Главная | Обратная связь

ОНИ НИКОГДА НЕ СТАНУТ ВЗРОСЛЫМИ

Мы сидели вдвоем возле ангара на деревянных ящиках. Был полдень. Солнце стояло высоко в небе и шпарило, как огонь. Жарабыла страшная. Горячий воздух с каждым вдохом обжигал легкие, поэтому мыстарались дышать быстро, почти не разжимая губ; так было легче. Солнцежарило нам плечи, спины, пот просачивался сквозь поры, струился по шее,груди и ниже к животу и собирался там, где брюки были туго перетянутыремнем. Он все-таки просачивался и под ремень, где и собиралась влага, чтопричиняло большое неудобство; было такое ощущение, будто в этом местепокалывает. Два наших "харрикейна" стояли всего лишь в нескольких ярдах от нас. Уних обоих был тот исполненный терпения и самоуверенности вид, которыйхарактерен для истребителей, когда двигатель не работает. Тонкая чернаявзлетная полоса спускалась к пляжу и морю. Черная поверхность полосы и белыйпесок по ее сторонам, сквозь который пробивалась трава, блестели и сверкалина солнце. Знойное марево висело над аэродромом. Старик посмотрел на часы. - Пора бы уже и вернуться, - сказал он. Мы оба были готовы к вылету и сидели в ожидании приказа. Старик поджалпод себя ноги, убрав их с горячей земли. - Пора бы уже и вернуться, - повторил он. Прошло уже два с половиной часа с того времени, когда Киль улетел, и,конечно, ему давно уже пора было бы вернуться. Я посмотрел на небо иприслушался. Возле топливозаправщика громко разговаривали техники, и былослышно, как волны накатываются на берег, самолета же было не видно, неслышно. Мы еще немного молча посидели. - Похоже, ему не повезло, - сказал я. - Да, - ответил Старик. - Выходит, что так. Старик поднялся и засунул руки в карманы своих шорт цвета хаки. Я тожевстал. Мы смотрели в северном направлении, где было чистое небо, и при этомпереминались с ноги на ногу, потому что гудрон был мягкий и горячий. - Как звали эту девчонку? - спросил Старик, не поворачивая головы. - Никки, - ответил я. Не вынимая рук из карманов, старик снова сел на деревянный ящик и сталрассматривать землю между ног. Старик был самым старшим по возрасту летчикомв нашей эскадрилье; ему было двадцать семь. У него была копна рыжих волос,которые он никогда не расчесывал. Лицо его было бледным, хотя он и провелстолько времени на солнце, и все покрыто веснушками. Рот был широкий, а губыплотно сжаты. Он не был высок ростом, но под рубашкой цвета хаки былиширокие и мускулистые плечи, как у борца. Человек он был тихий. - Может, все и обойдется, - сказал он, поглядев на небо. - И кстати,хотел бы я посмотреть на француза, которому по зубам Киль. Мы находились в Палестине и воевали с французами в Сирии. Мы стояли вХайфе, и тремя часами раньше Старик, Киль и я приготовились к вылету. Кильвылетел в ответ на срочную просьбу военных моряков, которые позвонили исказали, что из гавани Бейрута выходят два французских эсминца. Пожалуйста,вылетайте немедленно и посмотрите, куда они направились, попросили военныеморяки. Просто подлетите к побережью, осмотритесь и быстро возвращайтесь, апотом сообщите нам, куда они направляются. И Киль вылетел на своем "харрикейне". Прошло много времени, а он так ине вернулся. Мы знали, что надежды нет почти никакой. Если его не сбили, тоу него какое-то время назад уже должно было бы кончиться горючее. Я посмотрел на его голубую фуражку с кокардой ВВС Великобритании. Онбросил ее на землю, когда побежал к своему самолету. Сверху на ней былимасляные пятна, а видавший виды козырек погнулся. Трудно было поверить в то,что его больше нет. Он был в Египте, Ливии и Греции. Он всегда был с нами нааэродроме и в столовой. Это был человек высокого роста, весельчак. Он всегдамного смеялся, этот Киль. У него были черные волосы и длинный прямой нос, покоторому он частенько проводил кончиком пальца. Слушая чей-нибудь рассказ,он имел обыкновение откидываться на стуле с высоко поднятой головой, приэтом глаза его смотрели вниз. Еще вчера вечером за ужином он неожиданносказал: - А знаешь, я не прочь жениться на Никки. По-моему, она неплохаядевчонка. Старик сидел напротив него и ел вареную фасоль. - Ты хочешь сказать - иногда неплохая, - произнес он. Никки работала в кабаре в Хайфе. - Нет, - ответил Киль. - Из