 |
|
Повесть будет интересна широкому кругу читателей.
Заслуженный Артист России, член Союза Журналистов России
П.П. Зайченко
Олег Бажанов
ИВАНОВ. РУ
...Под остеклением пилотской кабины промелькнул близкий край высокого берега реки, и винтокрылая машина послушно устремилась вниз вдоль откоса к самой воде.
- Держать строй!.. - бросил в эфир Иванов.
- Идут как привязанные, - сообщил, взглянув в свой блистер, правый лётчик.- На этот раз удержали.
- Сколько до аэродрома дозаправки? - поинтересовался у него Иванов.
- Через сорок минут будем...
Шла вторая за три месяца командировка на Кавказ. В первый раз, ещё в самом начале весны, был получен приказ перегнать звеном из части в Моздок четыре вертолёта "Ми-8". Машины старые, доживающие свой второй срок, но других, просто, не было в наличии. В полку все машины летали с продленным техническим ресурсом. При отборе вертолётов Иванову пришлось поругаться с полковыми инженерами, не желающими отдавать лучшее. Наконец, выбрали из того, что было: четыре машины с мощными двигателями. Навесили броню, оружие и - в путь!
Из состава четырех экипажей - обстрелянных только двое: майор Александр Иванов - командир звена и ведущий второй пары Серёга Чамов - орденоносец, капитан, старший летчик звена. "Афганцы". Остальные - "молодежь". Для Иванова с Чамовым - обычная командировка, летят спокойно, ведь, не на саму войну идут, а "пацанам" интересно - волнуются.
Когда внизу проплывала безлюдная степь, Иванов использовал время в пути для тренировки звена, отрабатывая групповую слётанность экипажей. Его машина то падала к самой земле, то резко набирала высоту. Ведомые вертолёты еле успевали за ней. Слётанность пар оставляла желать лучшего. Сказывалась нехватка горючего в части и, как следствие, малый налёт часов молодых лётчиков. А вертолёт на войне без манёвра - удобная мишень.
Первая посадка на дозаправку по плану значилась на одном из аэродромов истребительной авиации в Волгоградской области. Сели по расчётному времени. Заправились. Ждут. А метеослужба вылета всё не даёт. Над аэродромом погода, как говорят лётчики - "так себе", но взлететь можно. А, вот, к югу метеослужба пугает ухудшением. Но запас светлого времени ещё позволял подождать, и вертолётчики с надеждой ждали, сидя в грузовой кабине командирского вертолёта.
- Андрей, пойди, потревожь метеослужбу, - распорядился Иванов, взглянув на своего правого лётчика.- А то светлое время скоро кончится.
- Понял,- отозвался "правак" поднимаясь.
Отправив своего помощника на командно-диспетчерский пункт к метеорологам, Иванов пошел прогуляться по аэродрому. Ностальгия у него по истребителям - с детства. Мечтал он на них летать, и до сих пор ещё душа не успокоилась. После школы из-за глупой мальчишеской драки не поступил Иванов в истребительное училище. Тогда ему пришлось скрываться от милиции. Забрав документы в приёмной комиссии Качинского училища, он уехал из родного города.
В вертолётное училище в тот год Иванов сдал экзамены без особого труда. Вначале пузатые и неспешные вертолёты вызывали в нём простой интерес и, по сравнению со стремительными истребителями, казались тихоходными каракатицами или, как говорят профессионалы, - "вертушками". Но, со временем, он полюбил эти машины за их особенную манёвренность, за надёжность и за возможность видеть красоту земли с высоты птичьего полёта. А об истребителях в душе навсегда осталась сожаление, как о несбывшейся детской мечте.
И, вот, идёт гвардии майор Иванов по бетонным рулёжным дорожкам аэродрома, смотрит на остроносые красавцы- истребители и, как-будто, купает душу в чистых водах детской мечты. Вдруг слышит с той стороны, откуда прилетело и их звено, накатывается и становится громче знакомый звук. Так гудят вертолёты, летящие группой. Через пять минут заходят на аэродром шесть "Ми-8".
Вертолёты зарулили на стоянки, выключают двигатели.
Иванов подошёл. Из открывшихся дверей выходят экипажи. Ребята молодые, знакомых лиц нет. А машины - все шесть - чистенькие, только что с завода, ещё пахнут краской. Иванову ли не разбираться в этой технике! В боевых частях про новую модификацию "Ми-8МТВ-2" только слышали, а тут - вот они, можно потрогать руками. Хорошая машина - мощная, с локатором, с новой автоматикой и вооружением. Не то что "старушки" "Ми-8", побывавшие в Афгане, на которых летает полк Иванова.
Получив разрешение экипажа осмотреть кабину, Иванов поинтересовался:
- С нами в Чечню, мужики?
- Нет, - отвечают. - Проданы машины в Казахстан. Гоним уже третью партию.
Не понятно Иванову стало тогда, обидно: нашим войскам эти машины в Чечне нужны, как воздух, новых вертолётов в частях нет, а первоклассную технику продают в другие республики, откуда она может попасть в Чечню, но уже к бандитам. Видно, не надумана в России пословица: "Кому война, а кому - мать родная".
Транзитные экипажи дозаправили свои машины и взлетели, взяв курс на восток. А группа Иванова всё сидит. Лететь на юг - погоды нет. Лётчики и техники кое-как перекусили бортовым пайком и стали возмущаться:
- Как продавали Россию, так и продают, сволочи! Совести нет...
- Этих гадов самих бы в Чечню!..
- Совсем стыд потеряли. У нас такие потери! Техники не хватает, "горючки" не хватает! Всё продают! Лишь бы карманы набить!..
Пришлось вмешиваться. Голос Иванова прозвучал спокойно, но властно:
- Хватит без толку глотки драть. Нервы берегите. Вон, лучше погоду ругайте. А то Ващенки всё нет, видно, метеослужба "добро" на вылет не даёт.
Лётчики ещё немного повозмущались по поводу улетевших вертолётов, обругали всю метеослужбу с их прогнозами и успокоились. Сидят - ждут погоды. А что ещё остаётся? Достали картишки и расписали "пульку" по офицерскому преферансу. Иванов тоже поучаствовал.
В этот день ему в картах не везло. Правый лётчик ещё не возвращался из штаба. Иванов не выдержал и, бросив карты, пошёл сам на командно-диспетчерский пункт, пробивать вылет.
От разводящих руками диспетчеров он поднялся на этаж метеослужбы. А там - сюрприз.
- Сашка! Кислов, ты? Вот это да! - воскликнул Иванов, открыв дверь начальника метеослужбы полка.
Из-за рабочего стола навстречу Иванову с улыбкой поднялся красивый высокий мужчина лет тридцати пяти в лётном комбинезоне:
- Я всё думаю: что ты не заходишь? Прилетел уже два часа назад! Сам уже хотел идти тебя искать.
Они по-дружески обнялись.
- Знал бы - сразу зашёл! Теперь улетим! - улыбался Иванов, радостно похлопывая Кислова ладонью по спине.
Но не тут-то было. Кислов показал карту погоды, а там - дело плохо. И на завтра прогноз неутешительный. Настроение у Иванова совсем испортилось.
- Вот "невезуха"!.. - произнёс он озадаченно, разглядывая карту.
Товарищ подбодрил:
- Саня, ты не расстраивайся! Сдавайте вертолёты под охрану. Я сейчас позвоню в гостиницу. Вас устроят. А ты вечером к нам в гости приходи. Супруга будет рада. Вот адрес.
Кислов написал на оторванном клочке бумаги свой адрес и протянул Иванову. Тот прочитал и, гася разочарование, пообещал:
- Ладушки. Заодно пообщаемся. Расскажешь, как ты-то в такую "дыру" угодил? За "майорскими" погонами погнался?
Кислов грустно улыбнулся:
- Почти угадал.
- Насчёт дыры?
- Насчёт погон. Значит, мы с женой ждём тебя к ужину.
- Договорились. Кстати, ты моего "правака" тут не видел?
Кислов поднял трубку телефона:
- Он у связисток на коммутаторе. Позвать?
Иванов усмехнулся:
- Скажи, чтобы шёл к вертолёту вещи собирать. Ромео!..
Последнее слово Иванов бросил уже с порога двери. За дверью его догнал громкий голос Сани Кислова:
- Да! Он там насчёт вашего питания уже договорился! Можете идти прямо в столовую. Дежурную машину я пришлю туда.
