Здавалка
Главная | Обратная связь

НАРОД И ГОСУДАРСТВО.



Когда я говорю о народе и государстве, я должен указать сначала на общий комплекс идей, в который входит данная тема, а называется он учением о государстве или, точнее, философией государства. Комплекс этот настолько широк, что я могу рассказать лишь о малой его части. Отмечу три основных пункта: наше государство, во-первых, национальное и расовое, во-вторых, оно имеет профессионально-сословную организацию, и в-третьих, это авторитарное государство во главе с вождем. При этом решающее значение имеет то обстоятельство, что ни одна из этих трех характеристик сама по себе недостаточна для того, чтобы дать полное описание своеобразия нашей государственной идеи, а только все три вместе. Во всех трех заложен один и тот же принцип, который мы обычно называем «органическим».

Неверно, например, говорить о нашем государстве как о «сословном». Мы самым решительным образом отвергаем иерархию сословий, у нас не реакционное представление о сословиях, у нас впервые в истории сословия равноправны и в своей органической совокупности составляют тотальное рабочее государство созидающего немецкого народа. Политическое устройство добавляется к сословной структуре как нечто принципиально новое. В полном равноправии всех сословий заключается истинно революционное содержание нового немецкого социализма, воистину народного социализма, который глубоко проникнут древнегерманским чувством свободы. Свобода это и наш лозунг, и мы, немцы, никогда от нее не откажемся, но мы понимаем ее в древнегерманском смысле, в неразрывной связи с жизнью нашего народа. Мы отвергаем средневековое теократическое сословное государство и выросший из него монархический абсолютизм. Мы считаем, что Французская революция 1789 года раз и навсегда покончила в Европе со старым сословным мышлением. Но я считаю нужным подчеркнуть, что мы не хотим вернуться во времена английской, американской или французской революции, мы идем вперед, в новый век, с современным идейным багажом. Поэтому и мы привержены демократическим принципам, принципу ответственности политического руководства перед народом. Поэтому совершенно неверно наш политический строй называют диктатурой или тиранией. Мы противники любого абсолютизма, монархического или церковного или монархического и церковного одновременно. Мы не хотим доставать со свалки истории старые, отжившие, неестественные и противоестественные формы жизни, а будем на основании естественных идей о государстве и обществе развивать новые конкретные формы, подсказанные самой жизнью.

Повторяю: профессионально-сословная идея – лишь одна из основных идей, на которых зиждется наш новый государственный строй, и притом не главная. С другой стороны, было бы также недостаточно говорить лишь о политическом вождизме, потому что при этом осталась бы вне поля зрения опора государства, каковой традиционная немецкая государственная мысль уже более 150 лет, в противоположность западному Просвещению, считает народ в органическом смысле слова. Хотя национальный принцип, сословный принцип и принцип вождизма – производные одного и того же образа мыслей, ориентированного на естественное неравенство и разделение конкретных задач, их следует понимать как целое, в их неразрывной взаимосвязи, если вы хотите понять наши государственные идеи во всей их полноте, во всём их богатстве.

Я могу рассказать обо всем этом лишь бегло, поскольку мне отведено мало времени. Поэтому из трех основных пунктов я выделю вопрос, имеющий фундаментальное значение: вопрос об отношении между народом и государством. Прорыв к пониманию расовой проблемы это, в действительности, не что иное, как самая последовательная форма, какую только может принять органический взгляд на народ и государство, это венец традиционного немецкого учения о государстве и немецкой социологии. Моя задача – показать принципиальное значение национально-расового мышления для развития государства.

