Главная | Обратная связь

Чтоб вместе их связать. Так мы с тобой расстанемся, но

ОДИССЕЯ КРУТОГО БОДИ.

СТУПЕНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ, НО НЕ ПОСЛЕДНЯЯ, ПРОСТО ОДНА ИЗ МНОГИХ, КОТОРАЯ НАЗЫВАЕТСЯ: «БОДИ – КРУТОЙ ЛАВЕР».

 

«А мумия изнасиловала профессора», - так называлась статейка в газете «курьер для Вас» Не читали? Тогда придется привести ее в качестве эпиграфа к первой были, не отступая от подлинника ни на одну букву.

Итак, слабонервных прошу глотнуть успокоительного, и пожалуйста:

«Профессор Рената Уапауль не сошла с ума. Она сама потребовала психического и гинекологического обследования, а также полицейского расследования. Группа гинекологов сделала вывод, что женщина была изнасилована, а тест на отцовство подтвердил на 98 процентов, что отцом является 500-летняя мумия вождя!

- Не знаю, что и думать, - сказал прессе гинеколог из Перу, доктор Мануэль Мендес.

— Я обследовал госпожу Уапауль через час после изнасилования, и у меня есть доказательства, что она действительно была изнасилована. Также и мумия носит следы совершенного полового акта, а исследования семени допускают возможность в более чем 98 процентах, что она является отцом.

Известный археолог, уважаемая в Швейцарии женщина-ученый, профессор Рената Уапауль (37 лет, замужем) сказала журналистам, что кошмар наступил вскоре после открытия гробницы вождя инков вблизи Цуэцо (Перу).

— Наша археологическая экспедиция расположилась примерно в полукилометре от гробницы. Я решила позвать коллег, чтобы показать им свою находку. Едва я сделала несколько шагов, как кто-то напал на меня сзади. Сначала на меня повеяло подземельем, потом я почувствовала запах гнили и кадила. Мне сделалось дурно, и я упала. Чувствовала, как холодные кости пальцев сдирают с меня одежду. Я потеряла сознание.

Когда я пришла в себя, я лежала нагая на земле, а на мне мумифицированные останки мужчины. Потрясение парализовало меня, я думала, что сойду с ума. Моя одежда была разорвана в клочья. Я чувствовала, что надо мной совершено насилие. Я столкнула с себя мумию и начала удирать. За спиной слышала сопение, хохот, грохот костей. Все это длилось не более 15 минут. За эту четверть часа я поседела.

Местная полиция воздержалась от комментариев. Известно, однако, что на одежде и на лице профессора Уапауль обнаружены следы праха мумии, а сама мумия - в нескольких десятках метров от гробницы.

Доктор Рената Уапауль сначала хотела прервать беременность, но верх взяло любопытство ученого: решила родить ребенка, отцом которого собирается стать умерший пятьсот лет назад вождь инков».

Вот такая статейка. Не слабо, верно? Что? Вы не верите в происшедшее в Перу? А вот Боди, мой приятель, поверил сразу. И не только поверил, но в запале принялся и меня уве­рять, что все это возможно.

Боди - крутой лавер. Он помешан на сексе, и только на разнополом. Буйство его и без того озабоченных зрачков, хранящих отсветы былых многочисленных оргазмов, тревожная хрипотца в голосе и усердное потирание носа говорили о том, что Боди не на шутку взволнован перспективой сделать лав и через 500 лет после смерти.

Его прозвали Боди давным-давно, в пору царствования в музыкальном мире супер-группы «Бони Эм». Только для прибамбаса заменили букву «н» на букву «д». Получилось «Боди».

Он не просто тащился от вещей этой группы, у него начали расти волосы на спине, изменился цвет глаз и размер головного убора. Он сделался еще более похожим на ударника из «Бони Эм». Чтобы вздуть свои плоские губы, Боди, по совету своего соседа, кадрового уголовника, вшил в них по нескольку металлических шариков, именуемых шалаболками. И хотя подобные действия давали толпе повод для насмешек (каждый второй его приятель вместо приветст­вия теперь задавал вопрос о том, как это наш герой умудрился перепутать рот с членом), это его не смущало. Он был почти счастлив, смакуя банальную, но, с его точки зрения, удачную фразу: «Не каждому выпадает счастье родиться инфантильным и похожим на ударника из «Бони М».

Что его раздражало и угнетало, так это цвет лица. Он не знал, как его затемнить. Загар и кварц помогали мало. Из Одессы ему приятель привез как-то таблет­ки, стимулирующие якобы потемнение кожи лица, с аннотацией на суахили. Но, как показала практика, они стимулировали совсем не потемнение кожи.

Проглотив первую пару «колес», он вдруг ощутил внутри себя такой сексуальный позыв, что не смог даже добраться до ближайшей своей чувихи, трахнул в такси какую-то шлюху, поймал триппер и, естественно, набил морду своему приятелю-благодетелю. Поразмыслив, он решил остаться белым негром. Так он и стал Боди.

Много лет минуло с тех пор. На 207-й партнерше Боди сбился со счета, точнее, прервал счет, а компьютерам он не доверял. Однако предварительно Боди произвел тщательную ревизию своей коллекции, ранжировал всех особей по национальным, возрастным, партийным, религиозным и другим признакам, по мастям, по темпераменту, по вкусовым качествам клиторов, чему он придавал первостепенное значение.