девушек, работающих в кабаре, получаютсяхорошие жены. Они никогда не бывают неверными. В неверности для них нетновизны. Это все равно что вернуться к прежним занятиям. Старик оторвался от тарелки с фасолью. - Да не будь же ты таким дураком, - сказал он. - Ни за что не поверю,что ты собираешься жениться на Никки. - Никки, - совершенно серьезно заговорил Киль, - из хорошей семьи. Онаотличная девушка. И никогда не спит на подушке. Знаешь, почему она никогдане кладет подушку под голову? - Нет. Все сидевшие за столом прислушались к разговору. Всем было интересноузнать, что Киль расскажет о Никки. - Еще очень молоденькой она была обручена с французским моряком. Онаего очень любила. Однажды они загорали на пляже, и он сказал ей, что никогдане кладет подушку под голову, когда спит. Подобные вещи люди часто говорятдруг другу просто так, для поддержания разговора. Но Никки этого не забыла.С этого времени она стала пробовать обходиться без подушки. Француз попалпод грузовик и погиб, и в память о своем возлюбленном она стала спать безподушки, хотя это и очень неудобно. Киль набил рот фасолью и стал медленно ее пережевывать. - Печальная история, - сказал он. - Из нее следует, что девушка онахорошая. Мне кажется, и я бы не прочь жениться на ней. Киль говорил это накануне вечером за ужином. Теперь его больше нет.Интересно, что сделает Никки, чтобы сохранить память о нем. Солнце раскалило мне спину, и я невольно повернулся, подставляя зноюдругой бок. Повернувшись, я увидел Кармель {Горная гряда на северо-западенынешнего Израиля. Город Хайфа расположен на северо-восточном склонеодноименной горы.} и город Хайфу. Крутой бледно-зеленый склон спускался кморю, а внизу раскинулся город. На солнце ярко сверкали дома. Дома свыбеленными стенами покрывали склоны Кармеля, и их красные крыши усыпали всюгору. Из серого железного ангара вышли трое летчиков, которые должны быливылететь вслед за нами, и медленно направились в нашу сторону. На них былизахлестнутые стропами желтые парашюты. Они неторопливо шли в нашу сторону,неся в руках шлемы. Когда они приблизились, Старик сказал: - Килю не повезло. И они ответили: - Да, мы знаем. Они сели на такие же деревянные ящики, на которых сидели мы, и солнцетотчас стало жечь им спины, и они начали потеть. Мы со Стариком пошли прочь. На следующий день было воскресенье. Утром мы вылетели к Ливанскойдолине, чтобы на бреющем полете атаковать аэродром под названием Райяк. Мыпролетели мимо Хермона {Гора на границе Сирии и Ливана. Самая высокая точкана восточном побережье Средиземного моря} с его снежной шапкой, снизившись,спрятались от солнца и атаковали на бреющем полете французскиебомбардировщики, стоявшие в Райяке. Помню, что, когда мы летели низко надземлей, двери французских бомбардировщиков стали открываться. Помню, явидел, как по аэродрому побежало много женщин в белых платьях. Особеннохорошо я запомнил белые платья. Дело в том, что было воскресенье, и французские летчики пригласилиженщин из Бейрута посмотреть на их бомбардировщики. Приезжайте ввоскресенье, говорили французы, мы покажем вам наши самолеты. Оченьпо-французски. И, когда мы начали стрелять, женщины повыскакивали из самолетов ипобежали по аэродрому в своих выходных белых платьях. Помню, Шеф сказал по рации: - Пусть уходят, дайте им уйти. И вся эскадрилья развернулась и сделала круг над аэродромом, покаженщины разбегались в разные стороны по траве. Одна из них споткнулась идважды упала, другая захромала, и ей помогал какой-то мужчина, но мы неспешили. Помню, я увидел яркие вспышки пулеметной стрельбы со стороны земли.