Ей по кайфу (в оригинале She gets high – строчка из песни «Break on Through»)

Глава четвертая. Back Door Man

(Человек, который заходит с черного хода)

Талантливые люди делают все, что хотят. Гениальные – только то, что могут.

Эжен Делакруа

Группа из Венеции

В начале марта 1966 года, в разгар подростковой активности на Сансет Стрип, Doors проходили прослушивание в набиравшем популярность клубе на Сансет «London Fog». Владелец клуба – Джесси Джеймс, заявляющий, что он правнук знаменитого преступника из Миссури, узнал о контракте Doors с «Columbia» и сказал Джиму и Рэю, что позволит им сыграть в своем клубе. Суть сделки была в том, что если им удастся собрать полный зал, то они смогут постоянно выступать в баре «London Fog». За несколько дней до своего выступления, Doors встретились со всеми друзьями из Калифорнийского Университета Лос-Анджелеса и попросили их прийти в клуб «London Fog».

По существу «London Fog» был всего лишь дешевой забегаловкой, перестроенной из кафетерия «Unicorn», который находился между «Hamburger Hamlet» и «Galaxy», в пятидесяти ярдах от «Whiskey». Помещение «London Fog» было длинным и узким, напоминавшим вагон метро, с длинной барной стойкой и маленькой, странной формы, необычно высокой сценой, вклинившейся в конец комнаты. Стены были оклеены британскими газетами и журналами о музыке – отвратительная попытка создать атмосферу «Веселящегося Лондона». Между выступлениями местных групп появлялась Ронда Лэйн – пышногрудая девушка go-go, которая кружилась под английские записи над головами завсегдатаев. Подростков не пускали в бар, поэтому главными посетителями были старики, матросы, пьяницы, приезжие бизнесмены и изредка проститутки. Но в день выступления Doors, «London Fog» был заполнен друзьями группы. Doors играли свои лучшие песни – «Hello, I Love You» и «Light My Fire», сдабривая выступление R&B перепевками, как «Little Red Rooster», а так же британскими хитами подобными «Gloria». Атмосфера была просто шикарной, и бар заработал хорошие деньги. Джеймс предложил им остаться и отыграть еще один сет. Публика полюбила Doors так сильно, что их тут же наняли на работу, как главную, не входящую в профсоюз группу клуба «London Fog»: четыре выступления за вечер, с девяти вечера до двух утра, четыре ночи в неделю (позже шесть ночей в неделю). Они играли за пять долларов каждому за вечер по будням и десять в выходные. Это было дерьмовой сделкой, и группа редко получала все деньги, которые заработала, но выступления в «London Fog» превратили их в профессиональную рок-группу за четыре недели.

На следующую ночь Doors прибыли в «London Fog» для своего первого выступления. На входе хозяин клуба натянул баннер: «Doors – группа из Венеции». Но посетителей не было. Бар пустовал всю ночь. Джесси Джеймс недоумевал почему это происходит до тех пор, пока кто-то не сказал ему, что на прошлом выступлении бар в основном был заполнен приятелями Doors по институту.

Но Doors воспользовались этим, как нельзя лучше, особенно Джим Моррисон. В «London Fog» он начал превращаться из писателя, который поет, повернувшись спиной к публике, в начинающего артиста. Он играл на своем маракасе и пытался родить блюз-аккорды на гармонике. Но развивалась и его группа. Робби Кригер привнес в группу с «Back Door Man» яркость блюза Вилли Диксона (с помощью записи Джона Хаммонда младшего), а Джон Денсмор создал драйв барабанного боя дикого племени, превращая выступление в настоящий спектакль. Дороти Фуджикава предложила им использовать «Alabama Song» из немецкой оперы 1927 года «Расцвет и падение города Махагони» Курта Вайля и Бертольта Брехта. С рок-барабанами песня звучала просто великолепно, а «Покажи мне дорогу до соседнего виски-бара» было забавным и ироничным показателем того, где в действительности хотят выступать Doors – чуть дальше по улице в «Whiskey Go Go» где выступали Love и Buffalo Springfield, которые сводили с ума всю Сансет-Стрип. Группа Love, состоящая из черных и белых хиппи, которая играла ранний психоделический рок, выступала в «Whiskey» пять вечеров в неделю, и толпы выстраивались в очереди по всему кварталу, чтобы увидеть это величайшее шоу на Стрип. Лидер группы Артур Ли был выдающимся черным модником с ухоженными волосами, шелковыми шарфами и гардеробом модной одежды для молодежи. Его многорасовая группа играла таинственные миксы негритянской панк-музыки, психоделического английского блюза, разностороннего джаза и псевдо-мексиканской музыки с небольшим налетом мрачной и проникновенной лирики. Love сыскали славу благодаря своим хаотичным концертам, но у них были и выдающиеся песни, как например «Seven and Seven Is», а так же контракт с «Electra Records». Они смогли закрепиться там, где начался спад изначального всплеска активности Byrds. Love приносили веселье на Стрип, пока их не потеснили Doors через пару месяцев.

В перерывах между выступлениями в «London Fog», Джон Денсмор часто ходил в соседний бар «Whiskey». Он не мог позволить себе платить за вход в бар и наблюдал через главный вход за тем, как Love выступают перед полным залом с льстивой развязностью. «Если серьезно, то я хотел выступать в группе Love, - позднее говорил Денсмор. – Они действительно чего-то добились. Но нет – я был в демонической группе Doors».

Рэй и Дороти все еще жили в доме, где проходили репетиции Doors – комната под нижними перекрытиями отдельного пляжного домика южнее Вашингтон-Бульвар. Ренту в двести долларов за месяц Doors делили поровну. Но было и некое растущее недовольство, касательно этого договора, так что Джим решил сковырнуть это как болячку. Как-то раз на рассвете, Джим и Робби нарисовались в доме нагруженные кислотой с двумя молодыми проститутками из «London Fog» на хвосте. Согласно Джону Денсмору, Джим начал высмеивать шумные занятия любовью Рэя и Дороти, которые он слышал, когда жил с ними в доме Санта-Моники. Потом он стал вырывать из конвертов ценные для Рэя пластинки, которых у него была целая коллекция. Джим бросал их по длинной комнате, словно фрисби. Рэй поднялся в комнату в тот самый момент, когда Джим перемалывал под каблуком своего ботинка пластинку с записью альбома «Kind of Blue». Когда Рэй увидел сломанные пластинки и тупое выражение на лице Джима, он просто развернулся и ушел обратно в спальню, задернув за собой ширму.

