 |
|
Проводимость стекла
У пятидесятидвухлетней Ядвиги серые, всегда заплаканные глаза. Наливая чай, она изо
всех сил старается скрыть дрожание рук. Даже когда в Хьюстоне скип сильная жара, она
носит блузки с длинными рукавами, прикрывающими рельефные поперечные шрамы чуть
выше запястья. У нее тихий голос.
Первое ноября в Соединенных Штатах не праздник. Обычный будний день. Для
Ядвиги это в любом случае не имеет значения. Уже много лет она работает семь дней в
неделю. С понедельника по пятницу она убирает конторы, а в выходные — квартиры. Но
если День Всех Святых приходится на середину недели, вынуждена брать однодневный
отпуск, чтобы поехать на кладбище. Тогда она надевает черное платье, идет в
парикмахерскую, затем в костел, а вечером на такси едет на маленькое заброшенное
кладбище в предместье Хьюстона. Три года назад она брала отпуск на два дня...
В среду она поехала в Хантсвилл. В комнате свиданий была ровно в девять тридцать.
Конвоиры ввели Роберта около десяти. Его привезли из ливингстонской тюрьмы для
приведения приговора в исполнение. Сорок минут пути в фургоне с маленькими
зарешеченными окошками, через которые виден живописный берег озера.
Прощание начинается в десять, в двенадцать входят конвоиры и уводят заключенного,
ровно в восемнадцать часов начальник тюрьмы включает автомат, который делает
смертельную инъекцию.
В Чикаго она эмигрировала из Польши в середине семидесятых. Однажды в аптеку, где
родственники нашли для нее временную работу, зашел Майкл. Потом он стал приходить
каждый день. Когда оказалось, что она забеременела, они обвенчались в польском костеле.
Еще до рождения ребенка молодожены переехали в Техас, где Майкл получил работу
получше - в строительной фирме в Хьюстоне. Их сыну Роберту не исполнилось и двух лет,
когда Ядвига осталась одна. Чтобы сводить концы с концами и помогать родным в Польше,
она очень много работала. Парень вырос хороший. Только непутевый. Она слишком поздно
это заметила. Девять лет назад машину, на которой ехал Роберт, остановила полиция.
Перегорела лампочка стоп-сигнала. Машина была краденая. В кармане брюк Роберта нашли
наркотики; разрешения на ношение пистолета, лежавшего на сиденье, у него не было.
Парень запаниковал. Выстрелил. Через три часа его арестовали в Саут-парке. Через четыре
дня полицейский умер от огнестрельных ран. У Ядвиги не было денег на адвокатов.
В Ливингстоне она навещала сына так часто, как только допускалось правилами.
Каждые несколько недель в течение восьми лет. Они садились друг против друга. По равные
стороны окна с толстым пуленепробиваемым стеклом.
Восемь лет единственными людьми, которые дотрагивались до Роберта, были
конвоиры. За восемь лет никто его не обнял, не положил ладони ему на плечи, не пожал
руку.
Но если изо всех сил прижать раскрытую ладонь к стеклу, в нем возникает тепло.
Очень сильно прижатая ладонь оставляет отпечаток. Она знала, что Роберт чувствовал это
тепло с другой стороны и вплел отпечаток сердца. Он писал ей об этом в письмах. Иногда он
вырывал у себя ресницу, и, если надзиратели были невнимательны, она находила ее между
страницами письма.
В хантсвиллской тюрьме оконное стекло в комнате свиданий гораздо толще, но она все
равно почувствовала прикосновение Роберта, когда он отложил телефонную трубку и на
прощание прижал к стеклу обе ладони. Временами, когда она гладит пальцами стеклышко
рамки с фотографией Роберта, у нее возникает похожее ощущение. До сих пор...
Вечером она присутствовала при приведении приговора в исполнение. Если бы она и
могла говорить об этом, рассказ ее был бы коротким. Но у нее провал в памяти. Утром
следующего дня ей официально передали тело сына. Это было первого ноября. День казни
Роберта был назначен несколькими месяцами ранее. У нее хватило времени выбрать
кладбище и уладить все формальности. Благодаря тому, что она проработала на одном месте
больше пяти лет, ей дали ссуду пол низкий процент. Хватило даже на надгробие. В
мраморной плите рядом с выгравированной надписью она велела пробить прямоугольное
отверстие и вставить в нет пластину из толстого стекла...