Иванов крикнул из коридора:
- Спасибо!..
Вся группа командированных спокойно отнеслась к новости о том, что им придётся пару дней "куковать" на этом аэродроме. Видели аэродромы и похуже. Трудности могли возникнуть только с питанием. Закончилось в авиации то "золотое время", когда можно было на любом аэродроме рассчитывать на хорошую еду, и когда в частях принимали лётные талоны. Как объяснил всезнающий Ващенка, эта столовая кое-как обслуживала даже своих лётчиков. Продуктов едва хватало на то, чтобы во время полётов кормить пилотов по лётной норме. Но шустрый правый лётчик Иванова сумел как-то договориться с поварихами, и командированных в тот день накормили в столовой.
Сдав вертолёты под охрану, экипажи отправились в гостиницу. От аэродрома добрались быстро на дежурной машине, присланной Кисловым.
Водитель остановился у старого четырёхэтажного типового кирпичного здания. Красная вывеска, ярко контрастирующая со всем видом здания, сообщала: "Общежитие войсковой части". Всего группа, вместе с инженерным составом, насчитывала четырнадцать человек. Для них выделили три четырёхместных номера на втором этаже и один двухместный - на третьем. Иванов со своим правым лётчиком, как не курящие, разместились в двухместном номере, выше этажом от основной группы.
Оставив вещи, все звено отправилось на экскурсию по городку и его магазинам. Благо, что всем командировочным в финансовой службе полка перед вылетом выплатили долги почти за год.
Не найдя для себя ничего примечательного и накупив недорогих продуктов, вся компания вскоре возвратилась в общежитие, где в одной из комнат второго этажа дружно и быстренько занялась приготовлением походного ужина. А Иванов, дав "ценные указания" и оставив за старшего Серёгу Чамова, направился в гости к бывшему однополчанину Сане Кислову, предусмотрительно по пути ещё раз наведавшись в магазин.
Дверь квартиры открыла эффектная белокурая женщина в ярком красном платье - жена Кислова - Людмила. С ней Иванов поздоровался как со старой знакомой. Когда они с её мужем служили в полку на Дальнем Востоке, она работала официанткой в офицерском кафе. А так как холостяк Иванов являлся частым посетителем этого заведения, то он с ней всегда здоровался и один раз даже танцевал на каком-то празднике. А, однажды, они выпивали в одной холостяцкой компании и сидели рядом, но тогда Людмила ушла с другим. Хотя про неё и ходили разные слухи, но Иванов не вдавался в подробности.
Итак, дверь Иванову открыла женщина, знающая о том, что она красива. Поздоровались как друзья, обменявшись улыбками и любезностями.
- Привет, Людмила! Извини, цветов нигде не нашёл, - Иванов протянул ей пакет с продуктами.
Женщина улыбнулась, пропуская Иванова через порог:
- Здравствуй, Саша! Ты не меняешься. Сколько же мы не виделись?
- Чуть больше двух лет. А ты всё хорошеешь!
- Шутишь, Саша! - кокетливо улыбнулась Кислова.- В таком захолустье разве похорошеешь?
- Но тебе это удаётся.
По всему было видно, что хозяйка рада гостю. Иванов не удержался и поцеловал ей руку, вложив в этот жест как можно больше галантности. Она приветливо улыбнулась и погладила Иванова по голове как старого друга. Он снова сказал ей комплимент и спросил про мужа.
Саня Кислов появился из ванной комнаты в шикарном спортивном костюме, и друзья ещё раз обменялись приветствиями. Иванов достал из пакета и поставил на стол купленные в магазине бутылку вина и бутылку водки.
Ужин удался. Жена Кислова готовила неплохо. Оба Александра пили водку, закусывая мясом с картошкой и разными соленьями. Они вспоминали полк, дни совместной службы, общих знакомых. Людмила расторопно суетилась между комнатой и кухней, но и успевала посидеть за столом с мужчинами, шутила и смеялась. Похоже, что Кисловы были искренне рады приходу Иванова. Это вносило разнообразие в их установившийся уклад жизни в глубокой провинции.
- У нас тут "глухомань", Саня, - говорил Кислов.- До Волгограда полдня трястись на машине. Только новостями по телевизору и живём. Хоть сыну ни в чём не отказываем.
Сынишка Кисловых - симпатичный парнишка шести лет, Иванову понравился.
И Людмила произвела на Иванова должное впечатление. Он даже произнес тост: "За красивую женщину, прекрасную хозяйку и замечательную супругу!".
Людмила пила только вино, а бокалы мужчин наполняла водкой. Иванову показалось, что делала она это слишком резво. Не успела закончиться одна бутылка водки, как на столе появилась другая.
Кислов- младший, уже спал, когда Людмила предложила посмотреть фотографии и принесла большой толстый альбом. Оба Александра уже достаточно охмелели. Людмила позвала их на диван и села между ними, сказав, что между двух Александров обязательно загадает желание, которое сбудется, положила альбом к себе на колени и раскрыла его на первой странице. Чтобы видеть фотографии, Иванову пришлось прижаться к молодой хозяйке с правой стороны. Безотчётно он обнял Людмилу за талию. Его рука через одежду ощутила упругое и горячее женское тело, и как оно напряглось от его прикосновения. Иванов убрал руку.
Рассматривая карточки, Иванов неожиданно ощутил, как под альбомом рука Людмилы мягко легла на его колено. У него перехватило дыхание. Людмила, как ни в чём не бывало, продолжала говорить, показывая фотографии. А её рука стала медленно подниматься по его ноге, вверх. Иванов застыл в напряжении, чувствуя, как вместе с движением женской руки внутри него поднимается желание. Он боялся оторвать взгляд от альбома, чтобы не встретиться с глазами Сани Кислова. Иванов находился в мучительно-сладостном оцепенении. И даже когда пальцы Людмилы стали осторожно расстёгивать пуговицы на брюках, Иванов не противился. Он уже "поплыл" и смело поднял отяжелевший взгляд на товарища...
Кислов спал, откинув голову на спинку дивана. Иванов медленно перевёл взгляд на Людмилу и увидел очень близко томные глаза жаждущей ласки женщины. Она отложила в сторону уже ненужный альбом и стала медленно поднимать подол платья, оголяя стройные ноги в тёмных тонких колготках. Людмила не отрывала затуманенного взгляда от его глаз, и Иванов, как загипнотизированный, не мигая, смотрел на неё. Дыхание женщины стало частым и глубоким, глаза наполнились какой-то отрешенностью. Она приоткрыла рот, облизав кончиком языка яркие тонкие губы, полуопустила длинные ресницы, и из её полураскрытых губ вырвался глухой короткий хриплый стон: "Да-а!".
Ничего не соображая, Иванов откинулся на спинку дивана. Он желал Людмилу так, как, казалось, никогда не желал ещё ни одну женщину! Прямо здесь, прямо сейчас!
Закрыв глаза, Иванов почувствовал, как хозяйка быстро сползла с дивана на пол... До того, чтобы шагнуть за край, оставался всего только миг. И, вдруг, сквозь туман дьявольского наслаждения в мозг пробился трезвый внутренний голос: "Что ж ты делаешь, гад, ведь Саня - твой товарищ!". Мягко отстранив ничего не понимающую Людмилу, Иванов встал и, застёгивая брюки непослушными пальцами, вышел в коридор. Голова кружилась от выпитого спиртного, в виски стучала кровь, плоть желала своего...
Людмила выскочила следом и повисла у Иванова на шее.
- Не бойся, он не проснётся, - горячо прошептала она, целуя Иванова в щёки и губы. Он, поддавшись новой волне наваждения, целовал её, ощупывая руками небольшую, но крепкую грудь, упругие ягодицы, стройные ноги и ощущая горячее тепло между ними...
- Давай, милый, сделай это прямо здесь!.. - как в бреду шептала Людмила, снова расстёгивая брюки. Иванов безумно желал этого. Но если бы только в другом месте, если бы рядом не было её мужа!.. Иванов не мог позволить себе дома у товарища, совершить такую подлость. Надо было немедленно уходить.
Кое-как освободившись от цепких объятий слишком гостеприимной хозяйки и сорвав с вешалки куртку, Иванов с трудом открыл замок и выскочил на лестничную площадку. Там он остановился, растеряно глядя в открытую дверь квартиры - на вешалке осталась его фуражка.
