Главная | Обратная связь

Следующая великая группа

Июль 1966-го. С каждой новой ночью в «Whisky» Doors становились все лучше и лучше. В то же время их сеты начали становиться затянутыми, особенно когда они брали долгие паузы между песнями, споря, что играть дальше. В тот месяц Doors играли на разогреве у Seeds, Джина Кларка (который ушел из Byrds, потому что боялся летать), Chambers Brothers, Love (неистовствующие на пике своих возможностей), Locos (одна из лучших мексиканских групп) и Джонни Риверса.

Теперь у Doors появились свои поклонники, что было крайне странно для группы без контракта. Подростки будут уходить из клуба, как только закончится сет Doors, не дожидаясь выхода на сцену других исполнителей. Джим начал проделывать на сцене новую шутку со стойкой микрофона, которую он будет натирать напротив своей промежности, пока ширинка на его коротких вельветовых брюках одетых без трусов не начнет выпирать. Таким способом Джим ввергал себя в языческий ритуал, который он без особого желания описывал, как «его способ воззвания к музе». Песня «Back Door Man», с ее очевидным подтекстом анального сношения, была страшно сексуальной, донесенная публике накуренным плотским взглядом Джима и восторженной улыбкой, когда он разглядывал молодых полуголых девушек, танцующих на краю сцены. Самая дерзкая из этих грудастых, одетых в мини юбки, сильно накрашенных восемнадцатилетних цыпочек, подходила к Джиму и начинала натирать внушительный бугор на штанах Джима, если, конечно, его рыжеволосой подруги не было поблизости. (Джим поворачивался налево). Так было видно половину его улыбки, глаза были закрыты, а девушка ласкала его.

Но те, кто знали Джима, понимали, что он не животное. Большую часть времени он был вежливым, жутко веселым на трезвую голову, вел себя, как южанин и являлся интеллектуалом, который читал так много, как только мог. На сцене своей жизни Джим Моррисон был амальгамой различных личин, часто менялся, в зависимости от того, кто в тот или иной момент был рядом с ним. Он был, как и многие другие молодые рок-звезды, окруженные толпой друзей.

Позднее, в этом месяце, Doors отыграли свое первое шоу вне Лос-Анджелеса, работая на разогреве у Them (и Count Five) в Оксхарде и Санта Барбаре. Они так же играли в клубе под названием «Filth Estate» в Фениксе. Примерно в то время, согласно Рэю Манзареку, Джим сказал ему с большой уверенностью, что им нужно избавиться от Джона Денсмора. Рэй говорит, что Джим совсем не понимал Джона, считая его депрессивным, скованным и несносным. Он постоянно указывал Джиму на его закидоны, и это уже сидело у Джима в печенке. По этому поводу Рэй цитирует Джима Моррисона: «Нам надо избавиться от барабанщика… Не могу выносить его в роли человеческого существа… Надо уволить его». Рэй заявляет, что уговаривал Джима оставить Денсмора, потому что он неотъемлемая часть пути Doors к их призрачной славе. «Ну, ладно, ладно, - предположительно говорил Джим. – Но мне это не нравится».

Август 1966. Rolling Stones прибыли в Лос-Анджелес. Песня «Paint in Black» дребезжала таинственно на радио. Альбом Rolling Stones «Aftermath» был мрачным, сенсационным шедевром, сочащимся духом времени и реющий беспрецедентным женоненавистничеством в таких песнях, как «Stupid Girl» и «Under My Thumb». Их долгий блюзовый джем в песне «Going Home», длительностью двенадцать минут, сломал установившиеся стандарты форматов песен и альбомов. К ночи Брайан Джонс и его сногсшибательная подруга Анита Паленберг проехались по клубам Сансет Стрип, словно пара богов с крашенными в канареечный цвет волосами. Вместе с Билом Вайманом они посетили «Whisky», где застали выступление Doors. Анита Паленберг позже вспоминала: «Брайану действительно понравились Doors. Он сидел там и смотрел только на них. Но затем мы ушли и так и не встретили Джима». Иногда, поздно ночью, летя по приборам ЛСД высокого качества «Purple Haze», Брайан Джонс будет ходить в одиночестве от бара к бару и играть на гармонике с любой группой, которая не станет возражать. Пьянствуя с девушками, которых подцепил, Брайан будет утрачивать все свое очарование, бродя по Голливуду. Как-то ночью Джим Моррисон и несколько друзей пили в «Phone Booth» - стриптиз-клубе в Западном Голливуде, когда Брайан Джонс и две девушки пришли туда в три ночи. Когда один пьянчуга начал доставать Брайана касательно его волос, Брайан неожиданно разбил свой винный стакан о барную стойку и порезал пьянчуге щеку до кости. Кровь хлестала вовсю, а Брайан Джонс уже проталкивался к выходу, чтобы покинуть «Phone Booth», а затем и город, прежде чем копы начали задавать ему вопросы. Джим Моррисон был впечатлен.

Летом 1966 Doors добились славы. Джим Моррисон стал новым секс-символом на Сансет Стрип. «У него была страстная связь с Джоан Блейкли – двадцатилетней официанткой, которая позволяла ему брать ее сзади, о чем он хвастался ее друзьям). Говорили, что у Doors есть все: сносный уровень исполнения, артистическая целостность, хорошие песни и пробивной певец. Все говорили, что Doors станут следующей великой группой.

Фрэнк Заппа продолжал хвалить Doors и хотел быть их продюсером. Так же ими был заинтересован элитный продюсер Терри Мелчер, который уже работал с Beach Boys, Byrds, Paul Revere and the Raiders, и уже заключил звукозаписывающую сделку с менеджментом Turtles.

С другой стороны никто не делал группе никаких серьезных, актуальных, конкретных предложений. Doors были на слуху, но у них не было контракта. Другие группы лихо начинали, достигали пика карьеры в клубах и исчезали без следа. Поэтому Doors продолжали работать в «Whisky», ожидая, когда появится достойное предложение.

