Главная | Обратная связь

Гибкая специализация

Подобная критика постфордистских концепций имеет основа­ния, но она всегда может быть отвергнута, во всяком случае пос­ледователями школы регулирования, тем доводом, что рассмат­ривается не вся система в целом, а скорее, мутация капиталисти­ческого режима накопления. Можно возражать против неточности и неопределенности их анализа — какова конкретно преемствен­ность? как велики перемены? каково соотношение между преем­ственностью и переменами? — но, поскольку большинство этих теоретиков исходят в своих взглядах из широкой марксистской перспективы и интерес для них представляет динамика капита­лизма, у них всегда остается последнее оборонительное оружие: в ответ на аргумент, что капиталистические отношения продол­жают свое существование, эти авторы могут возразить, что они только выявили иной способ капиталистического предпринима­тельства.

Однако существует другая влиятельная школа, для которой отправной точкой служит более сфокусированная позиция и кото­рая представляет другой вариант постфордизма, где предусматри­вается еще более решительный разрыв с прошлым. Труды Майкла Пайора и Чарльза Сейбла (Piore and Sabel, 1984), в центр которых поставлена работа (выражаясь более академически, трудовые про­цессы), предполагают, что распространение гибкой специализа­ции и гибкого производства повлечет за собой существенные пре­имущества для различных образов жизни. Поскольку эти теоретичес­кие построения особо подчеркивают роль информации (знания) в постфордистских трудовых процессах, они заслуживают рассмот­рения отдельно от более общей теории школы регулирования.

Посылка такова: во времена фордизма, когда доминировало массовое производство, его большие объемы стандартизованной продукции требовали специализации оборудования и как следствие специализации труда, что неизбежно приводило к низкому уров­ню трудовых навыков. Если представить конвейер на большом за­воде, то сразу понимаешь, о чем идет речь. Тогда нормой была тейлоровская система (жесткий хронометраж движений, иерархи­ческий надсмотр, сведение операций до рутинных движений, рас­писанных менеджерами), а необходимым условием — малоквали­фицированный или неквалицированный труд.

По причинам, о которых я скажу далее, Пайор и Сейбл счита­ют, что «мы переживаем второй индустриальный раздел», сравни­мый с тем, что происходил в конце XIX в. и привел к массовому производству. Второй разрыв возвещает «гибкую специализацию», радикальный разрыв с монотонным и неквалифицированным тру­дом эпохи фордизма, в результате которого повысится квалифи­кация наемных работников и возрастет разнообразие производи­мых товаров. Подобная гибкость задает тон новому веку, она уже существует в итальянской области Эмилия-Романья* (Sabel, 1982) и призвана покончить с отупляющим трудом и вернуть нас к ре­месленному способу производства — Пайор и Сейбл мечтают даже о возрождении «демократии йоменов» — в маленьких кооператив­ных предприятиях, которые способны быстро отвечать на измен­чивые потребности рынка.

Чтобы объяснить возникновение гибкой специализации, при­водятся три основные причины. Во-первых, предполагается, что неспокойная обстановка в сфере труда в 1960-х и начале 1970-х го­дов побудила корпорации децентрализовать свою деятельность посредством, скажем, увеличения числа субконтрактов и ухода с отечественных производственных мощностей. Это дало толчок рас­пространению небольших, технически оснащенных фирм, очень часто учреждаемых теми, кто был уволен с реорганизумых произ­водств, но имел желание работать, квалификацию и способности к адаптации. Во-вторых, перемены в рыночном спросе стали оче­видными, определилась дифференциация вкусов потребителей. Это создало возможности для производства небольших объемов продук­ции и высококачественных рыночных ниш, к чему гибкая специа­

[1] Имеется в виду «кластер», т.е. группа мелких и средних фирм, которые объединились, чтобы легче было противостоять изменяющимся запросам рын­ка. — Прим. перев.

лизация была хорошо адаптирована. В-третьих, новые технологии позволили маленьким фирмам производить конкурентоспособную продукцию, поскольку преимущества масштабного производства уменьшились, когда высокопрофессиональные фирмы стали бо­лее подвижными благодаря гибкости современных компьютерных технологий. Более того, новые технологии, чрезвычайно гибкие благодаря соответствующему программированию, одновременно и увеличивают конкурентоспособность малых фирм, и повышают квалификацию, потому что они «возрождают контроль человека за производственным процессом» (Piore and Sabel, 1984, с. 261).