Помятая Кислова вышла на порог и протянула фуражку. В глазах женщины Иванов прочитал немой вопрос.
- Извини, я так не могу. Пойми, Саня - мой товарищ, - задыхаясь и чувствуя сухость в горле, прохрипел Иванов, глядя в глаза Людмиле, застывшей на пороге квартиры...
Он уже прошёл целый этаж, когда услышал в след злое и раздраженно-насмешливое: "Телёнок!", и как с резким звуком захлопнулась дверь квартиры.
"Ну и ладно!",- грустно улыбнувшись, подумал Иванов.
Вечерняя прохлада немного остудила голову, притупив чувство неутолённой жажды тела, но огонь, разожженный Людкой Кисловой, внутри жёг всё с той же силой: сейчас Иванову любая женщина показалась бы желанной! О том, чтобы возвратиться к Кисловой, не могло идти и речи. Иванов шёл к общежитию, кляня и Людмилу, и её мужа, и себя самого, но легче от этого не становилось.
Городок ещё не спал, но на тёмной улице редко встречались прохожие, и все женщины шли с мужчинами. Иванов мечтал, что вот если бы сейчас встретилась хоть одна одинокая, то он уж сумел бы напроситься к ней на чашечку чая, да так, чтобы она бы никогда об этом не жалела. Но ему в этот вечер хронически не везло.
На пороге общежития Иванов появился злой, как цепная собака, поэтому, даже не проверив, как дела у подчиненных, он пошёл сразу в свой номер.
"Правак" уже мирно спал, не заперев дверь на ключ. Иванов попытался последовать примеру подчинённого, но из головы никак не выходила жена Кислова! И организм спать совсем не желал.
Иванов встал, оделся и решил снова погулять на свежем воздухе. Но, к ещё большему своему раздражению, обнаружил, что входная дверь общежития заперта на ключ, а дежурная старушка спокойно спит, забаррикадировавшись стульями у себя в тесной "дежурке".
Поднявшись обратно на третий этаж, Иванов услышал доносившийся со стороны кухни характерный шипяще-булькающий звук кипящего чайника. Подумав, что чай бы сейчас не помешал, Иванов пошёл на этот призывный звук.
В большом помещении общей кухни он увидел сидящую в одиночестве невзрачную девчушку, похожую на мальчика. Она произвела на Иванова впечатление не более, чем, надетый на ней блеклый старенький халатик.
Девушка красила ногти, и появление Иванова её напугало. На плите вовсю надрывался паром видавший виды большой алюминиевый чайник, но девушка не обращала на него внимания - по- видимому, была слишком поглощена своим занятием. При неожиданном вторжении мужчины, она растерялась, стала зачем-то поправлять и запахивать халат; вскочила со стула, наконец, вспомнив про кипящий чайник, выключила газ, потом села обратно за стол и, не глядя на Иванова, стала нервно теребить подол халатика.
- Не спится? - поинтересовался Иванов, разглядывая с порога потёртые в трещинах стены и потолок, и не посчитав нужным даже поздороваться. Внешне девушка не производила никакого впечатления, а хмель у Иванова уже почти прошёл. Осталось только раздражение.
Девушка не ответила.
- Чайком угостишь? - спросил Иванов, подходя к столу, за которым сидела худенькая незнакомка.
- Сейчас кружку принесу. - Девушка, перестав дёргать халат, с готовностью сорвалась с места и пулей вылетела в двери.
Усмехнувшись, Иванов равнодушно поглядел ей вслед: небольшого роста хрупкая девчушка вполне могла сойти за подростка. С красавицей Людкой Кисловой ни в какое сравнение она не шла.
Через минуту, с двумя кружками, заваркой и сахарницей в руках девочка-мальчик также стремительно влетела на кухню.
- Печенья у меня нет, - смущаясь и как бы оправдываясь, пожала она плечами. Затем подняла на Иванова чистый светлый взгляд голубых глаз:
- Хлеба хотите?
- Нет, спасибо, - мотнул он головой и подумал: "Взгляд, как у ребёнка".
Пока девушка хозяйствовала возле стола, Иванов подошёл к окну и, оперевшись руками о подоконник, стал смотреть на тёмную, освещаемую редкими фонарями, пустынную улицу, чувствуя, как мучившее его последний час раздражение, постепенно уходит.
- А Вы меня не узнали, Александр Николаевич? - донеслось до Иванова. Он повернулся и внимательно посмотрел на девушку, стараясь уловить что-нибудь знакомое. Она разливала чай по кружкам и никого ему не напоминала.
- Честно говоря, нет, - озадаченно признался Иванов.
- Вы же к нам сегодня заходили. Вы - друг моего начальника, майора Кислова. Я Вам ещё карту погоды приносила. Ну, вспомнили?
"Друг! - с усмешкой подумал Иванов. - Сегодня чуть не стал братом...". А вслух произнёс:
- Вот теперь вспомнил! Как одежда меняет женщину! - Хотя, если говорить честно, он и тогда не обратил на неё никого внимания.
- Ты чего же, не спишь, Золушка? - уже по-доброму поинтересовался Иванов.
- Завтра у подруги день рождения, а я до вечера буду на службе. Боюсь не успеть. Голову, вот, помыла, теперь сушу. Да, Вы идите к столу, чай готов.
- А звать-то тебя как? - спросил Иванов, устраиваясь на стуле напротив случайной знакомой.
- Лена. - Голос у девушки, как и её взгляд, был приятным и чистым, и от неё самой веяло такой простой человеческой добротой, что Иванов тоже решил отбросить все сложности:
- Раз мы с тобой старые знакомые, Лена, можешь называть меня Сашей. Не забудешь, потому что так и твоего начальника зовут.
- Для меня он Александр Павлович. Я, наверное, не смогу Вас просто по имени называть... Можно с отчеством?
Иванов хмыкнул. Определённо, человечек, сидящий напротив, ему уже начинал нравиться. Не ответив на её вопрос, Иванов со словами: "Подожди секундочку" - отправился в свой номер. В номере "правак" спал и видел, наверное, десятый сон.
- Держи, это тебе, - сказал Иванов, войдя на кухню, и протянул девушке большую плитку шоколада. - И давай, наверное, перейдём на "ты". И без отчеств.
- Давайте, - опустив глаза, тихо согласилась Лена. Она всё ещё чего-то стеснялась. - Спасибо... за шоколад.
- Ну, что, я таким старым выгляжу? Что тебя смущает? - спросил Иванов весело, подмигнув Лене.
Она застеснялась ещё больше:
- Нет. Просто сегодня, когда вы ушли, Александр Павлович про вас рассказывал.
- Много плохого? Наверно, что Саня Иванов - бабник, картёжник и пьяница... - Иванов напустил на себя грозный вид.
- Нет-нет, - запротестовала Лена, - наоборот! Он рассказал, что Вы везде воевали, что у вас много орденов. Вы столько в жизни повидали! Александр Павлович так всё интересно про Вас рассказывал! А я нигде не была. Я ведь местная. Родители тут недалеко в деревне живут. Вся моя жизнь: школа, техникум, в армии и года нет.Хотя все говорят - повезло. Вся деревня мне завидует - военная!Мне уже девятнадцать, а я ещё ничего не видела. Я Вам завидую, Александр!.. Николаевич.
Лена замолчала. Иванов смотрел на неё и думал, что человек не всегда должен иметь яркую внешность, чтобы быть по-настоящему интересным. Ему польстило, что она назвала его просто по имени, когда так незатейливо рассказывала о себе. Неожиданно Иванову захотелось самому выговориться. Он рассказал про то, как не попал в истребительное училище, про то, как женился и не смог стать хорошим мужем и отцом, про полёты в Афганских горах, про потерю друзей, про своё постоянное одиночество. Говорил он долго, а она не перебивала.
И вдруг, среди ночи, на кухне старого общежития в затерянном на карте России военном городке, Иванов ощутил, что ему стало легче, и что Лена - совсем не подросток, а молодая женщина, и что у этой женщины красивые и умные глаза...
Когда противной резкой металлической трелью ударил в уши звон будильника, Лена проворно поднялась, потянулась через просыпающегося Иванова и остановила поток этого ужасного звука. Её фигурка без одежды Иванову нравилась: Лена, действительно, напоминала подростка, только была по-женски ровненькой.