Я уже говорил, что нет ничего более чуждого нам, чем средневековый теократический или абсолютистский государственный и общественный строй. Мы противостоим также либерализму и интернациональному социализму, двум порождениям эпохи Просвещения. Мы занимаем как бы промежуточное положение между этими двумя крайностями, которые, несмотря на ряд принципиально сходных черт, дают диаметрально противоположную оценку государству. Либерализм изначально враждебен государству, он хотел бы сделать его власть минимальной, его идеал – замена государства обществом. «Государства должно быть как можно меньше». У интернационального социализма противоположный подход, для него государство и общество тождественны, он за диктаторское государство террора, за принуждение, он уничтожает свободу не только личности, но и экономики, юриспруденции, науки, искусства и религии. Лозунг большевиков: «Государства должно быть как можно больше». Ницше отвергал этот лозунг со всей страстностью своей нордически-германской любви к свободе. Эти два подхода имеют разные психологические предпосылки: либерализм крайне оптимистичен в своем взгляде на природу человека, он считает, что человек от природы добр, а интернациональный социализм – крайне пессимистичен: человек от природы зол и в естественном состоянии люди будут, как волки, пожирать друг друга и разразится «война всех против всех».

Кстати, прообраз социалистического государства еще до того, как либерализм появился как политическое направление и мировоззрение, то есть еще до Джона Локка, его первого письма о терпимости от 1689 года и двух трактатов о форме правления от 1690 года, был дан его соотечественником Томасом Гоббсом в его работе о гражданах (1642) и в «Левиафане» (1651). Гоббс не признавал, в противоположность Локку, никакого изначального права на свободу от государства и на собственность, не зависящую от государства, ибо право всех на всё равнозначно состоянию полного беззакония. Он учил, в отличие от Локка, хотя тоже опирался на естественную теорию права и демократические принципы, что государство должно быть единым и всевластным, включая единство государства и церкви, короче, это должен быть всепоглощающий Левиафан: к этой же идее приходят и последовательно мыслящие интернациональные социалисты.

Итак, с одной стороны – неограниченная свобода личности и общественной жизни, с другой – террористическое, насильственное уничтожение этой свободы. Мы занимаем промежуточную позицию между этими двумя крайностями; мы считаем, что государства должно быть не слишком много, но и не слишком мало. Мы против и беспредельной свободы, и беспредельного принуждения. Мы разделяем с интернациональными социалистами положительное отношение к государству как таковому, но мы отвергаем диктатуру государства и подавление всех свобод. Для нас государство – не единственный субъект экономики, права, науки, искусства и религии. Мы признаем вместе с либералами свободу как таковую, но отрицаем безграничную свободу, которая неизбежно ведет к хаосу. Мы избрали золотой средний путь, избежав двух односторонних позиций, следуя велениям здравого человеческого рассудка: взять у обеих сторон хорошее и отбросить плохое.

Но если мы ограничимся одними словами о среднем пути, это будет хотя и верный, но поверхностный взгляд. Мы должны дополнить его тем соображением, что есть не только количественные различия – больше или меньше свободы в государстве, но и качественные различия, касающиеся принципа совместного проживания людей вообще. Только тогда мы поймем суть нашего государственного строя, ибо речь идет о глубинных различиях сути и структуры. Противостоят друг другу два совершенно разных социологических принципа: принцип общества, который лежит в основе как либерализма, так и интернационального социализма, и принцип общности, который издавна был принципом настоящей немецкой философии государства и общества. Перед лицом этой главной противоположности для нас, в конечном счете, несущественны даже различия между либерализмом и интернациональным социализмом, сколь бы интересными и значительными они ни были.

Что же такое общество, с одной стороны, и общность, с другой?

Нам необходимо дать точное определение этих двух терминов, соответствующих двум принципиально различным социологическим структурным принципам. И я хотел бы отметить в этой связи, что английский и французский языки имеют точно определенное слово лишь для одного из них, а именно «society» и «societe», но не для другого. «Gemeinschaft» («общность») – истинно немецкое слово, и я не знаю его адекватного английского или французского перевода, так как «community» и «communaute», как мне кажется, не отличаются по сути от «society» и «societe».

(Примечание переводчика. Как говорится, когда кажется – крестись. В своих потугах доказать превосходство немецкого языка над английским и французским А.Клемт выбрал неудачный пример. Оба термина в английском и французском языках восходят к одному общему источнику, а именно латинскому, в этом же языке эти слова чётко различаются по смыслу. Слово «societas» имеет значение «союз» - слова «socius», как в немецком слово «Gesellschaft» происходит от глагола «gesellen», «присоединяться к кому-либо, а слово «communio» имеет именно тот смысл, который А.Клемт приписывает немецкому слову «Gemeinschaft». В латинском языке имеется выражение «communio sanguinis» - «родство по крови», сочетание «societas sanguinis» в нем невозможно).