Я еще тогда подумал, что лучше бы они не стреляли, пока мы ждем, когда ихженщины в белых платьях убегут прочь. Это было на следующий день после того, как не стало Киля. Через день мыснова уселись со Стариком на деревянные ящики возле ангара. Пэдди, большойбелокурый мальчик, занял место Киля и сидел рядом с нами. Был полдень. Солнце стояло высоко в небе и шпарило, как огонь. Потбежал по шее, под рубашкой, по груди и по животу, а мы сидели и ждали, когданас сменят. Старик пришивал отодравшийся ремешок своего шлема и рассказывалмне о Никки, которую он увидел как-то вечером в Хайфе, и о том, какрассказал о ней Килю. Неожиданно мы услышали гул летящего самолета. Старик умолк. Мы сталисмотреть на небо. Гул слышался с севера. Он все нарастал, по мере того каксамолет подлетал все ближе, и Старик неожиданно произнес: - Это "харрикейн". В следующую минуту самолет закружил над аэродромом, выпуская шасси дляпосадки. - Кто это? - спросил белокурый Пэдди. - Сегодня еще никто не вылетал. Когда самолет скользнул мимо нас по полосе, мы увидели номер на хвостемашины - Н.4427. Это был Киль. Мы поднялись и стали смотреть, как машина выруливает в нашу сторону, акогда она подъехала ближе и развернулась, чтобы встать, мы увидели в кабинеКиля. Он махнул нам рукой, усмехнулся и вылез. Мы побежали к нему с криками: - Где ты был? - Да где, черт возьми, тебя носило? - Ты что, сел на вынужденную, а потом снова взлетел? - Женщину в Бейруте нашел, что ли? - Да где же, черт побери, ты был все это время? Вокруг него столпились и другие летчики, техники, укладчики парашютов,водители спецмашин. Все ждали, что скажет Киль. Он между тем снял свой шлеми рукой откинул назад свои черные волосы. Поначалу его так удивило нашеповедение, что он просто молча смотрел на нас, а потом рассмеялся и сказал: - Да что тут, черт возьми, происходит? Что это с вами? - Где ты был? - заговорили мы. - Где ты пропадал два дня? На лице Киля было написано искреннее изумление. Он бросил быстрыйвзгляд на часы. - Сейчас пять минут первого, - сказал он. - Вылетел я в одиннадцать,час и пять минут назад. Да не толпитесь вы как идиоты, дайте пройти. Мненужно срочно доложить о выполненном задании. Морякам наверняка интереснобудет узнать, что эти эсминцы все еще в бейрутской гавани. Он повернулся, намереваясь уйти. Я схватил его за руку. - Киль, - спокойно произнес я, - тебя не было с позавчерашнего дня. Чтос тобой случилось? Он взглянул на меня и рассмеялся. - Мог бы и получше шутить, - сказал он. - Уж я-то знаю. Но на этот разне смешно. Совсем не смешно. И он ушел. Мы стояли - Старик, Пэдди, я, техники, укладчики парашютов, водителиспецмашин - и смотрели Килю вслед. Потом мы переглянулись, не зная, чтосказать и что думать, ничего не понимая, ничего не зная, за исключениемтого, что Киль был совершенно серьезен и сам верил в то, что сказал. Мызнали, что это так, поскольку знали Киля, и к тому же когда люди вместе, какмы, тогда никто не сомневается в словах другого, особенно если речь идет ополете. Сомневаться можно только в самом себе. Вот мы и засомневались всебе. Старик стоял на солнце около крыла машины Киля и отколупывал пальцамикраску, которая высохла и потрескалась на солнце. - Черт знает что, - сказал кто-то, и все разошлись по своим делам. Выйдя из серого железного ангара, к нам неспешно подошли трое летчиков,готовые к полету. Они медленно шли под горячим солнцем, размахивая шлемами,которые держали в руках. Старик, Пэдди и я направились в столовую, чтобывыпить и пообедать. Столовая размещалась в небольшом деревянном строении с верандой. Внутрибыли две комнаты, одна представляла собой что-то вроде гостиной с креслами ижурналами и дыркой в стене, через которую можно было заказать напитки, адругая и была столовой с длинным деревянным столом. В гостиной мы засталиКиля, который беседовал с Шефом, нашим командиром. Другие летчики сиделивокруг них и слушали. Все пили пиво. Мы знали, что дело серьезное, хотя всесидят в креслах и пьют пиво. Шеф делал то, что и должен был делать. Редкийчеловек Шеф. Высокого роста, с красивым лицом, с раной от итальянской пули вноге, всегда готовый прийти на помощь. Он никогда не смеялся громко, адавился от смеха, издавая глубокие гортанные звуки. - Да не волнуйтесь вы так, Шеф, - говорил Киль. - Лучше помогите мне недумать, будто я сошел с ума. Киль оставался серьезен и рассуждал здраво, но вместе с тем был не нашутку встревожен. - Я рассказал все, что знаю, - говорил он. - Как взлетел в одиннадцатьчасов, высоко взобрался, потом полетел в Бейрут, увидел два французскихэсминца и вернулся, приземлившись в пять минут первого. Клянусь, это все,что я знаю. Он обвел нас взглядом, посмотрел на Старика и на меня, на Пэдди и наДжонни и на полдюжины других летчиков, находившихся в помещении. Мыулыбнулись ему и закивали, давая понять, что мы с ним, не против