Главная | Обратная связь

Дорсет. Окрашивая корзины

Когда я гостил у друзей недалеко от Корфи Касла в Дорсете, произошло одно событие: благодаря случайной реплике, которая привела к серии событий, я стал владельцем земли – трехакрового[1] поля на южном склоне холма чуть ниже Корфи Касла; одного из самых замечательных полей, какие я когда-либо видел. С вершины уклона вдоль дорожки, укрытой изгородью из яркого кустарника, в десяти милях поодаль видны башни пяти деревенских церквей. В нижнем конце поля в зарослях колокольчиков прячется источник. Пятнадцатиминутная прогулка приведет вас на вершину холма, где открывается один из самых замечательных видов в Англии; в одной стороне весь Пул Харбор и земли вокруг него до Бэдбери Рингс, в другой - открытое море. И ни звука вокруг, кроме шума ветра в траве и песни жаворонка. На самом верху возвышаются три кургана, могилы умерших три тысячи лет назад людей, как мне говорили.

Я не знал, что делать с полем. Его годами обрабатывал фермер, он выращивал здесь зерно с обилием искусственных удобрений, поэтому, поскольку я знал о хороших результатах ведения хозяйства без химических удобрений на ферме школы Патни, о вреде от их переизбытка и только что прочитал Безумие пахаря американского фермера, я решился на эксперимент. Я обработал землю, засеял ее смесью трав без применения удобрений, затем перепахал урожай, снова засеял и оставил расти траву. В результате фермерские коровы с соседнего поля, почувствовав приятный вкус органически выращенной травы, постепенно проломились через изгородь и паслись на моей траве, а когда я пожаловался фермеру, которого называли «джентльменом», тот злобно мне ответил: «А чего ты еще ждал? Для коров такой соблазн - поле сочной травы поблизости». Он укрепил изгороди.

Со временем поле и дом, который я построил позже, стали чем-то вроде символа интенсивных усилий, борьбы с самим собой.

Я вернулся в Харпенден. Первым делом нужно было привезти семью из Америки, и с этой целью я начал подыскивать жилье в Лондоне. Я обыскивал Лондон вдоль и поперек шесть месяцев, но домов было недостаточно, а так как люди возвращались жить в Лондон, цены начали расти. Через шесть месяцев, после просмотра пятидесяти или шестидесяти мест, я нашел дом в Челси недалеко от реки и взял его, совместно с моим другом. Проделав в доме много работы, наша семья получила возможность жить здесь в сравнительно комфортных условиях двенадцать лет. Три комнаты, гостиная, кухня и ванная комната за 2 фунта в неделю, включая все платежи. Затем, следующие восемь лет бесплатно, сдавая часть дома. До того времени дольше всего на одном месте, с десятилетнего возраста, я задерживался на три года, и только в двух случаях – я был кочевником, которому «суждено скитаться». Это не «я» выбирал всегда находиться в движении, но что-то во мне; был ли это кочевой инстинкт далеких предков моей арабской бабушки, или планетарные влияния схемы моей жизни, я не знаю.

Жена и младший сын приехали в октябре – старший остался в школе Патни – и с их приездом заполнилась огромная пустота в моей эмоциональной жизни, удовлетворилась глубокая потребность. На несколько дней мы остановились у моих родителей, затем поехали к моим друзьям в сельский дом в Чилтерне, к друзьям в Сент-Джонс Вуд, и, наконец, в дом в Челси. После всех разрывов, разлук, встреч и новых разлук, скитаний, беспорядка, внутренних и внешних страданий, мы снова оказались в Лондоне – все стало по-прежнему, но все изменилось.

Хотя теперь у меня был постоянный дом, у меня не было постоянной работы, и никогда уже больше не появилось. Я решил дать себе задание продолжать жить сущностной жизнью, начатой в Америке, зарабатывать достаточно денег для наших нужд, выполняя только ту работу, которую я по-настоящему хотел делать. Я смог зарабатывать достаточно денег для повседневных нужд и даже владеть автомобилем с помощью собственного дела по окраске корзин в течение следующих трех лет. Понемногу жизнь начала протекать более или менее нормально. Но времена были тяжелые; не хватало продуктов, одежды, любых материалов, человек должен был постоянно использовать всю находчивость, чтобы преодолеть возлагаемые людьми из правительственных офисов ограничения, которые, чтобы сохранить работу, за которую мы им платим, придумывали тысячи ненужных правил и регламентаций – бюрократия. Если бы я подчинялся всем правилам и нормам, то едва ли смог бы содержать семью, но, как и многие другие, используя свои мозги против глупого чиновничества, мог ее довольно хорошо обеспечивать.