Третьего августа 1966 года у комедианта Ленни Брюса была передозировка героином в апартаментах «Sunset Plaza Drive». Брюс был на передовой линии американской комедии в послехипстеровский, дохиппи период шестидесятых. Он был язвительным, не соблюдающим дистанции социальным критиком, который подвергался преследованию за голословные обвинения и нападки в своих актах. Двумя годами ранее в Нью-Йорке Брюс уже был обвинен за непристойное поведение в общественных местах. С тех пор Брюс начал одержимо и в подробностях освещать свои судебные тяжбы во время выступлений и в печати, становясь настоящим критиканом устаревшей морали буржуа. Копы ненавидели его и не без злорадного ликования передали прессе фотографии с места смерти – Брюс упал на туалетный столик с перетянутой жгутом рукой.

Смерть Ленни Брюса обеспокоила Джима. Она обеспокоила каждого. В воскресенье седьмого августа Дэйвид Кросби – разноплановый гитарист Byrds и создатель их гениального нового альбома «Younger Than Yesterday», закинувшись кислотой с парой друзей, явился в «Whisky», чтобы увидеть Chambers Brothers. Открывали шоу, как и всегда Doors, но по инициативе Джима Моррисона, который тоже был на кислоте, остановили представление посреди песни «Back Door Man». Джим спрыгнул со сцены и, шатаясь, подошел к столу Кросби. Джим указал на Кросби, у которого были надеты черные старческие очки, и начал вопить, что время, когда люди могли спрятаться за очками, прошло. «Проснись!» - закричал Джим Кросби в лицо, затем вернулся на сцену и продолжил выступление. Это было невиданным хамством по отношению к местной рок-знаменитости и потрясло Дэйвида Кросби так сильно, что он вспомнил об этом в своих мемуарах тридцать лет спустя.

На следующей неделе Джим Моррисон посетил поминки Ленни Брюса, устроенные на его могиле в восточной долине Сан-Фернандо. Сотни людей слушали монолог Фила Спектора о том, каким великим был Ленни. Деннис Хоппер поднялся и сказал, что Ленни не хотел бы видеть их слез… «так давайте веселиться!» Некоторые из свиты полуголых девушек Фрэнка Заппы начали танцевать. Другие скорбящие закурили косяки, усевшись на траве.

В течение нескольких лет Джим Моррисон будет так же, как и Ленни подвергаться нападкам за непристойное поведение со стороны политически влиятельных кругов. И, как и Ленни, проиграет судебный процесс, встретив закат своей построенной большим трудом карьеры.

 

...Doors, предупрежденные Артуром Ли, что в зрительном зале находится Хольцман, отыграли скучное, самоубийственное шоу. Джим Моррисон терялся за другими музыкантами группы. Президент «Electra Records» решил, что лидер группы выглядит неуверенно, и ушел раньше, чем Doors закончили играть. Но Ронни Харан остановила его на тротуаре и обратила внимание на линию подростков, выстроившихся в ожидании следующего выступления Doors. Она заставила Хольцмана пообещать, что он придет в клуб на следующий вечер.

Заинтригованный группой, которая совершенно не заботится о том, чтобы показать себя в лучшем свете, Хольцман вернулся в «Whisky», ...

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

Комплекс Электры

Когда спустя несколько месяцев Джим Моррисон начал давать в прессе интервью, за ним уже наблюдалась ностальгия по концертам, которые Doors давали в «Whisky» и особенно по тем инъекциям артистизма, которые получала группа. «Наши лучшие песни были созданы в период, когда мы играли ночи напролет в клубах, - скажет в начале 1967 года Джим. – Мы начали с обыкновенных песен, а затем музыка устоялась и переросла в… гипнотическую реку звуков. Это освободило меня, позволило делать все, что приходит в голову. Это была та часть представления, которая нравилась мне больше всего. Я подхватывал вибрации, исходившие от музыки и зрительного зала, следуя за ними, куда бы они ни вели. Музыка повергала меня в... некую форму состояния сознания… благодаря которому можно было добиваться того гипнотического свойства песен. И я становился свободным, позволяя своему подсознанию вести меня. Музыка давала мне своеобразную защиту, помогала более свободно выразить, показать себя».

К августу 1966-го исполнилось три месяца, как Джим Моррисон и Doors обосновались в «Whisky», пользуясь прекрасной возможностью репетировать и совершенствовать свою музыку в клубе, владельцы которого готовы были терпеть излишества Джима до тех пор, пока он приносил им прибыль. Царившая вокруг Джима атмосфера опасности, его отсутствующий взгляд в свете прожекторов, психологический подход к лирике, перегруженные сценическими ляпами выступления на сцене и грязные ругательства зацепили подростков Сансет Стрип. Позднее Элмер Валентайн скажет: «Джим опередил свое время, начав относиться к простым, естественным вещам, как к непристойности». Несмотря на все свои опоздания, пьянства и неуправляемость, Джим все еще мог пленить боссов «Whisky» своим декадентским очарованием. Когда соуправляющий Марио Маглиори будет кричать на Джима за пропущенный сет, Джим схватит его и поцелует в губы. «Много раз я пытался избавиться от них, - говорил позднее Валентайн. – Но потом мне звонили клиенты, которым я симпатизировал и спрашивали: «Когда вернутся эти озабоченные ублюдки?» Подобное внимание к выступающей на разогреве группе было впервые. Что мне оставалось делать? Doors привлекали в клуб людей каждую ночь».

