Главная | Обратная связь

Постиндустриальное общество услуг?

Я с подозрением отношусь к теории постиндустриализма, яв­ляющейся производной той социологии, которая разрабатывалась для понимания основных характеристик индустриализма. Я также высказал скептицизм по поводу ПИО, полагая, что нет никаких оснований считать, будто бы большая занятость в секторе профес­сиональных услуг — а вся информационная деятельность припи­сывается к этому сектору — должна означать наступление ради­кально иного общественного устройства. Но мне представляется, что есть еще более веские причины для опровержения описания постиндустриального общества, данного Беллом.

Это может быть понято при более пристальном анализе того, что Белл считает основным признаком возникновения ПИО — роста сектора услуг. В дальнейшем я продемонстрирую преемствен­ность роста этого сектора в противовес постулату Белла о разрыве с прошлым. Я сделаю это, воспользовавшись критикой Гершуни и Майлза — самых авторитетных критиков Белла, и мы снова пой­мем, что теория постиндустриального общества не состоятельна.

Резюмируем: профессор Белл приводит неоспоримый аргу­мент — сектор услуг в экономике растет, в то время как промыш­ленный и сельскохозяйственный секторы сокращаются, и это он считает главным свидетельством наступления постиндустриализ­ма. Отсюда, казалось бы, логически вытекает: сектор профессио­нальных услуг растет, и, если он обеспечивается достаточным ко­личеством богатства, произведенного благодаря возрастанию про­изводительности и эффективности в сельском хозяйстве и промышленности, то в конце концов все будут трудиться в сфере услуг. А если благосостояние растет благодаря двум первым секто­рам, значит, экспансии сферы услуг нет предела, поскольку люди только и мечтают о том, куда потратить деньги (что стимулируется увеличением занятости в этой сфере), при том что рабочие места, созданные в сфере услуг, которая ориентирована на человека не подвержены процессу автоматизации. Это заключение Белла осно­вывается на историческом анализе: он приводит данные, говоря­щие о том, что в 1947 г. чуть больше половины рабочей силы США было занято в сфере производства, а 49% — в сфере услуг, к 1980 г. это соотношение должно было измениться: 32 и 68% соответ­ственно (Bell, 1973, с. 132). Ход событий подтвердил это предвиде­ние, действительно, все данные говорят о том, что занятость в сфере услуг значительно выросла в процентном отношении к об­щей занятости, и составляет более 70% от общего числа работни­ков. Значит, вроде бы можно поздравить профессора Белла с тем, что он предвидел возникновение нового общества, постиндустри­ализма, выросшего на основе своих предшественников.

Необходимо, чтобы мы поняли систему доказательств, кото­рая здесь применяется. Белл разделяет занятость на три отдельных сектора — первичный, вторичный, третичный (в самом общем смысле: сельское хозяйство, промышленность, услуги), — но он же и связывает их самым тесным образом. Он доказывает, что сек­тор услуг зависит от производительности в двух первых секторах: сектор услуг потребляет ресурсы, произведенные в первичном и вторичном секторах. Проще говоря, он допускает, что секторы, производящие богатство, должны субсидировать сектор, потреб­ляющий эти богатства. Разумеется, весьма знакомая посылка; на­пример, школы и больницы должны тратить столько, сколько «мы себе можем позволить», пользуясь богатствами, произведенными в промышленности.

Главное, что следует усвоить: Белл не просто берет классифи­кацию по секторам занятости как показатель возникновения пост­индустриального общества. Он еще оперирует этиологией, теори- ей причинности, на которой основываются статистические кате­гории. Часто не формулируется, но подспудно присутствует допу­щение, что возрастающая производительность в первичном и вто­ричном секторах является «мотором процесса перехода» (Browning and Singelman, 1978, с. 485) обществ в постиндустриальную эру, где доминировать будет сектор услуг. К несчастью для Белла, эта посылка неверна.

Первая и, по-моему, наименьшая проблема состоит в том, что деление на стадии развития — от доиндустриального к индустри­альному, а потом и постиндустриальному обществу, по мере того как возрастающее богатство дает возможность большинству заня­тых работать в мануфактурной промышленности, а потом в секто­ре услуг — исторически неоправданно. Преобладание третичного сектора уже в странах третьего мира, которое сейчас считается свидетельством неблагополучия в экономике, доказывает, что для развития сферы услуг нет необходимости в индустриальной базе, кроме того — а это еще более работает против Белла, — мало что свидетельствует в пользу представления о том, что развитые об­щества переходят от ситуации наибольшей занятости в промыш­ленности к ситуации наибольшей занятости в секторе услуг. Самая разительная перемена произошла в связи с переходом рабочей силы в сферу услуг не из промышленности, а из сельского хозяйства. Даже в Великобритании, исторически самой индустриальной стра­не, доля занятости в промышленности оставалась довольно ста­бильной — около 45—50% с 1840 по 1980 г., а коллапс промыш­ленности произошел из-за рецессии и правительственной поли­тики в 1980-х годах, а также феминизации рабочей силы, что резко уменьшило число занятых в промышленности до одной трети.