Я хочу пояснить, чем различие между понятиями «общество» и «общность».

Общество для нас это оторванное от своих корней человечество, которое утратило связи с природой, а вместе с тем – с пространством и временем; оно не знает истории в глубоком смысле этого слова. Общность же черпает свои силы из данного ей Богом пространства и живет в бесконечной череде поколений, она соединяет прошлое и будущее в живом настоящем. Короче, общность рождается из крови и почвы в расчете на долгое существование, для нас это самый живой символ вечности на Земле.

Общество в идеальном случае это всё рассеянное по земному шару человечество, род человеческий как механическая сумма всех считающихся одинаковыми по сути индивидуальных атомов, а общность – и основанное на принципе общности государство – это, как прекрасно говорили немецкие романтики, занимавшиеся теорией государства, большая семья с одним телом, одной душой и одним духом, пронизанная общностью крови, языка, нравов, восприятий, мышления, чувств и веры, имеющая общую историю.

Немецкий романтизм рассматривал с этой точки зрения и отношения между основными сословиями, сравнивая их с браком. Более пассивное, связанное с землей крестьянство воплощало в их глазах женское начало, а подвижная, предприимчивая и авантюрная буржуазия – мужское. И это сравнение не было простым символом: в древние времена земледелием занимались, главным образом, женщины, а делом мужчин была охота, война и торговля.

Из всего вышесказанного вытекает наше основополагающее определение сути государства. Государство для нас это всеохватывающая форма жизни народа, а народ – определяющая форма живого сообщества вообще. Народ вырастает на базе семьи, рода и племени и одновременно приобретает свой особый расовый характер, который потом отразится и на государственном строе. При этом особенно важно, чтобы сознание общности достигло своего полного развития и не было преждевременно прервано и заменено враждебным ему общественным сознанием. Принципиальной слабостью философии умершего несколько месяцев назад корифея новой немецкой социологии Фердинанда Тённиса было то, что общность была для него чем-то узким и интимным, доверительным, почти исключительно частным. Его понимание общности остановилось на уровне семьи, находившейся в центре его философии, тогда как государство он связывал только с безродным механическим обществом просветителей, причем в своей ранней работе «Общность и общество» (1887) он еще колебался между либерализмом и социализмом, а во «Введении в социологию» (1931) он уже явно шел по следам Т.Гоббса, хотя и не столь твердо и последовательно, как английский философ. А именно непоследовательность приводит к остановке сознания общности на уровне семьи и к замене его общественным сознанием. Семья, действительно, фундамент любой философии общности, равно как и правильно понятые отношения между поколениями, но в центре этой философии должен находиться только народ во всем его расовом своеобразии. И только народ как центральная форма общности может быть главной опорой государства. Что же касается общей оценки Ф.Тённиса, то, несмотря ни на что, нельзя забывать, что он установил социологический принцип общности как изначальный принцип человеческого сожительства на все времена, хотя он страдал от того, что считал замену «общности» «обществом» неизбежным роком. Но каждый раз, когда он защищал общность как незыблемую основу человеческого сожительства (например, критикуя Гоббса в своих последних работах), в нем оживало наследие немецкого духа, в нем говорил голос крови.

Семья, народ и раса – главные органические силы государства… Различие подданных государства и его граждан – фундаментальная и специфическая черта, которая как ни одна другая характеризует глубину осуществленного нами переворота в понимании государства по сравнению с мышлением эпохи Просвещения. Приобретение гражданства в Германии впредь будет связано с тем условием, что кандидат, во-первых, немецкой или родственной крови, а во-вторых, с тем, что он доказал своими делами свое желание и свою способность верно служить немецкому народу и Рейху. Так что одного родства по крови недостаточно: гражданство будет даваться лишь тем, кто выполнил свой почетный долг перед народом и государством в рядах Трудового фронта и Вермахта: только такой человек получит все политические и гражданские права, включая право голосовать и занимать государственные посты… Просвещение отрывало человека от его природных корней; в противовес этому наше мировоззрение отличается возвратом к вечным, нерушимым законам природы, которыми нельзя пренебрегать ни с метафизической, ни с противоположной точки зрения и с которыми нельзя обращаться произвольно. Мы знаем, что нельзя надолго отпадать безнаказанно от вечного космического порядка. Для нас народы и расы в самой глубинной основе это идеи Бога и этический долг сохранения чистоты крови и развития своей сути вытекает в конечном счете из немецкой религиозности.

