Главная | Обратная связь

Интеллектуальный консерватизм

Из всего этого понятно, что рост объемов информационной работы и большая доступность профессий, требующих специаль­ного диплома, заставляет Дэниела Белла идентифицировать ре­шительный разрыв между индустриальным и постиндустриаль­ным обществами. Хотя бесспорно, что информационной занято­сти сейчас больше, чем когда-либо, и что количество используемой информации резко растет, утверждение Белла, будто постиндуст­риализм означает системный разрыв с предыдущими общества­ми, вызывает серьезные вопросы.

Одна проблема связана с тем, что Белл строит свою теорию нового общества на весьма шатких основаниях. Не существует ни­каких имманентных причин, по которым рост числа специалистов, пусть даже резкий, должен привести нас к выводу, что наступает новая эра. Например, представляется вполне разумным предполо­жение, что если, скажем, модель собственности в промышленно­сти остается прежней, а динамика развития экономики — посто­янной, то и система — отвлечемся от проблем занятости — тоже остается прежней. Никто ведь не предложил считать, что такая страна, как Швейцария, в значительной степени зависящая от банковского дела и финансов, представляет собой совершенно иное общество, чем Норвегия и Испания, где работники сосредоточе­ны в совершенно других сферах занятости. Все три — определенно капиталистические общества, какими бы внешними признаками они ни отличались бы друг от друга.

Разумеется, у Белла и его сторонников есть на это два ответа. Первый вращается вокруг проблемы: какая степень перемен необ­ходима, чтобы прийти к выводу о том, что произошел системный разрыв? Единственный честный ответ здесь: «это вопрос взглядов и разумных доказательств», и я попытаюсь обосновать свое мне­ние, что системного разрыва не произошло. Во-вторых, надо при­знать, что Белл, занимаясь анализом трех раздельных «сфер», мог бы ответить, что перемены по одной оси могут свидетельствовать о новом социальном порядке, даже если остальные, никак не свя­занные с ними измерения продолжают существовать в континуу­ме. Ipso facto его уверенность относительно существования иденти­фицируемого постиндустриального общества, свидетельством чего являются перемены в сфере занятости и развитии информацион­ных технологий, можно было бы и разделить. В следующем разделе я остановлюсь на этом и докажу, что его антихолизм несостояте­лен и что вполне можно продемонстрировать существование иден­тифицируемых континуумов системного характера.

Но прежде чем мы перейдем к этим более существенным аргу­ментам, хотелось бы рассмотреть еще одну причину, по которой сама идея новой постиндустриальной эры кажется подозритель­ной. Это относиться к доводам Белла, которые он приводит, объяс­няя переход от старого режима к новому. Спрашивая, почему про­исходят эти перемены, Белл обращается к аргументам, слишком хорошо известным в науках об обществе. И его интеллектуальный консерватизм дает нам основания для скептицизма относительно его заявлений о том, что возникает новое общество.

Позвольте пояснить это. Как мы видели, причина перемен, по Беллу, состоит в том, что рост производительности дает возмож­ность работникам переходить из сельскохозяйственного и промыш­ленного сектора в сектор услуг. Производительность растет благо­даря технологическим нововведениям, которые позволяют мень­шему числу занятых в сельском хозяйстве кормить нас и меньшему числу промышленных рабочих снабжать нас товарами. Белл пи­шет: «Технология... является основой роста производительности, а производительность становится трансформирующим фактором экономической жизни» (1973, с. 191). Иными словами, в основе ПИО лежит производительность, поскольку благодаря ей оплачи­ваются все работники сферы услуг.

Особенно примечательно, что в этом проглядываются на удив­ление знакомые формы социологических рассуждений, связанных с технологическим детерминизмом, который уже давно вызывает большое недоверие у исследователей. В нем содержатся две особен­но сомнительные скрытые посылки. Первая: технологии якобы являются определяющими агентами социальных перемен; вторая: технологии сами по себе отделены от мира социального, хотя и оказывают огромное влияние на него. Где же тут, спросят крити­ки, люди, капиталы, политика, классы, интересы (Webster and Robins, 1986, гл. 2)? Можно ли всерьез утверждать, что техноло­гии, будучи двигателями перемен, в то же время совершенно не­зависимы от социальных отношений? Что же тогда происходит с ценностями и силами, определяющими бюджеты на исследования и развитие? С приоритетами корпораций по инвестированию в об­новление производства? С предпочтениями правительств, который выбирают именно этот проект, а не тот?

Здесь большую важность представляет не детальный разбор воз­ражений против технологического детерминизма, а возможность в полной мере оценить интеллектуальный консерватизм Белла. Он опирается на старое положение о том, что технологии являются движущей силой перемен (эти высказывания можно найти у Анри

Сен-Симона и Опоста Конта, которые создавали свои труды на самых ранних стадиях индустриализации, в последние годы XVIII в.) и они уже давно подвергаются серьезной критике во всех учебни­ках по социологии. Такая приверженность исторически отыгран­ным социологическим построениям заставляет задаться вопросом: как же он сумел определить новизну постиндустриализма?

