Американец в Париже

В мае 1971 года Жиль Йепремиан был восемнадцатилетнем фанатом рок-музыки, временами зависая с друзьями в «Rock and Roll Circus», надеясь, что удастся увидеть кого-нибудь из своих героев. Как-то поздним вечером (8 мая 1971) он заметил настоящую рок-звезду Франции Джонни Холлидея, когда Джонни и его окружение совсем распоясались в ресторане клуба. По мере того, как Джонни повышал обеспокоенно голос, вышибалы подтягивались ближе. Внезапно Жиль увидел то, что описал, как тень, перепрыгнувшую через его левое плечо. Это оказался Джим Моррисон, который принял решение покинуть заполненный людьми клуб, идя по столам едва не наступая на других посетителей. Посуда падала. Свечи переворачивались. Люди кричали.

«Они собирались вышвырнуть Холлидея из «Rock and Roll Circus, - вспоминает Жиль, - но этого не произошло, потому что этот парень был национальной иконой. Оказалось куда проще вместо этого вышвырнуть Джима, потому что они понятия не имели, кто он. Он был похож на американского студента, путешествующего по Европе в старой зеленой армейской куртке, голубых джинсах и в ботинках».

Вышибалы выбросили сильно пьяного Джима в вестибюль клуба. Жиль Йепремиан узнал Джима и последовал за ним наружу. Джим попытался вернуться, но вышибала преградил ему путь, и Джим упал под ноги посетителей, пытавшихся перешагивать через него. Затем он начал пинать стеклянные двери, и казалось, что вышибалы готовы всыпать ему. Йепремиану хватило ума, чтобы вмешаться.

«Я спросил его: «Джим? Ты Джим?». А он отвернулся и сказал: «Да-а-а». Я сказал: «ОК, ОК, давай, пошли со мной». Жиль поднял его, и потащил к такси, ожидавшему на улице Сена.

Жиль спросил Джима, куда его отвезти, но тот уже отрубился. Единственным местом, куда додумался Жиль оттащить американскую рок-звезду, находившуюся в коматозном состоянии, стала квартира его друга Харви Мюллера, хорошо известного рок-критика, а также ведущего диланогиста (наверное, имеется в виду эксперт по Бобу Дилану). Жиль дал водителю адрес Харви – дом №6 в районе Тристан-Бернард – и такси отъехало. Когда над Парижем начало вставать солнце, Джим очнулся. В этот момент они пересекали мост через Сену «Concorde» «Остановите машину!» - заорал Джим и выпрыгнул на ходу. Жиль заплатил таксисту и попросил подождать. Джим запрыгнул на перилла моста и начал орать, а Жиль испугался, что он собирается прыгнуть в реку. Это привлекло внимание пары парижских патрульных, остановившихся посмотреть, что происходит. «Джим, - прошептал Жиль. – Берегись. Полиция идет».

«Шли бы эти свиньи!» - проревел Джим. Жиль оттащил Джим назад в такси, но водитель колебался, пока Джим не бросил пачку франков на переднее сиденье, после чего водитель занервничал сильнее, вернув деньги.

Когда они добрались до здания, где жил Харви, Джим снова начал орать. Умоляя его замолчать – было пять утра, - Жиль помогал Джиму подняться по лестнице на шестой этаж, где находилась квартира Мюллера. На это ушло сорок минут. На полпути, когда Жиль подгонял его, как инструктор в горах, Джим повернулся к Жилю и громко прошептал: «Тшшш. Все спят, черт возьми!»

Наконец они постучали в дверь. Внутри молодой писатель спал с подругой Ивоной Факуа. Он тут же резко распахнул дверь. (Бельгийская цыпочка, гостья, решила, что это полицейская облава и выбросила нычку в окно). Мюллер, писавший для главного французского музыкального журнала «Rock et Folk», не поверил глазам. Жиль: «Я сказал Харви: «Это я и со мной Джим Моррисон». Харви ответил: «Отвали, Жиль, сейчас шесть утра!» Но он открыл дверь, и Джим – уже совсем в прострации – прошмыгнул мимо, пока Харви шел в спальню. Джим рухнул в кровать Харви и тут же отрубился. Они пытались перенести его, но это оказалось им не под силу.