Это упрошенный вариант теории гибкой специализации, ко­торый имеет мало общего с японской системой кап-Ьап («точно в срок»), Я остановлюсь на двух основных соображениях относитель­но гибкой специализации.

Во-первых, озабоченность вызывает удивительное разнообра­зие точек зрения, которые сходятся на этой концепции. Некогда многими разделяемая уверенность Гарри Брейвермана (Braverman, 1974) в том, что прогресс капитализма требует все более неквали­фицированного труда (ср. Репп, 1990), сменилась убежденностью интеллектуальных кругов в том, что гибкая специализация, кото­рая станет знаком наступающего века, может поднять квалифика­цию наемных работников. В Великобритании в число этих интел­лектуалов входят многие — от Джона Аткинсона (Atkinson, 1984), чьи ранние исследования «гибких фирм» устраивали политических и бизнес-лидеров, требующих гибкой рабочей силы для противо­стояния конкурентным вызовам и рецессии (Atkinson and Meager, 1986), до Пола Хирста и Джонатана Цейтлина (Hirst and Zeitlin, 1991), которые, опираясь на марксистскую традицию, утвержда­ли, что гибкая специализация может быть сформирована всюду, где существуют благоприятные условия для «сотрудничества и ко­ординации», которые обеспечивают необходимый «несократимый минимум доверия» между рабочей силой и нанимателями (с. 447). За Атлантическим океаном также существует большое число сто­ронников этой идеи, от радикалов, как Фред Блок (Block, 1990), который*%читает, что «постиндустриальные возможности» подни­мут «уровень квалификации» (с. 103), до профессора Гарвардской школы бизнеса Ш. Зубофф (ZubofF, 1988), которая усматривает в развитии последних лет перспективу «серьезных перемен в трудо­вых навыках» (с. 57).

Во-вторых, информация, которой отводится главная роль в гиб­кой специализации, рассматривается с различных точек зрения. Согласно одной из них, которую разделяют многие авторы, со­средоточившие свое внимание на производительном труде, ИКТ служат главным признаком гибкой специализации и обеспечива­ют ее. Новые технологии — это умные технологии, их отличитель­ная черта — инкорпорирование больших объемов сложной инфор­мации. Таким образом, программы, по которым они работают,- являются их более значительной составляющей, чем любая другая функция, которую они исполняют. Именно эти встроенные в них информационные блоки определяют степень их гибкости, позво­ляя, например, выпускать рентабельную мелкосерийную продук­цию, осуществлять кастомизацию товара и быстро менять опера­ции. Кроме того, именно этот информационный элемент обеспе­чивает гибкость самого трудового процесса, так как для работы тут требуется владение различными навыками и адаптивность, а зна­чит, и гибкость (что само по себе выдвигает информацию на пер­вый план). Если раньше работник выучивал некий набор приемов «раз и навсегда», то в информационном веке он должен быть по­стоянно готов к овладению новыми навыками по мере внедрения новых (или перепрограммированных) технологий. Такая «широта навыков» (Block, 1990, с. 96) означает, что работник будет обу­чаться и переобучаться в постоянном режиме, а это в первую оче­редь информационная задача.