Все сказанное должно доказать, что разговоры об эволюцион­ных сдвигах от одного сектора к другому по меньшей мере сомни­тельны. Кроме Англии, нигде и никогда большинство населения не работало в промышленности, и даже относительно Англии труд­но утверждать, что сферы занятости менялись последовательно. Разумеется, теория постиндустриального общества могла признать более общую практику перехода рабочей силы из сельского хо­зяйства в сферу услуг, объяснив это «скачком». То есть скорость автоматизации столь велика, что общество может «перепрыгнуть» от доиндустриальной стадии к постинудстриальной на протяже­нии жизни одного поколения, или же возрастание производи­тельности в сельском хозяйстве и промышленности не связано между собой. Если так, то, даже сохраняя сомнения по поводу формулировки Белла «от товаров к услугам», можно все же разделять его ключевую мысль о том, что развитие сферы услуг про­исходит в связи с быстрым ростом производительности в первых двух секторах.

Второе возражение намного серьезнее. Выделенные в особый сектор услуги — это умозрительная категория статистиков, кото­рые занимаются выяснением занятости по экономическим секто­рам и которым нужно вычленить все, что не является первичным и вторичным секторами, и описать «корзину самых различных за­нятий, от недвижимости до массажных и компьютерных салонов, от транспорта и администрирования до индустрии развлечений!» (Gones, 1980, с. 147). Подчеркивание обособленного характера ин­дустрии услуг является лишь условностью классификации, отде­ляющей третичный сектор от двух остальных, и это вводит в заб­луждение. Этот социальный конструкт— выделение категории ус­луг как отдельной, хотя и зависящей от сельского хозяйства и промышленности сферы, — позволяет Беллу, при всей поверхно­стности его якобы сильных аргументов, утверждать, будто бы сфера услуг будет расти, опираясь на растущую производительность в первичном и вторичном секторах. Однако лишь на чисто теорети­ческом уровне можно рассматривать сектор услуг как отдельную, хотя и зависящую от двух других сферу.

Это становится очевидным, когда вслед за Гершуни и Майл­зом мы попробуем разобраться в реальном значении сектора ус­луг. Во всех трудах Белла сектор услуг противопоставляется про­мышленному, нам говорят, что ПИО возникает при повороте от «товаров к услугам», но нам не поясняют, что же такое услуги. Однако это становится понятным, если провести сравнение с природой то­вара: товары материальны, их существование имеет продолжи­тельность во времени, они производятся людьми с применением машин, они продаются или же распределяются каким-то иным спо­собом, а далее люди используют их по собственному усмотре­нию. Услуги, напротив, нематериальны, не имеют долговременно­го существования, производятся людьми для людей.

(Gershuny, 1978, с. 56)

Теория Белла, которая характеризует ПИО как стадию разви­тия, кардинально отличающуюся от предыдущих, предполагает что работа в сфере услуг является чем-то противоположным произ­водству товаров, поскольку именно предоставление услуг (воспри­нимаемое как «взаимодействие людей», информационное и нематериальное) и отличает ПИО от индустриального общества, в котором большинство работников занято производством вещей. Тезис Белла состоит в том, что общество выходит из стадии инду­стриализма, когда оно имеет достаточно богатства, чтобы тратить его на нематериальные услуги, что, в свою очередь, порождает соответствующую сферу занятости, в которой оказывается боль­шинство работников и которая не производит товары, а скорее потребляет ресурсы, созданные вне этой сферы.

Эта модель общества и социальных перемен неизбежно оказы­вается под сомнением при более пристальном рассмотрении су­щества работы в сфере услуг (т.е. при понимании услуг в терминах занятости, а не категоризации по секторам) и реальном соотно­шении третичного и других секторов.