У Doors стали появляться первые фанаты на Стрип, среди которых были и сведущие люди, которые забрели в «London Fog» случайно, но стали оказывать поддержку группе из Венеции. Джим все еще выходил на сцену в своей уличной одежде – брюки цвета хаки и пуловер с длинными рукавами – но он начал уже двигаться и смотреть на свою аудиторию. Исполнение сложных блюзовых песен и выкрикивание стихотворений каждый вечер, начали улучшать у Джима мускулы шеи и голосовые связки, в результате чего его голос изменился от тихой и тонкой южной тягучести к глубокому, эмоционально богатому баритону, который действительно сможет донести лирику песен до публики. Чтобы растянуть свои четыре выступления на всю ночь, избежав повторов, Doors превратились в группу, которая сочетала в себе джаз, импровизацию и босса-модулирование. Песня «The End», которая была вначале трехминутной балладой, теперь растянулась в двенадцатиминутную индийскую рагу. «Light My Fire» могла продолжаться до четверти часа, сдобренная в середине песни вольными поэтическими импровизациями Джима. Песня «When the Music’s Over» родилась в «London Fog», чтобы убить лишние пятнадцать минут. (Вообще-то Джим просто услышал эту фразу, как то ночью. Джесси Джеймс сказал бармену: «Когда музыка кончится, гаси свет».

У Doors так же была пара разноплановых секвенций, которые они называли «Latin Bullshit #1» и «Latin BLS#2», представлявшие из себя мешанину, базирующуюся на джаз аранжировке «Afro Blue» Гила Еванса и Джона Колтрейна. Они могли продолжаться половину последнего выступления, когда ночной зал был уже обычно пуст. Когда группа крепче встала на ноги, Джим перестал играть на гармонике. Вместо этого у него начали проявляться наброски первых сценических действий – он брал черный шелковый шарф во время джазовых соло, обматывая ткань вокруг своей головы или драпируя ей стойку микрофона. Примерно в это время Феликс Венабл дал попробовать Джиму «попперс» - капсулы амилнитрита, применяемые врачами, когда нужно было оживить сердце пациента. Они имели резкий запах аммиака и позволяли отключиться на полминуты. Джиму нравилось разламывать их на глазах у всех во время соло «Light My Fire». Его глаза закатывались, и он падал на клавиатуру. Рэй просто продолжал играть, пока Джим не приходил в себя, и выступление продолжалось.

Иногда в баре «London Fog» было всего несколько посетителей. Помещение было грязным, а в воздухе стоял туман от сигаретного дыма. Джесси Джеймс задерживал Doors выплаты, но все равно нравился им, потому что бесплатно кормил их, да и они понимали, что кабак теряет на их выступлениях деньги.

В те ночи, когда Doors не работали в «London Fog», они давали разовые концерты в других местах, например молодежный центр «Ван Найс» в Долине. Они также играли на частных вечеринках в «Moonfire Ranch» в каньоне Топанга. Владельцем «Moonfire» был Льюис Бич Марвин III – наследник крайне богатого супермаркета «Зеленая марка» и друг поп-художника Энди Уорхола). На ранчо Марвина был уже отстроен большой круглый дом, и он нанимал несколько раз Doors в том году. Джим любил дикий и драматичный каньон Топанга, который был все еще не застроен и выглядел, словно старая Калифорния со своими скалистыми пейзажами и постоянно перемещающейся популяцией «ручьевых крыс», которые выглядели подобно переселенцам старых рудников.

Льюис Марвин был вовлечен в прогрессивные общественные движения, как например компания запрета «военных игрушек» перед лицом растущего ужаса войны во Вьетнаме. В тот год, 1966, Роберт МакНамара, министр обороны, описывал обширную дислокацию американских войск, как защиту жителей Южного Вьетнама от вторжения Северного Вьетнама, который, по мнению МакНамары, представлял интересы коммунистического Китая. В Вашингтоне сенатор «бешеный пес» Стром Тэрмонд хотел использовать ядерное оружие, чтобы закончить войну. Генерал Кертис ЛеМей, начальник штаба вооруженных сил, побуждал Америку «бомбардировать Северный Вьетнам, вернув его в Каменный Век». В американских кампусах настроенные против войны профессора начали «учение», которое развернулось обширным анти-военным движением год спустя.

23 апреля 1966 года Doors отыграли благотворительный концерт в национальном парке «Will Rogers», состоявшийся в поддержку «протеста против военных игрушек». Люди, которые слышали основной материал Doors, были впечатлены такими песнями, как «Crystal Ship» с его мрачным, гениально-романтичным видением любви и бесчувствия. Робби Кригер написал «Love Me Two Times» и группа превратила ее в потрясающую демонстрацию повторяющейся огневой мощи. В кульминации песни «Break On Through» Джим вопил «Ей… Ей… Ей… По каааайфу», и толпа, казалось, вот-вот взорвется. Многие спрашивали у Doors записи их альбома и когда слышали, что записи альбома все еще нет, удивлялись почему. Doors решили, что они созрели. Как-то раз, катаясь по городу, Джим спросил Джона Денсмора, не думает ли он, что их группа может быть такой же великой, как и Rolling Stones. Джон решил, что Джим просто дурачится, но когда посмотрел на него, то понял, что Джим говорит всерьез.

Но с «Columbia» ничего не получалось. Кто-то появился в «London Fog» как-то ночью и всем представлялся, как продюсер Doors, но потом его больше никто не видел. Этой весной Джон Денсмор отправился повидаться с Билли Джеймсом и, пока ждал его, увидел название своей группы в верхней части списка «Columbia», где были группы, с которыми планировали прервать контракт. Поэтому Doors попросили позволить им уйти немедленно. Джеймс указал им на то, что у них еще есть месяц, чтобы подписать контракт и получить немного налички, если удастся зацепиться, но Джим чувствовал, что им стоит попробовать с другим лейблом. Джеймс не стал спорить. Несколько месяцев спустя он и сам оставит «Columbia», перейдя в «Electra Records», поэтому его работа с Doors прервалась бы в любом случае.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Ей по кайфу (в оригинале She gets high – строчка из песни «Break on Through»)

Летописцы Сансет-Стрип в большинстве своем соглашаются, что весна 1966-го была кульминационным моментом на всех сценах. Love выступали в «Whiskey», Iron Butterfly в «Galaxy». Rhinoceros были в «Three Experience». Doors в «London Fog». Музыкант Джимми Гринспун из Three Dog Night вспоминает: «Поздней ночью, после выступлений мы зависали в «Cantor’s Deli» на Фэирфакс – каждый фрик и бэнд в городе, люди Заппы, все группы, Byrds, Seeds, Turtles, Buffalo Springfield, Kaledoscope, Daily Flash, Sons of Adam. Если приходили Фил Спектор или Брайан Уилсон, то их встречали стоя аплодисментами. Моррисон держался в стороне ото всего этого, потому что он был чертовски симпатичным. И если он хотел, то мог наделать много шума. Но даже в таком случае он своими большими глазами и таинственной улыбкой уже притягивал к себе подающих надежды молоденьких и мрачных поэтесс, маленьких потерянных бродяг».