Заметив, что Иванов не спит, Лена улыбнулась ему:
- Доброе утро!
- Доброе утро! - улыбнулся он в ответ и вздохнул, потягиваясь:
- Может быть, мы сегодня улетим.
- А если улетите, ты меня сразу забудешь? - тихо спросила Лена.
Что он мог пообещать этой девочке? Врать не хотелось, и он ответил:
- Мне с тобой очень хорошо. Остальное не важно.
Лена присела на краешек кровати и, глядя по-детски чистыми глазами, грустно улыбнулась:
- Мне с тобой тоже очень хорошо, Саша. И это важно.
Они ещё долго целовались.
Не выспавшийся, но с радостным чувством и с ощущением лёгкости во всём теле, Иванов появился утром перед своими экипажами. В отличие от своего командира, подчинённые особой радости не испытывали. Особенно те, кто вчера "перебрал".
По прибытии на аэродром Иванов отправился к метеорологам. Поднявшись на этаж, он сразу прошёл в кабинет Кислова:
- Здорово, Саня!
Сидящий на своём рабочем месте Кислов ответил болезненно:
- Привет!
Хмурясь, Кислов пожал протянутую через стол руку.
- Что, лишнего вчера себе позволил? - участливо поинтересовался Иванов.
- Да, чувствую, что норму превысил. Голова тяжёлая. Гудит. А ты как?
Иванов пожал плечами:
- Я в норме.
Кислов посмотрел на Иванова долгим взглядом:
- Я не помню, как ты ушёл. Представляешь, просыпаюсь в три часа ночи на диване... Никого... Стол не убран. Пошёл к своей под бочок... Ещё успели поругаться. До утра глаз не сомкнул.
Иванов ответил, спокойно выдержав взгляд товарища:
- Ну, ты извини, если что...
Кислов махнул рукой, отводя взгляд:
- Да ты-то тут причём! Моей опять шлея под хвост попала. У неё бывает...
В этот момент из аппаратной в комнату зашла Лена. Увидев Иванова, она вспыхнула и опустила глаза.
Кислов, ничего не заметив, сказал, обращаясь к ней:
- Свежую карту принеси...
Девушка скрылась в аппаратной.
Изучив, принесённую Леной, карту погоды и подмигнув девушке, Иванов отправился на стоянки к своим экипажам, с уверенностью, что сегодня они точно не улетят.
В течение дня, чувствуя необыкновенный душевный подъём, Иванов с чистой совестью через каждый час заходил в помещение метеослужбы, чтобы поинтересоваться прогнозом погоды. Сане Кислову он мог честно смотреть в глаза, и это приносило Иванову дополнительную радость. Но по-настоящему его интересовала только Лена. По-деловому, на глазах у её начальника, очередной раз обсудив с Леной прогноз погоды по маршруту полёта, Иванов исчезал из комнаты метеослужбы и через час снова там появлялся, чтобы в точности повторить процедуру. Дождавшись таким образом обеда, он с лёгкой душой перенёс заявку на вылет на следующий день. О чём сразу сообщил Лене. Девушка заметно обрадовалась.
- А ты пойдёшь со мной на День рождения? - В её взгляде Иванов увидел столько надежды, что с готовностью ответил:
- С тобой - куда угодно!
Вечером на празднике присутствовало много симпатичных девчонок, с интересом поглядывающих в сторону Иванова, но он не отходил от Лены. С мужчинами здесь, по-видимому, была "напряженка". В другое время Иванов обязательно воспользовался бы возможностью "поохотиться" на таких "цыпочек", но сейчас не имел на это желания.
Именинница, улучшив момент, когда Лена вышла из комнаты, предложила гостю выпить на "брудершафт". Но дальше одного дежурного поцелуя и у неё дело не пошло. От танца с именинницей Иванов отказался. В тот вечер он чувствовал себя замечательно рядом с Леной.
За столом женская половина имела численное превосходство, поэтому Иванову пришлось ухаживать за тремя ближайшими соседками сразу. Когда же началась танцевальная часть, Иванов не выдержал и, посоветовавшись с Леной, отправился в составе делегации из нескольких девушек к своему звену с приглашением. Для командированных экипажей это стало приятнейшим сюрпризом. Парни в тот вечер "оторвались на всю катушку". А Лена в тот вечер всё продолжала удивлять Иванова: она заражала всех весельем, умно шутила, неплохо танцевала. Она даже похорошела и уже не казалась той стеснительной дурнушкой, с которой Иванов встретился ночью на кухне. Брюки и блузка приятно обтягивали ровненькую фигурку девушки. Пышная причёска очень шла ей. Полные радости глаза и счастливая улыбка придавали её лицу очарование. Она весь вечер не отрывала от Иванова счастливых глаз, очень часто находила его руку и долго не отпускала её. Не дожидаясь окончания праздника, Иванов с Леной решили уединиться.
Утром погода прояснилась. Группа получила "добро" на вылет почти сразу по прибытии на аэродром. Лена хотела проводить Александра до вертолёта, но он попрощался с ней в коридоре штаба. Всё уже было сказано. Иванов поцеловал её грустные глаза и ушёл не оборачиваясь. Лена осталась стоять одна у холодной стены.
Ему тоже было плохо. Казалось, что, улетая, он оставляет здесь очень близкого и нужного человека, частичку самого себя. Люди устроены так, что с трудом расстаются с хорошим. Расставания Иванову всегда плохо удавались. Хотя по специфике службы с её частыми командировками, с постоянными встречами и разлуками, ему нередко приходилось расставаться с хорошими людьми и с хорошенькими женщинами, но всегда при этом он нелегко переживал расставание. Со временем, Иванов научился загонять это чувство глубоко вовнутрь. С годами он научился быть менее сентиментальным, огрубел и стал жёстче, даже к самому себе. Но сегодня почему-то было особенно трудно улетать. Наверное, ещё и потому, что ему было просто жаль Лену. Будь она красавицей, ему было бы гораздо легче.
Перед стоянкой Иванова встретил Ващенка. Глядя в глаза, он доложил не по уставу:
- Саня, все готовы. Машины в порядке, опробованы...
Иванов бросил короткое:
- Хорошо...
Ващенка с пониманием в голосе поинтересовался:
- Хреново?..
Иванов ответил тихо:
- Прав был наш коллега Экзюпери, Андрюха: мы в ответе за тех, кого приручили. Глупо как-то всё произошло при расставании. Мы даже не поцеловались... Она сказала, что будет ждать... Зачем?.. Ведь я ей ничего не обещал... Ещё она сказала, что даже, если я никогда больше не прилечу, она всё равно будет благодарна за всё... За что?.. Это мне надо благодарить её...
Выруливая на взлётную полосу, Иванов бросил взгляд на здание штаба и увидел в далёком окне второго этажа знакомый хрупкий силуэт. Уже на страте, получив разрешение на взлёт, Иванов, повинуясь порыву какого-то, давно не испытываемого, безрассудного чувства, скомандовал в эфир всему звену: "Делай, как я!". И, оторвав вертолёт от "бетонки" всего на метр, в нарушение всех правил и инструкций, переведя машину в разгон скорости на предельно малой высоте, заложил крутой вираж в сторону штаба. Вертолёт, опустив нос, как хищная птица, высматривающая добычу, шёл прямо на штаб на высоте всего каких-то пары метров над землёй, всё больше и больше разгоняя скорость. И когда здание уже закрыло всё пространство впереди и стало неотвратимо набегать на кабину, Иванов оттренированным движением энергично взял ручку управления на себя и прибавил мощность двигателям. Тяжёлая боевая машина, задрав тупой нос, как истребитель, на пределе всей своей мощности, резво взвилась вверх, за пару секунд перевалив высоту двухэтажного здания, и с воем и грохотом пронеслась над самой крышей штаба, чуть не посшибав антенны на ней.
Иванов бросил взгляд в боковой блистер: за ним, как привязанные, шли, выдерживая строй, все вертолёты звена. "Молодцы!" - с облегчением и чувством гордости за их пилотажное мастерство похвалил Иванов в эфир своих подчинённых. "А ты - дурак!" - сказал он себе.
- "282-й", нарушаете! - возник в эфире недовольный голос руководителя полётов.