При более тщательном изучении вопроса становится очевид­ным, что занятость в сфере услуг, определяемой как отрасль, про­дукт которой нематериален и эфемерен (Gershuny and Miles, 1983, с. 47), не ограничивается третичным сектором. Бухгалтера, работа­ющего в банке, можно причислить к сектору услуг, бухгалтера, работающего на электронном заводе, — к индустриальному секто­ру, хотя работа, которую они выполняют, практически ничем не различается. Так и плотник, работающий в колледже или на стро­ительстве, может быть отнесен к разным категориям. Отсюда сле­дует, что такая категоризация не дает четкого представления о типе выполняемой работы и что множество производителей това­ров отнесены к сектору услуг, тогда как многие из тех, кто товар не производит, отнесены к первичному и третичному секторам. По расчетам Гершуни и Майлза, более половины роста занятости в сфере услуг является результатом «внутрисекторного роста тре- тичности, а не междусекторных сдвигов» (1983, с. 125).

Предположим, если владелец завода увеличивает число «бело- воротничковых» служащих, скажем, в отделе маркетинга, обуче­ния, подбора персонала, то делается это для того, чтобы компа­ния работала более эффективно, совершенствуя маркетинг, обу­чая рабочих более производительным технологиям, тщательнее подбирая персонал. Все это свидетельствует о большем разделении труда внутри сектора, которое требует все больше профессий, свя­занных со сферой услуг. Гораздо важнее, однако, то, что подобные примеры могут заставить нас отказаться от утверждения Белла, что сектор услуг якобы паразитирует на промышленном секторе. Если мы попробуем определить подобные профессии по всем сек­торам (менеджеры, клерки, юристы и т.п.), то не сумеем разли­чить, в каком секторе эти профессии производительны, а в каком они потребляют ресурсы, произведенные в другом. Не лучше ли просто усомниться в таком разделении на секторы, которое пред­полагает, что один сектор полностью производителен, тогда как другой связан только с потреблением?

Изложенное ставит под вопрос полезность рассмотрения об­щества на уровне раздельных секторов, однако самое серьезное возражение возникает в отношении сектора услуг как такового. Тогда видно, что значительная его часть вовлечена не в потребление ре­сурсов, произведенных в промышленности, а, напротив, способ­ствует ее развитию. Гершуни, настаивая на том, что «рост числа занятых в сфере услуг... во многом является отражением процесса разделения труда» (Gershuny, 1978, с. 92), приводит нас к понима­нию «системной связи между вторичным и третичным секторами» (Kumar, 1978, с. 204) и соответственно к абсурдности резкого раз­деления на сферы, как это делает Белл.

Браунинг и Зингельманн, например, относят к «производи­тельным услугам» банковское дело и страхование, которые во мно­гом «отражают рост разделения труда» (Browning and Singelmann, 1978, с. 30). Только надев теоретические шоры, можно рассматри­вать сектор услуг как полностью отделенный от производительной деятельности. Следующее замечание Гершуни сводит на нет все теоретические построения, которые рассматривают услуги как не­что возникающее из производительности «сектора, выпускающе­го товары»:

...в связи с третичным сектором важно отметить, что, хотя он прямо и не производит материальных товаров, значительная часть его непосредственно связана с процессом производства в чуть бо­лее широком смысле слова. Например, распределительная, дист­рибутивная индустрия сама по себе не производит материальных предметов, и все же она неотделима от производства этих пред­метов — если товары не будут продаваться, они не будут произво­диться. Также финансы и страхование способствуют развитию про­изводства и приобретению товаров... и, хотя в 1971 г. около поло­вины работающего населения было занято в третичном секторе, лишь менее четверти — 23,1 % — оказывали услуги непосредственно потребителю.

(Gershuny, 1977, с. 109-110)

Даже образование, которое вроде бы, по Беллу, является клас­сической услугой, так как не производит, но потребляет ресурсы, обязано своим быстрым ростом потребности общества в система­тизации и обучении рабочей силы, в привлечении работников в исследовательские области, чтобы обеспечить рост производитель­ности и эффективности менеджмента, а также в необходимом числе инженеров и гуманитариев для работы в корпорациях.

Короче говоря, разделение общества на сектор, производящий богатства, и сектор, их потребляющий, или же, в рамках терми­нологии постиндустриализма Белла, на товаропроизводительный сектор и сектор услуг, есть не что иное, как «героическое сверхуп­рощение» (Perkin, 1989, с. 502). Оно питает предрассудки обще­ственного мнения, но историк Гарольд Перкин по поводу сходно­го противопоставления язвительно замечает:

ногие представители корпораций полагают, что частный сек­тор производит богатства, которые общественный сектор по­глощает, но это явное заблуждение. С такой же уверенностью можно заявить, что общественный сектор производит и поддер­живает — посредством образования и здравоохранения — все те навыки и умения, на которых держится частный сектор. Подобные заявления в сложном взаимозависимом обществе звучат наивно и беспомощно, как «сам дурак» на детской площадке.

(Perkin, 1989, с. 502)