Харви и Ивона легли в гостиной в спальных мешках. Когда Джим наконец проснулся в тот день, он умылся и оделся, вышел в главную комнату и спросил Харви Мюллера: «Где я?» Мюллер объяснил ситуацию. Джим пожал плечами, попросил одолжить ему расческу, и пригласил Харви с Ивоной позавтракать в «Bar Alexandre». Еда была божественной, а Джим в хорошем настроении, обсуждая фильмы, поэзию и вежливо поправлял ошибки Харви при использовании калифорнийского сленга. Он рассказал о Памеле, сообщив, что они недавно вернулись из Марокко. Он заказал бутылку коньяка и пил из стакана для воды, начав вскоре вести себя отвратно, беспокоя уважаемых людей за соседними столами и бросаясь едой. (В ресторан обычно не пускали хиппи, но поскольку было известно, что Джим оставляет неприлично большие чаевые, персонал бистро предпочитал не замечать его выходок). Харви, пользуясь случаем по максимуму, постоянно делал фотографии. Два часа спустя Джим ушел на его любимую скамейку напротив бара «Alexandre» и вырубился. Когда они попытались привести его в сознание, Джим очнулся и завопил: «Куда вы меня несете? Я не хочу туда! Нет! Нет!» Едва переставляя ноги, он попытался уйти, напоминая безумца.

С трудом, но им все-таки удалось вернуть его в квартиру Харви. Памела ждала в квартире, где они остановились с Джимом, и Харви гадал, не злится ли она за то, что Джим провел две ночи вне дома. «О, - только и сказала она, когда Джим представил Харви. – Так он с тобой был».

На следующий день, надеясь на международную сенсацию, Харви попытался провести мини интервью с американской звездой, скрывавшейся в Париже. Джим отказался обсуждать Doors, и сказал только, что ищет место, чтобы показать привезенные с собой фильмы, «HWY» и «Feast of Friends». Джим упомянул, что хочет купить старую церковь где-нибудь во Франции, чтобы жить там и писать. Он сказал Харви, что не встречался с Doors, но думает, что группа точно будет пытаться продолжать без него. Вот и все, что Джим сказал о своей оставшейся в прошлом карьере.

В конце мая 1971, Джим вернулся в дом №17 на улице Ботрейи. Он пригласил Алана Роне, чтобы он занял второю спальню на несколько недель, потому что ему было скучно и он искал компанию. Офис Doors прислал ему пластинку «L.A. Woman», и Джим слушал ее снова и снова. Джон Денсмор заявлял, что Джим звонил ему из Парижа, пару недель спустя, и спрашивал, как дела у альбома и первого сингла «Love Her Madly». Рэй Манзарек сказал, что в действительности взволнованный барабанщик сам позвонил Джиму, потому что Doors были вынуждены отвергать много выгодных предложений провести тур, ведь никто не знал, что Джим ушел из группы. Денсмор заявляет, что Джим сказал ему, будто со временем вернется, и они отправятся в тур с песнями «L.A. Woman». (Циники также отмечают, что Джон Денсмор был, вероятно, последним человеком, которому стал бы звонить Джим Моррисон из Парижа).

Жиль Йепремиан говорит, что когда Джим получил запись Doors, то вслух размышлял о своем уходе из группы, но из того, что он говорил, Жиль сделал вывод, что он не переживал об уходе в действительности.

Билл Сиддонс сказал, что они говорили с Джимом о трех несвязанных между собой обстоятельствах. Он сообщает, что Джим, казалось, всегда находился в хорошей форме, и голос его звучал бодро. Сиддонс говорил писательнице Патриции Батлер: «Мы говорили с ним о возвращении, но все, что он отвечал: «О, никаких планов! Сейчас я хорошо провожу время. Может быть, когда-нибудь мы сделаем еще одну запись, но – никаких планов!».

