (там же, с. 339, 341). Все, для межконфессионального перевода библейской книги как лит. памятника больше ничего не нужно. Нет богословия – не нужно разбираться и с концептуальными различиями библейских текстов.
Содержательные расхождения между Септуагинтой и Масоретским текстом местами настолько велики, что не без основания утверждают, будто перевод Книги Иова, вошедшей в Септуагинту, основывался на еврейском тексте, отличном от Масоретского. И даже сами сторонники Масоретского текста как самого авторитетного и исходного указывают, что «переводчики Септуагинты жили на несколько веков раньше, чем масореты» (имеются в виду авторы окончательного варианта Масоретского текста), и что поэтому «представляется вполне возможным, что их прочтение и понимание двусмысленного места могло быть ближе авторскому»[23].
Почему этого не учитывает Десницкий? Если так дорог сердцу Десницкого межконфессиональный перевод, то почему нет обращения к Септуагинте, которая была переводом доконфессиональным?
Позиция «ни иудейства, ни христианства, только текст» – позиция не христианская, а по направленности – определенно иудейская. Отсюда и безоглядное – на Септуагинту – следование одному Масоретскому тексту, и старание больше концентрироваться не на «Божественной стороне Библии, а на человеческой ее стороне». Богочеловеческое как общий стержень Ветхого и Нового Завета при таком подходе утрачивается.
Если нет понимания, что Ветхий Завет может быть прочитан и понят только из Нового Завета, то сатáн-диавол как активная действующая сила останется невидим. Христос сказал о диаволе: «он человекоубийца был от начала (Ин. 8:44) – он и есть тот самый змей нахаш, который соблазнил первых людей и через него человек стал смертным.
Слова Мессии должны отрицаться теми, кто отрицает Мессию. Слова Христа о предмете, который вошел в орбиту научного рассмотрения – о диаволе, не учитываются теми, кто называет себя христианами. Для этих ученых нет выбора: или такая «наука», или Христос, потому что этот выбор уже произошел, и плоды его налицо в виде их переводов и научных работ.
Если не стоять на позициях Нового Завета, то диавола не разглядеть ни в именах, ни в обличьях. Бехемот будет гиппопотам, левиафан – крокодил, или, того лучше, бегемот и левиафан – это динозавры [24].
Переводчики серии «Ветхий Завет. Перевод с древнееврейского» дают нам прекрасный урок: если «ориентация на современную литературную норму» выходит на первый план, – как «принципиальная особенность», – то это мировоззренческая позиция отнюдь не «нейтральная» по отношению к христианству и иудаизму. В вопросах религиозной веры нет объективности, нет такой позиции – есть сдача позиции.
Иудейство умеет находить себе место внутри христианской Церкви – как прививка, как настроение, как научный метод. Если знать, что иудаизация христианства – это неизбежный фактор нашей религиозной жизни и работа в этом направлении не прекратится никогда, то гораздо проще будет разглядеть, что последние переводы серии «Ветхий Завет. Перевод с древнееврейского» – это и в плане мировоззрения, и как межконфессиональный подход, и в конечном итоге – начинание иудейское.
| П |
оследний по времени перевод Книги Иова слеп в отношении духовных сущностей. Приведем еще пример, по-своему очень показательный. Стих Иов 36:16 говорит о бездне Аваддон (нижняя часть преисподней). В стихе – три части и три мысли:
1) мучение в бездне есть следствие грехопадения, когда сам сатана «прельстил» (Быт. 3:13) человека «из уст врага», змея.
2) Аваддон – это тяготеющее вниз, подобное воде, длящееся в вечности падение… Есть «бездна», и есть «протока под» бездну.
3) в эту абсолютную склизь «уходит» то, чем человек жил – его сытная «жирная трапеза».
Три мысли – три части стиха 36:16. Читаем в переводе с греческого:
И кроме того, он прельстил тебя из уст вражиих.
Бездна – сток ниже ее,
и снидет [туда] трапеза твоя исполнена тука.
В еврейском тексте этого стиха есть пять слов разного значения [25]. Если понимать, о чем идет речь, то получим в буквальном переводе с еврейского:
И еще, он соблазнил тебя из уст беды,
ширь – нет сгустка под этим,
и спуск – стол твой полон жира.
Речь идет о пропасти рáхав: это «ширь, разверстие» Аваддона, грешник соблазнен врагом, он падает в бездну, где такая разреженность (нет сгустка), что не с чем сцепиться, не за что зацепиться; туда же падает и все, чем человек наслаждался при жизни – стол с яствами.
Итак, Аваддон – это протока под бездну (греческий перевод), абсолютная склизь (еврейский текст), падение без сопротивления – в такой разреженности, что одинокому нет возможности ни за что зацепиться… Сказано: в адскую бездну сойдет твоя жирная трапеза (LXX=ТМ). В Евангелии образ овеществился: это – стадо, летящее в пропасть, стадо свиней, летящее в пропасть.
Если пренебречь греческим переводом и не понять, о чем идет речь, то можно сделать такой буквальный перевод, который действительно лишен смысла. М. Рижский, желая продемонстрировать, что стих Иов 36:16 totus dubius (целиком сомнителен) переводит: «Итак, он вывел тебя из несчастья простор без стесненности, вместо того и удовольствие стол твой полон жира»[26].
Хуже, чем такой буквальный перевод, может быть только попытка интерпретировать текст без понимания общего смысла речи. Вот опыт Десницкого, в нем речь идет не об Аваддоне – о дарах Божьих:
И тебя бы Он вывел из теснины
на простор, где нет преград;
яствами стол твой уставил.