10 августа 1966 Doors играли свой первый сет на разогреве у Love. Во время антракта, около одиннадцати часов, в клуб вошел высокий, консервативно одетый житель Нью-Йорка. Это был Джек Хольцман – президент «Electra Records», который только что сошел с самолета рейса американских авиалиний 707. Его лейбл только строил плацдарм на Сансет Стрип, и Хольцман заскочил в «Whisky», чтобы посмотреть на Love. Потом он пошел за сцену, чтобы поздороваться с Артуром Ли, который взял его за руку так, словно Хольцман собирался уйти, и проскрежетал: «Тебе нужно посмотреть на Doors, старик». Doors, предупрежденные Артуром Ли, что в зрительном зале находится Хольцман, отыграли скучное, самоубийственное шоу. Джим Моррисон терялся за другими музыкантами группы. Все они выглядели скучно и глупо, склонив Хольцмана к мысли, что моделированные в стили барокко проигрыши Манзарека – это все, на что способны Doors. Позднее Хольцман говорил, что Моррисон совершенно не впечатлил его. Президент «Electra Records» решил, что лидер группы выглядит неуверенно, и ушел раньше, чем Doors закончили играть. Но Ронни Харан остановила его на тротуаре и обратила внимание на линию подростков, выстроившихся в ожидании следующего выступления Doors. Она заставила Хольцмана пообещать, что он придет в клуб на следующий вечер.

Заинтригованный группой, которая совершенно не заботится о том, чтобы показать себя в лучшем свете, Хольцман вернулся в «Whisky», но снова не врубился в Doors. Артур Ли сказал Хольцману, что тот упустил нечто важное. «Посмотри на них чуть иначе, не как на другие группы», - сказал ему Ли.

В своих мемуарах 1991 года Джек Хольцман писал, что продолжал ходить в «Whisky» пять вечеров подряд. 13 августа, когда Doors играли «The Alabama Song», Джек Хольцман наконец-то врубился в их творчество. «Эти парни выступали по методике Брехта! Они развлекали молодых девушек сорокалетней песней из Веймарской республики. Это было крайне стильно – объединить рок-н-ролл и кабаре».

Позднее Хольцман будет говорить, что в ту ночь услышал в игре Doors «аскетичность, простоту и аккуратность». «Моррисон наконец-то вышел вперед, и на «Alabama Song» и «The End» все, что было прежде разрозненно, собралось воедино». В песне «The End», во время инструментальной импровизации, Джим (как и на протяжении последних двух недель) начал напевать «Fuck-fuck-fuck», выплевывая гортанные проклятия в микрофон, как будто это был еще один компонент ритма песни. Подростки обожали этот момент – Fuck fuck fuck – во время которого нарастало напряжение, а танцоры Вито раскачивались словно язычники.

На следующий день Джек Хольцман позвонил в Нью-Джерси и сказал своему звездному продюсеру садиться на самолет и лететь в Лос-Анджелес. Хольцман хотел подписать Doors, и ему нужен был Пол Ротшильд, чтобы сказать спятил он или нет.

Джек Хольцман был сыном доктора с Парк Авеню. Интересы Джека к первым качественным звукозаписывающим устройствам привели его к созданию независимой звукозаписывающей компании, в которой в 1950 году был всего лишь один магнитофон и скутер. Интересующийся классической музыкой и этнографическими текстами Хольцман назвал свою компанию «Electra Records» в честь греческой полубогини, которая убила свою мать в отместку за убийство матерью ее отца Агамемнона. В 1955 году Хольцман записал альбом израильских народных песен в исполнении актера Теодора Бикела, ставший хитом для «Electra Records». Это позволило Хольцману присоединиться к возрождению фолк музыки и начать соперничать с такими лейблами, как «Vanguahd» и «Folkways» с помощью старых, носящих галстук фолк-певцов: Бикел, Оскар Брэнд младший, пользовавшихся успехом на телевидении. Затем Джуди Коллинз из Колорадо подписала контракт с «Electra Records», продав кучу записей в роли коммерческой альтернативы фолк-королевы из «Vanguard» Джоан Баэз. К 1963-му году «Electra Records» стала одним из главных независимых лейблов. Двое из подписанных Хольцманом певцов принесли его компании признание. Легендарный альбом «Blues Rags and Hollers», записанный группой Koerner, Ray & Glover – ранние партнеры Боба Дилана из Миннесоты, был одним из самых популярных и рок-ориентированных среди других фолк композиций той эпохи. А в 1965 году «Electra Records» представила «Paul Butterfield Blues Band» - виртуозный альбом смешанной группы из Чикаго, которая была единственной американской группой, способной качеством своей музыки бросить вызов Rolling Stones, являвшимися главными представителями R&B. Новый альбом Butterfield «East-West» сочетал в себе R&B и рага-модуляции. Это было чрезвычайно круто – западное движение дхармы и Dixie’s Midnight Lounge. Затем Джек Хольцман подписал Love, и Артур Ли получил неограниченные возможности воплощать свои неповторимые, двусмысленные и зачастую зловещие музыкальные видения. Позднее люди в мире музыки будут говорить, что Doors и «Electra Records» подобрались друг к другу, как нельзя лучше. Говорили, что группа Джима Моррисона не смогла бы раскрыться ни в одном другом лейбле того времени.

Штатный продюсер «Electra Records» Пол Ротшильд прибыл в Лос-Анджелес после полудня 15 августа, зарегистрировавшись в отеле «Chateau Marmont». В тот вечер он поужинал со своим боссом Джеком Хольцманом, и вместе они отправились в «Whisky», чтобы увидеть новую группу. Встретившись с Артуром Ли – Ротшильд был продюсером первого альбома Love – две шишки из Нью-Йорка устроились в приватной кабине, чтобы посмотреть первый сет Doors.

Это был кошмар. Doors выглядели отстойно. Джим стоял к зрительному залу спиной, даже когда невыносимо долго общался с цыпочками перед сценой. Казалось, Джим пытается договориться с одной из них встретиться в аллее за клубом после выступлений. Ротшильд и Хольцман переглянулись. «Давай останемся на следующий сет», - сказал Пол Ротшильд. Годы спустя, он вспоминал: «Понимая, что провальные сеты случаются довольно часто и напоминая себе, что я только что пролетел через весь континент, чтобы увидеть новичков, я остался и стал свидетелем одного из самых величайших сетов, которые мне доводилось видеть в своей жизни в исполнении любой группы… В ту ночь Doors выдали поистине космическое выступление, в котором было все самое лучшее и самое худшее».