Другой способ объяснения главной роли информации также ос­новывается на том, что в производство внедряется все больше про­граммируемых технологий. Само наличие такого сложного оборудо­вания требует от работника владения информацией (знанием) обо всей системе в целом для того, чтобы справляться с неизбежными сбоями в работе этой системы. Таким образом, информационные технологии не только стимулируют постоянное переобучение, но и нуждаются в работнике, который мог бы овладеть сведениями о внутреннем устройстве системы. По терминологии Ларри Хирш- хорна (Hirschhorn, 1984), это «постиндустриальные рабочие», ко­торые «должны уметь наблюдать за всем производственным про­цессом и понимать его настолько, чтобы ликвидировать любую неполадку» (с. 2). Информационные технологии на производстве — это «постиндустриальные технологии» (с. 15), которые снимают значительную часть физических нагрузок и монотонность работы на конвейере, однако требуют «большей мобилизованности и на­блюдательности, что необходимо из-за несовершенства киберне­тических технологий и сбоев в их работе». Поэтому «обучение дол­жно быть организовано так, чтобы оно готовило рабочих к вмеша­тельству во время неожиданных неполадок системы», т.е. им необходимо понимание работы всей системы в целом и постоян­ные «переподготовка и обучение». Таким образом, мы можем пред­видеть, что «рабочий, который был контролируемым элементом производственного процесса, станет сам осуществлять контроль, контролируя контроль» (с. 72—73). Таким образом, труд рабочего будет «образованным» (Block and Hirschhorn, 1979, с. 369), а сам рабочий, вынуждаемый к тому информационными технологиями, будет вести «подвижный, гибкий образ жизни» (с. 379).

Более того, гибкая специализация побуждает работника к уча­стию в планировании работы. То есть компьютеризация производ­ства обеспечивает оператору «петлю обратной связи», «киберне­тическую обратную связь» (Hirschhorn, 1984, с. 40), что дает ему возможность перепрограммирования системы. Здесь рабочий пред­стает как человек, информационно восприимчивый, осведомлен­ный благодаря передовым технологиям обо всем, что происходит в производственном процессе, и способный умственным усилием совершенствовать систему в целом. Зубофф (Zuboff, 1988) называ­ет это рефлексивностью, которая возникает из самой работы с ИКТ как «информирующего» (с. 10) процесса, который, как она пола­гает, порождает «интеллектуальные навыки».

Скотт Лэш и Джон Юрри (Lash and Urry, 1994) элемент рефлек­сивности поднимают на еще большую высоту, перенося акцент с ИКТ на информацию как таковую и принимая во внимание не только процессы производства, но и другие виды труда. По их мнению, мы живем в эпоху «рефлексивного накопления», когда экономическая деятельность все больше зависит от работников (и от нанимателей), поскольку она становится все более самоконтролируемой, способ­ной отвечать на запросы потребителей, рынков сбыта и — что нема­ловажно — быстро и эффективно реагирует на технические иннова­ции. Туг информация занимает центральное место, так как она од­новременно является элементом важнейшего рефлексивного процесса, который направляет все, и исходным материалом для по­стоянного процесса принятия решений и совершенствования на ос­нове мониторинга продукции и рынков сбыта.

Символы проникли в производство товаров настолько, что во многих отраслях дизайн выходит на первое место, причем одно­временно наблюдается взрывной рост отраслей, в которых символ является первичным и доминирующим (например, индустрия куль­туры). Эти перемены особенно наглядны, доказывают Лэш и Юрри, в автомобилестроении (где огромная часть новизны касается ди­зайна, а не технических усовершенствований), но еще сильнее они проникли в музыкальный бизнес, на телевидение и в изда­тельское дело — быстро развивающуюся индустрию культуры, где информацией пропитаны все аспекты работы (с. 220—222).

Утверждается, что по мере увеличения информационной со­ставляющей возрастает «дизайн-интенсивность» работы, либо в производстве «стильной» одежды и мебели, либо в сфере туризма и досуга. Возражая против представления, что труд — это моно­тонное фабричное производство, Лэш и Юрри рассуждают, каким образом даже в производстве товаров оказываются задействованы процессы, требующие от продукта «эстетизации», т.е. отражения культурных тенденций, что влияет и на трудовые отношения, в которые, особенно в области ИКТ, внедряется этика, «подобная университетской». С учетом этих тенденций Лэш и Юрри полага­ют, что труд может принимать одну из двух форм: либо иннова­ции передаются в производственную сферу и операторы выпол­няют большую роль в процессе производства (по Хиршхорну), либо производственная сфера будет оставлена в стороне, а ее фун­кции примут на себя «профессионалы-менеджеры» (с. 122), кото­рые уже заняты в области высоких технологий и передовых про­изводственных и потребительских услуг. В любом случае в эру гиб­кой специализации будущее остается за высокопрофессиональным трудом.