него, и чтомы верим в то, что он сказал. - И что, по-твоему, мне докладывать в штабе в Иерусалиме? - спросилШеф. - Я уже доложил, что ты пропал без вести. Теперь я должен сообщить, чтоты вернулся. Они будут настаивать на том, чтобы знать, где ты был. Все это начинало выводить Киля из себя. Он сидел прямо, постукиваябыстро и резко пальцами левой руки по кожаному подлокотнику, а потом сталеще и ногой притопывать. Терпение у Старика лопнуло. - Слушай, Шеф, - сказал он. - Давай пока оставим все это. Может, Кильпотом что-то вспомнит. Пэдди, сидевший на подлокотнике кресла Старика, сказал: - Правильно, а мы можем пока доложить в штаб, что Киль совершилвынужденную посадку на поле в Сирии, два дня у него ушло на ремонт самолета,а потом он полетел домой. Все старались помочь Килю, все летчики. У нас всех было убеждение,будто в этом деле есть что-то такое, что в большой степени касается каждогоиз нас. И Киль это знал, хотя только это он и знал, а другие это тоже знали,что и было написано на их лицах. Возникло напряжение, и довольно высокое,потому что впервые мы столкнулись с чем-то новым - это тебе не пули, неогонь, не чиханье двигателя, не лопнувшая резина колес, не кровь в кабине,не вчера, и не сегодня, и даже не завтра. Шефу тоже передалось этонапряжение, и он сказал: - Да-да, давайте еще выпьем и оставим пока все как есть. Я доложу вштабе, что ты вынужден был приземлиться в Сирии, а потом тебе удалось сновавзлететь. Мы выпили еще пива и пошли обедать. Шеф заказал несколько бутылокпалестинского белого вина к обеду, чтобы отметить возвращение Киля. После этого никто и не вспоминал о том, что произошло. Мы и вотсутствие Киля не говорили об этом. Но каждый из нас продолжал думать обэтом про себя, зная наверняка, что случилось нечто важное и не все ещезакончилось. Напряжение быстро распространилось по эскадрилье и охватиловсех летчиков. Между тем дни шли своим чередом. Солнце сияло над аэродромом и надсамолетами, и Киль снова стал с нами летать, как и прежде. И вот однажды - думаю, это было неделю спустя - мы снова атаковалиРайяк на бреющем полете. Нас было шестеро, Шеф шел ведущим, Киль летелсправа. Мы снизились над Райяком. Легкие зенитки открыли плотный огонь. Вовремя первого захода подбили машину Пэдди. Когда мы заходили флангом вовторой раз, то увидели, как его "харрикейн" мягко вошел в полубочку иустремился к земле прямо у края аэродрома. Когда он ударился о землю,поднялось огромное облако белого дыма, потом показалось пламя. Оно сталораспространяться, дым из белого стал черным, а там был Пэдди. В наушникахтотчас же раздался треск, и я услышал очень взволнованный голос Киля,который кричал в микрофон: - Я вспомнил. Алло, Шеф, я все вспомнил. А потом Шеф проговорил медленно и спокойно: - Хорошо, Киль. Хорошо. Только смотри не забудь. Мы сделали еще один заход, после чего Шеф быстро увел нас. Мы петлялинад долинами, а по сторонам над нами возвышались голые серо-коричневые горы.Мы возвращались домой, и лету было полчаса. Киль без умолку что-то кричал порадиотелефону. Сначала он вызвал Шефа и сказал: - Алло, Шеф, я вспомнил, все вспомнил, все детали. Потом он говорил: - Алло, Старик, я вспомнил, все вспомнил. Теперь уже не забуду. Потом он вызывал меня, Джонни и Мечтателя. Он вызывал каждого из нас поочереди и был так взволнован, что иногда кричал в микрофон чересчур громко имы не могли разобрать ни слова. Приземлившись, мы вылезли из самолетов, а поскольку Килю почему-товздумалось посадить свою машину в дальнем конце аэродрома, то мы пришли накомандный пункт раньше него. Пункт управления находился рядом с ангаром. Это было голое помещение сбольшим столом посередине, на котором лежала карта района. Там был еще одиннебольшой столик с парой телефонов, несколько деревянных стульев и скамеек,а в углу были сложены надувные спасательные жилеты, парашюты и шлемы. Мыснимали с себя комбинезоны и бросали их в угол, и тут появился Киль. Онбыстро вошел и остановился в дверях. Его черные волосы были взъерошены,потому что он только что стянул с себя шлем. Лицо блестело от пота, арубашка цвета хаки потемнела от влаги. Он быстро дышал открытым ртом. Вид унего был такой, будто он только что бежал. Он был похож на