Когда закончился сет, Ротшильд и Хольцман прошли за сцену, чтобы поговорить с Doors. Или, вернее будет сказать, поговорить с Рэем, поскольку Джим был всецело поглощен разговором с длинноволосой шатенкой, а два других – Кригер и Денсмор – в основном только слушали. Кто-то сказал группе, что президент «Electra Records» хочет видеть их. Это было крайне важным, потому что Doors всегда хотели стать, как Love. Джек Хольцман вошел в крохотную раздевалку. Он носил очки в роговой оправе и выглядел слегка придурковатым, но умел хорошо говорить, был старательным, интеллигентным и совершенно не похожим на высовывающих из машин руки, носящих розовые кольца болванов из музыкального бизнеса Лос-Анджелеса. Он сказал Doors так ясно, как только мог, что ему очень понравилась их группа. Но Джек Хольцман был именно той авторитетной фигурой мужского пола, которые напрягали Джима. Джек вел себя официально и помпезно, но ему хватило мозгов, чтобы привести с собой одного из самых гениальных переговорщиков шестидесятых.

Пол Ротшильд был к тому времени уже одним из ветеранов, которые создавали музыкальную атмосферу в Нью-Йорке. Он был не только серьезным музыкантом, но и мастером Ханга. В свои тридцать пять, будучи жутко интеллигентным хипстером с улиц Бруклина, он знал, как вести переговоры с музыкантами, как подстегивать и вдохновлять их. Ротшильд честно признался Рэю, что запал на Doors и хочет стать их продюсером. Он создал Butterfield, создал Love и теперь хотел создать Doors. Затем Джек Хольцман предложил Doors музыкальный контракт. К тому времени Джим Моррисон уже ушел из клуба с одной из девушек и балансировал в тот момент на бетонной стене. Но он вернулся, чтобы послушать, что именно предлагает Хольцман: гарантированные пять тысяч долларов за три альбома, плюс семьдесят пять процентов с продаж, вместо обычного гонорара в размере пяти процентов. (Позднее Хольцман заявлял, что это было щедрым предложением для неизвестной группы в 1966-ом году). Рэй сказал Ротшильду и Хольцману, что им нужно время, чтобы все обдумать.

Джек Хольцман вернулся в Нью-Йорк, взяв с собой демо-пластинку Doors, которую включил послушать своему шестилетнему сыну Адаму. Мальчик (двадцать лет спустя он будет клавишником в группе Майлса Дэйвиса) тут же подсел на песню «Hello I Love You», и Джек Хольцман понял, что просто обязан подписать Doors.

По сути, и сами Doors не сомневались подписывать контракт или нет. За последние три месяца они уже устали от «Whisky». Никто кроме «Electra Records» не предложил им контракт. К тому же «Electra» был одним из самых значимых лейблов в Америке. Да и у Doors было к тому моменту песен на два альбома. В общем, судьба контракта с «Electra Records» была предрешена с самого начала.

Каждый из Doors получал по 135 долларов в неделю в «Whisky», так что Джим часто ночевал в комфортабельном номере отеля «Tropicana», плата за ночь в котором составляла 9 долларов. Иногда он останавливался у Памелы. Она говорила подругам, что он читает ей стихи, пока она не заснет. Одна из ее подруг - Миранди Бэбитс, сестра Евы, вспоминала, что когда Джим получил свой первый чек в «Whisky», Памела была так возбуждена, что настояла потратить все эти деньги на праздничный ужин. Теперь, получив предложение от Хольцмана, Джим сказал ей, что если Doors заключат контракт, то она сможет подыскать для них небольшой дом в каньоне Лорел, где жили знаменитости, и где они, Джим и Памела, смогут жить вместе, как она и хотела.

Тем временем Рэй суетился, пытаясь решить, что делать. Doors получили предложение заключить контракт, но у них не было ни менеджера, ни юриста. Рэй пошел за советом к Билли Джеймсу, который сказал ему подписать контракт. (Билли Джеймс вскоре и сам присоединится к новому офису «Electra Records» в Лос-Анжелесе). Ронни Харан предложила Doors своего адвоката, но что-то не срослось, и она прекратила работу с ними. Когда Джим забирал у нее свои вещи, он сказал ей: «Я не проживу больше двух лет».

Затем Стью Кригер нашел Макса Финка – жующего сигары юриста из Беверли Хиллс с хорошими связями, которого, видимо, направил к Doors отдел кадров киноактеров. Макс Финк, представляя интересы Doors, начал переговоры с «Electra Records». 20 августа, Doors подписали предварительный контракт, который позволял им записать пластинку, пока оговариваются детали настоящего контракта. Макс Финк будет вести переговоры с Джеком Хольцманом несколько месяцев, и будет не ясно, достигнут они соглашения или нет, и лишь в ноябре 1966 года контракт наконец-то подпишут.

Макс Финк был умным и компетентным адвокатом, который сохранит хорошие отношения с Джимом до самого конца. И Джим будет верить, что Финк вытащит его из любой беды. Адвокат станет оберегать интересы Джима любыми доступными ему способами, используя тактику сильной руки, когда того будут требовать обстоятельства. Макс Финк заслужит доверие Джима настолько, что тот откроет ему некоторые из своих самых интимных тайн.

 

Последнее шокирующее выступление Doors в клубе «Whisky».

"... И Джим Моррисон издал жуткий крик первородного греха, проникший в сердца всех, кто был в клубе в ту ночь. Doors взорвались безумием, словно жаждали крови, а зрители...