- Пожелайте нам доброго пути, братья-славяне! - ответил Иванов.
- Удачи! - примирительно отозвался эфир. - Красиво прошли!
Иванов промолчал. Городок внизу промелькнул быстро, и вертолёты, заняв заданную высоту, поплыли курсом на юг.
- Командир, - нарушил молчание правый лётчик, - твоя Ленка на втором этаже стояла.
- Видел, - коротко бросил Иванов.
Во время полёта он думал о ней: "Очень хорошо, что есть такие женщины, которые дают мужчинам неожиданную, случайную возможность маленького счастья. По сути, любое большое счастье - это сумма маленьких. Без маленьких нет и большого. Как бы я себя чувствовал сегодня, не встретив Лену позавчера? А сегодня мне хорошо. Пусть грустно, но очень хорошо. Значит, она дала мне свой кусочек счастья. А я ей - свой. Любовь и доброта - только это может изменить наш грубый, злой и жестокий мир. Люди, лишающие себя радостей маленького счастья и гоняющиеся за призрачным большим, в конечном итоге - люди несчастные. Ненароком они делают несчастными и тех, кто оказывается рядом с ними. Кто-то из философов сказал, что жизнь человека - не те дни, что прошли, а те, что запомнились. Поэтому спасибо тебе Лена за две ночи и один день, которые, пожалуй, стоят нескольких лет жизни. Сведёт ли нас судьба ещё раз? Кто знает?" И Иванов попросил: "Господи, пусть у Лены всё в жизни сложится!".
Небо Кавказа встретило низко летящие вертолёты тяжёлыми свинцово-серыми облаками. По радиосвязи передали, что над Моздоком высота края облачности составляет четыреста метров, а в сторону Грозного облака уходят с повышением. Чем ближе группа подходила к Моздоку, тем плотнее и темнее становились облака: в серой массе уже не оставалось ни одного просвета. Руководитель полётов на аэродроме дал условия подхода и предупредил, чтобы ведущий был внимательным - "точка" работает. Полётный минимум лётчиков звена соответствовал погодным условиям, поэтому, распустив строй на минутный интервал, Иванов первым пошёл на снижение.
С высоты полёта аэродром "Моздок" напоминал палубу огромного авианосца, плотно утыканную крошечными фигурками самолётов и вертолётов. Иванову подумалось, что даже один боевой заход четырёх вертолётов-штурмовиков приведёт к огромным потерям авиационной техники. Счастье командования, - что у чеченцев нет авиации.
В плотном радиообмене экипажи уловили, что какой-то самолёт тоже запросил посадку, но вертолёт ведущего уже находился на схеме и подходил к посадочной прямой. Экипаж, ведя осмотрительность, работал по-деловому спокойно, и не видел заходящий на посадку самолёт. Оставалась надежда, что лётчик самолёта наблюдает подходящий к посадочной прямой снижающийся вертолёт. Тем неожиданнее оказалась огромная тень, промелькнувшая чуть выше, слева от вертолёта. И только тут экипаж заметил уже впереди с выпущенными закрылками и шасси зелёный штурмовик "Су-25". В Афгане их прозвали "Грачами". Этот "Грач" проскочил настолько близко, что Иванов ясно рассмотрел гайки на его правом колесе.
- Лихачит, - спокойно прокомментировал Иванов выходку штурмовика. - Мы среди своих. Готовимся к посадке, славяне!
Если не считать этот нюанс, то перелёт звена завершился благополучно.
Через три дня вертолётчики, во главе с майором Ивановым, передав свои машины в действующий боевой полк, уже возвращались домой самолётом военно-транспортной авиации.
Во второй раз Иванов летел в Чечню в самом начале лета. Шли тем же маршрутом, что и три месяца назад. Погода благоприятствовала полёту. Поэтому, подлетая к уже знакомому промежуточному аэродрому, Иванов ещё в воздухе запросил "добро" на вылет после дозаправки. Летели двумя экипажами на Кавказ теперь уже надолго. На войну.
А ведь тогда он имел право принять решение и остаться на этой базе с ночёвкой. И у Иванова росло это желание тем сильнее, чем ближе вертолёты подходили к посадочной полосе. И никто не стал бы осуждать его за такое решение. Три месяца он не видел Лену, а она обещала ждать. И ему очень хотелось встретиться с ней и, именно поэтому он считал, что не должен был этого делать. Ничего большего, чем то, что уже между ними было, быть не могло. Как говорят, в одну реку дважды не войдёшь... Он ничего не мог обещать девушке. Не мог дать надежду и обмануть. Нет, он не забывал Лену и, наверное, никогда не сможет забыть. Но пусть всё это останется светлым и нетронутым островком в заповедных уголках прошлого. На память пришли строки из выученного ещё в детстве стихотворения:
По несчастью или к счастью истина проста:
Никогда не возвращайся в старые места,
Как ни будет пепелище выглядеть вполне -
Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне.
Автор этих строк знал и понимал жизнь. И пусть Лена останется в памяти ярким воспоминанием вместе с началом той весны - решил Иванов.
После посадки он всё же направился в метеослужбу, потому что не мог улететь, не повидав Лену. Ещё по дороге к штабу, издалека, он заметил девичий силуэт в окне второго этажа. Понятно, она знала, что он прилетит сегодня, ведь заявки с фамилиями командиров перелетающих экипажей приходят в часть за сутки. И она ждала. Увидев её, Иванов почувствовал, как в груди стало расти желание остаться. Он радостно помахал девушке рукой и легко вбежал по крутой лестнице на второй этаж. Они встретились её в коридоре.
- Ленка, здравствуй! - Иванов обнял её как старого друга. Она вся светилась радостью.
- Ну, как ты тут, Дюймовочка? - Сравнение вышло само - собой: миниатюрная, в аккуратненькой военной форме, Лена, действительно, напоминала персонаж известной сказки.
- Здравствуйте, Александр Николаевич. У меня всё хорошо, - ответила она, сдерживая счастливую улыбку и пряча светящийся радостью взгляд. И тут Иванов обратил внимание, что в коридоре они не одни: в глубине, у окна, стояли два незнакомых офицера в лётных комбинезонах и с интересом смотрели в их строну.
- Идём. - Иванов первым прошёл в кабинет начальника метеослужбы. Сашка Кислов восседал за своим столом. Они по-дружески пожали друг другу руки и завели разговор, во время которого Лена, за спиной начальника, игриво помахала Иванову пальцами и вышла в аппаратную, оставив мужчин вдвоём.
- Как тут ваше "ничего"? - поинтересовался Иванов.
- Вашими заботами без работы не сидим, - в тон ему ответил Кислов.
- А как оно вообще? Как здоровье, как семья?
- Людка с сыном к матери вчера уехала. Так, что можно сегодня организовать "банкетик" у меня.
- С большим удовольствием, Саня, но не получится - улетаю.
- На войну спешишь? Так успеешь ещё. Говорят, что эта война надолго. Оставайся. - Кислов, прищурившись, посмотрел на товарища и неожиданно заговорил о другом:
- Она тебя ждала. Только о тебе три месяца все разговоры. Пожалей девчонку. Останься.
- Заманчиво. Но как-нибудь в другой раз. Война эта, похоже, действительно скоро не закончится. В этом ты прав, Саня. Но не прав в другом - лететь мне надо. За приглашение, конечно, спасибо! - Иванов не мог объяснить тогда ни себе, ни Кислову причину, по которой не хотел оставаться. - Ты мне, лучше, метеобюллетенчик сообрази.
- Как знаешь! - с искренним сожалением вздохнул Кислов.
Заняв Саню Кислова оформлением бумаг, Иванов вышел за Леной в аппаратную и плотно закрыл за собой дверь. Они остались вдвоём. И тут Лена, как ребёнок, бросилась к Иванову, обхватила руками шею, прижалась и, глядя пытливо снизу вверх, прошептала:
- Саша, здравствуй! Ты меня не забыл?
Они слились в поцелуе. Обняв девушку за талию, он оторвал её от пола, легко перехватив, поднял на руки и, опустившись на стул, посадил к себе на колени. Она доверчиво прижалась и замерла. Некоторое время они молчали. Иванов ласково гладил её густые пышные волосы. Она нарушила молчание первая:
- Саша, я знала, что ты сегодня прилетишь. Я тебя ждала.
