Главная | Обратная связь

Бихевиористическая теория

 

Бихевиоризм (от английского слова «behavior» поведение) — одно из наиболее влиятельных направлений в современной буржуазной психологии. В последние годы он стал оказывать все более ощутимое влияние на кри­ми­нологические теории, распространяемые в капиталистических странах, осо­бенно в США. Их авторы пытаются опереться на несомненные научные до­стижения, частности на учение И.П. Павлова о высшей нервной дея­тель­но­сти, приспособив их без всякого на то основания к оправданию существо­ва­ния преступности в современных капиталистических странах.

Как одно из направлений в современной буржуазной психологии би­хе­виоризм возник на базе прагматистской философии. Признание прагматис­та­ми истинными тех идей, которые обеспечивают практически полезные ре­зультаты, легло в основу взглядов основоположников бихевиоризма Б. Уот­сона, Э. Торндайка, К. Лешли, А. Вейса и др. Прагматистская философия, рассматривающая мышление лишь в качестве средства приспособления к окружающему миру, привлекла бихевиористов возможностью отказаться от представления о сознании человека как о важнейшем факторе, определя­ющем его поведение. Ядром бихевиористской теории стало отрицание позна­вательной способности психики и сведение поведения человека к функциям приспособления. Вследствие этого, человеческое поведение свелось к реак­циям организма на внешние раздражители (стимулы), а центральной пробле­мой познания стала проблема приобретения индивидуального опыта, т.е. об­разования у человека условных реакций (по терминологии представителей бихевиоризма —

 

«обучения» — learning), включающего приобретение различного рода на­вы­ков и умений.

Во второй период своего развития классический бихевиоризм сменился так называемыми теориями «обусловливания», на возникновение которых оказало влияние павловское учение о высшей нервной деятельности. Со­хра­нив разработанную И.П. Павловым терминологию и классификацию форм поведения, необихевиористы в лице К. Халла, Э. Газри, Б. Скиннера и др. подменили павловское учение теорией с позитивно-эмпирическим содер­жа­нием. Заимствовав у И.П. Павлова условно-реф­лекторный метод, применя­емый им для изучения высшей нервной деятельности, и его эксперимен­таль­ные материалы, необихевиористы по-прежнему сводят на нет роль сознания в определении человеческого поведения. Пытаясь каким-то образом устра­нить явное противоречие между павловским учением и философией позити­визма, на основе которой развивается бихевиористическое на­правление в на­стоящее время, необихевиористы ввели в формулу «стимул-реакция» по­ня­тие «промежуточных пе­ременных» (навыки и т.п.), которое, хотя и проти­во­речит позитивистским положениям, признающим только такие истины, кото­рые установлены наблюдением или опытом, тем не менее не исключает иде­а­листического со­держания бихевиоризма.

Одна из наиболее крупных попыток разработать поня­тие промежуточ­ных переменных и сблизить бихевиористическую концепцию с категориями интроспективной психологии была предпринята Толменом. Толмен вклю­чает в число промежуточных переменных элементы со­знания (намерение, жела­ние, ожидание и др.), но рас­сматривает их не в качестве составных частей по­ведения, а как будущие результаты действий живых существ. Процесс обуче­ния, по Толмену, состоит в том, что человек, стремясь к достижению какой-либо определенной цели, проходит ряд проб и ошибок, в результате чего в его сознании образуется множество дифференцированных знаковых струк­тур, которые оказывают влияние на характер последующего поведения. Свойства предметов, которые служат знаками различных отношений между ними, познаются в результате так называемых ожиданий.

 

Давая оценку теории Толмена, С.Л. Рубинштейн пишет, что сознание, согласно этой теории, «возникает в процессе действия как вторичная при­спо­собительная реакция на первоначальные поведенческие реакции... Сознатель­ный акт — это отчасти рекогносцировочный, пробный, отчасти контрольный, проверочный акт поведения; это акт поведения, который направлен не на не­посредственное достижение какой-нибудь внешней цели, а на организацию и регулирование акта поведения, способного это сделать. Сознательный акт — это, таким образом, надстройка над непосредственным практическим актом поведения. Его функциональное значение заключается в том, чтобы как бы проверить, подчеркнуть те свойства поля, которые и помимо сознания уже в известной имманентно определили поведение»[35].