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

Убийца проснулся

Джим Моррисон посмотрел, что означает «Электра» в мифологии Эдит Гамильтон, которую повсюду носил с собой. В одной из своих записных книжек он отметил, что Электра была дочерью короля Агамемнона, убитого своей женой, когда он вернулся с победой из Трои. Электра и ее брат отомстили за отца, убив их мать и ее любовника. Джим спросил друга, изучавшего психологию в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, о так называемом комплексе Электры и выяснил, что это означает дочь, влюбленную в своего отца. Затем они какое-то время говорили о связи этого комплекса с комплексом Эдипа, получившим свое название в честь классической греческой трагедии Софокла «Король Эдип», в которой главный герой следует наследственному курсу, убивая своего отца и вступая в брак с матерью. Джим сказал другу, ставшему позднее видным психоаналитиком в Сан-Франциско, что хочет узнать об этом больше.

Надежда подписать контракт со звукозаписывающей студией и тот факт, что эта мечта группы становится реальностью после года мытарства и тяжелой работы, казалось, совершенно выбили Джима из колеи. «Он сходил с ума, - сказала Ронни Харан, - принимал кислоту каждый день и был совершенно зациклен на смерти, не в силах заставить себя успокоиться ни на минуту». На вечеринке в Вествуде сокурсник Джима из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса Ричард Блэкберн спросил его насчет контракта, о котором говорила вся Стрип. «Джим был под кайфом, но он посмотрел на меня и на мгновение словно протрезвев, устало сказал: «Это случится, мужик». Я ждал деталей, но он уже забыл обо мне».

В те жаркие летние вечера по дороге от отеля до «Whisky» Джим начал бормотать: «Трахнуть мать. Убить отца. Трахнуть мать – убить отца. Трахнуть мать, убить отца. Трахнутьматьубитьотца». Это была новая непристойная мантра Эдипа, над которой серьезно работал Джим, как и обычно перегибая палку в своем стиле, не терпящим ограничений, пока люди, которые были рядом с ним, не поняли, что у него просто поехала крыша. «Я часто пользовался этой магической формулой, - позднее вспоминал Джим. – Это был способ пробиться к своему подсознанию. Я просто лежал и говорил снова и снова: «Трахнуть мать, убить отца. Трахнуть мать, убить отца». Серьезно, можно забраться себе в голову повторяя этот слоган. Эта мантра никогда не потеряет смысл. Это базис, а не просто слова, потому что пока ты говоришь их, ты не отключишься».

В воскресенье 21 августа, на излете беспокойной недели, показавшей, что Doors идут верным курсом и вот-вот подпишут важный для карьеры контракт, Джим пропустил свое выступление в «Whisky», где Doors должны были играть на разогреве у Love. Первый сет Doors отыграли без Джима. Пел Рэй. Они растягивали «Latin Bullshit#2» и псевдо-джемы Колтрейна так долго, как только могли. Затем Фил Танзини схватил Рэя на лестнице за сценой и сказал, что согласно контракту их группа должна выступать квартетом, и если Моррисон не объявится в эту ночь, Doors не получат денег.

Поэтому Джон и Рэй поехали в отель «Tropicana». Клерк сказал им, что Джим сейчас в другом номере, потому что прошлой ночью устроил в своей кровати пожар. Doors постучали в дверь Джима. Без ответа. Джон начал барабанить, а Рэй закричал: «Джим! Проснись, старик. Нам выступать сегодня. Ну, давай же, ты и так пропустил уже первый сет. Мы знаем, ты там».

Спустя вечность Джим открыл им. На нем были надеты трусы и ковбойские ботинки ручной работы. Он плохо пах и смотрел на друзей сквозь пелену наркотического тумана. Очень медленно Джим начал говорить: «Десять… тысяч… микрофонов». Рэй и Джон переглянулись. Пятьсот микрограмм LSD-25 были очень большой дозой, и Джим, если верить его словам, был просто на другой планете.

«Давай, Джим. Нам надо вернуться в клуб, иначе не получим денег».

«Эй, старик, я не могу продолжать, ты разве не видишь? Можешь сделать это без меня? Оценю потом, ладно?» Оцепеневший, он сел на кровать, открыл ящик прикроватной тумбы, показывая несколько пурпурных тюбиков жидкого LSD. «Хотите немного?» - спросил он и повалился на спину.

Рэю и Джону пришлось снять с него ботинки, чтобы натянуть на него джинсы. Еще десять минут ушло, чтобы надеть ботинки обратно. Джим улыбался на лад Дина Мориарти и вопил о совокуплении с матерью и убийстве отца. В конце концов, им удалось погрузить его в микроавтобус «VW» Джона и отвезти в «Whisky». «Он был похож на генератор, - позднее вспоминал Рэй. – Можно было буквально ощутить, исходившую от него энергию».

В раздевалке Джим немного очухался. Пара бутылок пива помогли ему привести мысли в порядок. Он предложил официантке отсосать ему, на что она рассмеялась, и он смеялся вместе с ней. Джим выглядел достаточно хорошо, чтобы выйти на сцену ко второму сету, но в его голубых глазах все еще горел лизергиновый огонь извергающегося вулкана.