- Раньше не получилось, - как бы извиняясь, тихо ответил он, и будто целуя ребёнка, нежно коснулся губами её головы.
- Ты сейчас улетишь? - она отстранилась и смотрела прямо в глаза. Вопрос задали её губы, но глаза спрашивали: "Почему?"
- Я должен. Пойми, я хочу остаться, но не могу.
Лена поднялась, отошла и остановилась у окна:
- Нет. Ты просто не хочешь.
Она смотрела, не мигая, в одну точку на стекле.
- Лена, ты мне очень нравишься, но я не тот, кто нужен тебе. У тебя всё ещё будет. Я же ничего не смогу тебе дать. Ничего не могу обещать. Я плохой. Со мной ты будешь несчастна. - Иванов волновался, он не знал, что сказать ещё. - Прости!
Она плакала тихо, почти не слышно. Он должен был уходить.
- Лена, мне надо лететь, - нерешительно прервал молчание Иванов. Желание подойти, успокоить её, остаться, - чуть не взяло верх. И скажи она тогда хоть слово, попроси, - он бы остался... Но она только плакала.
- Прости, - ещё раз, вместо "прощай", - выдавил Иванов и вышел из комнаты.
Взлетели точно по полосе, не нарушая инструкций. Иванов чувствовал, что больше уже никогда не вернётся сюда. Но также он знал, что хрупкий силуэт маленькой девушки в далёком окне будет сопровождать его всю оставшуюся жизнь. И в тот последний раз он видел её там. Или это ему показалось?..
В районе Ставрополя по маршруту появилась редкая облачность. И чем ближе вертолёты подходили к горам, тем ниже и плотнее она становилась. Ведомый у Иванова - командир второго вертолёта, не имел большого опыта полётов в облаках. У Иванова за спиной остались Афганистан, Камчатка и Дальний Восток, поэтому он чувствовал себя уверенно. Но за своего ведомого поручиться не мог. И при уменьшении высоты нижнего края облаков, пара вертолетов всё ближе прижималась к земле. "Лишь бы Моздок не был закрыт", - с беспокойством думал Иванов. Заход на посадку "по схеме" на незнакомом аэродроме не прост и для опытного лётчика, а ведомому - капитану Ильясу Мингазову предстояло еще приобретать опыт полётов в сложных метеоусловиях и боевых действий. Ильяс - по национальности татарин, совсем недавно получил звание "капитана" и пока ещё имел квалификацию "Военный лётчик второго класса" и небольшой налёт часов в должности командира экипажа.
Известие о командировке в Чечню Ильяс воспринял спокойно. В его экипаже бортовой техник Шура Касымов, тоже татарин, - боевой парень. "Надо же, - думал Иванов, - мусульманин летит на войну с мусульманами. Видимо, понятие "Родина" - это больше, чем вера или кровь, шире и сильнее, чем принадлежность к какой-то национальности. Значит, многовековая Россия, объединившая столько народов и наций, и впредь будет оставаться единым и сильным государством. А всякую, пользующуюся временной слабостью, повылезшую заразу необходимо беспощадно загонять обратно в норы, чтобы не дать ей расползтись по всему здоровому организму России!
В экипаж Иванова по боевому расчету борттехником назначили хохла. По фамилии Мельничук. Маленький, толстый, хозяйственный и жадный. Он любил сало и всегда хвалил Украину, откуда был родом. Над ним подшучивали: "Украинцы живут на Украине, а хохлы, - где лучше. Значит, ты, Ваня - хохол!". Он не обижался. Но было в нём одно очень нехорошее качество: трусость. Он, как огня, боялся парашютных прыжков; бывало, бросал своих товарищей в драке, "постукивал" начальству. Но его "вылизанный" вертолёт всегда блестел чистотой, поэтому Иван был у командования на хорошем счету. Ударом грома стало для него сообщение о командировке в Чечню. Мельничук пытался "откосить", придумывая себе разные болезни, но не вышло.
До назначения в экипаж к Иванову, он числился в другом звене. Когда Иванов услышал в приказе о назначении Мельничука на период командировки к нему, то с усмешкой подумал: "Ты у меня, Ванюша, жирок-то скинешь!". Хотя Иван по возрасту был на два года старше, Иванов не испытывал к новому борттехнику большого уважения. Почувствовав в Иванове начальника, Мельничук изо всех сил старался показать, что лучшего подчинённого тому не найти.
Чем ближе пара вертолётов подходила к конечному пункту маршрута, тем ниже облака прижимали её к земле. На Моздок выскочили на высоте пятидесяти метров над рельефом местности. Иванов уже знал этот аэродром, поэтому на посадку пошли "с прямой".
За три месяца здесь ничего не изменилось, только земля поменяла цвет - с серого на зелёный.
После посадки, представившись командованию полковой вертолётной эскадрильи, и сдав документы, вновь прибывшие направились на инструктаж к начальнику штаба и "особисту".
Разместили оба вновь прибывших экипажа вместе с двумя другими, прибывшими в качестве пассажиров с парой Иванова, в одной из школ Моздока, недалеко от аэродрома. У детей начались летние каникулы.
Четыре экипажа Иванова разместили в бывшем классе истории, на третьем этаже, вместо парт в котором стояло двенадцать железных кроватей, накрытых старыми солдатскими одеялами. Из-под этих одеял подушки и матрасы, набитые влажной соломой, источали запахи сеновала и старого бабушкиного сундука. Постельное бельё непонятного бледно-серого цвета имело такой заношенный вид, что штурман звена печально пошутил:
- На этой простыне до меня, наверное, уже трое умерли.
На что Иванов ответил:
- Парни - вот это и есть та самая романтика боевых будней! Но и это только начало. Никому не раскисать! Проверьте, нет ли вшей, если нет, - располагайтесь как дома.
Иванов, как командир, понимал, что отдыхать по-человечески после полётов его экипажам тут не придётся, что и подтвердилось в скором времени. Лётчик - не пехотинец в окопе: кроме физической выносливости, голова и нервы - оружие лётчика. А чтобы после полётов восстановить растраченную нервную энергию, необходим спокойный восьмичасовой сон. А о каком отдыхе могла идти речь, когда кто-то уходил на полёты, а кто-то возвращался, кто-то играл в карты, а кто-то хотел выпить и поговорить. Дисциплина в полку "хромала", если не сказать "отсутствовала", как и во всей разваливаемой Российской армии. Командование требовало от лётчиков одного - летать. И они летали. Днём и ночью, в горах и на равнине, в любую погоду. На старых машинах. Даже, не имея соответствующей подготовки и натренированности. Начав летать на задания, Иванов быстро втянулся в ритм боевой жизни полка и перестал замечать такие мелочи, как плохое питание и нестиранное бельё.
Чаще всего звену Иванова приходилось летать челночными рейсами между Моздоком и "Северным" или "Ханкалой": туда везли солдат, оружие, боеприпасы, медикаменты, продукты питания, а обратно: "Груз - 300" - раненые или - "Груз -200" - убитые. Полёт по времени, в среднем, - двадцать пять минут - туда, двадцать пять минут - обратно. Трудяги - вертолёты " Ми-8" работали днём и ночью.
Кровь, измученные страданиями лица раненных, искорёженные и искалеченные тела убитых - всё это кажется страшным только в первые дни. Потом привыкаешь. Всю лётную смену пилоты работали, как-будто, в автоматическом режиме: ничему уже не удивлялись. Только в конце дня лётчики чувствовали неимоверную усталость, не только физическую: кажется, что, вот-вот, нервы не выдержат - сорвутся от невозможного напряжения. И чтобы хоть как-то снять этот стресс, необходимо было выпить. Выпить так, чтобы забыться! А утром - снова в полёт.
Повозили мертвых ребят недельку-другую, и уже в вертолёте стоит тяжёлый, ничем не выветриваемый трупный запах. А за бортом - температура тридцать-тридцать пять градусов. Никакие обработки вертолётов не спасали от этого жуткого запаха смерти. Трудно нормальному человеку выдержать такое!
Через пару недель парни из звена Иванова осунулись, улыбки стали редкими, шутки злыми. В полёт идут, как на каторгу. И борттехник - старший лейтенант Мельничук начал худеть. Иван, всегда аккуратный, мог забыть побриться.
Вечерами, после полётов Иван стал сильно напиваться.