Переводы серии «Ветхий Завет. Перевод с древнееврейского» выходят регулярно, и ясно, куда идет дело: скоро мы получим весь Ветхий Завет в переводах по означенному принципу: ни иудейства, ни христианства, только текст и ориентация на современную литературную норму. Хотелось бы узнать, какое ощущение стоит за этой дружной, командной работой переводчиков? Как чувствует себя в современной России автор межконфессионального перевода? Книга Иова каким-то образом заставляет исследователя высказаться о своих личных убеждениях. Десницкий высказался.
А. Десницкий сравнивает положение православных христиан в современной России и положение христиан в Римской империи III века, в эпоху гонений. «Христиане, как и семнадцать веков назад, по-прежнему ощущают себя меньшинством, живущим в пренебрежении, а порой и в бесчестии»[27].
Никто сейчас в России христиан не бесчестит, однако христианин Десницкий так себя чувствует. Вероятно, это очень сильное чувство, потому что Десницкий – ценит общение и общее дело, но не находит его в православной среде. Для него Россия – страна «постхристианского мира», точно такая же, как любая страна на Западе. Особенно после террористических ударов «наши разногласия с Западом», по мнению Десницкого, выглядят настолько второстепенными, что он предпочитает говорить не о Западе и Востоке, «а о Севере, включая Россию – то есть, по сути дела, о постхристианском мире как о некотором несомненном единстве» (там же, с. 325). Десницкий соглашается со словами своего друга бенедиктинца: «На небесах нет разделения на конфессии… все разделения только на земле» (там же, с. 247, 250).
Десницкий цитирует автора III века (эпохи гонений) о христианах: «всякая чужбина им – родина и всякая родина – чужбина… на земле обитают, но гражданство их – на небе… Как душа пребывает рассеянной по всем частям тела, так христиане – по городам мира». Эти слова – о гонимых и мучениках – Десницкий применяет к христианам сегодняшнего дня: получается так, что христиане «постхристианского мира» живут в рассеянии; они, пишет Десницкий, – «граждане неба с земной пропиской» (там же, с. 274, 275, 277; курсив наш – Е.А.).
И, наконец, Десницкий ощущает себя ответственным меньшинством: «Мы меньшинство… можем стремиться хотя бы к тому, чтобы нас услышали… Не рассеет ночную тьму один светильник, но если погаснет и он, путники заблудятся» (там же, с. 304, 305).
Десницкий – христианин православного вероисповедания, Рижский – «научный атеист», но самочувствие у них общее. Умонастроение – нечто более глубокое, чем декларации об убеждениях. Самочувствие может сплотить людей разных взглядов, особенно если они чувствуют, что они меньшинство в косной (вариант: агрессивной) среде.
У переводчиков серии «Ветхий Завет. Перевод с древнееврейского» есть желание и готовность пойти гораздо дальше, чем перевод ветхозаветных книг. Речь уже идет о подготовке церковной реформы, они заявляют о необходимости реформировать язык православного богослужения. Во всяком случае, такую позицию активно заявляют переводчик Книги Иова А. Десницкий [28] и сотрудники Библейско-Богословского Института св. апостола Андрея (духовным отцом которого был священник Александр Мень).
А. Десницкий – внимателен к доводам оппонентов, готов к обсуждению ключевых вопросов и возражает предметно. Иную позицию находим в манифесте Библейско-Богословского Института св. апостола Андрея. В программном документе Института читаем:
«К сожалению, следует отметить, что к углубленному изучению Библии и достижениям современной (главным образом, западной) библеистики в русском православии традиционно относятся подозрительно или с открытым неприятием. Конечно, речь идет о малообразованных священниках и мирянах, но их всегда было большинство и, увы, активное большинство, пользующееся большим влиянием. Так было в 19 веке, когда с огромным трудом пробивал себе дорогу первый русский перевод Библии. Само чтение Библии на русском языке казалось кощунственным. Желающим предлагалось изучить мертвый церковнославянский язык. Как не вспомнить здесь современный запрет на перевод церковной службы на понятный верующим язык!»[29]
Почему образованные люди, знающие по нескольку новых языков и изучившие древние языки, так пекутся о рядовых верующих (нечто вроде «рядового читателя»), чтобы те не брали в рот мертвый церковнославянский язык и не напрягали слух для понимания церковной службы на этом языке?
Потому что церковнославянский язык – это конфессиональная принадлежность, а желание реформаторов – возвыситься над конфессиональными различиями, потому что «наши перегородки до Бога не доходят». Да, межконфессиональность и всемирность приводят к тому, что приходится Ветхий Завет рассматривать изолированно от Нового, но кто сказал, что изоляция Нового Завета – это следствие? Может быть, это цель?
Как-то так получается, что с конфессиональных позиций сатáн-диавол в книгах Ветхого Завета видим, а с межконфессиональных и научно-атеистических позиций он не видим. Есть люди, которые работают с текстами Ветхого Завета и трудятся как реформаторы, находясь внутри христианской Церкви, – так, чтобы сатáн-диавол как активная сила в библейской картине мира и впредь оставался невидим. Опыт показывает, что когда автор, много работающий с еврейскими текстами, заявляет, что он христианин, не следует сразу этому верить.
| О |
кончание речи Господа о сатане в Книге Иова содержит два вывода.
Первый вывод (Иов 41:25 LXX):
Нет ничего на земле подобного ему,
сотворенного – поругаемым быть от Ангелов Моих.
Единый, Кто не имеет подобного – Сам Господь: «Кому вы уподобите Меня и кому Я равен? говорит Святый» (ТМ Ис. 40:25). Сатана сотворен в чине небесном, и на небе есть подобные ему: от Ангелов Божьих вечно быть ему поражаемым в слове (поругаемым, посрамляемым). Местопребывание сатаны – земля, как оппозиция небу.