Таким образом, и те представители бихевиористической теории, кото­рые считают необходимым использовать в своих построениях категории со­знания, не придают им решающего значения в регулировании человеческого поведения.

Классовый смысл бихевиористической теории совершенно очевиден. Он заключается прежде всего в том, что бихевиоризм даёт возможность объ­яснять поведение людей в отрыве от их классовой принадлежности и пере­носит детерминирующее влияние среды на человеческие действия, с капита­листического способа производства на конкретные обстоятельства, характе­ризующие непосредственную обстановку, в которой протекала и протекает жизнь человека и которая является сугубо индивидуальной. Кроме того, рассматривая поведение в качестве реактивного процесса, определяемого внешними раздражителями, бихевиоризм тем самым утверждает, что человек не может управлять своим собственным поведением и обречен на пассивное подчинение внешним влияниям. Логическим выводом отсюда следует отсутствие общих

 

целей у людей, принадлежащих к одной социальной группе и стремящихся улучшить условия своей жизни, а также невозможность их активной борьбы за лучшую жизнь.

 

* * *

Бихевиоризм с его отрицанием социальных закономерностей поведе­ния людей привлекает многих буржуазных исследователей, занимающихся изучением причин преступлений и других противоправных действий. Наряду с этим некоторые буржуазные психологи бихевиористического направления ставят в своих работах вопросы, касающиеся природы преступного поведе­ния.

В 1963 г. в США опубликована книга Дороти Реслингшафер о моти­ви­зации человеческого поведения[36]. В этой книге с бихевиористических пози­ций подробно анализируется механизм отбора организмом воздействующих на него стимулов и его ответных реакций. Как можно понять из рассуждений Д. Реслингшафер, селективная фильтрация организмом воздействующих на него стимулов связана с временным доминированием в потоке его чувств, желаний и нужд одного чувственного раздражителя над другим. Выбор же ответных реакций организма основывается на познавательных способностях человека, а также на его способностях к пониманию сложных связей между предметами, запоминанию и оценивающему решению. Каждая из этих спо­собностей, используя символы, особенно слова и числа, позволяет взвеши­вать альтернативы к действию. Выбор ответной реакции делается на основе обученных предвидений и ожиданий. Таким образом, по мнению Д. Реслинг­шафер, выбор каждым человеком того или иного поведения во всех случаях является сугубо индивидуальным и не поддаётся обобщению. Недаром она пишет в своей книге: «Психологи постоянно ставят вопросы, касающиеся та­ких действий, как кража, убийство, самоубийство. Почему человек украл? Или почему Джон Джонс убил?.. По-

добные вопросы возникают и тогда, когда человек нарушает нормы морали своей социальной группы и вступает в брак с женщиной другой расы. По­че­му он женился на ней? В том, что мужчина женится, нет ничего необычного, и вопросы возникают в отношении его выбора. Имеется нарушение обычных социальных ожиданий, что приводит к большому количеству «почему»... Каждый индивид в момент принятия решения о выборе той или иной альтер­нативы в специфических условиях своей селекции обнаруживает новые ас­пекты переплетающихся мотивирующих и личностных определений, по сво­ему характеру часто совершенно уникальных»[37].

Нетрудно понять, что, по мнению Д. Реслингшафер, причины анти­об­щественного поведения для каждого человека сугубо индивидуальны, и по­этому нет оснований говорить о социальных закономерностях, обусловли­ва­ющих совершение преступлений и других правонарушений. Едва ли нужно доказывать полную ненаучность этого вывода.

Во взглядах Д. Реслингшафер чувствуется сильное влияние теории Толмена. Она признает определенную роль элементов сознания в регулиро­вании человеческого поведения. Однако для исследователей, занимающихся выяснением природы преступного поведения с позиций бихевиоризма, это не является характерным.

