Главная | Обратная связь

Проблемы постфордизма

Фордистские (и постфордистские) теоретические построения вызвали интерес в интеллектуальных кругах. У некоторых этот ин­терес поначалу был связан с желанием понять, почему британским левым было отказано в электоральной поддержке: избирате­ли упорно (в 1979, 1983, 1987 и 1992 гг.) не желали откликаться на коллективистские призывы и испытывали явную антипатию к устаревшему имиджу лейбористской партии. У такого провала дол­жны были быть причины: в конце концов в послевоенный период до 1970-х годов население не раз оказывало лейбористам поддерж­ку, так что же потом изменилось? Говоря в общих чертах, возник­ло понимание, что происходят стремительные перемены — ог­ромный избыток рабочей силы в традиционной промышленно­сти, возникновение новых профессий, мощный натиск новых технологий, резкие колебания валютного курса и т.д., — в связи с чем многие исследователи были убеждены, что рождается что-то кардинально новое. И потому неудивительно, что было написано множество различных книг и статей, в которых провозглашалось наступление «новых времен» (1998).

К сожалению, именно акцент на кардинально «новых време­нах», подразумеваемый концепцией постфордизма, представляет­ся наиболее проблематичным. С уверенностью предполагается, что общество претерпело глубинную, системную трансформацию. И действительно, к какому же иному выводу можно прийти, если представляемые постфордизмом характеристики так разительно от­личаются от того, что было прежде? Практически все измерения — от способа производства, классовых структур, способа потребле­ния, трудовых отношений и вплоть до нового понимания лично­сти — постфордизм трактует так, что это означает полный разрыв с фордистской эрой (ср. Hall and Jaques, 1989).

Такой подход позволяет заметить иронию сходства постфор­дизма и консервативной теории постиндустриального общества Дэниела Белла, которую мы рассматривали в главе 3; теория пост­индустриализма при описании грядущего века также делает упор на резком отличии настоящего от недавнего прошлого, хотя эти две концепции исходят из совершенно разных интеллектуальных традиций. И Кришан Кумар (Kumar, 1992) действительно рассмат­ривает постфордизм как «версию теории постиндустриального об­щества» (с. 47), отмечая на удивление схожие темы и тенденции.

Здесь будет небесполезно вспомнить, что, поскольку частная собственность, рыночные критерии и корпоративные приоритеты играют главную роль, и это признается по крайней мере версией теории постфордизма в исполнении школы регулирования, мы пока что имеем хорошо знакомую нам форму капитализма. Более подходящим был бы термин неофордизм, так как в нем подчер­кивается приоритет преемственности перед переменами. В таком случае получается, что неофордизм — это решительная попытка перестроить и укрепить капитализм, совсем не означающая его вытеснения.

Большая часть возражений, по крайней мере, против самых сильных версий этой теории, сосредоточивается на стремлении акцентировать перемены, упуская из виду преемственность. Сто­ронников теории это часто заставляет приходить к бинарной оп­позиции (фордизм или постфордизм), что означает упрощенчес­кий подход к истории и недооценку непрерывного существования капиталистических отношений. Здесь не место говорить подробнее об этих возражениях, поэтому я коротко остановлюсь на основных критических суждениях.

♦ Описание фордизма предполагает, что между 1945 и 1970 гг. было достигнуто полное равновесие, а это далеко не так. Например, в Великобритании между 1950 г. и серединой 1970-х число рабочих мест на фермах сократилось на треть (Pollard, 1983, с. 275; Newby, 1977, с. 81), что сильно повли­яло на сельское хозяйство, однако не породило никаких теорий о глубоких социальных переменах.

Когда сталкиваешься с утверждением постфордистов, что классовая политика ушла в прошлое, так как рабочий класс (имеются в виду работники физического труда) ис­чезает, то стоит вспомнить: промышленный рабочий класс всегда и везде составлял меньшинство за единственным исключением — в Великобритании (но и здесь он был в большинстве в течение короткого периода), а большая часть физической работы в новой истории приходилась на долю сельскохозяйственных рабочих. В Великобритании середи­ны XIX в., например, 25% всех занятых составляли сель­скохозяйственные рабочие, что превосходило число всех за­нятых в горной промышленности, транспорте, строитель­стве и машиностроении (Hobsbawm, 1968, с. 283, 279). Постоянный упадок сельского хозяйства (сейчас на него приходится всего 3% общего числа занятых) подчеркивает лишь тот факт, что состав рабочего класса (т.е. работников физического труда) неоднократно менялся (Miliband, 1985) и на смену исчезающим профессиям приходили новые.