Таким образом, мы даём однозначное определение немецкого национализма и понятия национального государства в немецком смысле. Мы восстанавливаем в своем изначальном значении слово «нация», которое происходит от глагола nasci (рождаться), то есть указывает на родство по крови. Индивидуум и общество кажутся нам в равной мере искусственными абстракциями. Мы оспариваем теорию, согласно которой человек может существовать в качестве изолированного атома, и что существует или может существовать «человечество». Однако мы не являемся номиналистами по отношению к общим понятиям. В конечном счете, «народ» и «раса» - тоже общие понятия, хотя и с ограничениями. Мы не отрицаем, что индивидуум и человеческое общество действительно существуют в рамках реальных взаимосвязей, но лишь в той мере, в какой индивидуум одновременно включен в органические жизненные взаимосвязи и конкретные общности, которые, по нашему мнению, только и придают человеческому обществу его истинную внутреннюю форму и структуру, его многоцветное разнообразие.

Здесь я хотел бы отметить, что та органическая логика, которой мы руководствуемся в данном случае, еще во времена «Бури и натиска», романтизма и спекулятивного идеализма побуждала немецкий дух противопоставить абстрактно-механической картине мира эпохи Просвещения вообще и французской революции 1789 года в частности новую органическую картину природа, духа, истории, а также государства, права, экономики и человеческого общества. Это была эпоха Гердера и Гёте, Яна и Арндта, Шеллинга, Адама Мюллера и Гегеля, когда впервые были созданы универсальная национальная идеология и всеобъемлющая органическая картина мира, которые с тех пор остаются основой немецкой жизни и нашей национальной культуры. Мы никогда не должны забывать о том, что на стиль жизни западных народов – Франции, Англии и Америки – наложила решающий отпечаток эпоха Просвещения, а на немецкое мировоззрение, несмотря на все влияния идей Просвещения, - эпоха «Бури и натиска», романтизма и спекулятивного идеализма. Отсюда и фундаментальное различие концепций государства и общества.

Еще Адам Мюллер в «Элементах государственного искусства» (1809 г) учил: «Государство это не просто мануфактура, ферма, страховое общество или торговая компания; это внутренняя связь всех физических и духовных потребностей, всего физического и духовного богатства, всей внутренней и внешней жизни нации в одном большом, энергичном, бесконечно подвижное и живое целое». В эти дни подготовки к Олимпиаде следует вспомнить и Фридриха Людвига Яна, который писал в 1810 году в своей работе «Немецкий народ»: «Государство без народа – ничто, бездушное, искусственное образование. Народ без государства – тоже ничто, бестелесная, воздушная схема вроде скитающихся по миру цыган и евреев. Только народ и государство вместе образуют Империю, силой, сохраняющей которую, остается народ». Наконец, сошлюсь на Гегеля, который в своей «Философии права» (1831 год) назвал либеральное государство чисто внешним и абстрактным государством и подчеркнул: «Когда государство путают с буржуазным обществом и видят его назначение в обеспечении безопасности и защите собственности и личной свободы, это означает, что интересы индивидуумов как таковых это конечная цель, ради которой они объединяются, из чего следует, что членом государства может быть кто угодно. Но на самом деле отношение государства к индивидууму совсем иное; поскольку оно воплощает в себе объективный дух, сам индивидуум является объективным, истинным и нравственным лишь в той мере, в какой он является его членом». Объективный дух у Гегеля – синоним народного духа, так что мы имеем здесь национальную концепцию государства, поскольку и Гегель видит в нем лишь форму существования народного духа. Хотя мы сегодня понимаем народный дух гораздо радикальней, чем Гегель, и хотели бы освободить это понятие от всех абсолютистских преувеличений, которые еще сохраняются в системе этого мыслителя, в принципе мы продолжаем сегодня развивать великую традицию немецкой философии государства, делаем из нее самые последовательные выводы. Для нас государство – средство достижения цели, а цель – сохранение общности людей, принадлежащих к одному физическому и психическому типу… Мы понимаем под государством живой организм, который не только обеспечивает сохранение народа, но и ведет его к высшей свободе путем развития его духовных способностей.