Джим так же выходил на связь с бухгалтером Бобом Грине, когда у него начали заканчиваться деньги. Он отправил туристическую открытку («женщины прекрасны & пища великолепна») в офис группы и написал письмо Майклу Макклюру и подруге в Сан-Диего. Джим и Памела посветили день путешествию к «chateau de Courson», старое поместье на юго-западе Парижа, знаменитое своими садами.

Когда-то в те дни Джим сделал два наброска «As I Look Back» (Смотрю назад), ностальгическая поэма, которая будет оставаться неопубликованной двадцать следующих лет. Роне позднее вспоминал, что в Париже Джим тепло говорил о родителях, рассказывал забавные истории о семье. Перед тем как покинуть Лос-Анджелес, Джим услышал от старого друга семьи из ВМФ, что у его матери были проблемы со здоровьем. В Париже, согласно Роне, Джим попросил Памелу позвонить его родителям в Вашингтон, чтобы убедиться, что проблемы его матери со здоровьем преувеличены.

Как-то раз Джим и Памела обедали в квартире у Харви с его новыми друзьями: Харви и Ивона, Жиль Йепремиан, плюс музыкальный журналист Генри-Жан Хену. Памела держалась подозрительно и не разговаривала, предпочитая прятаться за плечом Джима. Они открыли бутылку корсиканского вина, но Джим много не пил, что удивило Харви. Вместо этого Джим поблагодарил Харви за то, что помог ему, когда он перебрал, и дал Мюллеру подписанную книгу «An American Prayer».

Жиль: «Джим был очень дружелюбным, но несмотря на это поговорить с ним о Doors не получалось. Стоило упомянуть музыку, и он просто полностью отключался». Харви говорит, что Джим заявлял, будто чувствует себя слишком старым, чтобы быть рок-звездой в двадцать семь лет. Джим упомянул, что они планировали съездить в Швейцарию, но Ивона предложила им вместо этого отправиться на Корсику, потому что вино там, как то, которое они пили сейчас, было таким замечательным, а погода теплой. Памела повернулась и спросила: «О, Джим, можем мы поехать туда?» Он рассмеялся и сказал: «Конечно, детка. Поедем на следующей неделе».

После трапезы они сели послушать музыку. Джиму показали громадную коллекцию Харви и попросили выбрать, что они будут слушать. Жиль говорит, что весь полдень Джим крутил все что было у Харви из альбомов Баффи Сент-Мари.

18 мая Джим и Памела вылетели в Марсель, направляясь на остров Корсика. В аэропорту у Джима украли сумку на ремне. Пропали его бумажник, паспорт, билеты на самолет и несколько записных книжек. Они полетели обратно в Париж, где Джим получил нужные документы, затем отправились на остров Корсика, где десять дней шли дожди и было скучно. Отснятые в этом путешествии кадры показывают Джима и Пэм, безрадостно бродящими по кладбищу под низким, мрачным небом.

Как-то долгим вечером в июне Джим и Алан Роне стояли на верху лестницы, ведущей в «Базилику Сакре-Кёр», знаменитый католический собор на вершине холма Монмартр в северной части Парижа. Там играла группа чернокожих африканцев, и Джим остановился, чтобы послушать их. Глядя на восток, Джим спросил Роне о большом зеленом холме. Роне объяснил, что это «Пер-Лашез», знаменитое парижское кладбище. Его история начиналась во времена Наполеона. Там лежали Шопен, Бальзак и Эдит Пиаф. Джим настоял на том, чтобы немедленно посетить это место. Когда они прибыли туда, ворота были закрыты.

Джим и Алан вернулись на кладбище несколько дней спустя. Они бродили среди производящих впечатление памятников знаменитых артистов и пышных надгробий флегматичной буржуазии. Когда Роне сказал, что находит это место отвратительным, Джим возразил, признавшись, что ему нравится призрачное спокойствие на кладбище, окруженном городом, и что он определенно хотел бы лежать на «Пер-Лашез» после своей смерти.