Doors начали выступление. Джим бормотал свои слова, стоя к зрителям спиной, начиная утомлять аудиторию. На протяжении трех песен Джим думал, что видит в зале Джека Хольцмана, своего нового «отца», и хотел убить его, а так же убить своего собственного отца, адмирала. Джим повернулся к Рэю и потребовал: «The End». Это было странно, потому что песней «The End» обычно заканчивался их сет, и было не ясно, что им делать потом еще сорок минут, но Джим настаивал. Еще в первые дни своих выступлений в «London Fog» Doors заканчивали сеты песней «The End». Парни из группы были уверены, что Джим написал оригинальный текст, посвятив его своему разрыву с Мэри Верблов. «Это начиналось, как простая прощальная песня, - говорил Джим во время интервью. – Простые строчки и припев. Но мы играли ее каждую ночь, открывая новые специфические чувства – долгий, спокойный бит; те странные гитарные звуки, неясно напоминавшие что-то восточное или индийское. Каждый из нас внес в эту песню что-то свое». Вследствие вечерних репетиций в «London Fog» и «Whisky» песня «The End» вытянулась в пятнадцати минутное окончание сета. Следом за яркими образами, которыми Джим наполнял песню в течение года - странные сцены внутри золотого рудника; синий автобус; поездка на змее (увиденные Джимом аллюзии, которые в действительности были кислотным трипом); и все безумные дети – он начнет импровизировать с отрывками бит-поэзии и идеально сохранившимися в памяти стихами его любимых бардов. Денсмор поддерживал медитационный ритм ударных, в то время как Робби перебирал струны своей гитары подражая рагам, следуя бенгальски-андалусским арабескам стиля фьюжн. Слова и музыка достигали высшей точки кипения, аварийной посадки в водовороте самовозбуждения и произвольных аккордов, заканчиваясь в посткоитальном, шепчущем воззвании к смеху, небольшой лжи и молитве «ночам, когда мы пытались умереть». Doors уходили под аплодисменты и никогда не возвращались на бис.

Пол Ротшильд говорил: «Это был их самый свежий номер на том этапе, потому что «The End» постоянно менялась. Джим использовал эту песню, как свободный, неограниченный временем музыкальный холст для своих набросков, фрагментов, небольших куплетов и прочих вещей, которые он хотел сказать. Это была совершенно флюидная песня, которая постоянно менялась. Если он видел в зале цыпочку, которая ему нравилась, он вплетал ее в свои рифмы, и она становилась частью «The End» в ту ночью. Но потом Джим пришел с новым окончанием песни, и мы записали ее. После она уже никогда не менялась».

В ту ночь Doors начали играть «The End», как и обычно. Робби Кригер исполнял свои отрывки фламенко так, чтобы Джим мог читать поверх его музыки. Но Джим просто стоял там с закрытыми глазами. «Я словно услышал какой-то щелчок, - скажет он после. – И прямо тогда, в тот момент, я понял, о чем была вся эта песня – куда она вела». Поскольку спокойный музыкальный фон продолжался, да и группа играла лучше, чем прежде, «Whisky» начал стихать. Кассовые аппараты не звенели. Официантки перестали принимать заказы на выпивку. В прокуренном воздухе повисло гипнотическое ожидание чего-то особенного. Наконец, освещенная единственным прожектором в темном помещении церемония началась.

«Убийца проснулся затемно. Обулся»

Гитара неспешно шла козлиной тропой в южной Испании.

«Его лицо было похоже на лица персонажей из античной галереи.

Он вышел в коридор».

Рэй Манзарек посмотрел на Денсмора, потом на Робби. Они никогда не слышали этих слов прежде.

Джим спел, что он зашел в комнату сестры, затем в комнату брата и снова вышел в коридор.

Теперь гитара мрачно громыхала в мечтательном беспокойстве.

Когда Джим вошел в комнату своих родителей, он сказал отцу, что хочет убить его.

Рэй: «В этот момент я все понял. Весь зал понял. Я подумал: «Боже мой! Он ставит «Короля Эдипа»! И… Господи! Я знаю, что будет дальше».

Джим поднес микрофон к губам, поставил ногу на опору стойки микрофона, чтобы успокоиться, выдержал паузы, посмотрел направо и пропел:

«Мама? Я хочу… трахнуть тебя мама трахнуть тебя мама трахать тебя мама всю ночь – трахать тебя всю ночь – трахать тебя всю ночь – аааааааааа!!!!»

И Джим Моррисон издал жуткий крик первородного греха, проникший в сердца всех, кто был в клубе в ту ночь. Doors взорвались безумием, словно жаждали крови, а зрители, все кто был очарован этой драмой, начали трястись в неистовом танце. Джим стоял на краю маленькой сцены и напевал, как молитву: «Убей-трахни-убей-трахни», а группа продолжала играть, подготавливая окончание номера.

«Это… конец», - спел Джим, и Doors покинули сцену. Аплодисментов не было. Странное молчание повисло в зале.

Тем временем Фил Танзини в бешенстве набирал номер дома Элмера Валнетайна в холмах на Сансет. «Элмер! Этот чокнутый, мать его, Моррисон пришел и спел о том, что трахает свою мать! Все верно – трахает свою мать, будь он не ладен! Нас закроют за это дерьмо. Что предлагаешь мне делать?»

«Убери его на хрен со сцены, и переломай ему к чертям ноги», - прорычал Валентайн.

После шоу, Doors остывали за сценой. Фил Танзини сбежал по лестнице и начал вопить: «Вы, грязные недоноски с поганым ртом! Моррисон – ты не можешь говорить все это дерьмо о своей матери! «Мама, я хочу трахнуть тебя». Ты, мать твою, издеваешься? Да что же ты за извращенец такой? Иди, лечись! Я увольняю тебя на хрен прямо сейчас».

«Ладно, Фил, - ухмыльнулся Джим. – Но… можем мы воспользоваться баром?»

Танзини метнулся обратно к лестнице.

«Эй, Фил! – крикнул ему вдогонку Рэй. – Ты когда-нибудь слышал о «Короле Эдипе»?»

Doors продолжали играть в Лос-Анджелесе. Теперь у них был готовый для записи альбом, но они уже не задерживались надолго в клубах, получая артистическое наслаждение, как это было в «Whisky». Полуночный час миновал, и после спокойного лета 1966, Doors необходимо было что-то поменять, чтобы не распасться. Два года спустя, разбитый вдребезги бесплодными попытками создать новую музыку в стерильной звукозаписывающей студии, Джим Моррисон с любовью вспоминал добрые старые дни на Сансет Стрип:

«Я помню тот музыкальный трип, который мы получали в клубах. Нет ничего лучше, чем играть перед живым залом. Сейчас, конечно, можно импровизировать на репетициях, но атмосфера вокруг здесь мертвая. Здесь нет обратной связи со зрителем. Здесь нет напряжения, правда. А в клубах, пусть и с небольшим зрительным залом… ты свободен делать все, что захочешь. Ты чувствуешь, что… обязан выложиться и не можешь облажаться. На тебя смотрят люди… Я мог работать весь день, потом идти домой, принимать душ, переодеваться и играть два или три сета в «Whisky»… и мне это нравилось. Я любил это так же, как атлеты любят бег, потому что он помогает им держать себя в форме».