Примерно в первый месяц выступлений Doors в «London Fog», жутко красивая рыжеволосая девушка вошла в бар как-то ночью и села за стол, чтобы послушать группу. Ее звали Памела Курсон, ей было девятнадцать лет и именно она станет нераздельной частью легенды Джима Моррисона.

Пэм Курсон была сногсшибательной. Она была миниатюрной, примерно 5 футов 2 дюйма (158 см), с прекрасными золотисто-каштановыми волосами с пробором по центру, худая, с небольшой грудью и улыбкой округа Орандж, усиленной белыми зубами и высокими кельтскими скулами. (Шато де Курсон находится в тридцати милях от Парижа). У Пэм была молочная, почти прозрачная кожа, с небольшими вкраплениями коричневых веснушек и спокойные, умиротворенные выразительные зеленые глаза. Она была ярким американским архетипом, живым воплощением мифической калифорнийской девушки Брайана Уилсона с аурой принцессы хиппи или неземной лесной феи. Ее одежда была модной, даже опережала время: мини юбка и сорочка из экзотических тканей с украшениями туземцев или оп-арт нашивками, на ногах сандалии или высокие ботинки. Ее утонченность, внешняя хрупкость и видимая ранимость требовали от мужчин, которые были рядом, заботиться о ней и защищать. Вероятно железная воля Памелы Курсон, ее бунтарские замашки, глубокое расстройство психики и доминирующая личность сыскали много врагов в окружении Doors, когда она окончательно связала свою судьбу с Джимом Моррисоном и тщетно пыталась контролировать его жизнь.

Джон Денсмор увидел ее первой. Она бродила с подругой по Стрип и зашла в бар. После первого выступления Doors, Джон подсел за столик Памелы и начал болтать с ней. Джим подошел к бару и взял пива. Второе выступление: Джиму пришлось упрашивать Джона вернуться на сцену. «Джон? Где ты, черт возьми? Давай, тащи сюда свою задницу, парень». Перед закрытием Джон пытался отыскать Пэм, но она ушла. Правда, через два дня они с подругой вернулись. Джон опять начал обрабатывать ее, но перед закрытием она снова ушла.

Вероятно, Джим и Пэм встретились на вечеринке в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса в середине недели несколько дней спустя. Она была весела и по-видимому с другим мужчиной. Джим вертелся возле нее, но она даже не смотрела на него. Друг Джима Дженьюари Дженсен, который позднее будет делать для него кожаную сценическую одежду, говорит: «Джим увидел Пэм через всю комнату и хотел познакомиться. Он пытался найти кого-нибудь, кто знает ее, чтобы их представили». Джим и Пэм поболтали какое-то время. Она сказала, что берет уроки искусства в «Комьюнити Колледж» Лос-Анджелеса. Он попросил у нее номер телефона, но что-то ей не понравилось, и она отказалась дать его.

На следующие выходные она пришла в «London Fog» и провела там две ночи. В субботний вечер, когда Джон Денсмор и Пэм разговаривали в одной из кабинок бара, Джим сделал свой ход и подсел к ним. Они говорили об общих друзьях, астрологии, кислоте и недвижимости. Позднее Рэй пытался описать это более точно: «Однажды их взгляды встретились, их сознания стали кадуцеем, посохом Меркурия, а их души отрастили крылья. Они были внеземной парой».

Джон Денсмор видел достаточно, чтобы отойти в сторону.

После выступлений, Джим и Пэм пошли в бар «Cantor’s». Там был Фрэнк Заппа, и они какое-то время сидели с его свитой из каньона Лорел. Позднее Джим Моррисон скажет одной из своих подруг, что когда Памела наконец-то отвела его на рассвете домой, то он впервые в своей жизни по-настоящему занялся любовью. Несколько дней спустя они пошли на свое первое свидание смотреть популярный фильм «Мужчина и женщина» французского режиссера Клода Лелуша. Пэм нравился легкий налет романтизма этого фильма, который заставлял Джима говорить о фиктивности использования музыки для манипуляции эмоциями зрителя.

Памела Сьюзен Курсон была одной из самых загадочных фигур Америки шестидесятых. Живя с величайшей рок-звездой Лос-Анджелеса, она кроила свою собственную легенду из романов, высокого стиля и излишеств, которые в своем безумии и опасности бросали вызов даже легенде Джима. Те, кто знали эту пару достаточно хорошо, понимали, что Памела была сильнее Джима, что он даст ей все, что она пожелает, и что она знает все его секреты, особенно те, которые могут сразу погубить его. Памела по полной разыгрывала роль жены рок звезды – называла себя миссис Моррисон, носила обручальное кольцо и прожигала деньги Джима, словно у него был собственный банк. Он никогда не был женат на ней, часто изменял ей (как и она ему), но он всегда возвращался к ней. Он писал о ней, посвящал ей стихи и оставил ей после своей смерти все, что у него было.

Джим Моррисон любил Памелу Курсон всю свою жизнь.

Она родилась в городе Уид, штат Калифорния, 22 декабря 1946 года, недалеко от горы Шаста (говорилось об этом в основном Джимом), известной спиритической силой местностью, прославившейся оккультными и паранормальными феноменами. Ее отец – Коламбус «Пробка» Курсон, который привез семью из Техаса в Калифорнию, тоже когда-то был офицером ВМФ, как и отец Джима. Он так гнался за карьерой учителя, что перевез семью в округ Орандж - рассадник загородного консервативно-благочестивого юга Лос-Анджелеса. Чтобы сводить концы с концами, он подрабатывал в Диснейленде, когда тот открылся в Анахайме в 1955.

Друзья, которые знали Памелу и ее сестру Джуди детьми, вспоминают Пэм, как замкнутую, маленькую девочку из семьи, которая не особенно контачит с соседями. Пэм была милой, но резкой – например, она ушла из скаутов, потому что ненавидела ее серо-коричневую униформу. В начальной школе она училась хорошо, затем записи свидетельствуют о том, что в школу часто вызывались ее родители в связи с постоянными прогулами дочери, которая ненавидела среднюю школу. Пэм выросла, став красавицей с телом нимфетки и прямыми длинными волосами, как у подружек Beatles. В средней школе Орандж, где ее отец был директором, ее считали умной, противоречивой и немного таинственной. После школы она исчезала и говорила друзьям, что уходит домой придумывать новые дизайны одежды. На выходные она ускользала в пригороды Бальбоа, чтобы посмотреть на появлявшиеся там серф-группы.