Web-отношения

Здесь стоит вернуться к Роберту Райху (Reich, 1991), идеи ко­торого были отчасти представлены выше. Предположение Райха о том, что «символические аналитики» стали главным двигателем экономики и организаторами инноваций, легко сочетаются с кон­цепцией гибкой специализации. Райх полагает, что «символичес­кие аналитики» — те, кто обдумывают, анализируют и планируют в информационный век, — осуществляют и развивают те методы работы, которые легче понять не с позиций внутрикорпоративной иерархии, а с позиций «глобальной паутины». Эту идею разделяли многие влиятельные социологи, в том числе Мануэль Кастельс, которому будет посвящена следующая глава.

Главный аргумент состоит в том, что труд все в большей сте­пени становится предметом не столько вертикальных, сколько горизонтальных отношений. В фордистскую эру большинство лю­дей работали на какую-то определенную компанию, и годами взби­рались по карьерной лестнице, получая в обмен на свою лояль­ность твердую ежегодную прибавку и гарантированную пенсию в конце трудовой жизни. Однако сейчас корпорации разрушают кор­поративную иерархию из соображений экономии затрат (и потому что ИКТ дают такую возможность), а также для повышения своей конкурентоспособности, но все эти меры ведут к тому, что боль­ше полномочий получают те, кто внедряет и инициирует иннова­ции (соответственно обеспечивая новые рыночные возможности). Это хорошо образованные и квалифицированные люди, их не слишком интересует бюрократические тонкости. Их лояльность и заинтересованность обращены не на компанию (которая раньше извлекала немало из лояльности сотрудников для повышения эф­фективности и конкурентоспособности), а на проект, над кото­рым они работают. Но в еще большей степени они идентифици­руют себя с коллегами по всему миру, работающими в той же области. Высокая оценка коллег — вот главная мотивация, а не ежегодная надбавка к заработной плате или выходной, проведен­ный с сотрудниками компании.

В своей ежедневной работе они опираются в основном на сете­вые связи с коллегами, которые могут находится на значительном расстоянии от них. Но поскольку все они в «паутине», их легко собрать, когда это необходимо. В мире, где главным конкурентным преимуществом является гибкость, информационные эксперты, которые умеют действовать быстро и имеют список достижений, подтвержденных несколькими успешными проектами, пользуют­ся наибольшим спросом, хотя на долгосрочной основе компании мало что могут им предложить. Понять это явление нетрудно, если представить себе работу программиста высокого класса, научного работника или журналиста. Такие люди редко придают основное значение своей компании, университету или газете, для них чаще всего самое важное — оценка коллег. Для них главная забота — программный продукт, находящийся в разработке, исследователь­ский проект или статья, готовящаяся к печати; с этой целью они постоянно прибегают к экспертизе своих сетей. Такие работники непрерывно совершенствуют свои умения, общаясь с коллегами и готовясь к следующему проекту; они с удовольствием переходят от одного проекта к другому. Короче говоря, они — гибкие специ­алисты par excellence.

Вполне понятно, насколько заманчивой кажется идея гибкой специализации, связанная с интенсивной информационной рабо­той и высоким уровнем подготовки. Представление о постоянно обучающемся работнике придает образу «гибкости» достаточную достоверность. Еще более привлекательно то, что такого профес­сионального работника каждый видит в индустрии культуры, где все заняты тем, что подхватывают и развивают жадно выискивае­мые новые идеи и стили, постоянно имея дело с информацией и ее обработкой, открывая новые рыночные ниши с помощью бес­конечных инноваций. К этому типу может принадлежать автор книг по самообразованию, гид-экскурсовод, продюсер на телевидении, консультант по менеджменту.

И все же теории гибкой специализации вызывают упорную критику. Остановлюсь на основных возражениях.

Во-первых, у некоторых сторонников этих теорий заметен след технологического детерминизма, хотя они это и отрицают. Те из них, кто, как Хиршхорн (Hirschhorn, 1984), делает упор на кибер­нетические возможности компьютеров, легко попадают в русло традиции, которая предполагает, что передовые технологии предъ­являют повышенные требования к квалификации. С точки зрения Хиршхорна, «индустриальная технология» «транскультурна» и с неизбежностью «повсюду формирует социальную жизнь по одним и тем же шаблонам» (с. 15); преодоление же такой ситуации (и освобождение) принесет только «постиндустриальная технология» [s/c], которая влечет за собой гибкость.