В книге Арнольда Бусса, посвященной психологии агрессии, разно­вид­ностью которой автор считает преступное поведение, прямо утверждается о необходимости исключения концепции «намерения» из определения агрес­сии. Делается это на том основании, что концепция «намерения» несовме­сти­ма с бихевиористическим подходом к разрешению вопросов, поставленных в этой книге[38].

А. Бусс определяет агрессию как реакцию, в которой выражается вред­ное стимулирование поведения других организмов. Она подкрепляется двумя классами усилителей — страданием жертвы, испытывающей несправедли-

 

вость, и выгодой, которую получает агрессор. В работе дается подробная классификация различных видов агрессивного поведения, которое подразде­ляется на физическую исловесную, активную и пассивную, прямую и непря­мую агрессию. Каждому из этих видов агрессии дается подробный анализ. Однако автор совершенно не уделяет внимания социальной характеристике агрессивного поведения. Абстрактные категории выгоды и страданий жертвы агрессивной реакции, объявленные ее усилителями, очевидно, тем и устраи­вают его, что позволяют снять вопрос о социальной направленности агрес­сивных (в том числе и преступных) действий. Правда, в одном месте своей работы А. Бусс все-таки говорит о том, что существуют определенные виды поведения, которые обычно не рассматриваются как агрессивные, хотя и осу­ществляют доставку вредных стимулов. Это, — говорит он, — такие виды поведения, при которых усилитель реакции заключается в социально-прием­лемой цели, например, доктор причиняет боль, когда производит инъекцию, родите­ли обижают ребенка, когда наказывают его. И далее заключает: «Пока вредные стимулы доставляются в связи с признанной социальной ролью и яв­ляются социально желаемыми, поведение не рассматривается как агрессив­ное. С другой стороны, когда вредные стимулы доставляются в связи с ситу­а­цией, сложившейся между лицами и без дальнего прицела на социальное бла­го, как вероятное последствие, реакция является агрессивной»[39]. Надо, одна­ко, заметить, что, говоря в этомслучае о влиянии общественных интересов на характеристику поведенческой реакции человека, А. Бусс не выходит за пределы бытовых примеров и совершенно не касается отношений, вытека­ющих из классовой борьбы и национально-освободительного движения. Бо­лее того, рассматривая далее деление агрессии на активную и пассивную, Бусс в качестве примеров пассивной агрессии приводит голодовку Ганди, на­правленную против британского владычества в Индии, и сидячие забастовки негритянских студентов на юге США[40]. Классовый смысл этих рассуждений становится совершенно очевидным.

Остановимся подробней на тех работах современных американских би­хевиористов, которые посвящены анализу природы только преступного пове­дения. Авторы работ, о которых речь пойдет ниже, будучи последователь­ны­ми представителями бихевиоризма, также исключают роль сознания из про­цесса формирования человеческих поступков.

X. Айзенк, автор книги «Преступление и личность», начинает изло­же­ние своих мыслей с утверждения о том, что психология представляет собой науку о поведении, а не о мышлении[41]. Это одно из основных положений би­хевиоризма, который, отрицая роль сознания в регулировании человеческих поступков, последовательно пришёл к такому выводу.

Как и многие другие представители бихевиоризма, X. Айзенк подразде­ляет человеческое поведение на два вида — обученное и обусловленное. Обученное — это, по его мнению, такое поведение, которое осуществилось потому, что было чем-то подкреплено, усилено, а обусловленным является поведение, вызванное иной связью стимулов и ответных реакций человече­ского организма. Такое деление, по представлению автора, объясняется тем, что обусловленное поведение в отличие от обученного базируется на авто­номной нервной системе, управляющей гладкими мускулами и железами. Обученное же поведение основывается на поперечно-полосатых мускулах, управляющих скелетной системой.