Джим фаталистично смотрел на пристрастие Памелы. Роне казалось, что Джиму начало нравиться, когда Памела под кайфом. С ней было проще общаться в таком состоянии, и Джим дал понять, что его больше не заботит ее пристрастие. Со слов Роне Джим сказал: «Есть только два выбора, которые можно сделать, чувак. Каждый делает свой. Я выбираю жизнь. Она выбирает смерть. Мы больше ничего не можем сделать для нее… Так что не переживай об этом. Понял, о чем я?»

Как-то вечером в Лондоне, когда они ехали в черном такси по Кингс-Роуд, Роне сказал Джиму, что Оскал Уайльд был обвинен в непристойном поведении, арестован в «Cadogan Hotel», и позднее умер в «L’Hotel» в Париже. «Смотри, пойдешь по его стопам, - подколол Роне. – Ты можешь закончить, как Оскар».

Вместо улыбки, Джим отвернулся, как если бы это обидело его. Роне почувствовал себя идиотом.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!

Никто не спасет их

В июне 1971 Джим Моррисон повсюду ходил с белым пакетом для покупок из универмага «Samaritaine». Там лежало, как правило, две записных книжки, страницы которых были скреплены спиралью, плюс папка с фотографиями Джима, катушка пленки поэтических чтений на день рождения в 1970, пачка «Marlboro», зажигалка «Bic», две или три шариковых ручки, фотокопия интервью с Жаном-Люком Годаром («Film and Revolution» Кеннета Кэрролла), опубликованного в «Evergreen Review», и заметка о Doors («Morrison Hotel Revisited»), вырванная из «Jazz & Pop». Одна из записных книжек была озаглавлена «Tape Noon» (Записи полдня). Она была заполнена поэмами о смерти, молитвами, непристойностями, текстами из «American night» («Американский вечер») и предложениями об уличных бунтах, которые видел Джим в Париже. На одной из последних страниц написана единственная, строчка, полная отчаяния: «Последние слова, последние слова заканчиваются». Джим Моррисон, очевидно, чувствовал, что его время подходит к концу.

Вначале месяца Джим и Памела вылетели в Лондон на несколько дней. Как-то раз они там были уже счастливы, в 1968, и сейчас, вероятно, пытались возродить то романтическое время. Алан Роне уже был в Лондоне и забронировал для них комнату в «Cadogan Hotel», расположенный недалеко от Слоун-Сквер. Памела тут же исчезла ненадолго, отправившись, наверно, на улицу Чейни-Уок в районе Челси, где на берегу стоял особняк Кита Ричардса, в котором жил Жан де Бретей, отпуская героин бывшей поп-звезде Марианне Фейтфулл, выкинутой из бизнеса и брошенной Миком Джаггером за сильное пристрастие к наркотикам.

Марианна позднее писала в своих мемуарах: «Жан был мерзким типом, словно пресмыкающиеся, выбравшееся из-под камня. Я встретила его в доме Талиты Гетти. Он был ее любовником, так я вышла на него. Что мне нравилось в нем, так это то, что один его глаз был желтым, а другой зеленым, и главное у него было много наркоты. В общем, все крутилось возле секса и наркотиков. Он был настоящим французом и очень статным. Со мной оставался только потому, что я была связана с Миком Джаггером. Подобный змеиный подход был у него ко всему».

«Я вернулась с ним в Лондон, в дом Кита Ричардса. Кит и Анита (Паленберг) находились на юге Франции. Жан уже появлялся там с герычем, так что они были рады его видеть. Это было так: «Слушай, чувак, когда будешь в Лондоне остановись на Чейни-Уок». Там я жила с ним несколько месяцев».

Вместо улыбки, Джим отвернулся, как если бы это обидело его. Роне почувствовал себя идиотом.

В Лондоне с Джимом случился жуткий приступ кашля. Он кашлял дольше трех часов, отхаркивая розовую слюну. Он отрубился (вероятно, нюхнув героина) и едва дышал следующий час. Памела, сама под кайфом, попросила узнать к какому доктору им обратиться, но вразумительного ответа о том, кто может осмотреть Джима в Лондоне, не получила.