Другой источник его взглядов только подкрепляет это сомне­ние. Дело в том, что Белл многое заимствует у Макса Вебера, ве­ликого основателя классической социологии, который в конце XIX — начале XX в. писал о происходивших в то время индустри­альных переменах; в частности, Белл полагает, что величайший вклад Вебера состоит в том, что в своих размышлениях основной акцент он сделал на рационализации. Белл утверждает: мысль Ве­бера, что «основой западного общества была рационализация» (Bell, 1973, с. 67), означает возрастание роли принципа «больше за мень­шее», или «распространение через право морали, основанной на эффективности и учете, «экономизируюшего» подхода (максими­зация, оптимизация, сокращение расходов, которая прилагалась не только к материальным ресурсам, но и ко всем сторонам жиз­ни» (с. 67). Иначе говоря, рост производительности, происходя­щий действительно благодаря применению новых технологий, ле­жит в основе этой рационализации. Для профессора Белла «осе­вым принципом социальной структуры является экономизация — через распределение ресурсов в соответствии с принципами наи­меньших затрат, взаимозаменяемости, оптимизации, максимиза­ции и т.д.» (с. 12; курсив автора).

И снова мы видим, что Белл предлагает нам удивительно зна­комую — и резко оспариваемую — трактовку перемены (cf. Janowitz, 1974). Именно она лежит в основе его положения, что производи­тельность возрастает в связи с технологическими новациями. Белл отказывается от обвинения в технологическом детерминизме. Он утверждает, что причина перемен — гораздо глубже и фундамен­тальнее, и это — рационализация, скрытая динамика принципа «больше за меньшее». Кришан Кумар, выдающийся критик Белла, уместно замечает:

«Казалось бы, можно быть интеллектуально консервативным и при этом удовлетворительно объяснять радикальные социальные перемены, которые ведут к возникновению общества нового типа. По-моему, это возможно, но не в случае Дэниела Белла. Посколь­ку своими заимствованиями из Вебера и устаревших идей техно­логического детерминизма он настораживает читателя, повторяя аргументы, которые сами по себе подчеркивают не разрыв с про­шлым, а скорее преемственность.

Зависимость Белла от тем, которые разрабатывали ученые XIX в., чьей задачей было установить возникновение индустриа­лизма и направление его развития, снижает значение его заявле­ния о новизне ПИО. Кроме того, по меньшей мере странно заим­ствовать аргументы у классиков социологии, которые стремились понять развитие индустриализма, только для того, чтобы проде­монстрировать, что теперь они доказывают возникновение ново­го, постиндустриального общества. И снова Кришан Кумар впол­не доказательно пишет:

...теоретики постиндустриального общества, кажется, не отдают себе отчета, насколько важно понять, кто твой учитель в интеллек­туальном смысле этого слова. Они явно не понимают, что, будучи так тесно и глубоко связанными с классическим анализом индуст­риализма, они вряд ли могут достоверно описать переход к ново­му обществу. В чем состоит новизна, если в обществе по-прежне­му доминируют те же основные, определяющие процессы класси­ческого индустриализма?

(Kumar, 1978, с. 237)

очти каждую характеристику Белла постиндустриального об­щества можно рассматривать как продолжение и переработ­ку мысли Вебера о бесконечном процессе «рационализациив за­падных индустриальных обществах.

(Kumar, 1978, с. 235)

мест и трудовых навыков» (с. 75), Белл тем самым утверждает, что все общества следуют одному и тому же графику развития, кото­рый не может не привести их к ПИО.

С этим связана другая проблема. Белл видит зависимость про­изводительности от социальных структур («экономизирующий» способ жизни в индустриальных обществах) в необходимости под­держания производительности на том уровне, который будет спо­собствовать постоянному развитию сектора услуг; а он, в свою очередь, порождает «социологизированное», или коммунитарное, сознание. Поскольку Белл утверждает, что это сознание является определяющей чертой ПИО и порождает скептическое отноше­ние к чисто экономической отдаче, одновременно нуждаясь в раз­витии экономики для установления ПИО, он ставит нас перед головоломкой: живем ли мы по-прежнему — пусть и с большим числом работников в сфере услуг — в индустриальном обществе, основой которого остается принцип «больше за меньшее», или же действительно уже преодолели этот порог? Ответить можно только таким образом: вряд ли мы можем говорить о постиндуст­риальном обществе, если существование и развитие автоматизи­рованной и производительной системы является необходимым условием всех постиндустриальных перемен, которые Белл опи­сывает.