Таким образом, наша концепция государства имеет национально-расовый характер. Этим мы фундаментальным образом отличаемся – и это необходимо подчеркнуть, - несмотря на множество общих черт, от итальянского фашизма. Фашистское мышление видит, в конечном счете, в государстве волевую, сознательную, духовно-культурную форму создания народа. Оно видит и в государстве ту же совокупность самостоятельных формообразующих элементов, какая в равной мере характеризует римское право, римское экономическое и религиозное устройство и римское классическое искусство, закономерности которого совсем иные, нежели закономерности нордического германского искусства, которое исходит из конкретно данного со всеми его уникальными индивидуальными чертами, так что предмет в нем изображается в неразрывном естественном единстве формы и содержания, в то время как предмет классического южно-романского искусства получает свои формы извне, от искусственных, всеобщих, самодостаточных, типичных закономерностей. Когда речь идет об искусстве, философии, религии, государстве, праве и обществе, мы исходим из содержания и рассматриваем его как изначально связанное с определенной формой, а римское мышление начинает с формы, которая по своим законам определяет содержание, превращающееся, таким образом, в простой материал для трансцендентных, абсолютных начал, заключающих в себе его смысл и цель. Народ это только порядок, установленный государственной дисциплиной – так формулирует выдающийся теоретик фашизма Гвидо Бортолотто отношения между народом и государством. В этом он полностью совпадает с Муссолини, который в «Фашистском манифесте» 1932 года четко заявил, что не народ создает государство, а государство – народ. И Муссолини постоянно говорит о том, что народ, согласно итальянскому образу мыслей, это, в первую очередь, не нечто, определяемое кровным родством и связанное с землей, а нечто искусственно соединенное волей, духом и сознанием в государстве и преобразованное государством в нацию. Главная точка опоры фашизма – государство, он объявляет XX век веком фашизма и тем самым – веком государства; это недвусмысленно явствует из речей и писаний фашистских вождей, которые ссылаются на Гегеля, но не знают, как правильно подойти к его учению о народном духе и его концепции государства как национального организма, что становится особенно явным, когда речь заходит об отношениях между государством и церковью, политикой и религией. Мы же считаем, что именно мы воплощаем сегодня в жизнь глубинный смысл гегелевской философии и романтизма вообще, по крайней мере, в их здоровой и творческой части, и для нас XX век это век народов и рас и определяемых ими государственных и политических сил.

Подведу итог. Государство для нас это не неизбежное зло, которое следует ограничить минимумом, не внешний механизм и не бездушный аппарат власти, а всеобъемлющая форма жизни, в рамках которой тело, душа и дух нашего народа могут лучше всего развиваться в соответствии с его сущностью, но, с другой стороны, государство для нас – не автономное образование, не самоцель, а только средство достижения цели, только форма, сосуд, в котором немецкая жизненная и культурная субстанция должна обрести новую силу и новое величие. Кроме того, поскольку, согласно нашей концепции, народ и раса образуют то земное царство, в котором только и может возникнуть настоящая культура, и мы положительно относимся к государству только благодаря тем культурным ценностям, которые создаются в нем, так что для нас народ и раса это единственные возможные носители государства и в соответствии с естественной необходимостью.

 

Цитируется по:Философия вождизма. Хрестоматия по вождеведению под ред. В.Б. Авдеева. Серия «Библиотека расовой мысли»/Перев. с нем. А.М. Иванова. – М.: «Белые Альвы», 2006.

Не в Германии.







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.