Несколько дней спустя, вернувшись в Париж, Джим не смог сконцентрироваться на творчестве и снова обратился к доктору в «Американском госпитале». Со времени последнего визита Джим прибавил в весе, потому что пил и ел больше обычного. Он рассказал доктору о том, что выпал из окна «L’Hotel», усилив травму ноги, которая снова стала сильно болеть. В очередной раз Джиму посоветовали бросить курить, завязать с выпивкой и (согласно записям, сохранившимся в госпитале) выписали антиспазматические таблетки, чтобы уменьшить приступы кашля. Эти пилюли часто лишали Джима сил, не позволяя писать. Целая страница записной книжки Джима, датированная, предположительно, тем периодом, была заполнена полными страданий, повторяющимися каракулями: «Боже, помоги мне».

Примерно в то время Джим нанял девушку из Канады по имени Робин Вертл в качестве секретаря. Она свободно говорила на французском, и пыталась наладить дела нового босса. Робин расположила его поэтические работы в новых папках, купив для этого дорогой кожаный кейс. Она наняла португалку, убираться в квартире. Она делала заказы на ужин и совершала валютные транзакции. Они с Джимом купили печатную машинку «Olivetti», и он начал диктовать ей деловые письма. Он получал предложения сняться в различных фильмах, а так же ответил паре фанатов, написавших Джеймсу Дугласу.

Иногда парижские друзья Памелы приходили к ней в гости, чтобы нюхнуть героина. Джиму они не нравились, и он будет держаться в дальнем углу с Роне, который был на десять лет старше и презирал этих богатых, расфуфыренных молодых наркоманов. Когда Джим возражал против компании Памелы, она угрожала заполнить квартиру «сахарной ватой» - рыхлым розовым китайским героином, который доставала через так называемые французские связи в Марселе. Это была лучшая дурь, намного сильнее героина, к которому привыкли молодые наркоманы, и следовательно в тот год во Франции было много смертей в результате передозировки. Как-то раз Джим беспечно посоветовал Роне не обращать внимания на угрозы Памелы наложить на себя руки.

Одна из записных книжек Джима была озаглавлена «Парижский дневник». Это была одна большая поэма, наполненная сожалениями и гневом – потрясающая эпопея, рассказывающая о плотских желаниях («лизать киску, пока не прочистятся мысли»), поэтах битниках, героине («Надеюсь китайские наркоманы доберутся до тебя») и вездесущем предчувствие одержимого убийством автостопщика. Парижские памятники, как «лес свечей Парижской Богоматери», описывались элегическими всплесками. Страницы той записной книжки практически пахнут наркотиками. Одна из страниц содержит всего одно предложение: «Опий правит миром». На последней странице Джим нарисовал свой личный тотем – автостопщик на краю пустынной дороги. Обе записные книжки: «Tape Noon» (Записи полдня) и «Paris Journal» (Парижский дневник) ставят главной целью возвращение в Калифорнию с Памелой. Части этих текстов будут опубликованы в 1990 душеприказчиками Джима).

11 июня Джим отправился смотреть пьесу. Харви Мюллер уже получил билеты для прессы на «Le Regard du Sourd» («Взгляд глухого) Роберта Уилсона, поставленную в театре «de la Musique». Памела не захотела идти, поэтому ее билетом воспользовался Алан Роне. Это была яркая авангардная постановка, оживленная смелой фантазией Уилсона, объединившей элементы архитектуры и живописи. (Уилсон позднее успешно сотрудничал с дирижером Филипом Глассем в опере «Einstein on the Beach» («Эйнштейн на пляже»). Но события пьесы развивались медленно, Джим заскучал и начал испытывать жажду, пожелав уйти после первого акта. Роне убедил его остаться, и Джим был впечатлен финальной сценой, когда обнаженные актеры притворились мертвыми, окружая заколотого в ванне Марата. После пьесы они пошли выпить в кофейню. Джим поблагодарил за вечер Харви Мюллера. Это был последний раз, когда Харви видел Джима Моррисона.

21 июня, в день летнего солнцестояния, Джим провел на ногах всю ночь. Облака оставались прозрачными почти до двенадцати часов, и Джим много часов гулял в одиночестве по набережной Сены, наслаждаясь своей последней светлой полночью.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