Когда Памеле исполнилось шестнадцать, ее оценки круто пошли вниз, и у нее появилась репутация распутной женщины, дикого ребенка, чудного битника. С позиции ее отца это была настоящая анафема в ультра-правом округе Орандж, который в 1964 году был образчиком трезвости в стране. (Некоторые утверждают, что Памелу затравили ботаники и консерваторы, заставив уйти из школы). Оканчивать школу она будет уже не в Орандж, а в Капистрано, которую бросит весной и сбежит в Лос-Анджелес, где снимет с подругой дешевую квартиру недалеко от Сансет в Голливуде.

К моменту, когда Пэм и Джим познакомились, у нее уже был богатый послужной список на Стрип, хотя многие из тех историй подтвердить невозможно. Говорят, она работала go-go танцором в клубах и была полу-профессиональной проституткой на вечеринках, которые заканчивались оргиями. Стройная и похожая на беспризорника, весом под 100 фунтов (45 килограмм), у нее был яркий, звездный облик, который мог заставить всех замолчать, когда она входила в комнату. С ней хотели встречаться многие музыканты того времени, и давно ходит слух (так и не развенчанный), что Неил Юнг написал свою эпохальную песню «Cinnamon Girl» о ней.

Когда она познакомилась с Джимом, у нее были несколько приятелей, которые появлялись на «сцене», даже когда она начала жить с Джимом. Двое из них были прочно связаны с Памелой всю ее жизнь. Том Бейкер был тощим, черноволосым, голубоглазым молодым актером, который позднее клялся, что познакомил родившуюся под несчастливой звездой пару друг с другом. Они станут с Джимом хорошими друзьями и собутыльниками вопреки (или потому что) оба испытывали чувства к Пэм. Был еще и Жан де Бротой – двадцатилетний французский аристократ, формально обучающийся в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса. В действительности он был плейбоем и классным наркодельцом: его гашиш и опиум предположительно доставлялись из Марокко шофером французского консульства в Лос-Анджелесе. Семья де Бротой владела всеми франкоязычными газетами в Северной Африке. Когда его отец умер несколькими годами ранее, Йен унаследовал его газету «Conte de Breteuil», так что он был настоящим французским графом, а его родословная насчитывала семь сотен лет. (Памеле нравилось иметь такого бойфренда, которого с тенью снобизма она описывала, как «подлинная французская знать»). В отличие от Тома Бейкера, граф де Бротой был очень близок с Пэм, даже после того, как она стала встречаться с Джимом, особенно когда он начал снабжать ее более тяжелыми наркотиками, чем гашиш.

Как только Джим и Памела стали встречаться, она начала часто появляться в «London Fog». Однажды ночью в кабаке было только трое: рыжеволосая Пэм и пара пьяниц. Doors выходили на сцену и играли свой последний сет подобно Rolling Stones, когда те были в ударе. Джим рычал, как лев с эрекцией и мурлыкал, как Бинг Кросби из ада. Группа была трансцендентально возбужденной. Вероятно, это было одно из величайших шоу Doors, сыгранное с непрерывным экзистенциальным накалом, и никто, кроме Пэм, не слышал этого.

Как и в большинство подобных ночей, Джим настоял, чтобы они после выступления отправлялись сразу домой. Пэм спросила Джима, почему он тратит так много душевных сил на эти выступления, если никого даже нет в зале. Позднее Пэм скажет другу (Пол Ротшильд), что Джим посмотрел тогда на нее и протянул: «Детка, ты никогда не знаешь, последнее это твое выступление или нет».

В мае 1966 года, Джим и его друг пили в «Phone Booth» - бар на бульваре Санта-Моники. Джим делал записи в свою скрепленную спиралью записную книжку, и друг спросил его, что он пишет. «Я заполучил эту малышку, - сказал Джим. – Она красавица». Повисла пауза, пока он тянул свой второй скотч со льдом. «С ней много проблем», - прошептал Джим.

Май 1966. Энди Уорхол и его труппа прибыли в Лос-Анджелес, и вскружили Джиму голову. После он вскружит голову им.

Энди Уорхол был самым известным художником в Америке. Прибыв в Нью-Йорк из Питтсбурга, он сделал себе имя успешного коммерческого художника.

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

Уорхол в Голливуде

У Джима тоже были подруги, так что они с Пэм часто хитрили друг с другом. Несколько ночей он приходил домой с девушкой go-go по имени Ронда. Он спал с танцовщицей из шоу «Shindig». Он подъезжал к одной из танцовщиц в «Vito’s» по имени Конни. Стриптизерша со Стрип Гей Блэир, которая привела его домой, сказала, что он был худшим любовником из всех, что у нее были, после чего Джим кинул в нее лампу. Затем он пригвоздил ее к кровати, сорвал с нее одежду, и оплевывал ей лицо, пока она не заплакала. После этого Джим оттащил ее в душ, а потом отвел в дешевый ресторанчик «Barney’s Beanery». У Джима так же была любовная связь, а после и долгая дружба, с Памелой Зарубица, которая повсюду следовала за группой Фрэнка Заппы, как Сьюзи Кримчиз. Она работала в «Whisky» пока училась в Университете Пеппердайна в Малибу. Позднее она скажет Джерри Хопкинсу: «Это было замечательное время. Джим не особенно понимал, что происходит вокруг, впрочем, как и я. И он был таким пуританином, мать его. Причем он понимал это и признавал».

Ева Бэбитс – еще одна развязная девушка, очарованная Джимом, говорила: «Я познакомилась с Джимом в начале 1966. Это было, когда он похудел и носил замшевый пиджак соединенный шнурком, и никакой рубашки. Он был так красив, что ни одна женщина не могла перед ним устоять. Ему было лишь двадцать два. Он был незрелым и стеснительным парнем, который из вечного толстяка вдруг превратился во «вьюнок пурпурный». Я узнала Джима и сделала ему нескромное предложение уже через три минуты, даже раньше, чем он начал петь в «London Fog». «Отведи меня домой, - скромно предложила я, когда нас представили друг другу. – Ты ведь не собираешься остаться здесь и играть, ведь так?» «Мы не играем. Мы работаем», - ответил он».

На следующий вечер Ева вернулась в бар, надев мини-юбку настолько короткую, что было видно нижнее белье. На их первом свидании она сказала ему, что ее отец играет на скрипке этой ночью в симфоническом оркестре в Пасадене. Джим настоял, чтобы Ева отвезла его туда, и надулся, когда она захотела уйти во время антракта.

«Быть с Джимом в кровати - это все равно, что быть в кровати со статуей Давида работы Микеланджело, только с голубыми глазами. Его кожа была такой белой, мышцы безупречными, а сам он таким невинным».

В начале мая 1966-го Doors узнали, что «London Fog» финансово истощен и вероятно будет закрыт. Джим начал флиртовать с Ронни Харан – роскошной и сексуальной блондинкой двадцати с небольшим лет, которая помогала с посылками и делала рекламу в «Whisky». Джим охотился за ней, чтобы привести в бар и показать свое выступление, но никто не хотел утруждать себя переговорами с «London Fog» и группами лузеров-изгоев, которые выступали там. Но Ронни пообещала Джиму, что как-нибудь зайдет.