Он очень любил повторять анекдот о враче-гинекологе, который после приема очередной пациентки заскакивает в кабинет коллеги и возбужденно кричит: «О, какой у нее клитор, какой же у нее клитор!» Коллега его спрашивает: «Что, такой огромный?» — «Нет, дружище, у него вкус земляники!».

Расставив всех в подобающем порядке, Боди с гордостью утверждал: это моя таблица Менделеева. И всерьез завещал, чтобы впереди его похоронной процессии несли эту таблицу.

Так вот, проанализировав свой славный боевой путь, он решил жениться. И надо же так случиться, что кто-то из публики случайно брякнул при нем старую банальную истину, гласящую, что самая лучшая жена — это бывшая проститутка. Боди немедленно принял истину на вооружение и стал активно предлагать жрицам любви свою руку и «маршальский жезл», как он именовал свой все еще могучий агрегат.

Однако шлюх не тянуло на оседлость в обществе Боди, который, хотя и имел квартиру, машину и все необходимое для жизни, по-прежнему продолжал работать патологоанатомом и по старой дружбе мало-мальски знакомых людей зашивал «крестиком» или «»елочкой». Это было его призванием. Он отшлифовал свои профессиональные качества, величал себя доктором и, можно сказать, был доволен собой.

Главная же его профессия и главное призвание были в том, чтобы любить, и причем любить по-настоящему. Помните? У поручика Ржевского спрашивают как-то молодые корнеты: «Поручик, вы любили когда-нибудь?» — «Ебал-с, ебал-с». «Да нет же, поручик, по-настоящему?» — «О да, конечно, господа, бывало и раком-с». Боди продолжал поиск.

В свои 35 он был безмятежен, и всякий раз перед приемом пищи вместо молитвы напевал, потирая руки в предвкушении новых приключений, пошленькое двустишие: «Я сегодня очень, очень сексуально озабочен». Это также означало, что очередная жертва уже на прицеле.

И ничего удивительного нет в том, что на перекрестках сексуальной революции, на какой-то явке, он встретил свою суженую по прозвищу Люська Похоть. Она была самкой с когда-то васильковыми глазами, тщательно крашенная, кривыми вурдалакскими зубами и хищным сексуальным ртом. Она гордилась своей редкой профессией - подпольная гадалка, бешенством матки и тем, что могла удовлетворять пятерых мужиков одновременно.

«Я - пятистволка» и «Природа не терпит пустоты» — эти два коронных заявления она любила повторять в кругу своих друзей-клиентов и пыталась даже довести число одновременно трахающих ее мутантов до семи, используя подмышки вместо лона. Однако первые сто попыток не увенчались успехом. Тут-то она и напоролась на Боди.

Случилось так, что он был как раз шестым номером в девяносто девятой попытке. При этом, ввиду того, что его посох, конечно, не вместился ни в рот, ни в зад, ни между грудей, а передняя лунка, хоть и была раздолбанной, но все же занятой спонсором проекта, Боди пришлось довольствоваться лишь левой подмышкой. И все бы ничего. Он начал кончать вместе с основной группой, но по привычке лавера заискал дно матки, зашелся в роли, изменил угол ввода, издал фирменный боевой рык и так впер свой посох под мышку Похоти так, что вывихнул ей ключицу. Люська взвизгнула, укусила за член Гнедого, выпустила из правой руки уже закапавшую было елдуПинчера и со всей силы звезданула Боди по яйцам.

Эксперимент прервался. Люська ныла и требовала сатисфакции. «Встречу друзей» решили не отменять, а перенести.

Боди же, будучи джентльменом, предложил принять меры по лечению пострадавшей. И оставшиеся трое гвардейцев вместе с Люськой двинули в сторону Бодиной пещеры. Однако по дороге компания как-то нечаянно рассыпалась, и Боди остался с Люськой вдвоем.

Похоть вела себя вполне прилично, если не считать того, что в троллейбусе она, прижавшись к Боди, очень даже нахально стала потирать его член, а при Подходе к дому замучила во­просом: «Ну, скоро уже? Ну, скоро уже мы придем?» Наконец они добрались до Бодиной резиденции.

Его жилище выглядело нестандартно: С одной стороны, оно было почти анатомичкой с полным комплектом соответствующих инструментов и гордо вывешенной на одной из стен целой коллекцией гробов. С другой же стороны, являлось как бы филиалом Лондонского центрального секс-шопа, о чем, в частности, свидетельствовала и симпатичная резиновая шатенка, сидящая с удовольствием на мощном пластмассовом члене. Рядом была надпись: «Оргазм — это жизнь!».

Люське все очень понравилось, особенно пластмассовая штука с залупой величиной с кулак, и она тут же начала раздеваться. «Резонно, хотя и банально, заметил, Боди. — Но ты права, хани (медовая - по-английски), садись на растяжку, это актуально. Я тебе сейчас врублю такую порнуху, что у тебя сперма из ушей забрызжет. «О'кей?» «О'кей, о'кей!» — нервно ответила Люська, с вожделением усаживаясь на пластмассовую штуковину.

Боди же пошел на заправку, поскольку он уже понял, что задача перед ним стоит очень непростая. Он выпил стопку водочки, настоянной на золотом корне, стакан яичных желтков с цедрой лимона, съел с десяток грецких орехов, пару ложек изюма и запил эту сексуальную снедь стаканом горячего шоколада.

«Ну что ж, залпа на два-три хватит, а там подкрепимся. Если что, приготовлю еще папский соус с сельдереем», — подумал Боди и покинул кухню. Люське он предложил шоколаду, но она отмахнулась и, тихо постанывая, продолжала насиловать пластмассовый пенис.