А если так, то мы можем скептически отнестись к тем исследователям, которые приходят к выводу об окончатель­ном исчезновении рабочего класса, поскольку наблюдает­ся неуклонный рост «беловоротничкового» труда. Это во многом зависит от дефиниций и критериев этих дефини­ций. Быстро растущая армия работников нефизического труда, конечно, обладает особыми характеристиками, но было бы преждевременно делать вывод, что они сильнее от­личаются от современного рабочего, чем в начале века про­мышленный рабочий отличался от сельскохозяйственного. Бо­лее того, обратив внимание на другие подобные различия внутри профессий физического труда, мы можем возразить, что периода гомогенности рабочего класса, как предлагается фордистской типологией, никогда не было. И, наконец, если говорить об избирательных предпочтениях, следовало бы вспомнить, что в 1950-х годах в Великобритании консервато­ры пользовались постоянной поддержкой.

В общем, нельзя забывать, что приравнивание работни­ков физического труда к рабочему классу, обладающему яко­бы единым мировоззрением, — всего лишь теоретическая кон­струкция интеллектуалов. И она может навязать выводы, ко­торые не имеют ничего общего с действительностью, заставить нас предположить, что непреодолимая пропасть отделяет труд рабочего класса от труда «белых воротничков» (и, значит, среднего класса?). Наконец, рассматривая эти проблемы, нам следует помнить, что физический труд вовсе не исчез в «пост- фордистскую» эру — в Великобритании сейчас им заняты чуть меньше половины работников.

Постфордизм много внимания уделяет сокращению заня­тых на фабриках и заводах и сдвигу в сторону услуг, связан­ных с финансами и досугом. Это бесспорная эмпирическая истина, но, как мы уже говорили в главе 3, трудно дока­зать, что это означает действительно глубокое изменение. Напротив, рост сектора услуг следует объяснять разделени­ем труда, которое вводится для увеличения эффективности капиталистического предпринимательства.

Особая роль, которую постфордизм отводит потреблению, к чему я еще вернусь в следующей главе, вызывает много возражений. Вот главные из них:

— Отмечают, что потребление имеет долгую историю, а потому постфордистское утверждение о его новизне по­рождает сомнения. Потребление стало играть важную роль по крайней мере с конца XVIII в., когда промышлен­ность начала выпускать доступные потребительские това­ры в больших масштабах (McKendrick et al., 1982). И в долгосрочной перспективе процесс развития в послед­нее время может свидетельствовать об ускорении тен­денции и вряд ли — о том, что произошел сейсмичес­кий сдвиг «от производства к потреблению».

— Довод о том, что потребление характеризуется возрос­шей индивидуализацией людей (акцент на различия) и способностью производителей обеспечивать соответству­ющий кастомизированный продукт, является спорным, особенно потому, что с его помощью утверждается от­личие постфордизма от фордистской эры массового по­требления и массового производства.

Против этого выдвигается много возражений, и основ­ное среди них — массовое производство и массовое потреб­ление не снижают темпов. Если в 1960-е годы это были те­левизоры и автомобили, то автомобили остаются в этом ряду и сейчас, к ним лишь добавились видеомагнитофоны, плееры и компакт-диски, персональные компьютеры и по­судомоечные машины, кухни со встроенным оборудовани­ем, сборная мебель и прочее из этого последнего поколе­ния массово производимых потребительских товаров (кото­рое хотя бы отчасти стимулируется рыночной ситуацией в других областях). Конечно, сегодня стало доступно больше потребительских товаров, но все это вписывается в рамки традиционного массового производства для массового по­требителя. Это полностью стандартизованные товары (зача­стую конструируемые на основе модулей), что предполага­ет значительное единообразие потребителя.