Doors так же играли в «Night Flight», спорадичное, внеурочное кабаре в крошечном «Warner Playhouse» в Голливуде. Doors чередовались с экзотической танцовщицей Клодетт с двух до четырех ночи, два или три раза в неделю. Клодетт тоже отвела Джима к себе домой. Она снимала комнату в знаменитом мотеле «Tropicana» - излюбленное место подающих надежды людей, фанатов-туристов и местных сомнительных личностей. (Там был бассейн без воды). Когда у Джима появятся деньги, он тоже будет жить там.

Джесси Джеймс дал Doors двухнедельное уведомление 6 мая, но уволил их на следующую ночь, когда Джим спровоцировал потасовку между двумя пьяницами и Хвастуном Джои, которая привела к появлению копов и незначительному урону. Но Ронни Харан приходила на ранние шоу и любила группу. «Я поняла, что Джим Моррисон большая звезда, как только услышала его пение, - позднее вспоминала она. – Поэзия слова; я никогда не слышала подобной лирики… Им (Doors) нужно было еще многое подшлифовать, но звук у них уже был».

Ронни Харан пошла к своим боссам в «Whisky» и сказала, что они должны нанять Doors. Она привлекала своих подруг, чтобы они докричались до Елмера Валентайна, прося за Doors. Так в понедельник 9 мая у Doors состоялось прослушивание – «Break On Through», «Light My Fire», «Crystal Ship» - и Валентайн тут же нанял их, как легендарную домашнюю группу клуба за пятьсот долларов в неделю. (Денсмор в своих мемуарах утверждает, что их наняли на работу вообще не глядя). Джим сказал Ронни, что им нужно несколько дней, чтобы обдумать предложение. Затем Doors исчезли на пару недель.

««Whisky» было местом, где собирался весь ультрасовременный Голливуд, - позднее скажет Рэй. – Когда мы учились в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, это было полным противопоставлением всему художественному, что мы только могли представить. Все высмеивали Голливуд и Сансет Стрип, считали банальностью, рок-н-ролл версией «Крысиного Гнезда». А потом мы оказались их домашней группой. Как иронично».

Doors продолжали играть в «Night Flight» - долгие-долгие переходы «Latin Bullshit №1», где Джим даже не появлялся – а так же пару ночей в «Brave New World» в Голливуде. Ронни Харан не могла найти их, чтобы вызвать на работу в «Whisky». У нее не было их контактного номера, а «London Fog» уже был закрыт. Она слышала, что Джим спит под пирсом на пляже в Венеции. У Doors не было ни телефонов, ни менеджера. Наконец-то, Джим позвонил ей и сказал, что Doors согласны и, так, между делом, не хочет ли она приготовить ему ужин.

Так Джим переехал к Ронни на месяц, и она начала управлять делами Doors. Все, кто работал в «Whisky», должны были быть членами профсоюза, поэтому Ронни сделала Doors членами профсоюза музыкантов. Она купила Джиму новую одежду – рубашки и брюки – в магазине, торгующем излишками обмундирования ВМФ. «У него не было ни гроша», - вспоминала Ронни. Она составила расписание выступлений и привела Doors к их первой славе. Ронни Харан была их «большим прорывом». Пока Джим жил с ней, он выкурил всю ее траву. Джим сворачивал толстые, размером с большой палец косяки, и прикуривал их один за другим, пока не истощил все запасы. Другие парни, которых она знала, не вели себя так.

Май 1966. Энди Уорхол и его труппа прибыли в Лос-Анджелес, и вскружили Джиму голову. После он вскружит голову им.

Энди Уорхол был самым известным художником в Америке. Прибыв в Нью-Йорк из Питтсбурга, он сделал себе имя успешного коммерческого художника. В 1950-ых художественная сцена Нью-Йорка была заполнена абстрактными экспрессионистами – группы мачо и шумных пьяниц, как Джексон Поллок и Виллем де Кунинг. В 1960-ом так называемые поп-художники начали отворачиваться от интроспективной абстракции и апроприировать вульгарные образы из печатной рекламы и комиксов. Поп-художники, как Джаспер Джонс и Рой Лихтенштейн создавали простые, легко узнаваемые образы – флаги, мультяшные панели, бутылки газировки. Это был рост коммерческого искусства, которое ненавидели вдохновленные битниками художники абстракционисты.

Впервые показанные Энди Уорхолом картинки консервов с супом в Лос-Анджелесе в 1962 стали мгновенно сенсацией. Уорхол копировал национальные иконы – Джекки Кеннеди, Мерлин Монро, коробки «Брилло», «Зеленые марки» - и превращал их в нечто радикальное, гиперреальное, прекрасное. Уорхол писал: «Подхватишь «поп-арт» один раз, и может, больше никогда не заметишь его симптомов снова. Подумаешь, как «поп-художник» хоть раз, и ты больше никогда не сможешь смотреть на Америку прежним взглядом».

Поп-художники, как Уорхол отличались друг от друга. Их непровозглашенный манифест гласил, что пост-абстрактная экспрессионистская чувствительность будет гомосексуальной или сексуально амбивалентной, не гипермужественной. Начиная с 1965-го, поп-арт гей (или женоподобные) наклонности начали просачиваться в поп-культуру, оказывая воздействия на такие легендарные хиты Rolling Stones в середине шестидесятых, как «Satisfaction» и «Have You Seen Your Mother, Baby, Standing in the Shadow», а затем отражаясь эхом в Velvet Underground, David Bowie и диско-движении семидесятых.

Покорив мир искусства, Уорхол в 1963 году начал делать фильмы. Его эпическая продукция, как «Sleep and Empire» завоевали кинематограф того времени и внимание той публики, которую прежде не удавалось привлечь. Вскоре эти фильмы стали обязательными для просмотра в школах кино, как, например, в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса. Затем, беря за основу дешевые порно-фильмы, Уорхол и его коллега Пол Моррисси начали, используя 16-миллимитровую камеру «Bolex», документировать, как искусственно-гламурные потерянные мотыльки, привлеченные сиянием славы Уорхола, уничтожают себя, воплощая в жизнь свои сексуальные фантазии на «Factory» - студии Уорхола на Восточной Сорок-седьмой Стрит. Такие «суперзвезды» Уорхола, как Эди Седжвик, Вива и Ультра Вайолет стали героями культуры «андеграунда» распускающихся шестидесятых. Технические приемы Уорхола, применяемые в кинематографе, как «Chelsea Girl» - долгая болтовня на протяжении всей катушки без монтажа – установили новые основные принципы фильма, почти так же, как яркие образы Боба Дилана изменили поп-музыку. Уорхол хотел подключиться к новой энергии поп-музыки. Он был расстроен своими натянутыми отношениями с Диланом и Rolling Stones, которые держали его на расстоянии. Кое-кто предложил Уорхолу компилировать некую разновидность клубной жизни. Все, что от него требовалось, это появляться на пару минут каждую ночь, создавая атмосферу, и все будут получать деньги. Уорхол сказал: «Да, точно, но там должна быть задействована рок-группа».