Химия облатки
Предрождественский вечер несколько лет назад. Ворота больницы Святой Елизаветы
во Франкфурте-на-Майне выходят прямо на улицу. Напротив, на другой стороне
оживленной проезжей части, - итальянский ресторанчик. Перед ним, на маленькой каменной
террасе, незадолго до пращников владелец установил елку. Увитая гирляндами
разноцветных лампочек, украшенная блестящими игрушками, осыпанная искусственным
снегом, она вспыхивает сиянием, многократно отражающимся в окнах ближайших домов и
больницы.
Предрождественский вечер несколько лет назад. Медленно спускаются сумерки.
Большой город умолкает и в тишине пустеет. Начинается нечто очень торжественное...
Вдруг из ворот больницы выбегает маленькая девочка. Куртка надета на пижаму, на
босых ногах - зимние ботинки. Она торопится туда, где елка. Я торможу, машина
останавливается. На тротуаре перед воротами появляется пожилой мужчина в темно-синем
мундире и, нервно жестикулируя, что-то кричит малышке. Через минуту, выскочив на
середину мостовой, он в панике пытается остановить и без того замершее движение. Когда
охранник уже рядом с ребенком, под елкой, автомобили снова трогаются. Люди спешат
домой к своим елочкам. Поскорее. Разве можно объяснить то, что слепо гнало ну девочку;
чем-либо, кроме отчаянной жажды исключительных переживаний, какие запомнились ей по
Сочельникам раннего детства? Что такого особенного в Сочельнике, помимо мистического
волнения? Как это определить? По какой-то особой энцефалограмме? Или дело тут в особой
химий мозга? Оказывается, да...
Ожидание (адвент'). Механизм ожидания активизирует лобную долю головного мозга.
У людей, которые прислушиваются к звуку падения капель из неисправного крана, как и у
людей, которые ждут Сочельника, увеличивается частота электрических импульсов в этой
области мозга. Если вода внезапно перестает капать, частота импульсов многократно
возрастает, вызывая, в частности, тревогу. Это сопровождается снижением концентрации
серотонина - гормона, отвечающего за хорошее настроение и ощущение гармонии. Лишить
нас ожидания праздника - то же самое, что закрыть капающий кран. Наш кран, однако,
капает. С начала декабря, ежегодно.
Снова елками украшены улицы, по радио звучит та же, что и всегда, праздничная
музыка, тот же, что и всегда, гормон стресса (кортизол) гонит нас в магазины за подарками
для близких. За несколько дней до Сочельника мы исповедуемся в храме либо перед самими
собой. Священник ли отпустил наши грехи или собственная совесть - в результате мы
повышаем свой уровень эндорфинов (опиатов из группы морфина), которые утоляют нашу
боль, утешают, успокаивают, вселяют в нас надежду. В самом деле, после исповеди мы
обещаем исправиться, находясь в состоянии своеобразного наркотического опьянения.
Потому, вероятно, когда хмель проходит, мы быстро об этих обещаниях забываем.
Сочельник (бдение). Несколько часов возвышенной сопричастности, ощущение
безопасности, высшая степень волнения при причащении Святых Тайн, подарки, упоение
при пении колядок. Большинство из нас только раз в году и поют. Причем именно колядки и
именно в Сочельник. Музыка и пение способствуют вырабатыванию гормона счастья
(допамина), активизируя так называемую дорожку вознаграждения - несколько миллиардов
нейронов в среднем отделе мозга. Эта область активна также, когда мы утоляем голод,
жажду, сексуальное влечение. Подарки? В повседневной жизни мы четко разграничиваем
понятия «мое» и «твое». За это отвечает опять-таки гормон стресса кортизол, который у нас
практически не вырабатывается при наличии «сочельнико-вогодопамина__________». Сочельник - это,
главным образом, эмоции, на которых мы прежде всего сосредоточены. Они, ни эмоции,
для нас важнее всего. Возможно, поэтому в Соченьник молятся немногие, и ничего
парадоксального тут нет.
Однажды сравнили активность мозга у верующих при чтении молитв и при чтении
нерелигиозных текстов. Было точно установлено, что при чтении молитв активность мозга
гораздо выше, причем лишь в отделе, связанном с рациональным мышлением, а не с
чувствами. Религия – в большей степени вопрос рассудка, чем эмоций. В период Сочельника
— тоже.