Боди подошел поближе, поводил еще вялым своим членом по Люськиным губам, дал ей немножко полизать его (сосать она не могла, так как член не входил в рот, к большому неудовольствию Люси). Затем Боди нежно, потихонечку опрокинул Люську на себя, вперед. Она чуть взвизгнула, потому что пластмассовый член был мощным и, очевидно, защекотал, заволновал самые сокровенные, самые запрятанные, околодонные фибры матки.

Раком Люська смотрелась особенно классно: Жопа у нее - в 12 пивных кружек и к тому же на половинках были ямочки, как на щечках у девочки. Не портила вида и небольшая аккуратная, можно сказать, филигранная, коричнево-алого цвета татуировка вокруг ануса, притягивающая и имитирующая внешние половые губы. Рядом была надпись: «Умру под членом». Это совпадало с выводами Боди о моральном облике и жизненном опыте его новой подруги.

Боди достал свой несессер и извлек из него великолепный французский крем. Затем он выдавил на ладонь около трети тюбика, погладил Люську по жопе и приступил к смазке личного состава. Так он называл этот процесс. Размазав крем возле входа в анальное отверстие, он медленно, большим пальцем правой руки начал массировать кромку ануса.

Люська одобрительно что-то бормотала и причмокивала. Чувствовалось, что ей давно недостает члена во рту. Массируя анус, Боди, однако, понял, что со вводом будут трудности: посох разбух и торчал почти готовый к действиям. К счастью, Люська его не видела в этой последней стадии разогрева.

Во избежание шока Боди осторожно прильнул членом к Люськиной жопе, а руками дотянулся до ее грудей и начал их ласково теребить. Это не доставляло ему удовольствия: они были не просто вялыми, а совершенно жидкими, как херовый холодец.

«Что-то, Люсенька, грудь у тебя вяловатая, голубушка», — безобидно констатировал Боди. «Знаешь что, милый? Если бы тебя столько трахали, у тебя бы голова размякла», — парировала Люська и, довольная своей остротой, захохотала.

«Хохочет тот, кто улыбается последним», — подумал Бода и осознал, что как раз настал «момент истины» — пора вводить агрегат. Он спокойно распаковал индийский гандон — безразмерный, со специальной присадкой, приобретенный по случаю на барахолке, отработанными движениями накатил его на болт, чуть-чуть поправил и приставил к заднему влагалищу, то бишь к анусу. «Ну, в пол-литровую банку он бы не втерся, это точно», — подумал Боди.

«Держись, касаточка», - воскликнул наш герой и неторопливыми проталкивающими рывками начал вгонять шершавого Люське в задницу. Когда член вошел на треть, Похоть еще урчала, когда наполовину - она задергалась, но Боди крепко держал ее бедра своими цепкими ручищами и продолжал ввод. Теперь уже Похоть забыла о пластмассовой штуке, она исступленно застучала руками по паласу и завопила: «Больно же, больно. Что творишь, фашист, садист. Ты же разворотишь мне всю задницу!» — «Не дергайся, лярва, разорву — так зашью «елочкой». Все будет блеск, детка. Дыши глубже. В ебле главное - это дыхание и витамины», прогоготал Боди.

Как рассказывал мне Боди, он хорошо знал из опыта, что фригидку можно было раскочегарить плотными и продолжительными фрикционными атаками внутренней и

внешней (со стороны ануса) стенок матки. Чтобы сработал не только клитор, что и так, само собой разумеется, но особенно важно довести до кондиции, обычно остающиеся без ласк потаенные эротические площади. «Теперь главное, - подумал про себя наш герой, - чтобы не сломался пластмассовый хобот, а я-то уж как-нибудь справлюсь».

Но он ошибся. Он жестоко ошибся. Весь арсенал основных и вспомогательных средств был уже испробован, были брошены в бой все резервы, но в этом бешеном, сексуальном марафоне не было видно финиша.

Бода драл Похоть всю ночь с короткими паузами для технического осмотра матчасти и дозировки баков со спермой. Пришлось подключить электрического друга и молочного брата — суперэлектровибратор фирмы «Ронсон». Но все напрасно, Люська не кончала. Она стонала, пердела, дважды или трижды обоссалась, из ушей у нее, ближе к рассвету, пошла пена, но она так и не кончила.

Надвигавшийся день уже вырисовывался сквозь еще сумрачное утро. «Что принесет он, этот денек, неужели фиаско? Нет, это недопустимо», — тяжело рассуждал Боди, подспудно уже допуская возможность поражения.

И он, как боксер, проигрывающий по очкам, прикидывал тактику нанесения рокового удара. Противник - Люська Похоть развалилась прямо перед ним в широком кресле, подставив свои чресла легкому ветерку с балкона. Внешние губы ее половой щели были похожи на сардельки, от них шел пар и попахивало жженой резиной.

Клитор и пересохшие, как пустыня Атакана, половые губы моментально впитывали крем. Корящие, мечтающие захлебнуться в сперме, которая уже перекипела в Люськиных железах, давила изнутри и жгла, как раскаленное олово, требуя выхода! «Боги, боги мои, вдохновите», — шептал Боди, взирая на готовый взорваться вулкан похоти.

Над ним уже кружилась фумарола. Легкий заревой ветерок приносил с собой близкие и далекие запахи жизни. Своим безупречно мощным суперобонянием, Боди, как Бергамот, всасывал и сортировал их: одни выбрасывал, другие вбирал в себя, разбавляя ими кровушку, насыщая ее свежестью, призывая к сексуальному штурму.