ребенка, которыйвбежал в комнату, где полно взрослых, чтобы сообщить, что кошка родила вдетской котят, но не знает, с чего начать. Мы все слышали, как он приближается, потому что только его и ждали. Всеоторвались от своих занятий и замерли на месте, глядя на Киля. - Привет, Киль, - сказал Шеф. А Киль ответил: - Шеф, ты должен поверить мне, потому что все так и было. Шеф стоял возле столика с телефонами, рядом со Стариком, с приземистымрыжеволосым Стариком. Он стоял, держа в руках захлестнутый стропами парашют,и смотрел на Киля. Остальные находились в дальнем конце помещения. КогдаКиль заговорил, летчики стали потихоньку подходить поближе, пока неоказались около стола с большой картой. Опершись о него, они уставились наКиля и стали ждать, что он скажет. Он заговорил тотчас же. Говорил он быстро, потом успокоился и, по меретого как развивался сюжет его рассказа, стал говорить медленнее. Онрассказал все, так и не отойдя от дверей командного пункта, не сняв свойжелтый парашют и держа в руках шлем и кислородную маску. Другие тожеоставались на своих местах, стояли и слушали. Слушая его, я забыл, что этоговорит Киль и что мы находимся на командном пункте в Хайфе. Я все забыл иотправился вместе с ним в его путешествие и не возвращался, пока он незакончил. - Я летел на высоте около двадцати тысяч, - рассказывал он. - Пролетелнад Тиром и Сидоном {Тир - город-государство в Финикии, современный городСур в Ливане. Сидон - город-государство в Финикии, современный город Сайда вЛиване.} и над рекой Дамур, а потом полетел над ливанскими горами, потомучто хотел зайти на Бейрут с востока. Неожиданно я оказался с облаке, вплотном белом облаке, которое было таким густым и плотным, что я ничего невидел, кроме кабины. Я ничего не понимал, потому что за минуту до этого небобыло чистое и голубое и нигде не было ни облачка... Чтобы выбраться изоблака, я начал снижаться. Я летел все ниже и ниже, но по-прежнему находилсяв нем. Я знал, что слишком низко лететь из-за гор нельзя, но на высоте шестьтысяч облако все еще окружало меня. Оно было таким плотным, что я ничего невидел, даже носа машины или крыльев. Пары на лобовом стекле превращались вжидкость, и струйки воды бежали по стеклу. Горячий воздух двигателявысушивал их. Никогда раньше я не видел такого облака. Оно было плотным ибелым у самой кабины. У меня было такое ощущение, будто я лечу наковре-самолете, сижу один-одинешенек в этой небольшой кабине со стекляннымверхом, без крыльев, без хвоста, без двигателя и без самолета. Я знал, чтомне нужно выбираться из этого облака, поэтому я развернулся и полетел от горна запад над морем. Согласно высотомеру, я снизился намного. Я летел навысоте пятьсот футов, потом четыреста, триста, двести, сто, а облако все ещеокружало меня. Я перестал снижаться, потому что знал, что это опасно. Потомсовершенно неожиданно, точно порыв ветра, меня охватило чувство, что подомной ничего нет, ни моря, ни земли, вообще ничего, и я медленно намереннозадросселировал двигатель, с силой отдал ручку вперед и вошел в пике. На высотомер я не смотрел. Я вглядывался в белизну перед собой залобовым стеклом и продолжал пикировать. Ручку я держал в положении "отсебя", сохраняя угол пикирования, и продолжал всматриваться в обступившуюменя обширную белизну. Я даже не задумывался, куда лечу, а просто летел. Не знаю, сколько это продолжалось, может, несколько минут, а может, ичасов. Знаю только, что я сидел в самолете, который находился в пике. Я былуверен, что подо мною не горы, не реки, не земля и не море, но мне не былострашно. И тут меня ослепил свет. Как будто ты только что дремал и вдруг кто-товключил свет. Я выбрался из облака так неожиданно и так быстро, что свет ослепилменя. Переход из одной среды в другую был мгновенным. Только что меняокружала плотная белизна, и вот ее уже нет и вокруг так светло, что светослепил меня. Я крепко зажмурился и несколько секунд не открывал глаза. Когда я открыл их, все вокруг было голубым. Такого голубого цвета мнееще не приходилось видеть. Цвет был не синий и не ярко-голубой, а именноголубой, чистый сверкающий свет, какого я никогда раньше не видел и не могуописать. Я огляделся. Потом взглянул вверх и покрутил головой.