Проводя границу между обученным поведением и обусловленным, X. Айзенк путем ряда умозаключений приходит к утверждению, что процесс обусловливания является более важным, чем процесс обучения, и что пре­ступление является скорее обусловленным поведением, чем обученным. Объ­явив таким образом преступление ответной реакцией организма на внешние раздражители и поставив сознание человека в ряд других стимулов, влия­ющих на поведение, тем самым почти полностью устранив его из генезиса преступного ведения, X. Айзенк оказался перед необходимостью

 

ответить на вопрос, почему одни люди совершают преступления, а другие — нет. При указанных исходных позициях автора причину этого явления, есте­ственно, приходится искать или в условиях существования человека, или в его биологических особенностях. X. Айзенк не склонен искать причины пре­ступности в условиях буржуазного общества. Поэтому он приходит к выво­ду, что источник преступного поведения коренится в биологических свой­ствах личности.

Основывая свои выводы, X. Айзенк ссылается на проводимое физиоло­гией деление автономной (вегетативной) нервной системы на симпатическую и парасимпатическую, отмечая при этом, что симпатическая система уси­ли­вает сердцебиение, частоту дыхания, увеличивает адреналин и тем самым оказывает активизирующее воздействие на человеческий организм. Напро­тив, парасим­патическая система своим замедлением сердцебиения и дыха­ния, а также ускорением пищеварительного процесса оказывает на него тор­мозящее влияние. X. Айзенк ут­верждает, что люди с момента своего рожде­ния облада­ют биологической предрасположенностью к возбуждению или торможению, и на этом основании приходит к выво­ду о существовании двух типов людей — экстравертов (с меньшей возбуждаемостью и более высокой степенью торможения) и интровертов (с большей степенью воз­буждения и меньшей степенью торможения). Преступни­ками, по его мнению, являются в основном психопаты и экстраверты, обладающие какими-то определенными конституциональными натурами. Чтобы подкрепить свои необоснованные[42] выводы дополнительной аргументацией, X. Айзенк ссылается на известных биокриминологов Ланге, Шелдона, Хутона и Глюков.

 

Нет необходимости говорить здесь о том, почему биологическая теория преступного поведения является неправильной. Эта теория не является но­вой, ее ненаучность и реакционность давно вскрыты в юридической лите­ра­туре и других отраслях знания. Здесь важно отметить, что бихевиористиче­ская теория преступления как обусловленного поведения недалеко ушла от биокриминологических концепций и является такой же реакционной, как и последняя. Объединив в своем содержании два бесплодных учения — би­хе­виористическое и биокриминологическое, теория X. Айзенка обрела и их пороки. Этим она еще раз доказала, что из двух неверных положений даже одного истинного составить невозможно.

Реакционность теории X. Айзенка легко обнаруживается и при рас­смотрении тех мер, которые он предлагает в качестве средств борьбы с пре­ступностью. Он скептически относится к возможности успешного осуще­ствления этой функции с помощью уголовного наказания, считая, что наказа­нием можно предотвратить только такое поведение, которое мотивировано какой-либо выгодой (кража, обман, похищение детей и т.п.). Поведение, ко­торое, как он полагает, является следствием расстройств человека (половые преступления, убийство и т.п.), не может регулироваться наказанием. При этом он ссылается также на ряд трудностей в использовании наказания, в частности на его неопределенность, существующую наряду с определен­но­стью выгоды, к которой стремится преступник. Вместо наказания X. Айзенк рекомендует систему мер, названную им обусловливающей терапией, а так­же лекарственную терапию. Он полагает, что при помощи этих мер можно превращать экстравертов

 

в интровертов и, наоборот, интровертов в экстравертов.

Таким образом, наиболее радикальным средством борьбы с преступно­стью X. Айзенк считает физическое воздействие на организм человека. Сле­довательно, и по вопросу о мерах борьбы с преступностью его теория полно­стью смыкается со взглядами на эту проблему представителей буржуазной биокриминологии.

Другая разновидность теории «обучения», применяемая для объясне­ния природы преступного поведения, основывается на делении условных реакций на респондентные и оперантные. Проведение такого деления в те­о­рии бихевиоризма обычно связывается с именем Б. Скиннера.