И вдруг из гаммы разнообразных запахов, свежих и не очень, густых и тон­ких, шаблонных и редких, утренних и вчерашних, четких и расплывчатых, натуральных и искусственных, искушенные фибры Бодиного носа вычленили и всосали что-то ну совершенно жуткое, необъяснимо новое. Его нос, гортань, трахея, слизистая, бронхи — все заполнилось ароматной пылью. Однако дышать было легко. Наступил рилэкс.

Боди взглянул на себя со стороны и увидел прямо напротив силуэт в белом.

Призрак в белом, темных тонов, точь-в-точь Врублевский демон, но не скорбящий. Глубокая улыбка высачивалась из призрака. «Не тревожьтесь», - выдал он беззвучно, но четко. Все будет толково. Я твой папа, Боди...»

«Господи, прости, доебался до ручки, крыша прохудилась. Шазы поскакали», —мелькнуло в башке у нашего героя.

«Нет, Боди, с тобой все в порядке. Но я действительно - твой отец. И пришел тебе на помощь. Твоя мама - инопланетянка, а я — полтергейст. У нас была большая лав, здесь, на Земле, и мы создали тебя человекоподобным. Быть человеком достаточно интересно.

У людей такая богатая чувственность. Ты почти всегда в поле моего зрения, малыш. Я не вмешивался, но сейчас, чувствую, тебе нужна поддержка», — продолжал внутреннее вещание папа Полтер.

Люська же только видела призрак, но слышать ничего не слышала. Она была заинтригована и прощупывала своими маленькими, скоропостижно выцветшими глазками складки одежды призрака ниже пояса. «Вот бы с призраком трахнуться. Дикий потряс, наверно», — думала Похоть. Мечты сбываются... Ждать ей пришлось недолго. Полтер-отец подлетел к ней поближе и голосом Хулио Иглесиаса изрек почти шекспировский монолог: «Рук не ломай. И тише. Хочу тебе помочь. Расслаблю клитор я, когда твоя пещера проклятою привычкой насквозь не закалилась против чувств».

«Сынок, — обратился он затем к Боди. — У тебя есть багажные ремни? Давай их сюда. Живо». Боди достал ремни. Папа протянул сыну какую-то капсулу и скомандовал дальше: «Проглоти это, разоблачайся и ложись на спину на подоконник, головой внутрь комнаты. Он достаточно широк. Я это знаю. Так, прекрасно. Теперь закрепим тебя как следует», — бормотал Полтер и действительно пристегнул Боди ремнями к батарее.

В этот момент Боди понял, что капсула начала работать. Член его взметнулся, как знамя, и затрепетал, завибрировал на ветру. От восхищения Люська взвыла и без команды прильнула к подоконнику.

«Погоди, сучка, — сказал Полтер, — Иди-ка сюда». Люська спокойно подошла. «Раздвинь ляжки», — приказал Пол. Она игриво исполнила это указание, и Пол вставил ей во влагалище тоже какую-то ампулу. «Теперь залезай, милая, на агрегат, тоже головой в комнату. И тебя я пристегивать не буду. Предстоит ебля со страхом. Бояться ты будешь, но не упадешь, я тебя подопру», — успокоил Пол. Люська не без труда вогнала в себя разбухший членище, наклонилась над Боди и пыталась нежно полизать ему над Боди и пыталась нежно полизать ему шею, вибрируя, разумеется, на члене. Доставая залупой как минимум желудка, Боди вос­прял. Люська при каждой фрик­ции ахала от страха. Все-таки седьмой этаж. На мгновение она забыла о Полтере, а вспом­нила, как ее однажды уже драл со страхом один генацвале на парапете Ласточкина гнезда в Ялте. Тогда Люсенька чуть-чуть не сорвалась. Точнее, сорвалась, но успела схватиться руками за металлическое ограждение и по­висла над морем на высоте двух­сот метров. А озабоченный кацо тут же вставил ей свой шер­шень в рот, и до тех пор пока не кончил, у него и мыслей не было о том, чтобы ей помочь. С того Дня Люська стала седой. А сейчас внутри нее становилось все теплее, матка растягива­лась, как резиновая, и она это ощущала. Ей было очень при­ятно скакать на члене, да еще и жопой в окно. Предчувствие чуда обжигало ей губы рта и чресел. Боди поддавал добросо­вестно снизу, хотя в этом, в общем-то, и не было особой не­обходимости.

«Классная ебля», - подумала Люська скачке на шестидесятом, а на шестьдесят первом, забывшись, так крутанула жопой, что сорва­лась с члена, руки ее сосколь­знули с подоконника и она уже было повисла в воздухе и от­крыла рот, чтобы заорать «мама», как вдруг почувство­вала, что рядом с ней, позади нее, в воздухе висит Полтер и у него между ног струится могу­чий шаровой вихревой член с концом, похожим на ананас.

« Я тебя подопру Люсенька», - пророкотал Полтер и, вонзив шаровой шкворень Люське в жопу, усадил ее при этом обратно на член Боди.

Игра продолжалась, но это уже была не игра. Это была прелюдия к экстазу. Люська не могла ни думать, ни видеть, ни слышать. Она только ощущала в себе сли­яние двух штопоров, двух смер­чей, которые, словно два демона, рыскали внутри нее и искали те клетки, которые должны были снять замок со сперможелез, распахнуть их. Это было ни на что не похоже.