Приподнявшись, посмотрел вниз сквозь стекло кабины. Все было голубым. Былосветло и ясно, будто светило солнце, но солнца не было. И тут я увидел их. Надо мной и впереди меня по небу летели самолеты, вытянувшись в тонкуюдлинную линию. Они двигались вперед одной черной линией, все летели с однойскоростью, в одном направлении, близко друг от друга, один за другим, и эталиния растянулась по небу насколько хватало глаз. Так они и летели, несворачивая со взятого курса, точно парусные суда, подгоняемые сильнымветром, и тут я все понял. Сам не знаю, как я догадался, но, глядя на них, японял, что это летчики и экипажи, убитые в боях, а теперь они в своихсамолетах отправились в свой последний полет, в последнее путешествие. Поднявшись выше и приблизившись к ним, я узнал некоторые машины. В этойдлинной процессии были почти все типы самолетов. Я видел "ланкастеры" и"дорнье", "галифаксы" и "харрикейны", "мессершмитты", "спитфайры","стерлинги", "савойи-семьдесят-девять-эс", "юнкерсы-восемьдесят-восемь-эс","гладиаторы", "хэмпдены", "маччи-двести-эс", "бленхеймы", "фокке-вульфы","бофайтеры", "сордфиши" и "хейнкели". Я видел самолеты всех этих типов да имногих других, и я видел, как движущаяся линия достигла края голубого неба,прорезав его из конца в конец, и наконец исчезла из виду. Я находился близко от них, и мне казалось, что меня тянет за нимипомимо моей воли. Мою машину подхватил ветер и начал подбрасывать ее, какигрушку, и меня вихрем потянуло за другими самолетами. Я ничего не могподелать, потому что меня захватил вихрь и закружил ветер. Все это произошлоочень быстро, но я четко все помню. Помню, что мой самолет потянуло сильнее,я летел все быстрее и быстрее и вскоре и сам вдруг оказался в процессии,двигаясь вперед вместе с остальными, с той же скоростью и тем же курсом.Впереди меня летел - так близко, что я видел, какого цвета краска накрыльях, - "сордфиш", старый "сордфиш" военно-морской авиации. Я виделголовы и шлемы летчика-наблюдателя и пилота, сидевших в кабине один задругим. За "сордфишем" летел "дорнье", "летающий карандаш", а за "дорнье" -другие машины, типы которых я не мог определить из-за расстояния. Мы летели все дальше и дальше. Свернуть или улететь от них я не мог,даже если бы захотел. Не знаю почему, хотя, возможно, все дело было в вихреи в ветре. Да, так и есть. Мало того, я не управлял своим самолетом; онлетел сам по себе. Мне не нужно было ни маневрировать, ни следить заскоростью и высотой, я не управлял ни двигателем, ни самолетом. Я бросилвзгляд на приборную доску и увидел, что приборы не работают, как это бывает,когда машина стоит на земле. Итак, мы продолжали лететь. Понятия не имею, как быстро мы летели.Ощущения скорости не было, но, насколько я мог себе представить, онасоставляла что-то около миллиона миль в час. Вспоминаю, что ни разу тогда яне почувствовал ни холода или жары, ни голода или жажды; ничего этого я нечувствовал. Страха я тоже не чувствовал, потому что не знал, чего бояться.Беспокойства не чувствовал, потому что ничего не помнил и не думал ни о чемтаком, что вызывает беспокойство. У меня не было желания что-либо делать, даи вообще не было никаких желаний. От того, где нахожусь, я испытывал толькоудовольствие - все вокруг расцвечено прекрасными яркими красками. Я случайноувидел отражение своего лица в зеркале: я улыбался, улыбался глазами и ртом.Отвернувшись, я знал, что продолжаю улыбаться, потому что мне хотелосьулыбаться. Летчик-наблюдатель в "сордфише" как-то раз обернулся и помахалмне рукой. Я отодвинул фонарь кабины и помахал ему в ответ. Помню, что,когда я открыл кабину, не было ни дуновения, не стало ни холоднее, нитеплее, а руку мою не обдал горячий воздух от двигателей. Потом я заметил,что все машут друг другу, как дети на детской железной дороге, и я обернулсяи помахал летчику в "маччи", летевшему за мной. Но тут далеко впереди стало что-то происходить. Я увидел, что самолетыменяют курс, поворачивают налево и теряют высоту. Вся процессия, достигнувопределенной точки, накренившись, спускалась вниз широким, с большимохватом, кругом. Я инстинктивно посмотрел вниз и увидел раскинувшуюся подомною обширную зеленую равнину. Она была зеленой, гладкой и красивой ипростиралась к самому