Затем один из друзей Уорхола нашел «Velvet Underground» - местную группу, которая играла в Виллидж. Ее представляли два молодых музыканта – Лу Рид и Джон Кэйл. Люди Уорхола арендовали зал под названием «Dom» на площади Святого Марка в Восточном Виллидж, и начали постановку медиа шоу: пульсация рок-группы в сопровождении проблесковых маячков и проекций из андеграунд-фильмов Уорхола – «Eat», «Vinyl» и так называемые «пробы» постоянных и приглашенных людей «Factory». «Dom» был забит до отказа каждый вечер. После нескольких таких выступлений Уорхол и Моррисси решили, что Лу Рид не может поддерживать шоу на должном уровне в одиночку, поэтому для щепотки мрачной привлекательности они ввели в шоу немецкую актрису, привлеченную на «Factory» Брайаном Джонсом.

Те, кто были там, помнят, как Джим и Нико под воздействием лизергинового экстази бродили нагишом под луной по высоким парапетам «Castle». К тому времени, когда Уорхол и его последователи покинули город, Джим пытался найти для себя пару виниловых брюк, а Нико была уже по уши влюблена в него.

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

Нико

Ее звали Криста Пэффген, и ей было двадцать семь лет. Она была высокой – примерно 5 футов 10 дюймов (182 см), со светлыми волосами, маленьким сыном и глубоким, прокуренным голосом. Уорхол писал, что Криста пела, как компьютер «IBM» с немецким акцентом. Родившись в Будапеште, она стала международной старлеткой, снявшись в фильме Федерико Феллини «Сладкая жизнь». Криста пела почти не двигаясь на сцене, с отстраненным, холодным видом, который дополнял простую, монотонную тягучесть «Velvet Underground». Рид и Кэйл ненавидели ее и не хотели, чтобы она была в группе, но они следовали указаниям Моррисси и писали для Кристы замечательные песни, которые изображали яркое, конфликтное, эмоциональное течение 1966-го: «I’ll Be Your Mirror», «All Tomorrow’s Parties», «Femme Fatale». Когда «Velvet Underground» играли на легендарных вечеринках в «Factory», их объединял Джерард Маланга – молодой художественный ассистент Уорхола и его протеже. Когда музыка пульсировала в темноте, вокруг были толпы людей, а под потолком клубился дым, Маланга поднимался и танцевал вместе с группой, беря на себя роль лидера, двигаясь под музыку, держа в руках фонари с длинными ручками и ножи. Затем сексуальная чикса с «Factory» Мэри Уоронов, небольшая брюнетка, которая знала, как нужно двигаться, начинала танцевать с ним, и все превращалось в садомазохистское шоу, где Маланга притворно бил Мэри кнутом из телячьей кожи. Маланга начинал выступление в черном кожаном костюме двойке, щелкая кнутом, в то время как Velvet Underground вовлекали Мидтаун Манхэттена в свой пылкий дионисийский ритуал. Вскоре художественные клиенты Энди – люди, заметные в общественной жизни Нью-Йорка и богатые туристы из Европы – толпами начали посещать «Factory» ради наркоманского ритуала этой группы, где смешивались музыка и секс, а Уорхол главенствовал там как визир с платиновыми волосами. Это было комплексное шоу, которое в марте 1966 Энди Уорхол назвал «Взрывающаяся пластичная неизбежность». Это было ярким, авангардным карнавалом модного микшированного контента: рок-группа, садомазохистские танцоры, психоделическое световое шоу, фильмы жанра андеграунд, слайды, продвинутый, современный стиль, запрещенные наркотики и суперзвезды. Ничто в американской культуре того времени не источало столько энергии, как шоу Уорхола. Голливуд возбужденно болтал о том, что в эту весну Элмер Валентайн пригласил Уорхола и его шоу в свой новый и хиповый клуб «Trip».

Дебют «Взрывающейся пластичной неизбежности» в Лос-Анджелесе был частью всеобъемлющего вторжения в культуру Калифорнии, приуроченного ко второму сольному шоу Уорхола (заполненные гелием воздушные шарики «Майлар» с надписями «Серебряные небеса» в галерее «Ferus»). «В.П.Н.» проходило 18 мая с показом фильмов Уорхола, проигранных днем в «Trip», начиная с четырех часов.

«Trip» был маленьким, но шикарным. «Свихнуться», «забить», «вырубиться». Клуб был крещендо, ориентированным на джаз и все еще сохранял в своей обстановке стиль. Джим Моррисон пришел на открытие «В.П.Н.» вместе с остальным Голливудом: Уоррен Битти, Джули Кристи, Натали Вуд, Деннис Хоппер, Питер Фонда, Джейн Фонда и Вадим Роже, Джек Николсон, Джон и Мишель Филипс. Когда «Velvet Underground» играли, а Нико тянула свои заупокойные песни, в то время как вокруг сверкали проблесковые маячки и проекции, Джерард Маланга поднимался в своем садомазохистском кожаном костюме и начинал танцы с кнутом. Джим Моррисон, вероятно под кислотой, заценил происходящее и понял, что костюм из кожи ему пойдет больше, чем лишенному таланта Маланге. Но театрализованное шоу Энди Уорхола не прокатило в Лос-Анджелесе, как это было в Нью-Йорке. Стрип не оценило по достоинству нервную манхэттеновскую эстетику, потому что у них уже был свой живой, вакханалистический «кислотный тест» Кена Кизи, в сравнении с которым шоу Уорхола выглядело мудреным и эмоционально мертвым. «Los Angeles Times» цитировал Шер касательно эксперимента Уорхола: «Если не считать полный провал, то в шоу не было ничего особенного».

Фрэнк Заппа, группа которого под названием «Mother of Invention» выступала на разогреве в шоу Уорхола «В.П.Н.», выражал открытое презрение к зажатости жителей Нью-Йорка, ложной психоделике, где было больше спидов и барбитуратов, чем ЛСД-25. После аншлага в ночь открытия, Заппа хотел уйти из шоу. Валентайн собирался на их место поставить Doors, но Ронни Харан не смогла найти их.