Чтобы продавать свои корзины я путешествовал по Лондону, заходил в большие магазины. В одном из таких магазинов я заговорил с одной покупательницей и показал ей образцы, она посмотрела на меня и выбежала из комнаты, взорвавшись судорожным истерическим смехом – из-за моего внешнего вида и манер, я полагаю, которые совсем не соответствовали облику обычного коммивояжера. Ее ассистент оскалился и также вышел, но через несколько минут вернулся с большим заказом, достаточным, чтобы занять меня на несколько недель. Корзины я покупал у производителей в Сомерсете, ивовые корзины делали мужчины и женщины, сидя на полу вместе со своим работодателем и быстро работая руками. В общей сложности я продал тысячу дюжин, а поскольку кроме стоимости проезда до Лутона, целлюлозы и корзин у меня не было других затрат, все шло хорошо; хотя я по-прежнему не мог пересилить свою неприязнь ходить на поклон к покупателям; всегда оставалось привычное автоматическое отторжение, которое я приобрел еще четырнадцатилетним мальчиком в магазине тканей. Однажды я сидел в грязной закусочной в Бэлхэме, боролся с внутренним нежеланием идти еще в один магазин тканей, и сравнивал свою жизнь с приятными деньками в магазине в Нью-Йорке, в Талиесине с четой Райтов, и полезным и практичным временем, проведенным в школе Патни в Вермонте. Колесо повторения снова полностью повернулось, и я вновь подолгу бродил по улицам Лондона с коробкой образцов, принимая заказы у покупателей. В тот холодный зимний день на улице Бэлхам Хай я пал духом; все выглядело так, что я снова пойман обстоятельствами, от которых не мог сбежать. И вот, в тот самый момент, когда все казалось хуже некуда, случилось чудо – я начал наполняться особым светом, настоящей - сознательной - надеждой, и настоящей верой. Вновь я увидел всю жизнь, вновь мне все открылось. Я понял. Я увидел, что эта незначительная внешняя жизнь, которая кажется такой важной, на самом деле – ничто, приходящая вещь, и что единственная реальность – это внутренняя жизнь. Снова время будто остановилось; видение Святого Грааля, проблеск Его Бесконечности, момент настоящей осознанности в этом грязном запущенном окружении, миг, похожий на пережитый среди красоты Талиесина; настоящая связь с высшими центрами. Я сидел там восторгаясь, среди грохота чашек и ложек, бормотания разговоров и шума трамваев, впитывая свое состояние до предела, смакуя его и благодаря Господа. Я не могу описать даже тысячной доли того, что во мне произошло. Блаженный восторг прошел, но воздействие его осталось, и я долго тихо сидел, обдумывая слова Иисуса Христа: «И снова я говорю вам, бдите!»

Час или чуть позже этого события произошло одно из странных совпадений. Я шел по улице, разыскивая определенный магазин, поискав некоторое время, я завернул за угол и увидел выходящего из машины маленького человека, еврея. «Спрошу его, - подумал я, подошел, начал, - не могли бы вы подсказать мне…», - и замер. «О, - воскликнул я, - вы - Метц». «Да, - ответил он, - а вы Чарльз Нотт». Прошло почти двадцать лет с тех пор, как я видел его в последний раз, и это происходило в Приоре, в Фонтенбло, где он провел год. Я даже забыл о его существовании. Вместе мы зашли чего-нибудь выпить, и он начал говорить о Гюрджиеве. «Знаете, - сказал он, - я никогда не забуду того, что для меня сделал Гюрджиев. Когда я приехал в Приоре, я в себя не верил, я едва мог говорить с людьми и не мог получить работу. Он что-то изменил во мне, или он помог мне изменить что-то в самом себе, я не знаю что, но я стал другим, когда покидал Приорэ. Я вернулся в Лондон, занял немного денег и открыл здесь магазин, долг вернул через шесть месяцев. Я женился и теперь у меня есть семья, прекрасный дом и два магазина, я обладаю всем этим благодаря тому, что для меня сделал Гюрджиев. Тем не менее, я никогда его больше не видел и не слышал о нем со дня моего отъезда, даже не встречал никого, кто был бы в работе, до того как я встретил вас этим утром, но я часто думаю о том, что я мог бы сделать для него».

В свою очередь я рассказал ему все, что знаю о Гюрджиеве, все, что произошло со мной и с нашими общими знакомыми по Приорэ, и закончил словами: «Что вы можете сделать для Гюрджиева? Что может сделать любой из нас? Сейчас возможно только одно, мы можем дать ему денег для его работы. По крайней мере, возможно, вы можете; я могу заработать только на содержание семьи».

Он принял эту идею и предложил оплатить мои расходы, если я соглашусь отправиться с ним в Париж. В итоге в Париж мы поехали. Он передал Гюрджиеву деньги, мы провели интересное и полезное время в квартире на Рю де Колонель Ренар.

Одним из результатов опыта в том шумном маленьком кафе в Бэлхеме стало понимание слов Бейка о том, что видел ангела на дереве в Пекхеме.

Некоторые видят ангелов на деревьях в Бэттерси и Челси. И это, безо всякой связи, напоминает мне один случай. Мой сосед на Окли стрит, кроме того, что сдавал комнаты, собирал антиквариат, и однажды обнаружил в антикварном магазине в Челси образ Девы Марии, очень старый и дорогой. Он отдал его местной католической церкви и Папа, услышав об этом, наградил его орденом. Однажды, в магазин сладостей Глэдис, что за углом, зашла женщина. Повернувшись к своему спутнику, она произнесла: «Вы слышали? Папа дал м-ру К. орден. Да. Ведь он обнаружил в Челси девственницу и подарил ее Церкви!»

_______________________________________________________________________________

[1] Около 1,2 га