Кроме того, утверждение постфордистов о несовме­стимости массового и индивидуального потребления (тут обязательно вспоминают о мрачных и тусклых 1950-х) со­мнительно, хотя бы потому, что сейчас — как и поколение назад — вполне возможно так использовать массово произ­веденный товар, чтобы он подчеркивал вашу индивидуаль­ность. Например, из сшитой на конвейере одежды можно подобрать такие сочетания, которые будут сугубо индивиду­альными. В действительности потребительские товары на ос­нове модулей, сознательная стратегия корпоративных постав­щиков — это попытка удовлетворить потребность покупателя в выборе в рамках массового производства.

♦ Отметив, что массовое производство остается преобладаю­щим, перейдем к рассмотрению того, какова организация корпоративного сектора. Одна из главных тем постфордист- ской теории — гибкость, которая в наше время предостав­ляет маленьким, быстро разворачивающимся инновацион­ным организациям возможность выйти на рынок и взять верх над более крупными конкурентами благодаря большей ориентированности на нужды потребителя.

Против этого следует возразить, что история последних 50 лет демонстрировала постоянную экспансию корпора­ций и увеличение их размеров. Одной из основных характе­ристик глобализации стало постоянное преобладание кор­пораций, которые — в какой бы сфере они ни действова­ли - всегда имеют львиную долю рынка. Любое изучение ведущих секторов любого экономически значимого рынка — будь та компьютеры, автомобили, телекоммуникации, бы­товая техника, радиоаппаратура, фрукты и все что угод­но - подтвердит сказанное. Действительно, производит впе­чатление, что очень много корпоративных лидеров первых десятилетий XX в. продолжают удерживать передовые пози­ции в современной глобализованной экономике, напри­мер, Ford, General Electric, Shell Oil, Siemens, Proctor and Gamble, Daimler-Benz, Coca-Cola, Kellogg, IBM, ICI, Kodak, Philips, General Motors и Fiat. Это ярко демонстрирует фун­даментальную преемственность (мы не принимаем в расчет редкие смены названий и слияния) в послевоенной (и даже довоенной) истории, что может убедить каждого не торо­питься с провозглашением какой-либо «постэры».

Кроме того, весьма мало оснований предполагать, что эти индустриальные гиганты собственными силами не мо­гут удовлетворить разнообразный спрос или даже создать его. Новые технологии вместе с более подвижным марке­тингом означают, что ТНК «полностью готовы к разнооб­разию массовой продукции» (Curry, 1993, с. 110). Одна из ложных предпосылок постфордистских теорий — предпо­ложение, что корпорации почему-то-не способны быстро реагировать на локальные и особые потребности. Но не су­ществует никакой логической несовместимости между гло­бальным масштабом и способностью отвечать на локаль­ные потребности (Harrison, 1994). Действительно, умные маркетологи, вооруженные соответствующими информаци­онными базами и сетями, вполне готовы к целевому удов­летворению потребителей, разбросанных по всему земному шару. Таким образом, глобализм и удовлетворение локаль­ною спроса могут гармонично существовать в «гибких транс­национальных корпорациях», как определил их Кевин Ро­бине (Robins, 1991b, с. 27). Кроме того, ТНК обладают мощ­ной формой гибкости, которая меньшим компаниям не под силу, а именно ресурсами, что дает им возможность поку­пать небольшие и предприимчивые компании, которые зарекомендовали себя, например, продвижением нового про­дукта или открытием новой ниши.

Постфордизм критикуют с разных сторон, но суть критики — в отрицании того, что фордизму как достаточно точному описа­нию капиталистического предпринимательства брошен серьезный вызов. Возрастающая угроза европейским и американским корпо­рациям со стороны Японии и Юго-Восточной Азии, где массовое производство разрастается, вызывает еще больше вопросов к тем исследователям, по мнению которых, оно уже нежизнеспособно. Кроме того, хотя и можно найти примеры вертикальной дез­интеграции, относительно доминирующих ТНК это, по меньшей мере не совсем верно, поскольку они предпочитают сохранять и вертикальную, и горизонтальную интеграцию, так как это усили­вает корпоративный контроль.