Однажды после ужина в общежитии к лежащему на кровати с книгой Иванову подошёл пьяный Мельничук. Посверлив командира долгим отсутствующим взглядом, Мельничук задал вопрос:
- За что мы должны рисковать своей жизнью?.. Командир, ответь: как могла такая большая страна допустить... такие огромные потери ... на такой маленькой территории?...
Для Иванова этот вопрос являлся больным, поэтому он бросил сухо:
- Я тебе не замполит! Отстань...
Но борттехник не отставал:
- Ты - мой командир... И я тебе верю... Ответь.
Иванов, отложив книгу, посмотрел на Мельничука:
- Чеченцы дерутся за свою историческую землю, за свою веру, наёмники - за деньги, а российские солдаты поставлены в такие условия, что вынуждены драться только за свою жизнь. Мы с тобой, Ваня, исполняем Присягу, данную Родине. Тебя удовлетворяет такой ответ?
- Вполне... Только я всё равно ничего не понял...- Мельничук пошатываясь, отошёл от командира звена.
А чем мог Иванов подбодрить себя и остальных ребят? Осознавая методы ведения этой войны и не понимая целей главного командования, офицеры переставали понимать, за что должны рисковать своими жизнями? Действительно, как могла большая и всё ещё сильная страна допустить такие огромные потери своих солдат? И что Иванов, как командир, мог сказать экипажам перед очередным вылетом, кроме обычного: "Удачи!" - и дежурного набора подготовленных замполитом патриотических лозунгов? Ведь, каждый понимал, что его жизнь - здесь ничего не стоит.
Экипажу Иванова приходилось выполнять полёты на патрулирование дорог, ведущих в горы. Иванов брал на борт спецназовцев и летел в обозначенный район контролировать дороги. Боевики, оттеснённые к горам, могли получать подкрепления и боеприпасы, доставляемые только автотранспортом. Экипажам вертолётов ставилась задача на обнаружение такого транспорта. Если это была одиночная машина, её захватывали или уничтожали. А если обнаруживали колонну машин боевиков, то тогда вертолётчики вызывали и наводили самолёты-штурмовики. Одну такую, идущую в горы колонну, на глазах Иванова снайперски разнесла пара "Су-25", превратив пять груженных "Уралов" в пять дымных факелов.
В одном из таких полётов на патрулирование Иванов заметил далеко в стороне от основных дорог поднимающийся пыльный след, который длинным хвостом тянулся за идущей на большой скорости автомашиной. Когда Иванов развернул нос вертолёта по направлению к замеченному следу, автомобиль скрылся за складками пересечённой местности и, вероятно, остановился, потому что пыльный хвост резко оборвался и стал оседать. Но если те, кто находился в той машине, решили спрятаться, то было поздно - вертолёт уже летел по направлению к ним. Позвав в кабину пилотов старшего группы десантников, Иванов указал пальцем:
- Машина прячется. Проверим.
Тот понимающе кивнул и пошёл в грузовую кабину готовить десантников, а Иванов выдерживал курс в заданном направлении.
Через три минуты полёта вертолёт прошёл точно над стоявшим в небольшой балке грузовым автомобилем, успев рассмотреть крытый тентом ЗИЛ-130 зелёного цвета.
Подгашивая скорость, Иванов ввёл вертолёт в левый вираж со снижением, рассчитывая приземлиться метрах в трёхстах от не подающей признаков жизни машины. Чувства доверия этот ЗИЛ не вызывал, и желания поймать пулю в кабину или двигатель Иванов не испытывал. Хотя на такие задания лётчики и надевали тяжёлые бронежилеты, но Иванов сам не раз наблюдал, как пуля, выпущенная из автомата Калашникова со ста метров пробивает такой бронежилет насквозь. А вертолёт, сидящий на земле, представляет собой хорошую мишень для любого вида оружия. Поэтому Иванов решил держаться от подозрительного автомобиля подальше.
Но коснуться колёсами земли вертолёт не успел: "ЗИЛ" неожиданно рванулся с места и, выскочив из балки, помчался в сторону гор. На что могли рассчитывать находящиеся в машине люди? Чтобы догнать грузовик, много времени не потребуется, а кроме носового пулемёта, пули которого пробивают лёгкую броню танков, у вертолёта на пилонах висели два универсальных блока с двадцатью ракетами "С-8" в каждом. Одна такая ракета в секунду превращает грузовой автомобиль в кусок покорёженного металла.
- Не хотите по-хорошему, - будет, как хотите! - упрямо бросил Иванов и включил блок вооружения. Затем подал команду экипажу:
- Пулемёт к бою!
Борттехник с охотничьим азартом взвёл затвор пулемёта. Начиная погоню за автомобилем, Иванов плавно, но энергично перевёл винтокрылую машину в разгон скорости с небольшим набором высоты. Вертолёт, опустив нос, хищной птицей шел низко над землёй, настигая свою жертву. Ловя убегающий "ЗИЛ" в прицел пулемёта, подал голос борттехник:
- Командир, ЗИЛ - на прицеле, разреши, я его прошью?
- Дай предупредительную, - строго приказал Иванов. Его тоже стал охватывать азарт погони, но в автомобиле находились люди, и Иванов хотел дать им шанс на жизнь.
Сквозь гул двигателей тупо застучал носовой пулемёт, и плотная очередь легла далеко впереди машины. Но вместо того, чтобы остановиться, "ЗИЛ" попытался уйти вправо. Машина мчалась на большой скорости, но дистанция до неё быстро сокращалась, и, когда оставалось уже метров триста, чтобы не проскочить, Иванов стал уменьшать скорость вертолёта с небольшим увеличением высоты.
- Разреши по нему, командир! - поправив прицел, закричал Мельничук, с трудом удерживая настигаемый грузовик на мушке. Иванов не успел ответить,- у заднего борта "ЗИЛа" из-за тента появился человек с автоматом. Повинуясь чувству самосохранения Иванов тут же дал максимальную мощность двигателям и энергично бросил вертолёт в левый боевой разворот. Перегрузка вдавила в кресло, а экипаж с замиранием сердца ожидал услышать знакомый звук ударов пуль в обшивку вертолёта. "Ми-8" - машина живучая, но бронированы в ней только часть пилотской кабины и двигательный отсек. Остальное - дюраль. Как правило, пули прошивают грузовую кабину насквозь, не причиняя большого вреда силовой установке и управлению. Но сегодня на борту размещались десантники.
То ли стрелок промахнулся, то ли не стал стрелять, но звука попаданий пуль никто не услышал.
Описав виток восходящей спирали, Иванов уже на высоте вывел боевую машину на линию открытия огня. Автомобиль мчался впереди, не снижая скорости. Человек с автоматом у заднего борта всё ещё стрелял по вертолёту. Но вести прицельный огонь ему мешало неровное движение машины.
- Бей по цели! - коротко и зло приказал Иванов борттехнику и стал снижать вертолёт.
Снова тупо застучал пулемёт, и симметричные фонтаны земли поднялись точно впереди по курсу мчавшегося автомобиля, бегущей пунктирной строкой приблизились и перескочили через него. Фигура человека скрылась за брезентом в кузове. Последовавшая сразу же за первой вторая очередь легла за грузовиком, догнала его и снова прошла по машине, отрывая от неё куски железа и дерева. Грузовик стал резко уходить вправо, накренился на левую сторону и перевернулся, подняв огромное облако пыли. Вертолёт буквально через пару секунд проскочил над ним на высоте пятидесяти метров, и экипаж не успел ничего рассмотреть.
Когда развернулись, Иванов, сбрасывая скорость, решил заходить на посадку и приказал Мельничуку держать перевёрнутый "ЗИЛ" в прицеле и открывать огонь, в случае чего, без команды. Иван, казалось, прирос к пулемёту, направив ствол на цель. Поднятая падением "ЗИЛа" пыль почти осела, и автомобиль хорошо просматривался: он лежал на левом боку, не горел, не дымился, людей возле него не было видно. Соблюдая осторожность, Иванов посадил вертолёт метрах в ста. Он ещё не успел коснуться колёсами земли, как десантники начали выпрыгивать и, растягиваясь в цепь, короткими перебежками пошли к лежащему грузовику. Вместе с экипажем Иванов наблюдал из кабины, как солдаты дошли до "ЗИЛа", стянули порванный тент, осмотрели всё. Потом, направив стволы автоматов к земле, они стали стрелять. Картина была довольно ясной, хотя, звука выстрелов в работающем вертолёте экипаж не слышал. Иванов увидел, как что-то тёмное выползло из кузова, проползло несколько метров и замерло. Один из спецназовцев подошёл и выстрелил в это тёмное пятно. Затем подошёл второй, и они вдвоём за ноги затащили тело обратно в кузов. После чего десантники подожгли машину и, не слишком торопясь, вернулись к вертолёту.