 

"У Пола Ротшильда было инстинктивное понимание о том, как совладать с Моррисоном и Doors. В студии Ротшильд был строгим, почти диктатором, который не собирался мириться с выходками обыкновенных, бестолковых, молодых музыкантов, заключивших контракт. Кстати, Ротшильда очень уважали на улицах. «Мы видели его имя на записях Paul Butterfield, - говорил Робби Кригер. – Нам нравилась та запись. Плюс, парень только что вышел из тюрьмы, и мы решили, что с ним будет не так сложно». Его тюремное прошлое впечатляло Джима Моррисона, но было в Ротшильде и что-то еще, кроме его личности. И с этим невозможно было поспорить. «Он был единственным парнем, которого боялись Doors", - вспоминал их администратор, а позднее и менеджер Билл Сиддонс."

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴

Квинтовый вход

Если не считать небольших обид, то Джим Моррисон проявлял постоянное уважение к новому продюсеру Doors после того, как группа начала работать над своим первым альбомом в студии «Sound Recording» в сентябре 1966, примерно три недели спустя после увольнения из «Whisky».

Пол А. Ротшильд в свои тридцать пять уже заслужил репутацию трудолюбивого и мудрого, похожего на раввина любителя травки с безупречной аккредитацией хипстера. Он получил классическое музыкальное образование, вырос в Нью-Джерси. Его мать пела в Метрополитен-Опера. Подростком он учился дирижировать, как Бруно Уолтер, а позднее последовал за фолк-возрождением в Кембридж, Массачусетс, где босоногая Джоан Баэз пела перед студентами Гарварда в знаменитом «Club 47». Там же Боб Дилан давал свои первые концерты за пределами Нью-Йорка. Напор и интеллект Ротшильда помогли ему попасть на сцену «Club 47» и после выпустить свою первую запись с возрожденцами стиля блюграсс группой Charles River Valley Boys. Ротшильд так же работал продавцом пластинок, чтобы обеспечивать свою жену и детей, заслужив известность, которая сделала его одним из самых предпочтительных продюсеров фолк-музыки. Он много говорил, укрепляя свою музыкальную дружбу с талантами, собранными из джаз-музыкантов, а так же воспринимался другими, как один из тех, у кого всегда есть ответы на любые вопросы. После музыкального прорыва Боба Дилана и Beatles в 1963-1964 годах, Ротшильд, как и следовало того ожидать, устремил свои интересы к рок-музыке. Он открыл группу Paul Butterfield’s Band и был их продюсером от «Electra Records». Его выпуск первого альбома Артура Ли с Love был необычайно симпатическим. У Ротшильда было все, что требовалось в этом бизнесе – талант оказаться в нужное время в нужном месте и интеллектуальный напор хипстера и профессора в одном лице. Еще он скручивал идеальные косяки. Жак Хольцман говорил: «Это определяло крутость Пола, когда он сворачивал косяки на глазах музыкантов – две трети от диаметра сигареты и идеальный цилиндр. Настоящее произведение искусства фолк-сцены». Это произвело огромное впечатление на Джима Моррисона, который тоже был известен за свое умение сворачивать косяки.

Ротшильд был любителем марихуаны старой школы; он носил свою «дурь» вместе с другими принадлежностями в узком, поделенном на секции модном дипломате. Ротшильд был арестован за хранение марихуаны, когда к нему прибыл мистический грузовик с травкой, следом за которым сразу нагрянули копы. Он отрицал, что травка его и клялся Жаку Хольцману и другим, что кто-то, возможно раздраженный музыкант, с которым он работал, подставил его. Пол Ротшильд был приговорен к двум годам тюрьмы. Отсидев семь месяцев в Нью-Джерси, он вышел досрочно в начале 1966.

Он все еще находился на условном освобождении, когда Жак Хольцман подписал его быть продюсером Doors. Ротшильд делал это с большой неохотой. Его крайне беспокоили безумные выходки лидера группы. Но Хольцман напомнил ему о поддержке, которую оказывала «Electra Records» Ротшильду, пока тот был в тюрьме. «Ну, если ты так ставишь вопрос…», - сдался, в конце концов, Ротшильд. Жак Хольцман выступил в суде, как представитель Ротшильда и добился его реабилитации до того, как он стал продюсером Doors, отправившись в сентябре 1966 в студию «Sunset Sound» в Лос-Анджелесе. Эта четырех полосная студия, построенная исполнительным комитетом Уолт Диснея, находилась там же, где были записаны большинство музыки и саундртреков Диснея. Владелец «Sunset Sound», Тутти Камарата, нанял недавно уволенного девятнадцати летнего инженера по имени Брюс Ботник. Это произошло незадолго до сессии Doors, позволив собрать начальную команду из шести человек. Именн о они будут создавать мрачные, таинственные звуки, с которыми будет ассоциировать легендарная Doors.

У Пола Ротшильда было инстинктивное понимание о том, как совладать с Моррисоном и Doors. В студии Ротшильд был строгим, почти диктатором, который не собирался мириться с выходками обыкновенных, бестолковых, молодых музыкантов, заключивших контракт. Кстати, Ротшильда очень уважали на улицах. «Мы видели его имя на записях Paul Butterfield, - говорил Робби Кригер. – Нам нравилась та запись. Плюс, парень только что вышел из тюрьмы, и мы решили, что с ним будет не так сложно». Его тюремное прошлое впечатляло Джима Моррисона, но было в Ротшильде и что-то еще, кроме его личности. И с этим невозможно было поспорить. «Он был единственным парнем, которого боялись Doors, - вспоминал их администратор, а позднее и менеджер Билл Сиддонс. - Никто не мог кричать так, как он. Он был очень подкованным переговорщиком и настоящим бойцом. Он знал абсолютно все, и куда бы ни приходил, ему была известная каждая молекула. Он был словно тевтонец. Мог осадить любого. Он был Лидером. Он был Продюсером».