Б. Скиннер утверждал, что И.П. Павлов занимался исследованием лишь респондентных реакций, которые вызываются подкрепляющим влиянием определенных явлений (например, пищей), но сами этих явлений не вы­зы­ва­ют. Оперантными же реакциями являются такие, которые возникают в ре­зультате совершения действий, обусловленных какими-либо потребностями. Другими словами, для достижения определенной цели человек предпринима­ет ряд движений, которые позволяют ему добиться желаемого, отбираются и закрепляются. Осо­бенность оперантных действий состоит, следовательно, в том, что подкрепление и закрепление не предшествуют определенным реак­циям, а следуют за ними. Это делает оперантное поведение важнейшей фор­мой поведения.

Советские психологи дают следующую оценку этому утверждению Б. Скиннера: «Несомненно, — пишут они, — что выделение и анализ различ­ных форм поведения яв­ляются правомерным в научном исследовании. Не вы­зывает сомнения также, что под названием оперантного или инстру­мен­тального поведения выделена очень важ­ная форма поведения, обладающая рядом специфиче­ских черт. Однако утверждение бихевиористов, будто эта форма поведения не подчинена открытым И.П. Пав­ловым закономерностям, является неверным. Это утверждение бихевиористов вытекает из их позити­вистского метода исследования, на основе которого они фальсифицируют павловское учение, выдавая его за учение об

 

образовании секреторных (респондентских) реакций. В действительности учение И.П. Павлова — это учение о закономерностях работы коры больших полушарий, о взаимодействии нервных процессов в мозгу, проявляющемся в различных реакциях организма. Открытые И.П. Павловым закономерности высшей нервном деятельности лежат в основе и инструментального поведе­ния, но это не означает, что данная форма поведения не может обладать не­которыми специфическими чертами. На некоторые из этих специфических черт указывал сам И.П. Павлов. Ведь оперантные реакции представляют со­бой не что иное, как те произвольные движения, которые И.П. Павлов начал исследовать в последние годы жизни. Родственность произвольных и опе­рантных реакций признает и Скиннер... Анализируя механизм этой формы поведения, И.П. Павлов указывал, что ее своеобразие заключается в том, что и здесь само движение становится сигналом подкрепления, если вслед за этим движением появляется подкрепление»[43].

Попытки установить источник происхождения пре­ступного поведения в особенностях оперантных реакций, предпринимаемые на базе тех же по­рочных философских и психологических предпосылок, которые были отме­чены выше, в последнее время становятся все более популярными в капи­та­листическом мире. С этих исходных позиций сделал попытку выявить психо­логическую природу преступления и автор статьи «Преступное поведение и теория обучения» К. Джеффери[44], который, будучи привлеченным в насто­ящее время к разработке мер по предупреждению правонарушений, исполь­зует в своей деятельности принципы бихевиористической психологии. Опуб­ликованная сравнительно недавно статья К. Джеффери представляет собой, по-видимому, одно из немногих развернутых изложений той разновидности теории обучения, которая ставит своей задачей объяснить преступное пове­дение свойствами оперантных

 

реакций[45]. Эта статья выражает стремление автора усовершенствовать ши­ро­ко известную в США теорию «дифференциальной ассоциации», введенную в обращение тридцать лет назад американским криминологом Э.Сатерлендом, и дать ей более серьезное научное обоснование.

Теория «дифференциальной ассоциации» рассматривает человеческое общество как состоящее из множества групп, отличающихся друг от друга по своей социальнойнаправленности. Человек становится преступником в ре­зультате того, что попадает под влияние окружающей его группы лиц с пре­ступными наклонностями. От соприкосновения с другими лицами или груп­пами индивид «обучается» преступлению не только в смысле овла­дения пре­ступными навыками и приемами, но и в смысле заражения преступными взглядами и стремлениями. Связывая проявление преступности с влиянием неболь­ших антисоциальных групп, Э. Сатерленд стремится снять ответствен­ность за ее существование с капитали­стического способа производства, опре­деляющего соци­альное и политическое устройство общества. В этом за­клю­чается ее классовая направленность[46].