От Люськиных стонов стали просыпаться соседи, коты со всего двора собрались внизу под окном и устроили секс-просмотр. Вдруг Похоть, в очередной раз попятившись и надвигаясь жопой на член Полтера, резко затормозила, какая-то молния свернула у нее в промежности, обдала холодом стенки матки, и спермовый ливень хлынул из Люськиной щели. Часть его жизнеутверждающими брызгами вылетела на улицу, часть затопила тело Боди, часть выплеснулась на Полтера, а еще часть быстрыми ручейками потекла по стенам дома вниз, к земле. В воздухе заблагоухал спермовый аромат.

Люська еще раза три-четыре-пять подпрыгнула на хоботе — он входил в нее с чавканьем, а выходил с присвистом. Все было в розовых тонах. Супероргазм. Внутри поселилась легкость, и Люська расслабленно замерла. Полтер неторопливо вывинтил свой огненный смерчевой болт у нее из задницы. Она мощно пернула и начала облизывать член Боди. Боди торжествовал. Это была победа. Хотя и на двоих с папой Полтером, но победа.

«Ну что, Люська, есть ли рекламации?» — осклабился Боди.

«У меня нет сло-о-о-о-в!» — ответила Люська. — Но ты не очень-то задирай член. Дело ты сделал, но только с помощью инородных сил», — добавила она.

«А что, тебе не по вкусу?», — вмешался Полтер.

«Ну что вы, ребята, я боготворю вас обоих. Вы меня распечатали. Я ваша рабыня до гробовой доски. Я люблю вас, правда. А сейчас прыгаю в душ и затем бегу в школу, занятия начинаются через час с небольшим». Дело в том, что Люська Похоть работала в музыкальной школе.

Вот такие вот пироги, читатель. Я прощаюсь с тобой до следующей главы.

СТУПЕНЬ ОДИННАДЦАТАЯ: НОЧНЫЕ ПРИКОСНОВЕНИЯ.

Наш герой был восхищен и смят: Мама — иноплане­тянка, Папа — полтергейст, тут есть чем гордиться. Порою он заходился в роли и стал даже мечтать о том, чтобы побить рекорд самого Урхара Мукрабентадира, плейбоя и чемпиона Таиланда по боксу. Вы, может быть, читатель, слышали о нем. А для тех, кто не слышал, привожу заметку из газеты «Советская жизнь» под названием «Побит рекорд Казановы».

В ней, в частности, пишется: «В столице Таиланда Бангкоке на знаменитой улице Патпонг с огромным аншлагом прошло международное секс-шоу, организованное популярным журналом «Плейбой». Плейбои со всего света состязались в разных видах обширной программы праздника. Но самым захватывающим стал секс-марафон. По условиям состязаний каждый участник в течение часа должен был наибольшее число раз совершить половой акт.

Победил представитель Таиланда, боксер сборной этой страны Урхар Мукрабентадир. В течение шестидесяти минут он «выдержал» двадцать один половой акт. Интересно, что партнерами Урхара были не только женщины, но и его слуга, а также любимый мраморный дог Луи. Мукрабентадир получил денежный приз — 160 тысяч долларов».

С нежным трепетом и нескрываемым восхищением Боди читал и перечитывал эту заметку десятки раз, и снился ему Бангкок, восточные женщины, их лотосоподобные чресла, и улица Патпонг, и почему-то соседка Рая, татарка с игривым блеском в левом глазу. Правый глаз был стеклянный, но это ее не портило. В принципе Боди был готов к рекорду. А чудесное происхождение теперь, по его мнению, просто обязывало Боди поднять планку секс-взрыва на космическую высоту. Смущали его три обстоятельства: во-первых, он не знал, как сделать официальную заявку на побитие рекорда; во-вторых, он не драл никакие объекты, даже излучающие инфракрасные лучи, кроме женщин. Это было его кредо, его закон, его мораль, и он не собирался их менять ни на мраморных догов, ни даже на далматинок.

Однажды, в далёкой юности, ему, правда, остро захотелось бабахнуть дельфиниху Роситу в Сочинском дельфинарии, но он плохо плавал и к тому же не владел дельфиньим языком. Так что пришлось наступить своей песне на горло.

Ну и в-третьих, его торопило время. Впереди замаячил сорокалетний рубеж, а это уже ближе к сумеркам. Нет, он не сомневался в своих возможностях, но ему хотелось подольше покупаться в лучах славы. Исходя из опыта, он уже прикидывал состав своих партнерш. Боди был интернационалистом и решил, что в таком событии, как сексуальная олимпиада, а именно так он про себя именовал предстоящее мероприятие, а себя, естественно, абсолютным олимпийским чемпионом и не иначе, так вот, в таком событии должны быть равноправно пред­ставлены все континенты и ре­гионы, включая Океанию и даже Чукотку. Пикантные ароматы далекой заснеженной яранги в забытом богами чукотском стойбище тянули его, как магнит. «Экскурсия в первобытную любовь». Но это грезы. А в данный период Боди затормозил, лег в тоскливый дрейф и, кроме онанизма и редких орально-анальных вспышек в обществе незабвенной Люськи, он не практиковал никаких затей. Олимпийский дух пронзил его разум, сердце и член, они дружно мечтали о мировых рекордах, но как этого добиться — не понимали. Как размышлял вслух Боди, вместо ноу-хау у них было хуй-на-на. Выражаясь словами Горация, «Из дыма пламя хотел извлечь он, чтобы чудесное взору предстало». Но не было, не было ну ничего чудесного, ни дыма, ни пламени, порой лишь в воздухе попахивало гарью, а точнее, жженым презервативом.