краю горизонта, где небесная голубизна смыкалась сзеленью равнины. И еще там был свет. С левой стороны далеко-далеко возник яркий белыйсвет, сиявший ярко, но бесцветно. Казалось, это было солнце, но гораздобольше, чем солнце, нечто бесформенное и аморфное. Свет был яркий, но неослепляющий, и исходил он от того, что лежало на дальнем конце зеленойравнины. Свет распространялся во все стороны из ослепительно-яркой точки изаливал небо и всю долину. Увидев его в первый раз, я поначалу глаз не могот него оторвать. У меня не было желания приближаться к нему, входить внего, и почти тотчас же меня охватило столь страстное желание слиться с ним,что я несколько раз попытался увести свой самолет из строя и полететь прямона свет, но это было невозможно, и я вынужден был лететь вместе со всеми. Как только самолеты вошли в крен и стали терять высоту, я последовал заними. Мы начали спускаться к лежавшей внизу зеленой равнине. Теперь, когдаравнина оказалась ближе, я увидел на ней огромное множество самолетов. Онибыли всюду - точно смородина рассыпалась по зеленому ковру. Их были многиесотни, и каждую минуту, почти каждую секунду число их увеличивалось, по меретого как садились и выруливали на стоянку те, кто летел впереди меня. Мы быстро теряли высоту. Скоро я увидел, как те, которые летят прямопередо мной, выпускают шасси и готовятся к посадке. "Дорнье", летевший заодну машину до меня, выровнялся и приземлился. За ним сел "сордфиш". Летчиксвернул немного влево от "дорнье" и приземлился рядом с ним. Я свернул влевоот "сордфиша" и выровнял самолет, после чего выглянул из кабины и посмотрелна землю, рассчитывая высоту. Зелень под быстро летевшим самолетом слилась водно сплошное пятно. Я ждал, когда мой самолет коснется земли. Казалось, на это уходилослишком много времени. "Ну, - говорил я. - Ну, давай же, давай". Я был лишьв шести футах от земли, но самолет не терял высоты. "Да садись же, -закричал я. - Пожалуйста, садись". Я потерял голову. Меня охватил страх.Вдруг я заметил, что набираю скорость. Я выключил зажигание, но это ни кчему не привело. Самолет набирал скорость и летел все быстрее и быстрее. Яоглянулся и увидел позади длинную процессию из самолетов, падавших с неба изаходивших на посадку. На земле я увидел множество самолетов, разбросанныхпо равнине, а на одном конце ее был виден свет, сверкающий белый свет,который так ярко озарял всю равнину. К нему меня и тянуло. Я знал, что стоитмне приземлиться, и я побегу к этому свету, как только выберусь из самолета. А теперь я улетал от него. Мой страх увеличивался. Чем быстрее и чемдальше я улетал, тем больший страх меня одолевал, и я стал сопротивлятьсякак только мог: дергал за ручку управления, боролся с самолетом, пытаясьразвернуть его назад к свету. Когда я понял, что это невозможно, я попыталсяубить себя. Я попробовал войти в пике, чтобы врезаться в землю, но самолетпродолжал лететь прямо. Я попытался выпрыгнуть из кабины, но на моем плечебудто лежала чья-то рука и прижимала меня к сиденью. Попробовал я и битьсяголовой о стены кабины, но и это ни к чему не привело, и я продолжалбороться со своей машиной и неизвестно с чем еще, пока вдруг не заметил, чтонахожусь в облаке. Я попал в такое же плотное белое облако, что и раньше; исамолет, казалось, набирал высоту. Я оглянулся. Облако окружало меня со всехсторон. Не было ничего, кроме этой обширной непроницаемой белизны. У менязакружилась голова. Тошнота подступила к горлу. Мне теперь было все равно,что будет дальше. Потеряв к происходящему всякий интерес, я просто сидел,позволив машине лететь самой по себе. Прошло много времени. Я уверен, что сидел так несколько часов. Должнобыть, я уснул. Пока я спал, мне снился сон. Мне снилось не то, что я толькочто видел. Мне снилась моя повседневная жизнь: эскадрилья, Никки и аэродромздесь, в Хайфе. Мне снилось, будто я сижу в готовности возле ангара с двумядругими летчиками, будто от военных моряков поступила просьба, чтобыкто-нибудь быстренько произвел разведку над Бейрутом, а поскольку я долженбыл лететь первым, то я вскочил в свой "харрикейн" и умчался. Мне снилось,будто я пролетел над Тиром и Сидоном и над рекой Дамур и поднялся на высотудвадцать тысяч футов. Потом я