Теория «дифференциальной ассоциации» правильно отражает тот факт, что в капиталистическом обществе, так же, как и в других общественно-эко­номических фор­мациях, одни группы людей оказывают влияние на дру­гие группы, одни лица оказывают влияние на сознание других лиц. Но эта теория не дает ответа на вопрос, по­чему одни люди совершают преступления, а дру­гие не совершают, хотя относятся к той же самой группе и под­вергаются та­кому же влиянию, что и первые.

Попытка усовершенствовать эту теорию на основе принципов бихевио­ристической теории «обучения» предпринята в упомянутой статье К. Джеф­фери.

Считая, что большая часть социального поведения

 

имеет оперантную природу, К. Джеффери подробно рассматривает концеп­цию оперантного поведения. Под оперантным поведением он понимает такое поведение, которое вызывается существованием определенных стимулиру­ющих условий и удерживается своими последствиями, которые оно произво­дит в окружающей обстановке. Преступление, по его мнению, является опе­рантным поведением. Реакцию, выражением которой оно служит, могут вы­звать деньги, автомобиль, радио, половое удовлетворение, устранение врага и другие обстоятельства. Сила реакции зависит от стимула, который её вызывает. Последний может усиливать реакцию или ослаблять, при этом уси­ливающий процесс может быть позитивным и негативным. Большинство пре­ступлений, — пишет К. Джеффери, — преступления против собственности, и усиливающим стимулом здесь является каждое воровство. По всей вероятно­сти, в этих действиях он усматривает позитивное усиление. Напротив, пре­ступления против личности, согласно его утверждению, могут представлять собой негативное усиление. Разница между позитивным и негативным усиле­нием заключается в том, что при первой разновидности усиления степень ответной реакции человека увеличивается за счёт того, что приносится в его организм каждым новым совершением действия, в то время как при негатив­ном усилении увеличение размера реакции происходит за счет устранения стимула. Так, в случае пагубной привычки к наркотикам или к алкоголю мы сталкиваемся с негативным усилением, которое происходит в связи с тем, что употребление средств ведет к прекращению страданий, вызванных их от­сутствием.

К. Джеффери утверждает, что перед совершением преступления чело­век испытывает влияние как усиливающих стимулов, так и ослабляющих. Разбойное нападение может дать преступнику деньги, но оно может и при­вести его к смертному исходу в результате схватки с обороняющимися или с полицией, к аресту, заключению под стражу и т.п. Если будет преобладать вли­яние усиливающих стимулов, то это приведет к совершению преступле­ния; если более сильным окажется влияние ослабляющих стимулов, преступ­ное поведение не осу-

 

ществляется. Тот или иной результат влияния этих сти­мулов на человека бу­дет зависеть, по мнению К. Джеффери, от того, в каком поведении утвердила его окружавшая в прошлом обстановка.

Преимущества своей теории, которую он назвал теорией «дифферен­ци­ального усиления», перед теорией «дифференциальной ассоциации» Э. Са­терленда К. Джеффери видит в том, что она дает, по его мнению, ясный ответ на вопрос, почему одни люди совершают преступления, а другие не делают этого, хотя живут в том же самом окружении (в той же семье, в тех же тру­щобах, относятся к одной и той же этнической группе и т.д.).

Так же, как Э. Сатерленд, К. Джеффери считает, что отрицательное влияние на человека, побуждающее его совершить преступление, могут ока­зать другие лица и преступные группировки. Более того, он убежден в том, что одно присутствие некоторых лиц в местах, где воз­никла преступная си­ту­ация, может оказать стимулиру­ющее воздействие на человека, побуждая его совершить преступление или отказаться от него. Он обращает вни­мание на то, что люди часто ведут себя различным обра­зом в присутствии определен­ных лиц и в их отсутствии (например, в присутствии и отсутствии полис­ме­на, хозя­ина предприятия и др.). Такое влияние на человека он называет дис­криминационным стимулом.