Рэй Манзарек: «Пол был клевым, самым интеллигентным продюсером на планете. Он был одним из нас. Он знал о Бахе, Мингусе и Монке, Сабикасе, шумовом оркестре Джима Квескина, Артюре Рембо и Федерико Феллини…» Джим и Пол сошлись сразу. Благодаря контролю и аккуратности Ротшильда потребовалось чуть больше недели, чтобы записать первый гениальный альбом Doors под его руководством в августе 1966-го. В течение дня в студии «Sunset Sound» записывались голоса и музыка для Микки Мауса. Вечером приходили Doors и загаживали студию облаками травки и табака. Они начали работу в просторном помещении студии «А» и первым делом записали «Moonlight Drive». Песни, отточенные на протяжении пяти месяцев выступлений в клубах, записывались быстро и неистово. Их создавали под сильным влиянием альбома «Aftermath» Rolling Stones – грубого садомазохистского шедевра, широко известного, как креативный прорыв за свои мелодии мрачной блюзовой негативности. Вскоре Doors станут еще одним мрачным шедевром того же стиля.

Сессии проходили гладко. Волосы Джима к тому времени уже свисали у него с плеч. Он веселился и, казалось, хорошо проводил время. Джим смеялся вместе со всеми, когда они топали ногами, чтобы получить музыкальный эффект, который Ротшильд называл «эта очень нацистская музыка». Они использовали его в песне «Twenty Century Fox» - талантливый и милый портрет Памелы Курсон созданный Джимом. Песни «I Look at You» и «End of the Night» были написаны еще в ранние дни Doors. Ротшильд использовал девочек из прежней аранжировки группы, в то время как Робби Кригер скрещивал ликвидные психоделические блюзовые соло на гитаре с атмосферой арт-рока, которая ранее создавалась Джимом, как экзистенциальная дань печально известному Селину. «Take As It Comes» с банальным органным соло Манзарека было очень похоже на живые концерты Doors в клубах. Позднее Джим говорил, что написал песню для Махариши Махеш Йоги, но в его понимании медитационное погружение должно было стать более веселым.

Записи шли хорошо вплоть до песни «Light My Fire», которую записывали в период чемпионской гонки бейсбольных клубов «Los Angeles Dodgers» и «San Francisco Giants". Легендарный Сэнди Коуфакс (он владел отелем «Tropicana», где останавливался Джим) подавал, выступая за «Dodgers» в финальной игре серии. Рьяный бейсбольный болельщик Брюс Ботник тайно установил переносной телевизор в одном из углов студии, где был сносный прием телевизионного сигнала. Звук был выключен, и только те, кто сидели в комнате управления могли видеть экран. Шла работа над соло «Light My Fire». Музыкант Лари Кнектел, приведенный Ротшильдом, играл бас, чтобы придать группе более фанковую основу, чем была прежде. Это был ля-минор к фа-образному минору, который Рэй позднее назвал «песня Сонни и Шер». Робби смешивал латинский музыкальный стиль грув и хард-рок. (Песня была почти полностью написана Робби, за исключением строчки Джима, которая рифмовала «No time to wallow in the mire" с "funeral pyre».

Для предстоящей записи Манзарек и Кригер срастили короткие джазовые импровизации из ранних записей Джона Колтрейна: «Coltrane Time», «Ole Coltrane» и «My Favorite Time». Для вступления Рэй вспомнил свои занятия музыкой Баха и создал квинтовый круг барокко, который мог быть сыгран на клавикорде.

Пока шла репетиция сессии «Light My Fire», Джим танцевал в студии, двигаясь под музыку, беспокойно пытаясь сосредоточиться на рутине. Краем глаза он увидел слабый отблеск на окне из комнаты управления и отметил, что инженер смотрит куда-то в сторону. Джим отошел в угол и увидел переносной телевизор. Он тут же изменился в лице, словно черная туча прошла над прерией. Джим взбесился. Он схватил телевизор, вырвав шнур из стены, сделал два шага назад и попытался выбросить телик в окно. Телевизор отскочил от толстого стекла и разбился о пол. Пораженное молчание. Джим выдержал гневную паузу и протянул: «Никаких долбанных телевизоров в студии – никогда». Вскоре все очухались и продолжили работу.

Следующим вечером Джим, Пэм и еще несколько их друзей поехали к печально известному изгибу дороги в Чолам, Калифорния, где Джеймс Дин разбился на своем «Porsche» в 1955 году. Джим совершил это паломничество, потому что хотел увидеть место смерти Дина, но был разочарован, узнав, что его идол в действительности испустил дух в ближайшей больнице спустя пару часов после аварии.

 

О том вечере Ротшильд говорил: «Мы были где-то посреди записи «The End». Свет был приглушен. Свечи горели справа от Джима, который стоял спиной к контрольной комнате. Кроме свечей светился лишь индикатор уровня громкости. В студии было очень темно. Это была наша как бы постановка. Иногда Джим управлял группой из контрольной комнаты. Но когда они завелись на полную, Джим уже не мог оставаться у пульта и бегал туда сюда между аппаратной и микрофоном. Это завораживало. В аппаратной было сразу четыре человека. Когда дубль закончился, мы поняли, что пленка продолжает крутиться. Брюс, инженер, был совершенно поглощен происходящим, мы все были поглощены. И нам казалось, что сама Муза посвятила студию в это время, а мы были зрителями. Лишь машины продолжали работать».

ОГЛАВЛЕНИЕ ³¹⁴