Главная | Обратная связь

Недопустимость привлечения к уголовной

ответ­ственности лиц, представляющих общественную

опас­ность, но не совершивших преступлений

 

Советское уголовное законодательство не знает норм, преду­сматри­ва­ющих уголовную ответственность лиц, не совершивших конкретных пре­ступных действий. Более того, в ст. 3 Основ уголовного законодательства СССР и союзных республик прямо сказано: «Уголовной ответ­ственности и наказанию подлежит только лицо, винов­ное в совершении преступления, т.е. умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголов­ным законом общественно опасное деяние».

Советское уголовное право последовательно проводит линию, отвер­га­ющую возможность привлечения к уго­ловной ответственности за одно на­ме­рение совершить преступление. Уголовная ответственность возможна лишь в том случае, если намерение хотя бы частично реализовалось в пригото­ви­тельных действиях или в по­кушении на преступление. Иногда для этого до­статочно одного согласия совершить определенные преступные действия. Так, состав измены Родине будет уже в том случае, когда дано согласие ра­бо­тать на иностранную

 

разведку[239]. Но это не значит, что в данном случае под­лежит наказанию одно намерение совершить преступле­ние. Здесь мы также имеем дело с совер­ше­нием общест­венно опасного действия. Его общественная опасность заключа­ется в том, что указанное согласие объединяет лиц, готовых совершить тяж­кое преступление. Возникновение такого объединения само по себе пред­ставляет опасность для социалистических общественных отноше­ний.

Выше мы говорили о том, что уголовная ответственность лиц, пред­ставляющих опасность, но еще не совершивших преступлений, не имеет ос­нований, так как уголовная ответственность при этих условиях не может вы­полнить стоящих перед ней задач. Более того, привлечение к уголовной от­ветственности таких лиц явилось бы объективно вредным явлением. Вместо того, чтобы быть средством борьбы с преступностью, она стала бы мерой, способствующей совершению общественно опасных действий.

Эти выводы, однако, требуют пояснений.

Уголовная ответственность, как известно, направлена на осуществле­ние задач исправления лиц, представляющих общественную опасность, а так­же общего и частного предупреждения преступлений.

Прежде всего мы должны отметить, что уголовная ответственность лиц, которые вследствие своих субъективных качеств могут совершить пре­ступления, но еще не совершили их, не могла бы ставить перед собой задачу их исправления. Почему?

Во-первых, потому, что исправление лица предполагает осознание им на той или иной стадии исправитель­ного процесса своей вины перед обще­ством. Если же человек никаких общественно опасных действий не совершил и никакого вследствие этого вреда обществу не при-

 

чинил, то какую же вину перед ним он может осознать? Вину в том, что в его сознании укоренились пережитки прошлого? Но в этом он как раз может и не быть вино­ватым. Как уже говорилось выше, отрицательные свой­ства лич­но­сти могут быть в значительной мере воспита­ны в нем в малолетнем возрасте, когда человек еще не сознает их антисоциального содержания. К тому же они ведь ни в чем еще не проявились.

Во-вторых, наказание даже уже за сформировав­шееся намерение совер­шить преступление явилось бы карой за непреступное поведение. Говоря о законах, предусматривающих наказание за образ мыслей, К. Маркс писал: «Закон карает меня не за то зло, кото­рое я делаю, а за то именно зло, ко­то­ро­го я не делаю. В сущности я несу наказание за то, что мое действие не явля­ется противозаконным, ибо только этим я заставляю милосердного, благо­же­лательного судью ог­раничить свое рассмотрение моим дурным обра­зом мыс­лей, который настолько благоразумен, что не обнаруживает себя в дей­стви­ях»[240]. Если бы наше за­конодательство стало карать за то зло, которого чело­век не сделал, оно тем самым лишь устранило бы препятст­вие на пути к со­вершению преступлений. На самом де­ле, если бы уголовная ответственность была предусмот­рена уже за одно намерение совершить преступление, с точки зрения преступника лучше было бы действитель­но осуществить это наме­ре­ние, чем отказаться от него. Он стал бы рассуждать так: «Раз закон все равно нару­шен, надо хоть получить плоды этого нарушения, т.е. совершить пре­ступные действия». Таким образом, уста­новлением уголовной ответственно­сти за определенный образ мыслей был бы достигнут прямо противополож­ный результат. Вместо исправления лиц с антисоциаль­ным содержанием со­знания, осуществлялось бы подтал­кивание их на совершение преступлений. Уголовное право перестало бы быть регулятором общественных от­ношений.

Наконец, если лицо не совершило преступления, то где объективный критерий, при помощи которого можно

 

было бы определить характер и степень его обществен­ной опасности? А не измерив в достаточной степени то­го и другого, невозможно установить ха­рактер и размер наказания, а также конкретные методы его исправле­ния. По этой причине также трудно было бы рассчиты­вать на успех в деле исправ­ле­ния лица, которое является общественно опасным лишь предположительно.

