Главная | Обратная связь

МУЗЫКАНТЫ В ПРЕДСТАВЛЕНИИ ДЕЯТЕЛЕЙ КИНЕМАТОГРАФИИ

На долю знаменитых музыкантов выпадала жизнь большей частью трудная, иной раз — в нищете. Это весьма занимательно для грубой черни; такое пред­ставление о музыкантах сделалось традиционным, и по­пытки поколебать его были бы опасны. Сравнительно со всеми знаменитостями именно к великим композиторам деятели кинематографии относятся с особой нежностью и жаждут их «увидеть» и «услышать».

Любопытно, что их список возглавляет беззащитная фигура Франца Шуберта, за которой сразу следует ро­мантик Фридерик Шопен.

В основном сценарии показывают композитора влюб­ленным в великосветскую даму или в благородную де­вицу. Последняя, само собой разумеется, с презрением и сарказмом отвергает чистую любовь артиста. Она пред­почитает ему или богача, или блестящего военного. С раз­битым сердцем наш бедняга-композитор удаляется. Ему необходимо поскорее исповедаться в симфонии, в которой он даст волю выражению своего отчаяния. На премьере симфонии, состоящейся очень вскоре (мы в кино, где невозможное возможно), «предмет любви» (по выраже­нию Тёпфера), слушая вступление тромбона, особенно прочувствованное, мгновенно постигает силу гениальности и страсти музыканта. Увы, уже поздно! Она уже успела выйти замуж и, быть может, даже оказаться матерью двух-трех детей.

Могут быть и некоторые другие варианты, но и они почти всегда кончаются печально для творящего артиста. О воздаянии должны позаботиться потомки.

Уже много раз показывали нам в картинах великую певицу — кумира публики. Из рук трепещущего от на­дежды и смущения молодого композитора она берет руко­пись его романса. Мгновенно разобрав романс с листа, она тут же на великосветском вечере поет его перед со­бравшейся элитой. Успех ошеломляющий, дающий компо­зитору одновременно и славу, и богатство.

В одном недавнем фильме вальс, исполненный в ка­бачке, приводит к тем же результатам. Актер, играющий в этой картине роль скрипача, обращается со скрипкой примерно с той же ловкостью, как оперирующий ката­ракту грузчик. Правда, упомянутый актер сопровождает свою «скрипичную» жестикуляцию улыбками «под Фер­нанделя» (знаю, некоторые называют их «мольеровскими», некоторые — холеричными). В другой картине другой актер скоблит скрипку, словно отдирает кожуру со свеклы и, о чудо, льются звуки баховской Чаконы!..

Режиссеры-постановщики подобных сценариев имеют, следует признать, абсолютно ложные понятия обо всем, касающемся композиторской работы. Поэтому отнюдь но бесполезно подсказать им некоторые уточнения.

Так, крайне редко случается (если это вообще воз­можно), чтобы композитор в состоянии наития чертил темы своей оперы концом трости на песке. Не так давно в кинокартине показывали Жоржа Бизе, выцарапывав-

шего ноты мелодии на обледеневшей окне дилижанса. А до этого он сочинял свою Римскую кантату под акком­панемент метронома, стучавшего совсем не в такт музыке, которую он сочинял и рукопись которой демонстриро­вали на экране крупным планом.

Наконец, я помню одного Бетховена, который в очень неудобной позе пристроился на подоконнике и запи­сывал углем на шторе вторую тему увертюры к «Кориолану».

Я лично знаю многих композиторов, но ни один из них не пользуется этим способом, когда его обуревает вдохновение. Берут обычно лист нотной бумаги, каран­даш и записывают все, что диктует гений. Разумеется, это гораздо менее зрелищно. С этим я согласен, но зато разумней, рациональней.

Другое из прискорбных и распространенных среди ки­норежиссеров заблуждений — быстрота, с которой якобы рождаются музыкальные шедевры. Вот пример:

Фернан Гравей — Иоганн Штраус — совершает в ко­ляске прогулку по лесу. Слышит: ре, ре, фа, ля, ля — доносящийся издалека наигрыш почтового рожка — и от­кликающихся на эту мелодию птиц. Дрозды, зяблики и вся прочая соловьиная братия октавой выше поют: ля, ля, фа, фа. Штраус одной рукой небрежно записывает эти звуки, другой обнимает свою спутницу за талию. И... двумя часами позже, во время обеда, оркестр, составлен­ный из дам, уже играет плод этой прогулки — «Прекрас­ный голубой Дунай». Вот это да!..

Но это же неправда! Я нахожу показ подобных кад­ров вредным для молодых людей, чьи музыкальные вле­чения непреодолимы. Упомянутый пример может их на­править на опасный путь композиторской карьеры, лишь очень отдаленно схожей с ее изображением в кинофиль­мах. Даже вальс не сочиняют так легко и просто. Ува­жаемым деятелям кинематографии следовало бы отдать себе в этом отчет, заглянув хоть одним глазом в то, что называют оркестровой партитурой. Они увидели бы, что, помимо гения и вдохновения, создание партитуры тре­бует длительного и упорного труда. Необходимо соблюде­ние правил ее нотной записи. Это также требует и вре­мени, и прилежания, и, я добавлю, таких навыков и зна­ний, какие достигаются лишь в результате долгих упраж­нений.

Возможно, сделанные мной разоблачения, которые, ко­нечно, не умалят блеска зрелищных концепций мастеров кинематографа, помогут им уменьшить презрительную снисходительность, которую они иногда выказывают зло­счастным музыкантам, когда те пишут партитуры для их фильмов.