Котла я читаю подобные отчеты «нейротеологов», я вспоминаю ту девочку, маленькую
сумасбродку, бегущую через улицу к елке, и радуюсь тому, что поэт может правдиво описать
человека, а лаборант нет…
Обнулить счетчик
«Завтра я бы хотела начать не только новый год, я бы хотела начать новую жизнь. С
тобой. Скоро так и будет. Подождешь?» Эти слова он услышал ровно пять лет назад. В
новогодний вечер, примерно в восемнадцать тридцать. Она их прошептала ему на ухо, когда
они лежали обнаженные, прижавшись друг к другу, в его спальне. Ему было тридцать два
года, он готов был ее ждать, а слово «скоро» для него все еще означало несколько месяцев.
Он помнит, что взял тогда ее руку, лежавшую на его груди и начал растроганно целовать. В
тот момент зазвонил мобильный телефон. Она встала, оделась и поехала на Краковское
Предместье забрать мужа из ресторана, в котором он провожал старый год с контрольным
советом своей фирмы.
Вот уже пять лет он встречает Новый год по одной и той же схеме. Утром с работы
звонит матери в Познань, поздравляет ее и врет, что праздник отметит с друзьями. У нет
всегда заготовлено одно женское имя, чтобы без дрожи в голосе ответить матери на вопрос:
«А с кем ты идешь?» и, предупреждая следующий, добавить: «Это новая сослуживица, не
замужем».
Уже два года - зная, что мать будет с полуночи до четырех утра названивать всем его
подругам - он выискивает в телефонной книге названия варшавских клубов и ресторанов,
которые наверняка находятся «вне зоны действия сети». Вернувшись около трех по полудни,
накрывает праздничный стол, принимает ванну, меняет постельное белье и надевает голубую
рубашку. Открывает бутылку красного вина, выключает телефон и ждет. И когда она
приезжает в пять с минутами, он уже в должной мере «подготовлен» алкогольным наркозом.
Войдя, она целует его и протягивает бутылку шампанского. Потом они садятся за стол друг
напротив друга. Молчат. То есть она болтает о всякой ерунде, а он сдерживает нарастающую
агрессию. Около шести она встает и приносит из кухни шампанское.
В восемнадцать ноль-ноль они поздравляют друг друга с Новым годом. «Смена даты в
полночь, - так она ему сказала, - это просто договоренность физиков и астрономов». Она
нежно его обнимает, каждый год желает одного и того же, говорит что-то о новом начале и
благодарит за то, «что он ждет». Когда он хочет что-то сказать, поцелуем затыкает ему рот.
Как будто не хочет выслушивать его поправлении. Он снимаете нее платье, расстегивает
лифчик и относит ее в спальню. В постели следит, бы не испортить ее элегантную
праздничную прическу. Потом она встает, одевается, едет к семи в ресторан на Краковском
Предместье и в полночь, установленную физиками и астрономами, поздравляет с Новым
годом другого мужчину, своего мужа. А он тем временем, в эту «другую полночь», выпивает
остатки шампанского из бутылки, которая стоит у кровати в спальне, борется с собой, чтобы
не позвонить ей, пишет очередную эсэмэску, которую не отправляет, и начинает - как и
каждый год, около двух ночи - составлять список новогодних решений.
За окнами гаснут последние фейерверки, мать уже перестала названивать, соседи за
стеной — уже просто приглушенный шум. Новый год. Время обещаний и веры в то, что с
утра все начнется заново, станет лучше и счастливее.
Достаточно поддаться магии начала, установленного физиками и астрономами,
обнулить счетчик и составить список клятв и обещаний, которые мы все равно не исполним.
Первую сигарету закурим сразу после новогоднего обеда, в середине января перестанем
верить, что к концу года бегло заговорим по-английски, похудение отложим до «лучших
времен» - летнего отпуска. До тех пор и так все об этих обещаниях забудут. И тем не менее в
эту особенную, новогоднюю ночь нам неизменно кажется, что начинается не только новый
год - новым станет все. В эту ночь мы проведем психологически и переучет, исповедаемся
перед самими собой, отпустим себе грехи и пообещаем, что с утра будем лучше и добрее. В
основном к себе самим.
Он тоже в это верит. Так же, как и в ее новогоднее «скоро», впервые прозвучавшее пять
лет назад. Из ящика тумбочки он достает помятую тетрадь и записывает свои решения.
«Забыть о ней!» Десять раз. Для верности. Как в декалоге. Он листает страницы тетради,
перечитывает обещания
прошлого года. «Забыть о ней» - без восклицательного знака и только пять раз...