- "Духи" раненных везли, - не дожидаясь вопроса, пояснил Иванову старший группы, когда все уже сидели в вертолёте. - Большую половину вы "покрошили". Остальных мы хотели гранатами, да, ты близко сел - побоялись.
- Уходим? - спросил Иванов.
- Поехали! - Старший перевёл взгляд на пулемёт и, дружески хлопнув борттехника по спине, сказал только ему:
- А ты снайпер - из этой штуки водителю черепок снес. Молодец!
Весь полёт Ваня сиял как начищенный сапог. Иванов понимал его: первая в жизни боевая стрельба на поражение прошла, как в тире, на оценку "отлично". Иван заслуживал похвалы, и после полёта, как командир звена, Иванов объявил ему благодарность. Но если бы Мельничук видел своими глазами результаты этой стрельбы, то, пожалуй, не радовался бы совсем.
Вечером Иван решил "отметить" своё боевое крещение. Всегда скупой, Мельничук этот раз разорился на шесть бутылок водки и закуску. К ним в комнату пришли коллеги - лётчики с "восьмёрок" и "двадцатьчетвёрок" из соседних звеньев. Пили за здоровье, за удачу в бою. Третий тост - за ребят, уже сложивших головы - пили молча. Потом начались воспоминания. Капитан Ващенка рассказал сегодняшнюю историю, соседи поведали истории куда более "круче". За столом все сошлись во мнении, что чеченцев можно было бы уважать, как бойцов, если бы не их звериная жестокость. Не однажды пилотам приходилось видеть обезглавленные и обезображенные трупы русских солдат, слышать, как над попавшими в плен солдатами издеваются, насилуют, кастрируют даже перед смертью. Каждый из пилотов понимал, что, попади он в руки боевиков, просто умереть ему там не дадут. Чеченцы проклинали и боялись лётчиков, потому что наибольшие потери несли от авиации. Иванов для себя давно решил: что бы ни случилось, живым боевикам в руки не даваться. Кроме пистолета, ещё со времён Афгана, в полёт он всегда брал с собой две гранаты. Одну из них - для себя. Так делали многие лётчики. Ещё у большей части пилотов появились нательные крестики. Авиаторы, вообще, - народ суеверный, и у них много своих разнообразных примет, но выражение "под Богом ходим" напрямую относится к профессии лётчика как ни к какой другой. А среди прошедших через мясорубку войны, как правило, неверующих нет.
Вскоре двум экипажам - Иванова и Ильяса Мингазова - командир эскадрильи поставил задачу на подготовку к полёту глубоко, в горный район Чечни, не занятый нашими войсками. Цель операции держалась в секрете, и лётчики узнали о ней только в день вылета.
Пара Иванова, как уже ходившая однажды в этот район, придавалась отряду вертолётов "Ми-8" авиации МВД, усиленному шестью экипажами вертолётов огневой поддержки "Ми-24", для выполнения операции по эвакуации отряда спецназа "МВД", заброшенного в тыл юго-восточной группировки войск сепаратистов.
Задачу на вылет вместе с командирами эскадрилий и командиром полка ставил полковник внутренних войск.
Всего в смешанном отряде насчитывалось восемь транспортных "Ми-8" в сопровождении шести вертолётов-штурмовиков "Ми-24". Видимо, в районе цели ожидалось сильное противодействие, или же отряд спецназа выполнял очень важное задание, если за ним посылались такие силы.
Каждый экипаж хорошо знал свою задачу. Район цели лётчиками и штурманами был изучен досконально. Вёл отряд командир эскадрильи МВД. Пара Иванова с десантом на борту возглавляла группу, а вертолёты огневой поддержки тремя парами шли позади и выше основной группы, выполняя задачу прикрытия. Предстоящее задание вопросов не вызывало.
Иванов уже собирал планшет с картой, когда услышал обращённый к нему возглас командира эскадрильи:
- Александр, твоя пара с десантом - в прикрытие, как резерв. Без посадки. Понял?
- Без посадки? - переспросил Иванов несколько удивлённо, потому что это кардинально облегчало задачу: посадка группы в горах на незнакомую площадку сродни цирковому номеру.
- Посадка - только в случае крайней необходимости, если спецназ на земле будет связан боем, - подтвердил комэск.- Пусть садятся наши коллеги из МВД. Это их задание.
- Командир, может, для подстраховки одному нашему борту с десантом сесть? Я сяду, а Мингазов - в резерве.
- Делай, как я сказал! - отрезал командир эскадрильи.
Иванов помнил этот вылет. День для полёта в горы выбрали не очень удачным: шедший всю ночь дождь кончился, но облака, вопреки предсказаниям метеорологов, уходить за горизонт не желали и к моменту вылета висели над аэродромом восьмибальной рваной кучевкой. Но начальство не стало отменять вылет, тем более, что синоптик пообещал уменьшение облачности над районом эвакуации.
Группа взлетела в точно назначенное время. Пробив облачность, вертолёты заняли установленный боевой порядок и взяли курс за ведущим. По заданию, радист спецназа должен был в определённое время включить радиомаяк для вывода вертолётов на отряд.
По предварительным расчётам, выполненным штурманами на земле, лететь группе предстояло сорок пять минут, но приборы показывали путевую скорость больше расчётной. Это означало, что на пути к цели вертолётам помогал попутный ветер. Значит, на обратном пути тот же ветер мог стать их врагом.
... Что-то ускользало из общей череды событий. Но что? Иванов поминутно запомнил тот полёт. Ещё на земле, глядя на серые тяжёлые облака, он думал, что вылет, наверное, перенесут на завтра.
- Не полетите сегодня. Готовьтесь зачехляться! - как бы угадывая его мысли, прокомментировал погоду, подошедший на стоянку техник звена.
- Для рождённого ползать всегда погода нелётная! - хмуро пошутил правый лётчик Иванова. - А мы - полетим! Вот увидишь.
- Просите у Бога погоды, оптимисты, - мрачно посоветовал техник. И ушёл по своим делам.
Вот оно что! Иванов вспомнил: в то утро он надел нательный крестик. Обычно, этот крестик хранился в удостоверении личности офицера, под обложкой. Но сегодня удостоверения всем экипажам пришлось сдать. Многие лётчики носили такие крестики. Не верить в Бога лётчик не может. Пусть не всегда явно, но в душе каждый пилот знает, что Бог есть. И Иванов перед командировкой тоже сходил в церковь и купил обыкновенный крестик на шнурке, но освящённый батюшкой. Раньше как-то всё время стеснялся его надеть, но и без него уже чувствовал себя неуютно. Так крестик и лежал в кармане, в удостоверении. А в то утро словно что-то подтолкнуло Иванова надеть православный крест на шею.
Через час последовала команда на взлёт, принеся конец тягостному ожиданию, и отряд из четырнадцати вертолётов ушёл в сплошной облачный полог, накрывающий землю до видимой линии горизонта.
Стрелка высотомера перевалила за две с половиной тысячи метров, и эти самые облака, оказавшись теперь под винтами, уже не представлялись такими зловещими, какими виделись с земли. Наоборот, равномерно залитые солнцем, которому здесь ничто не мешало, и причёсанные ветром, они теперь походили на спокойную, слегка всхолмленную белоснежную равнину, вид которой завораживал сказочной красотой. Там, где у ветра не хватило сил доделать своё дело, виднелось, невольно притягивая взор, несколько наклоненных в одну строну огромных белых глыб, напоминающих снежных баб или восставшие из морской пучины сказочные острова. Земли не было видно, она осталась где-то далеко внизу, под многослойной толщей облаков.
Экипажи шли в режиме радиомолчания, выполняя приказ: до входа в район эвакуации всем ведомым экипажам работать только на приём. Правый лётчик в установленное время настроил радиокомпас на четко прослушиваемый сигнал маяка. Стрелка прибора, уловившего