Затем, после двух или трех вечеров, полиция нравов закрыла шоу, ссылаясь на слишком громкий звук и нарко-диллеров, которые открыто торговали в клубе. «Взрывающаяся пластичная неизбежность» была отменена, но ущерб уже был причинен. Джим Моррисон заинтересовался фетишистскими возможностями кожаной одежды и грубого сценического вступления Джерарда Маланги. Потом он украл и образ Нико.

Уорхол и его труппа из четырнадцати человек остановились в «Tropicana». Когда шоу Уорхола было отменено, он арендовал «Castle» - расположившийся вдоль склона горы концертный бункер на Глендоуер-Авеню в пригороде Лос Фелис. Большой дом находился в субаренде у актера кино Джона Филипа Ло, который позволял группам посещать это место. (Одним из первых талантов появившихся там был Боб Дилан). Следующее выступление труппы Уорхола началось 27 мая в Сан-Франциско, где у нервных жителей Нью-Йорка было много свободного времени. Нико и Эди Сэджвик (чье место, как Нико-музы Энди Уорхола было узурпировано) были обе в «Castle», борясь за внимание и наркотики.

Джим Моррисон был там частым посетителем, стараясь держаться незаметно, ожидая каких-нибудь предложений от труппы. Джима познакомили с Уорхолом, который предложил ему появиться в их кинопробах, но этого так и не случилось. Когда друзья спрашивали Джима, что из себя представляет Энди Уорхол, он говорил им, что Энди никогда не заканчивает свои предложения. Помощник Уорхола Дотсон Рэйдер позднее утверждал, что Энди сделал Джиму миньет, но другие люди клялись, что подобного никогда не было. Те, кто были там, помнят, как Джим и Нико под воздействием лизергинового экстази бродили нагишом под луной по высоким парапетам «Castle». К тому времени, когда Уорхол и его последователи покинули город, Джим пытался найти для себя пару виниловых брюк, а Нико была уже по уши влюблена в него.

«Это было важным для меня, - скажет в 1971 году Джим Моррисон журналу «Rolling Stone», - понять, что все эти вещи – исполнение рок-н-рольных песен – было почти тоже, что и театральный трип. Вот когда я понял, что это такое на самом деле».

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

Покажи мне путь

Doors начали свой эпохальный концерт в «Whisky a Go Go», расположенном по адресу 8901 на Сансет-Бульвар, в понедельник 23 мая. Реклама гласила: Captain Beefheart and the Magic Group (с молодым гитаристом Раем Кудером) и новая горячая группа Buffalo Springfield.

На протяжении следующих трех с половиной месяцев Doors совершенствовались в «Classic Rockology», выступая на разогреве у лучших поп-групп. В результате они превратятся в неистовую рок-группу, которая добилась контракта с одной из лучших среди звукозаписывающих студией в этой отрасли, и стали приобретать печально известную репутацию, как мрачная, артистично способная группа, представленная потенциальной суперзвездой и ждущим своего часа божественным идолом. Но вначале все это продвигалось медленно, да и репутация «Whisky», как клуба, где собираются в основном зануды, не помогало становлению группы. В Голливуде «Trip», «Ash Grove» и «Troubadour» рассматривались, как клевые клубы, в то время как «Whisky» выглядел скучным со всеми его приезжими клиентами, похожими на мафиози громилами, веселящимися людьми в жакетах, галстуках и их женами с прическами «пчелиное гнездо». Кроме того, в 1966 году подход к дискотекам и go-go танцам оставался таким же, как и в 1964.

Когда Doors впервые появились в «Whisky» некоторые из посетителей ошибочно приняли Рэя Манзарека за Джона Себастиана, чьи веселые поп-мелодии в Lovin’ Spoonful («Do You Believe In Magic?») висели на радио вместе с такими песнями Beatles как «Penny Lane». Джим Моррисон выглядел нервозно первые несколько шоу. Люди, которые посещали «Whisky», считают, что душещипательные крики Джима и его бит-поэтические шпильки были посредственными и вычурными, ставя в неловкое положение как его самого, так и клуб. Но Doors нравились Captain Beefheart – художник Дон ван Влиет – и его патрону Фрэнку Заппе.

Все группы Лос-Анджелеса претендовали на художественную неприкосновенность. Одна из них – Mothers of Invention, которая состояла из действующих музыкантов под предводительством Заппы, живущего в каньоне Лорел со своей женой и общиной хиппи. Тем летом вышел первый альбом Mothers of Invention «No Commercial Potential», и он был представлен, как дикая, анти-поп сатира. Несмотря на всю свою циничность, Заппа проникся тем, что пытался делать Джим Моррисон. Заппа активно хвалил Doors, и даже рассматривал возможность подписать их в звукозаписывающей студии, которую он планировал открыть.

Еще одной группой на афише была Buffalo Springfield, старше лишь на несколько месяцев Doors и все еще неизвестная за пределами Стрип. Но головокружительная карьера группы быстро затмила Doors. Люди стали считать Нейла Янга и Стивена Стиллса суперзвездами раньше, чем Моррисона, да и группа подписала контракт с «Atlantic Records». (Джиму Моррисону очень нравился «Mr. Soul», длинная накидка из оленьих шкур Нейла Янга, транс-рок гитарные ритмы). К июлю, когда группе не было и десяти месяцев, Buffalo Springfield будут открывать «Aftermath-era Rolling Stones» в Голливуд Боул. Несколько месяцев спустя они стали официальным голосом Стрип, когда песня Стиллса «For What It’s Worth» ворвется на радио и чарты, предупреждая слушателей о брутальном подавлении полицией бунтов Сансет Стрип, вызвавших большое недовольство той осенью. В последний уик-энд мая Doors играли на разогреве для Love, которые выступали по поводу релиза замечательного сингла «Little Red Rock» в «Electra Records». Это был первый раз, когда Артур Ли увидел Джима Моррисона, и Ли был впечатлен. Он пригласил Джима в свой дом в Голливуд-Хиллс, который Джим начал использовать, как одно из своих убежищ. Во время следующего разговора с президентом «Electra Records», Артур Ли расскажет Джеку Хользману о новой группе Doors, которая когда-нибудь станет одной из самых знаменитых на Стрип. Но Doors быстро обосновались на новом месте. Джим выступал в футболке и белых джинсах «Lee Rider». Он пел повернувшись спиной к залу на протяжении двадцати минут, когда нужно было растянуть выступление, стуча по деревяшкам барабанными палочками во время инструментальных пассажей. Doors играли по два сета продолжительностью по часу за одну ночь, начиная около девяти, когда клуб был почти пуст. Они открывали выступление песней «Break On Through». Джим закрывал глаза, как будто желая усилить ощущение вагины в «Я нашел остров в твоем сердце, страну в твоих глазах». Затем, список песен менялся каждую ночь. Они играли «Take it as it Comes», «Moonlight Drive», «Twenty Century Fox» (любимая песня кишащего длинноволосыми, почти раздетыми танцовщицами гарема Вито Полекаса), «I Looked at You», «Close to You» (где пел Рэй Манзарек), «Money», «Little Red Rooster» (где Робби мог во всей красе продемонстрировать свои навыки игры на слайд-гитаре), «Unhappy Girl» и «When the Music’s Over».