Привлечение к уголовной ответственности лиц, не совершивших еще преступных действий, не смогло бы выполнить и цели специального пре­ду­преждения пре­ступлений.

При применении уголовного наказания цель специ­ального предупреж­дения преступлений достигается, в частности, тем, что «осужденный на­гляд­но убеждается, что при совершении им нового преступления к нему бу­дет применено уголовное наказание, т.е. убеждается в реальном применении и действенности уголовного зако­нодательства. Это может удержать и дей­стви­тельно удерживает его от совершения новых преступлений»[241].

Но таким образом можно удержать лицо от совер­шения преступлений только тогда, когда оно знает, что наказание может быть применено именно за соверше­ние преступлений. Если же к нему уголовная репрессия была при­менена не за преступное поведение, то, естест­венно, она не может выполнить эту задачу. Кроме то­го, цель специального предупреждения может быть до-

 

стигнута только в том случае, когда от самого человека зависит применение к нему наказания. Нужно, чтобы уголовная ответственность была результатом его воли. Иначе незачем его и устрашать. «Задача состоит в том, — писал К. Маркс, — чтобы сделать наказание действи­тельным следствием преступ­ления. Наказание должно явиться в глазах преступника необходимым резуль­та­том его собственного деяния, — следовательно, его собственным деяни­ем»[242]. Однако воля лица проявляется только в его поведении. Поэтому специ­аль­ное предупреждение может быть осуществлено только тогда, когда со­вер­шено преступление.

Конечно, применение таких мер наказания, как изо­ляция от общества и смертная казнь, способно преду­предить совершение лицом преступления. Но применение их к тем общественно опасным лицам, которые не совер­шили преступлений, не могло бы расцениваться как спра­ведливое и заслуженное ни ими самими, ни другими чле­нами общества. Поэтому такое наказание препятствова­ло бы исправлению лиц, подвергнутых лишению свобо­ды, и противоречило бы выполнению задачи общего пре­дупреждения преступле­ний. Следствием этого было бы не сокращение преступности, а только ее рост. Таким об­разом, от применения уголовной репрессии к лицам, не совер­шившим преступлений, будет не польза обществу, а только вред.

Цель общего предупреждения преступлений не может быть достигнута и по другой причине.

Собственно говоря, применение репрессии к лицам, признанным обще­ственно опасными, но не совер­шившими преступлений, вообще сняло бы во­прос о до­стижении общего предупреждения преступлений. Общее преду­преждение осуществляется ведь в отношении не всех граждан, а только тех, которые могут совершить преступление[243]. Но лица, которые могут совершить

 

преступление, как раз и являются общественно опасными. Поэтому, если бы концепция, допускающая возмож­ность применения репрессии к лицам, не со­вершившим преступных действий, была бы признана обоснованной, в отно­шении таких лиц надо было бы осуществлять не общее, а специальное пред­у­преждение преступлений. Для общего предупреждения вообще не осталось бы ме­ста. Но дело не только в этом. Общепредупредительное воздействие на­казания может осуществляться только тог­да, когда оно применяется к лицам, действительно со­вершившим преступления. Если бы оно применялось к иным лицам, т.е. к лицам, не совершившим общественно опасных действий, то, естественно, и другие граждане не могли бы видеть в ней кару за пре­ступ­ное поведение. Они могли бы увидеть в ней лишь кару за непреступное по­ве­дение. И поэтому такое наказание в некоторых слу­чаях могло бы даже по­бу­дить и подтолкнуть граждан на совершение преступлений.

Таким образом, привлечение к уголовной ответственности лиц, явля­ющихся общественно опасными, но не совершивших еще преступлений, не могло бы выпол­нить ни одной из стоящих перед ней задач. Равным об­разом при этих условиях не могли бы обеспечить выпол­нение задачи предупрежде­ния преступлений и иные ка­рательные меры. Последнее замечание вызыва­ется тем, что многие представители антропологической и социоло­гической школ в науке уголовного права предлагали в свое время применять к со­ци­ально опасным лицам не уголовное наказание, а меры безопасности, пресле­дую­щие главным образом цели профилактики преступле­ний. Однако приме­нение такого рода мер, как было по­казано выше, не только не способствовало бы борьбе с преступностью, но и причинило бы обществу большой вред. От того, что мы назовем уголовную репрессию другим названием, ее кара­тель­ный характер не изме­нится. Не изменится и отношение к ней со стороны лю­дей. Поэтому предупреждать преступное поведение со

 

стороны общественно опасных лиц, не совершивших преступных действий, следует не уголовной репрессией, а предупредительными и воспитательными мерами, не имеющими карательного характера[244].

Общий вывод из сказанного должен быть таким: для того, чтобы быть регулятором пове­дения человека, уголовная ответствен­ность должна адресоваться к его дейст­виям, а не к особенностям его личности. Без этого условия она не может регулировать человече­ское поведение, а следова­тель­но, и предупреждать совершение преступлений.