Во-вторых, гибкая специализация противопоставляется массо­вому производству и тем самым некоторым образом противоречит сохраняющемуся доминированию больших корпоративных органи­заций. Однако это возражение сомнительно по нескольким причи­нам. Одна из них, о которой говорилось, состоит в том, что тут недооценивается гибкость гигантских корпораций, которые оказа­лись способны внедрить новые методы работы, новые технологии, обеспечивающие подвижность производства, и выпускать продук­цию на модульной основе, что дает возможность ее значительной дифференциации при сохранении массового производства.

Майкл Сейбл (Sabel, 1982) сам допускает, что «существую­щие фордистские фирмы могут оказаться способными удовлетво­рять меняющийся спрос без изменения фундаментальных опера­циональных принципов» (с. 194). На эту возможность указывают и кейс-исследования на больших автомобилестроительных фирмах: Nissan, например, построила новый, с гибкими технологиями за­вод в Сандерленде, однако и там сохранил такие отношения меж­ду работниками, которые предполагают неусыпный контроль за подчиненными (Garrahan and Stewart, 1992). Исследования Nike (Vanderbilt, 1998) также показали, что производство остается со­вершенно фордистским, причем компания получает дополнитель­ную прибыль в связи с тем, что 70% тренажеров производится в Китае и Индонезии, а организационные структуры и маркетинг — та самая критически важная информационная работа, которая со­здает добавленную стоимость в той части, которая касается крос­совок, — размешаются в Соединенных Штатах. Возможно, отме­чает Кейт Гринт (Grint, 1991), не стоит придавать концептуально­го значения переменам, проводя столь решительное различие между гибкостью и массовым производством. Скорее, «происходит не замена одного способа производства другим, а развитие парал­лельных и накладывающихся друг на друга способов, работающих на разные виды рынков» (с. 298).

В-третьих, несмотря на определенно существующие примеры гибкой специализации, массовое производство доминирует в разви­тых экономиках. Таким образом, резкая смена способа производства эмпирически ложна. Другие же утверждают, что в гибкости нет ни­чего особенно нового, она была присуща капиталистическому пред­принимательству с момента его зарождения (Pollert, 1988, с. 45-46). XIX в. дает множество примеров специализированных предприятий для удовлетворения отдельных сегментов рынка, но никому не при­ходило в голову объявить, скажем, занятых в розничной торговле или игрушечных дел мастеров представителями гибкой специализа­ции (ср.: Mayhew, 1971).

Хотя сторонники гибкой специализации представляют ее только в положительных тонах, ее можно интерпретировать и как воз­рождение «сегментированного рынка труда», как это называют некоторые исследователи. То есть ядро компании может действи­тельно состоять из доверенных, профессиональных и подвижных работников, но за пределами этого ядра остаются намного более уязвимые (и как следствие менее гибкие) «периферийные» работ­ники, занятые неполный рабочий день или работающие на основе краткосрочных или одноразовых контрактов (Gordon et а/., 1982). За последние годы их число значительно увеличилось, но остается сомнение в том, действительно ли это так, и бесспорно, что такая рабочая сила издавна была характерна для капиталистических пред­приятий.

В-четвертых, серьезное возражение связано с тем, что, как ут­верждается, вместе с постфордизмом возникает инициативная, бы­стро адаптирующаяся и легко перемещающаяся рабочая сила, тогда как на самом деле продолжительность работы на одном месте не уменьшается. Хотя существуют сведения (ср. Sennett, 1998) о «крат­ковременном» персонале и краткосрочных контрактах, более сис­тематические данные говорят, что в действительности в 1980—1990-х годах люди стали дольше работать в одной компании (Bowers and Martin, 2000). Это может быть связано с тем, что люди предпочи­тают держаться за место в наши беспокойные времена, или воз­можность менять работу они находят внутри своей организации. И вполне может быть, что теория гибкой специализации наду­манна и является плодом измышлений журналистов (у которых на самом деле положение с работой нестабильно) и академических ученых, проецирующих собственный опыт на все общество.