Наш герой терзался, проводил эксперименты на медицинских сестрах, санитарках, присутствовал в качестве ассистента у своего друга-гинеколога, проводил сексуальную медитацию, но по-прежнему существовало два барьера на пути к рекорду: во-первых, ему не хватало скорости после девятого-десятого акта и, во-вторых, он не мог выдрать собаку.

Ни собаку, ни кошку, ни даже козу Марту, которая проживала в деревне у бабушки и, вобщем-то, была не против. Боди понимал, что все это условности, что все живое, все, что испускает инфракрасные лучи, жаждет совокупления, но козу шарахнуть так и не смог.

Это завело его в глубокую депрессию, и он докатился до того, что начал ходить в оперный театр и читать книги. Как-то его впечатлили слова Овидия: «Все я безумства готов, все свои вины раскрыть. Я ненавижу порок, но сам ненавистного жажду. Ах, как нести тяжело то, что желал бы свалить! Нет, себя побороть ни сил не хватает, ни воли… Так и кидает меня, словно корабль на волнах! Определенного нет, что

любовь бы мою возбуждало. Поводов сотни, и вот: я постепенно влюблен!»

«Это обо мне, — думал Боди, -

Надо же, Овидий предвидел мои терзания». Мысли о рекорде не покидали его, но стали мягче. Страсть затаилась, но не погасла. Она стала частью его жизни, его организма так же, как, например, печень, легкие или селезенка. И Боди это ощущал. Днем не особенно, однако ночью, как говорится в одной из английских сказок, « к охотнику приходили души убитых им птиц».

 

Так и к Боди прилетали души тех женщин, которых он когда-то любил, а кстати, он не обидел ни одну женщину, ни одну, и их души просили: «Боди, давай рекорд, Боди».

И вот однажды в полудреме он почувствовал, как чья- то душа нежно коснулась его груди и он задумался: «Кто бы это мог быть?» И вдруг из темноты, из самых глубин темноты он четко расслышал шепот: «Не гадай, милый. Ты не знаешь меня, я с другой планеты. Меня послала проведать тебя твоя мама».

«Царица небесная, папа с мамой не забывают меня», - только и успел подумать Боди, как тут же почувствовал прикосновение к своему члену чьих-то теплых, обволакивающих, супернежных персиковых губ.

— И начался Божественный Минет. Порой Боди казалось, что его член превращался в тончайший японский зонтик и проникал в самые бронхи своей новой подруги, которая, кстати, не представилась. Она сказала: «Называй меня Ночное Прикосновение». Прикосновение было великолепным, оно могло превращать его член из тонкого жгутика в могучий, толстый и твердый банан. И Прикосновение со вздохами, ахами, постанываниями обли­зывало банан и делало это так классно, что Боди кончал, как из пулемета. Он медленно, но уверенно догонял Урхара.

— И вот настала та ночь, когда Прикосновение должно было покидать Землю. Боди был об этом проинформирован накануне.

— Он купил бутылочку «Брюта», шоколад, цветы, и как ни стран­но, эти детали очень обрадова­ли Прикосновение. Она-Оно лишь обнюхало все принесен­ное, но пришло-пришла прямо- таки в экстаз, позволила Боди сделать несколько глотков шам­панского, проглотить шоколад­ку, а затем медленно и бережно начала раздевать Боди. Так его не раздевала даже Люська По­хоть. Это было прелюдией к сексуальному взрыву. И он со­стоялся. Как обычно, она нача­ла свой магический отсос, но затем вдруг шепнула: «Давай на прощание сделаем бирюзо­вый минет — это цвет облаков над моей планетой». Боди знал, разумеется, что такое голубой, розовый, каштановый, но — бирюзовый! Он затрясся от не­терпения. А между тем Она взяла член Боди всеми десятью пальцами и, как тот филиппин­ский хилер, проткнула им себя сзади, но не через анус, а как-то между почек, что ли, затем снова проткнула себя членом уже в другую сторону. Причем член растягивался, как резино­вый. Она прошила себя членом ровно пять раз, а Боди все ду­мал, не останется ли отверстий, но Она, прочитав его мысли, лишь усмехнулась: «Не стоит беспокоиться, милый, кроме удовольствия, ты ничего не получишь». Ну, а затем уже совершенно непостижимым для Боди образом ее точеная светя­щаяся плоть оказалась на губах у Боди. Она сосала так тонко и так мажорно, а ее лоно было не менее вкусно, чем зрелая па­пайя. Гамма абрикосово-персиково-финиковых запахов опь­янила Боди. Он, кажется, вы­лизал все самые сокровенные уголки ее влагалища, но все продолжал и продолжал лизать, пока не потерял сознания...

Когда он очнулся, Ее уже не было. На столике стояли цветы, но в каком-то другом порядке, причем к хризантемам прибавились откуда-то ветка сосны и несколько длинных камышовых стеблей бирюзового цвета. Рядом лежала записка: «Прощай, милый. Запомни: в икебане есть три плана — земля, человек и небо. В данном случае бирюзовый камыш — это память о моей планете, о твоей матери, о нашей любви. Прощай».

Боди стало грустно, и он на­писал стихотворение:

«Надвигаются сумерки — ночи разведчики.

И я напротив — пусть будет темно,

Но только Ты — моя милая, бирюзовой веточкой,

Фиолетовым блюзом постучи мне в окно..