Пока выступал ведущий, и готовилась выйти на сцену другая группа, Doors ели и накуривались. Обычно Джим сидел с Памелой, а если ее не было, то флиртовал с другими девушками и назначал им свидания после шоу. Однажды Пэм пришла, когда Джим запустил руку под мини-юбку Сьюзи Кримчиз, и ее пришлось спешно уводить из клуба, пока Памела с безумными глазами не проткнула ее ножницами.

Часто Джим проводил второй сет Doors с плотно закрытыми глазами, как если бы он находился в шаманистическом трансе. «Alabama Song» часто шла первой. Джим исполнял ее с декадентским акцентом Лотти Ленньи: «Аа-лаа-баа-маа». Затем «My Eyes Have Seen You», «Summer’s Almost Gone» и долгая джаз-модулированная «Light My Fire». Танцоры Вито ненавидели «Crystal Ship», которая была настолько медленной, что они не могли танцевать под нее. Doors врывались в песню «Gloria» с грязными импровизациями Джима касательно отсосавшей ему школьницы. «Эй, малышка, ну, как, те понравилось сосать мне?» Грязный язык Джима раздражал Элмера Валентайна и Фила Танзини – менеджера «Whisky» и вызывал электрические флуктуации напряжения между группой и клубом. Иногда, в середине песни Джим смотрел на Валентайна и вопил: «Иди ты на хер, Элмер!» Или Джим просто начинал браниться на чем свет стоит, лишь для того, чтобы досадить Танзини, который угрожал уволить группу, если они продолжат в том же духе. Но Джим уже давно уяснил, что ему многое сойдет с рук, потому что Валентайн видел, что Doors привлекает в клуб посетителей. (Джим так же использовал дом Валентайна, расположенный выше по Стрип, как место, где можно скрыться от Памелы или группы, когда он не хотел, чтобы они нашли его). «Gloria» заканчивалась джазовым миксом, группа замедлялась, готовая перейти к «The End of the Night». На последок шла «Soul Kitchen», сигнализирующая, что пришло время закругляться, и сет заканчивался на восторженной ноте. На бис Doors всегда исполняли «The End», затем спокойную прощальную любовную песню с интерлюдией гитары фламенко, во время которой Джим импровизировал озвучивая образы своего подсознания или цитировал строки из заученных наизусть стихов. Быстрый темп секции «ride the snake», с Джимом, напевающим «fuck fuck fuck» в микрофон, так сильно напрягал танцоров, что некоторые ведущие группы не желали выступать следом за Doors на протяжении всего лета 1966 года.

Вскоре высказывания Джима стали известными, и к Doors, к этой новой группе в «Whisky», начали относиться серьезно. Новое поколение подростков – выпускники Беверли-Хиллс, Вэлли, округа Орандж – начали толпиться, пересекая Сансет и Кларк в конце недели, заполняя улицы, блокируя автомобильный трафик, пытаясь пройти в клуб, чтобы увидеть Doors. Иногда Джим выглядел крайне стеснительным, даже напуганным, когда был на сцене, особенно под кислотой. Но спустя две недели Джим начал поворачиваться к залу лицом и контактировать с публикой.

Второго июля Ван Моррисон прибыл в «Whisky» со своей группой Them. Их приглашали уже две недели. Они были несговорчивой R&B группой из Белфаста, у которых была пара хитов «Gloria» и «Here Comes the Night», записанных в «Britain and America». Doors видели, как в стельку пьяный Ван Моррисон разыгрывает чисто ирландского берсеркера, пока его группа пытается прорваться сквозь критику их длинных версий «Baby Please Don’t Go», «Boom Boom» и «Mystic Eyes». Whisky еще никогда прежде не видел такого рок-н-рольного безумия прежде. Ван работал с микрофоном, как чокнутый – тряс его стойку над головой и пел в микрофон вверх ногами, пока не бил им о сцену в гневе человека, рожденного под знаком девы и в соответствии с R&B взглядами. Два Моррисона, Джим и Ван, поладили. Они пили вместе пару раз и удивлялись, если находили общие черты друг в друге. Две группы нравились друг другу, так что в последний вечер выступлений Them в клубе, Doors установили свои инструменты рядом. Them и Doors пели «In the Midnight Hour» Уилсона Пикеттса. После получасового выступления, они добрались до «Gloria», где Джим и Ван чередовали куплеты затягивая вместе «Глория». Правила профсоюза запрещали делать запись в клубе, поэтому исторический джем был утерян, но есть фотографии, на которых Джим (в черном) и Ван (с лохматой прической) восторженно поют, в то время как два барабанщика зажигают за их спинами. Такое было только в американском туре Them. Еще дважды Doors будут играть на разогреве у Them. Затем Them вернулись в Англию, Ван Моррисон покинул группу, переехал в Бостон, потом в Вудсток и, наконец, в Калифорнию.

К середине июля сарафанное радио Сансет Стрип разнесло слух о плотских, сексуальных сеансах Джима Моррисона в Whisky. Студенческая газета Калифорнийского Университета Лос-Анджелеса, «Daily Bruin», опубликовала позитивный обзор, описав Джима, как «сухопарый, голодный Ариэль из ада… выкрикивающий с нарастанием стихи и слова песен». Затем в дело вступила «Los Angeles Times», появившись в субботу 16-го июля, когда Doors играла на разогреве у Turtles, которые уже записали национальный хит фолк-рок версии песни Боба Дилана «It Ain’t Me, Babe».

Критик Пит Джонсон посвятил свой последний параграф акту открытия: «В стоимость билета входит и Doors – квартет с голодными глазами и интересной, оригинальной музыкой, но, возможно, худшим поведением на сцене из всех зависимых рок-н-рольных групп. Певец ведет себя эмоционально, закрывая глаза; клавишник гнется через электронное пианино, как будто читает на клавишах какие-то тайны; гитарист дрифтует произвольно по сцене и кажется потерявшимся в этом замкнутом мире».

Джим принял этот обзор близко к сердцу. Он начал закрывать глаза в раздевалке, отгораживаясь ото всего, что не касается его личных грез, откуда он будет подниматься к сценической чувствительности. Какое-то время другие парни из группы будут по очереди водить его по лестнице на выступление, словно он был слепцом.

Летом 1966 Doors добились славы. Джим Моррисон стал новым секс-символом на Сансет Стрип. Говорили, что у Doors есть все: сносный уровень исполнения, артистическая целостность, хорошие песни и пробивной певец. Все говорили, что Doors станут следующей великой группой.

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