И наконец, самые резкие нападки исходят от Анны Поллерт (Pollert, 1988, 1990), которая критикует теорию гибкой специализации за туманность и всеохватность; если же ее расчленить на более поддающиеся проверке элементы (гибкость найма, гибкость профессии, времени, производства), то она много теряет в убеди­тельности и оригинальности (хотя всегда оказывается, что именно работника и призывают к гибкости).

Резюме

В этой длинной главе я постарался дать обзор теорий, доказы­вающих, что состоялся переход от фордистского к постфордист- скому режиму накопления, а также связанный с ними аргумент о переходе от массового производства к гибкой специализации. Под­вести итог этим дискуссиям весьма сложно, поскольку приводи­мые аргументы во многом двойственны и неопределенны, они прямо не доказывают, пережили ли мы системный переход или же то, что мы сейчас имеем, продолжение устоявшихся капита­листических отношений.

По-моему, ясно, что нам следует относиться скептически к предположениям, будто на наших глазах произошла решительная перемена в социальных отношениях. О капиталистическом конти­нууме наглядно свидетельствует наличие его основных характери­стик: первичность рыночных критериев, товарное производство, наемный труд, частная собственность и корпоративная организация по-прежнему доминируют, свидетельствуя о связях с весьма дале­ким прошлым. Тем не менее исходя из принципа, что капитализм — это динамическая форма экономического и социального устройства, нельзя оспорить, что в послевоенный период мы наблюдаем серьез­ные сдвиги в ориентации труда, некоторые новые формы его орга­низации, перемены в структуре занятости и т.п. Не станем совер­шать ошибку и переходить от констатации этого факта к утвержде­нию, будто мы стали свидетелями социального перелома, сравнимого с переходом, например, от рабовладения к феодализму или с собы­тием, которое произошло совсем недавно и оказалось более значи­тельным, чем любой якобы переход от фордизма к постфордизму, а именно коллапс коммунистических режимов и попытки заменить их рыночными системами.

Оставив эти соображения в стороне, я отмечу несколько круп­ных изменений в капиталистической организации труда:

♦ Глубокая рецессия, которая поразила капиталистические общества в 1970-х годах, потребовала реструктуризации от­ношений, что неизбежно привело к нестабильности и «сме­шению пластов».

♦ Из-за глобализации в ее различных аспектах, которая про­исходила в ускоренном темпе, корпорации уже не могли поддерживать устоявшийся порядок, им пришлось отвечать на вызовы новой ситуации и использовать открывшиеся воз­можности.

♦ В течение всего этого периода транснациональные корпора­ции увеличивали свои размеры, размах и географическое при­сутствие в исторически беспрецендентных масштабах, что сделало их основными игроками в глобальной экономике.

Все вместе эти процессы дали толчок самым значительным переменам в капиталистическом предпринимательстве, в том чис­ле и ускорению самих перемен, что потребовало более гибких стра­тегий производства, маркетинга и, во всяком случае до некоторой степени, потребления. И абсолютно критически важной на разных уровнях, начиная с цехов и офисов до корпоративных операций во всемирном масштабе, для этих процессов и для понимания пе­ремен как таковых была информация.

Возможно, не информация породила все эти перемены, но сейчас она, бесспорно, играет наиболее интегрирующую роль в поддержании и адаптивности интересов и деятельности капитали­стического предпринимательства.

♦ Информационные потоки, главным образом те сети, кото­рые обеспечивают финансовые и прочие услуги, являются необходимым условием глобализованной экономики.

♦ Информация играет главную роль в менеджменте и конт­роле как внутри, так и вне транснациональных корпораций.

♦ Информация оказалась решающим фактором в возникаю­щем глобальном локализме, с помощью которого увязыва­ются и управляются международные и локальные пробле­мы и интересы.

♦ Информация стала интегральной частью рабочего процес­са и потому, что компьютеризация проникает во все сферы труда, и потому, что во многих профессиях доля информа­ции существенно повысилась. Организация, планирование и внедрение требуют в наше время все больше специалис­тов по информации — по терминологии Райха, «символи­ческих аналитиков», — а их деятельность оказывает все боль­шее влияние на всех остальных.