И я снова пою, я впервые хочу рисовать,

Звоном красок и спермы наполнить мольберт.

Обезуметь над ним, колдовать, рисковать.

Он мечеть в моей терпкой судьбе.

Ты — Руанский собор, Ты — не просто мечеть.

И, конечно, украсть я тебя не смогу,

Отчего же так хочется вдруг замереть,

И назад оглянуться, назад, на бегу!

Почему все смешалось: и брама и лед,

И лишь кажется, чудится, брезжится мне:

В восходящее Солнце стреляют навзлет,

Как на дивных полотнах у Клода Моне..

Надвигаются сумерки

Боди грустил, но мысль о рекорде еще сильнее утвердилась в нем, он уже шел на рекорд.

СТУПЕНЬ ДЕСЯТАЯ: БОДИ ИДЕТ НА ВОЙНУ.

Боди шел на рекорд, а попал на войну — пути Господни неисповедимы.

Как-то, сидя на партийном собрании, а вы сами понимаете, что врач, а тем более патологоанатом в те времена не мог не быть коммунистом, и думая, как обычно, о пизде. Боди вдруг услышал свою фамилию — и все подняли руки: проголосовали, значит, «за». Боди не успел спросить соседа, за что голосовали, как к нему подошел секретарь их партячейки, обнял его и крепко начал жать ему руку. «Мы всегда верили в тебя и знали, что ты надежный боец партии».

«Хм, — подумал Боди, — это не к добру». Впервые за долгие годы он услышал похвальные слова в свой адрес из уст партийного падре.

«Так в чем дело, друзья, — уже заволновался Боди, — в чем дело-то?»

«Не скромничайте, — наставлял его партийный босс. — Вы справитесь с задачей, товарищи по партии не сомневаются в этом».

Собрание закончилось, и Боди, наконец, смог спокойно уточнить у своего приятеля, что же там произошло. «Как что? Оглох, что ли?» — с усмешкой ответил тот. «Собрание единогласно рекомендовало тебя для выполнения интернациональной миссии в Афганистан».

Боди стало плохо, его пробил холодный пот, в горле задрыгались какие-то спазмы. Он побежал к секретарю, но тот не стал даже убеждать Боди, а только сказал: «Выполняйте свои пар­тийный долг, товарищ. Мы очень на вас надеемся».

«Да я же и так интернациональный», — думал про себя Боди, бредя к себе домой. — «Литовок драл, молдаванок драл, украинок, татарок, белорусок, казашек, коми, грузинок, таджичек, евреек, даже представительницу малых народов Севера и ту драл. Разве это не интернационализм в действии? А тут Афганистан. Ведь там же убивают. Может быть, конечно, и на том свете трахаться можно, но ведь на этом тоже неплохо. Да, попал в историю», — досадовал Боди. «Ну что же предпринять? Что?» — не сдавался он.

И вдруг его осенило: «Пойду завтра к партийному боссу и скажу, что я голубой. Ха-ха- ха, голубой! А уж голубого в Афганистан не пошлют, нет».

Эта идея его несколько успокоила, хотя спал он один и неспокойно. Утром ни свет, ни заря, сделав зарядку и приняв душ, Боди легко позавтракал и помчался на службу. Войдя в отделение, он стал в засаду и начал поджидать босса. Тот приходил рано. Вот и на этот раз он пришел первым и медленной важной походкой направился к своему лор-кабинету. Как только он открыл дверь и включил свет, Боди влетел в кабинет. «Иван Николаевич, я должен сделать важное заявление», — почти прокричал он.

«Знаю, голубчик, знаю. Ты хочешь сказать, что ты человек гражданский, воевать не твое дело, стреляешь ты плохо и вообще Афганистан тебе ни к чему. Не беспокойся, ты капитан запаса, звание тебе повысят, станешь сразу майором, пройдешь дополнительную военную подготовку, стрелять тебе, может быть, вообще не придется, а вот по своему профилю работы будет достаточно. Выше голову, товарищ Петров », — заключил секретарь, улыбаясь.

«Нет, я хотел сказать совсем о другом, Иван Николаевич, я хотел доложить вам, что я голубой, понимаете, го-лу-бой!!».

Боди надеялся, что его заявле­ние вызовет эффект разорвавшейся бомбы или хотя бы гранаты. Но он глубоко ошибся. Комиссар усмехнулся, а затем, сделав строгую мину на лице типа «морда», изрек:

«Ты вот что, Петров, ты не зарывайся. Не надо зарываться, понимаешь, ты уже одной ногой там — в Афганистане. Документы на - тебя еще вчера ушли. И потом, в конце концов, ты же, Петров, в первую очередь коммунист, а потом уже голубой, зеленый или желтый. Это не принципиально. Кстати, отвальную когда будешь делать? У тебя всего-то три дня в запасе».

«Никогда», — выпалил Боди и выле­тел из кабинета. Он кипел, как извергающийся вулкан, но вовремя вспомнил наставления папы Полтера: «Будь подобен океану, принимающему в свои недра все ручьи и потоки. Могучий покой океана остается неизменным: он не чувствует их». Он также вспомнил свой любимый видеофильм и решил: «Что же, надо ждать свою волну».

На следующий день ему дали выходной, но велели сходить в военкомат, получить проездные документы в какой-то поселок Тахта-Базар и обмундирование. Решив с утра всю эту мелочевку, Боди зашел на рынок, затарился в соседнем магазине овощами, фруктами, коньяком и позвонил Люське Похоти, чтобы пригласить ее на прощальный пикник. Люська явилась немедленно, и они решили отправиться в сопки, цветущие багульником сопки любви. Они уже не раз там бывали, поскольку Люська вообще предпочитала активироваться на природе. В кипении зелени ее мощная жопа всегда выглядела, как две спелых дыни, а груди — как переспелые плоды манго.

