Главная | Обратная связь

Милость Божия открыта всем, в первую очередь — заблудшим

Однако, Анатолию всё равно лучше было бы отдаться на суд народа: не органов “правосудия”, а — вернуться в мир, нежели бегать от народа и Бога, скрываясь на острове. В случае доверения своей дальнейшей судьбы Богу и народу и, учитывая его деятельное (в смысле — полезное для общества) раскаяние — Бог всегда бы предоставил выход, и Анатолий не попал бы за решётку, оказавшись, возможно, даже полезнее для общества, чем его спасшийся товарищ. Однако сам Анатолий выбрал себе иную (не лучшую) участь, посадив себя за островную “решётку”. И поэтому его напарник, ставший адмиралом, оказался для общества куда полезнее, чем сам Анатолий, а значит — и объективно лучше, праведнее.

Но этот же адмирал Тихон как был, так и остался по отношению к Анатолию посланником Свыше: в первый раз он явился средством, которое должно было натолкнуть Анатолия на мысль о его неправедности и подвигнуть к анализу своей прошлой жизни; во второй раз (уже на острове) Тихон предстал немым упрёком о том, что Анатолий прожил свою жизнь не правильно и ошибся, не обратив внимание на первое обращение. Так Бог разговаривает с людьми. Кроме того выстрел в Тихона спас жизнь Анатолию. Но и в первом и во втором случаях (от рокового прощания и до встречи) Анатолий так и не внял Языку Жизни, отдавшись в руки библейской иерархии.

Мало того, Анатолий тоже явился посланником Свыше к своему товарищу в трудную минуту. Анатолий стал невольным спасителем своего товарища от смерти: если бы он не выстрелил, Тихон мог бы погибнуть от пули фашиста, который бы не промахнулся. Но если бы Анатолий не выстрелил, фашисты убили бы и его и товарища. Предательский выстрел спас обоих от смерти: так Бог, проявив милость, даровал им Жизнь (с намёком: осмысляйте произошедшее, живите и трудитесь на благо народа, цивилизации), нашёл выход из казавшегося безвыходного положения и одновременно показал Анатолию, что у него слабая, извращённая библейской культурой и трусливая психика. Кроме того Бог показал, что люди, психически склонные к библейской мировоззренческой системе, не являются патриотами своей цивилизации: в трудную минуту Анатолий пошёл на грех предательства, а Тихон — нет.

Если бы при возможной встрече после войны оба товарища провели бы такой анализ, то они, сумев собрать «волю в кулак», смогли бы понять, что Бог спас их обоих от смерти, обратив их лицом к лицу друг перед другом и перед смертью. Они бы могли понять, что спасли друг друга от смерти с помощью Бога и выявить свои личностные психические недостатки. После чего заявлять в органы “правосудия” на Анатолия было бы глупо. Но этого не произошло и каждый мыслил и жил согласно доминирующей в культуре системе ценностей.

Убежище для трусов

Предоставленная церковно-библейской культурой возможность убежища для трусов перед жизнью («трусость перед жизнью» — оборотная сторона попыток избавления от привязок «жажды жизни», необходимости которых учат церкви) является для психически слабых и внутренне трусливых людей удобным поводом уклонения от трудностей жизни в миру, на пресечение которой не даёт команду Бог. Бог не дал команду на пресечение жизни Анатолия. Мало того, Бог не дал ему возможности убить товарища: что же у «провидца» Анатолия не хватило “Святого Духа” узнать о том, что его товарищ жив? Ведь про мужа пришедшей к нему вдовы он всё знал.

Не нужно думать, что Бог — тиран, и за тридцать лет Он не захотел избавить Анатолия от иллюзии убийства, для того, чтобы Анатолий смог стать полноправным членом Русской цивилизации. Бог — прощающий и мудрый. Но не Бога послушал и не Богу молился Анатолий. Его всю жизнь искушал Антихрист: начиная с того момента, когда он стрелял в товарища и по тот момент, когда он лёг в приготовленный ему гроб — несмотря на то, что Бог через Язык Жизни к нему стучался на раз.

Это говорит о том, что «провидческие» и «лекарские» способности послушника Анатолия заканчиваются возможностями библейского эгрегора, действующего в рамках дозволенного в попущении Свыше. Возможности библейского эгрегора, которому и отдался после убийства товарища (самое позднее; вообще же попал под влияние этого эгрегора он, конечно же, раньше) Анатолий, ограничены к тому же его коварностью: этот эгрегор “знал”, что товарищ Анатолия не убит. Однако если бы он выдал такую информацию Анатолию, то последний мог бы быть потерян для библейского эгрегора (зато приобрело бы общество),поскольку основной привязкой для удержания Анатолия в монастыре было убийство. Так церковники привязывают свою паству к себе через выявленные грехи — которые сами же миряне и рассказывают на покаянии. К тому же церковь потеряла бы реального воцерковленного субъекта, способного творить чудеса. А последнее нужно церкви особенно в наше время — чтобы ими ошарашивать паству.

Главный герой умел входить в состояние близкое к трансу (объединению психики с эгрегором религиозной системы) и вследствие этого обладал провидческими и лекарскими способностями, что давало ему самому стимул к жизни и возвышало его в глазах монастырской иерархии и людей, приезжающих к нему лечиться. Этим и постоянными молитвами (до состояния близкого к трансу) он “заглушал” свою земную трусость и безволие, подпитывая свою психику трансовыми иллюзиями.

Главный герой по жизни сумел “опустошить” свою психику почти от всего, что касалось его прошлых “привязок”-жажд. Поворотный момент выстрела на судне стал для него пожизненным «шоком», сработавшим подобно буддийским упражнениям коанов (специальных шоковых упражнений психики, которые направлены на избавление последней от “лишних” стереотипов). По мере “вычищения” своей психики в монастыре, он “впитывал” библейскую культуру (ничего другого вокруг не было: если бы это был буддийский монастырь — то он “впитал” бы буддизм) эффективнее нежели все представители монашеской схимы — поскольку у него почти не оставалось прежних жизненных стереотипов, а у схимников ещё были земные “привязки”, и они не прошли через психическую «шокотерапию». Буддийская нирвана — трансовое явление подобное тому, которым владел Анатолий, находясь в системе библейского христианства. Напомним, что институт монашества ранее всего появился на ведическом Востоке и развился до «совершенства» в буддизме.