Однако, наряду с этим, он считает, что теория «диф­ференциальной ас­социации» необоснованно ограничива­ет так называемое обучение преступ­но­му поведению воз­действием социальных усилителей. К. Джеффери пола­гает, что именно по этой причине всякий раз, когда кто-нибудь пытается прове­рить теорию «дифференциальной ассоциации», он обнаруживает преступни­ков без пре­ступных сообществ или лиц, соприкасающихся с преступными со­обществами и тем не менее не являющихся преступниками. В соответствии с его теорией «дифферен­циального усиления» преступное поведение может быть подкреплено деньгами, вещами, автомобилями и другими усилителями какого-либо социального поведения. Поясняя свою мысль, К. Джеффери при­водит ряд примеров, подобных следующему. Лицо вдетстве привыкает

 

пользоваться автомобилем. Если оно имеет такую возможность впослед­ствии, потому что ему позволяют средства или потому, что автомобиль есть у его родителей, то ему нет необходимости красть автомобили. Но если он может получить доступ к автомобилю только путем кражи, то он крадет. По­хищение в этом случае усилено, согласно его утверждениям, не чем иным, как автомобилем.

Несомненно, привычка пользоваться автомобилем или другой какой-нибудь вещью может усиливать потребность в этих вещах. Но К. Джеффери преувеличивает роль такого усиления в этиологии преступного поведения. Человеческое поведение регулируется главным образом сознанием человека, его моральными качествами, которые в свою очередь определяются всей со­вокупностью общественных отношений.

К. Джеффери не в состоянии снять ответственность за совершение пре­ступлений с социальных условий жизни человека. Он вынужден признать, что большая часть преступлений и других правонарушений совершается не­совершеннолетними подростками, обитающими в районах трущоб, одной из особенностей которых является массовая безработица. Поэтому ему прихо­дится отмечать, что жители этих районов находятся без важных социальных усилителей и вследствие этого не подкреплены для законопослушного пове­дения.

На основе бихевиористических принципов К. Джеффери пытается рас­смотреть и проблему влияния на преступность телевидения и комиксов. Предлагаемое им решение вопроса, по существу, не отличается от характер­ных на этот счет представлений теории дифференциальной ассоциации, ко­то­рая, как известно, не признает за радио и телевидением существенной роли в генезисе преступного поведения. Автор теории «дифференциального уси­ления» не согласен с тем, что стимулами, управляющими поведением пре­ступника, являются те, которые воспринимаются с экрана телевизора. Такие стимулы он усматривает только в собственном окружении подростка. Утвер­ждая, что обобщение зрителем реакций от телевизионной программы зависит от степени совпадения или сходства изображаемой в телевизионной передаче

 

обстановки с реальным окружением, в котором он живет, а также от про­ш­ло­го индивидуального опыта этого человека, К. Джеффери считает, что по­ступ­ки людей в связи с тем, что они являются оперантными реакциями, опреде­ляются обстоятельствами окружающей обстановки, а не телевидения.

Теория «дифференциального усиления» К. Джеффери, как и другие би­хевиористические теории, является ненаучной хотя бы уже потому, что пре­вращает человека впростой механизм, регистрирующий внешние раздражи­тели и непроизвольно реагирующий на них в зависи­мости от того, какое ко­личество тех и других раздражи­телей оказало на него воздействие за тот или иной отрезок времени.

Эта теория является еще более вредной, чем теория «дифференци­аль­ной ассоциации» Э. Сатерленда, так как она пытается не только замас­ки­ро­вать истинные причины преступности в буржуазном обществе, которые, как давно выяснено, коренятся в самом капиталистическом способе производ­ства, но и объяснить природу преступ­ного поведения влиянием предметов материального ми­ра. Не имеет значения тот факт, что теория К. Джеф­фери лишь частично связывает существование преступ­ности с предметами матери­ального мира. Уже само по себе признание возможности такого объяснения причин совершения преступлений стирает грань между их социальными и «несоциальными» источ­никами, позволяет свести социальные причины пре­ступ­ности к минимуму и обосновать ее существование в буду­щем неза­ви­си­мо от характера общественного строя. Од­новременно это приводит и к чисто психологическому объяснению природы общественной опасности личности, которая, если следовать логике бихевиористической тео­рии, определяясь влиянием на человеческое сознание предметов материального мира и услов­но-рефлекторны­ми закономерностями, в условиях различных общественно-экономических формаций должна быть принципиально однотипной.