Подниматься оказалось, однако, гораздо трудней, чем думалось, в сопках было еще много снега, тропа была скользкой, хотя рядом уже пробивалась бурная зелень. Солнце припекало. Чем выше они поднимались, тем сильнее ощущался бодрящий ветерок. Наконец они достигли своей любимой лужайки, окруженной со всех сторон огромными глыбами.

Люлька потрогала валуны, они были горячие, и тут же обнажилась и растянулась во весь рост кверху жопой. Боди сел рядом. Ему было невесело, но Люлькина жопа так призывно тянула к себе и в себя, что Боди стер пот с лица, нарвал небольших веточек черемухи и забросал ими Люлькину спину, ноги и задницу и лишь затем, не торопясь, обнажил нижнюю часть корпуса. Член находился в состоянии пол-устоя, но уже наливался, наливался соками жизни, сперма закипала в яйцах, и Боди, потихонечку раздвигая цветы и листья черемухи, расчистил для своего инструмента вход в так хорошо знакомый коричневато-бежевый зев ануса Люськи.

Однако не успел Боди прикоснуться к Люськиной попе, как та вскочила и попросила Боди лечь спиной на валун, что он и сделал, а Похоть, развернувшись опять же к нему задом, прыгнула на член и завертелась на нем, как юла. Боди кончил почти моментально. Кончила и Люська, немного поласкав свой клитор уже опавшим Бодиным членом.

Накрывшись куртками, они уснули и проснулись лишь оттого, что какая-то огромная птица закружила над ними и чуть ли не спикировала на их «гнездо», но Боди вскочил и запустил в нее камнем, подумав при этом: «Дурная примета накануне выезда в Афган».

Люська же прильнула к нему всем телом, и Боди почувствовал, как внутри у него разливается тепло. Оно растекалось, как жидкая лава, по всему телу. В яйцах горел огонь. Люська между тем настойчиво направляла Бодину голову вниз, на свой плоский живот, И ниже, туда, где для него было широко распахнуто лоно. Капли пота - напоминали красные рубины. Бодин язык вошел в ее щель, и она напряглась, словно тетива лука. Вкус был привычный, приятный, но, очевидно, Люська успела-таки залить во влагалище порцию меда.

«А теперь делаем стандарт, обязаловку», — сказала Люська и провела своими когтями по спине Боди. Она зашлась в роли тигрицы. Боди плавно вогнал свой шершень в ее горячую, вибрирующую, мокрую плоть и первым же движением проник на всю глубину.

С каждым толчком Люська все крепче сжимала Боди и шептала: «Не отпущу, не отпущу!» Пос­ле нескольких минут этой бешеной гонки тело ее изогнулось дугой и губы исторгли вопль сладострастия, пронзивший вечерние сумерки. Нес­колько минут она лежала неподвижно, и капли пота скатывались с ее тела на остывающий валун.

Минутой спустя она присела на корточки и снова ввела Бодиного динозавра, все еще вздыбленного, в свою расщелину. Руками она уперлась в Бодины колени, так что он мог ласкать ее пунцово-розовое тело. Уверенные движения Люськи доставляли Боди неимоверное наслаждение. Он обхватил руками ее бедра и стал то поднимать, то опускать в ритме ламбады. И в этот момент, когда последний луч заката сверкнул между сопок, уходя в океан, волна оргазма захлестнула их обоих. Они стонали, рычали, кусали друг друга, царапались, плакали и смеялись... И так до тех пор, пока не свалились с валуна.

Ужинали дома у Боди и затем блаженно уснули. Во сне Боди сочинил стихотворение, посвященное всем женщинам, которых он любил и Люське в том числе:

Мне хочется, чтобы была зима;

В печи трещали сучья, вьюга выла,

И чтобы ты при­шла ко мне сама,

И бег минут чуть-чуть остановила.

Мне хочется, чтоб раннею весной

Я первый распустившийся подснежник

Нашел с тобой, чтоб именно с тобой

Мне было грустно, весело и нежно.

Мне хочется, чтоб жарким летним днем

Ты мне была надеждой и прохладой,

Сиреневым затменьем надо мной

Ни меньше и ни больше мне не надо.

Мне хочется, чтоб осенью одной

Не опадали листья желтым снегом в лужи,

И чтобы снова ты была со мной

И я тебе был очень, очень нужен.

А Люська на прощание раскинула на Боди карты (получи лась дальняя дорога, закругляющаяся почему-то на Чукотке. В общем, чушь собачья) подарила возлюбленному лаверу диковинный камень — сердолик, что означает «радующий сердце». Она сказала, что этот камень предотвращает от смерти и 64 заболеваний, и якобы даже у Пушкина было два перстня из сердолика: один с камеей, а второй с инталией, которым он посвятил несколько стихотворений. И она проворковала: «Что-то, помнится, вроде, такие слова: От преступления, От сердечных новых ран, От измены, от забвенья, Сохранит мой талисман..»

Боди это тронуло. Он нежно потер ее вялый клитор и, философски глядя в пугающую неизвестность, произнес слова средневекового японского поэта Токомото:

«Как пояса концы налево и направо Расходятся сперва,

чтоб вместе их связать. Так мы с тобой расстанемся, но