повернул в сторону ливанских гор, развернулсяи приблизился к Бейруту с востока. Я был над городом; глядя вниз на гавань,я старался обнаружить французские эсминцы. Скоро я увидел их, увиделотчетливо; они стояли на якоре у верфи бок о бок, и я на вираже развернулсяи полетел домой как можно быстрее. Военные моряки не правы, думал я в пути. Эсминцы все еще в гавани. Явзглянул на часы. Прошло полтора часа. "Быстро я обернулся, - сказал я. -Они будут довольны". Я попытался связаться по радио, чтобы передатьинформацию, но мне это не удалось. Потом я вернулся сюда. Когда я приземлился, вы все собрались вокругменя и стали спрашивать, где я пропадал два дня, но я ничего не могвспомнить. Пока не сбили Пэдди, я ничего не помнил, кроме полета в Бейрут.Как только его машина ударилась о землю, я поймал себя на том, что говорю:"Ну и повезло же тебе, подлец. Как же тебе повезло". И сказав это, я понял,почему произнес эти слова. Я все вспомнил. Вот тогда я и закричал по радио.Я тогда все вспомнил. Киль умолк. Никто не шелохнулся и не произнес ни слова за все то время,что он говорил. Теперь заговорил Шеф. Он переступил с ноги на ногу,повернулся к окну и тихо, почти шепотом, произнес: - Черт знает что. И мы все продолжили снимать комбинезоны и складывать их в углу на пол,все, кроме Старика, этого приземистого коротышки. Он стоял и смотрел, какКиль медленно идет в угол, чтобы сложить там свою одежду. После рассказа Киля жизнь в эскадрилье снова вошла в норму. Исчезлонапряжение, которое мы испытывали больше недели. На аэродроме всем былозанятие. Но никто больше не вспоминал о путешествии Киля. Мы никогда большеоб этом не говорили, даже когда пили по вечерам в "Эксельсиоре" в Хайфе. Сирийская кампания подходила к концу. Всем было ясно, что скоро онадолжна закончиться, хотя французы и сражались отчаянно на юге от Бейрута. Мыпродолжали летать. Мы много летали над судами, с которых обстреливали берег,ибо наша работа состояла в том, чтобы защищать их от "Юнкерсов-88",прилетавших с Родоса. Во время последнего полета над судами и был убит Киль. Мы летели высоко над кораблями, когда нас атаковали крупными силамиЮ-88 и началось сражение. У нас в воздухе было только шесть "харрикейнов";"юнкерсов" налетело много, и битва была серьезная. Не очень хорошо помню,как тогда все происходило, да это и не запомнишь. Но помню, что сражениебыло сумасшедшим, с преследованиями, "юнкерсы" с ходу атаковали корабли, скораблей отстреливались, пуская в воздух все, что можно, так что небо былополно белых цветов, которые быстро расцветали, вырастали на глазах иуносились с ветром. Помню, как немец взорвался в воздухе. Это произошлобыстро, вспыхнуло что-то белое, и там, где только что был бомбардировщик,ничего не осталось, только крошечные железные обломки медленно посыпалисьвниз. Помню еще одного, у которого отстрелили заднюю турель, и та летелавместе со стрелком, который уцепился за хвост стропами, пытаясь сновавзобраться в машину. Помню одного смельчака, который оставался вверху, чтобыбиться с нами, пока другие заходили на бомбометание. Помню, мы его сбили, ипомню, как он медленно перевернулся на спину, бледно-зеленым животом вверх,как дохлая рыба, а потом штопором ринулся вниз. И помню Киля. Я был рядом с ним, когда его самолет загорелся. Я видел, как пламявырывается из носа его машины и пляшет на капоте двигателя. Из выхлопныхпатрубков его "харрикейна" потянулся черный дым. Я подлетел ближе и стал вызывать его по радио: - Алло, Киль. Тебе надо прыгать. Я услышал его голос. Он говорил спокойно и медленно: - Это не так-то просто. - Прыгай, - кричал я, - прыгай быстрее. Я видел его под стеклянной крышей кабины. Он посмотрел в мою сторону ипокачал головой. - Это не так-то просто, - ответил он. - Я ранен. У меня простреленыруки, и я не могу расстегнуть замок привязных ремней. - Выпрыгивай, - кричал я. - Ради бога, прыгай же! Но он не отвечал. Какое-то время его самолет продолжал лететь прямо, апотом мягко, словно умирающий орел, опустил одно крыло и устремился к морю.Я смотрел ему вслед; в небе осталась тонкая полоска черного дыма. И тут яснова услышал голос Киля, который отчетливо и медленно произнес: "Ну иповезло же мне, подлецу. Как же мне повезло".