Главная | Обратная связь

Знание старого шкафа

 

— Еб твою мать, черт побери, снова ты пьяный пришел? — кричала мать на отца. — опять пьяный примандоншил! Где зарплата? Снова пропил, пиздарванец?

Рулон забился в угол, слушая этот очередной концерт, и в перерывах между всплесками брани и драки матери с отцом играл в солдатики. «Не могу понять, — думал он, — зачем мать с отцом так живут, мучаются?» Рулон посмотрел на спокойно лежащую на кресле кошку Мурку и подумал: «У кошек этих проблем нет. Вот бы люди учились жить как кошки».

Кошки всегда казались ему какими-то великими внеземными существами, которые не были вовлечены во все людские проблемы. Кошки не воюют, не ходят на работу, не имеют семьи. Вот собакам хуже. Они играют с людьми в одну игру, слишком они зависят от людей. А
кошки — нет. Они людям не подчиняются, они сами по себе.

Мать с отцом продолжали ругань и драку. Мать гнала отца из дома, тот бесился и крушил что-то на кухне.

«У Мурки тоже были котята. Двоих она съела. Остальных кроме одного мать утопила. Вот как быстро решились все проблемы. А как последний котенок чуть подрос, Мурка сама стала его от себя отгонять. А у людей все по-дурному, одни проблемы», — подумал Рулон.

Он много раз представлял себе фан­та­стический мир, где живут одни кошки и
где его Мурка является самой главной
кошкой, мир, где нет проблем и глупых
тре­вог. Он представлял, как кошка учит его правильной жизни.

На окне стояли цветы в горшках: алоэ, фикус и другие. Рулон часто играл в этих цветах в игрушки, представляя, что это джунгли. Растения казались ему еще более мудрыми. У них совсем не было никаких проблем. Они были еще более безмятежными и счастливыми, даже больше чем кошки. Он часто любил разговаривать с ними и представлял себя цветком или деревом, мирно греющимся под летним солнышком.

Однако самыми таинственными существами представлялись ему камни, шкафы, стулья, кровати. Они безмолвно за всем наблюдали и были просто свидетелями происходящих событий. Он посмотрел на шкаф, в котором отражались он, Мурка и часть комнаты. Шкаф улыбался и, казалось, понимал все его мысли. «Когда-нибудь и я стану таким же, как этот шкаф, и не буду больше беспокоиться о том, что мама с папой дерутся, что отец пропивает мои книжки и игрушечки», — мечтал Рулон.

— Мама, а зачем ты такого папу выбрала? — спросил сын за обедом, когда пьяный отец наконец-то угомонился и уснул.

— Да разве я знала, что он такой будет? — в слезах ответила она.

Рулон вспомнил, как мать ругалась, и ничего, наверное, она не знала. «Не знала, что и я буду таким оболтусом и засранцем, — думал он, жуя макароны с котлетой. — И наверное, никто не думает вообще ни о чем, раз все совершают в жизни одни и те же ошибки».

В правильности этой мысли ему пришлось убедиться еще не раз в своей жизни, пока он не осознал, что о жизни из всех окружающих людей думает только он. Другие же только вспоминают заготовленные неизвестно кем на все случаи жизни одни и те же ответы. Рулону не хотелось жить так, как они, и он решил, что будет жить по-другому, так, как живут Мурка, цветы и шкаф. Что он теперь научится всему у них, и ему будет тогда так же хорошо и безмятежно, как и им. С этими мыслями он спустился на шестой этаж к Максиму, с которым дружил и часто играл вместе. У Максима да и у всех остальных в семье были ссоры и скандалы.

— Неужели мы с тобой будем
жить так же, как наши родичи? —
спросил Рулон. Максим, казалось, не задумывался об этом в отличие от своего приятеля.

— Да я не хочу ходить, как мой
отец, из дома да на завод, — сказал Максим. — Я лучше буду космонав-
том. А то, что делает отец на заводе, это скучно. Он мне рассказывал, что хотел быть летчиком, а стал рабочим. Мне кажется, это не очень-то ин-
­тересно.

Рулон подумал, что, наверное, это не так просто стать летчиком или космонавтом, раз большинство людей ими не стали. И должен быть какой-то секрет, который знает не каждый. Только спустя годы он понял, что секрет весь в том, что большинство людей ленивы, тупы, не уверены в себе. И просто не делают длительных и целенаправленных усилий, чтобы стать кем-нибудь. Посидев немного у Максима, они пошли на площадку между этажами, где вместе с Юриком и Саней Матанцем стали играть в жмурки. Саня стал считать, кому водить.

— С третьего этажа полетело три ножа, — начал он, — красный, желтый, голубой, выбирай себе любой.

Рулон подумал, что люди часто надеются на случай, на авось да на небось, однако случай редко бывает удачным, так же, как и лотерейный билет. Наверное, из-за этого они ничего не достигают. Выпало водить Рулону. Ему завязали глаза платком, раскрутили, и он стал на ощупь искать спрятавшихся от него пацанов. «Наверное, так и мать отца нашла, — подумал он, — вот почему у нее все так плохо».

Тогда он еще не знал, что все люди ходят в жизни впотьмах и находят что ни попадя. Ведь присматриваться да разбираться никого не учили. Внезапно Рулон натолкнулся мордой на чей-то кулак. Он подумал, что кто-то подшутил над ним из ребят, но через секунду получил затрещину по лбу. Он снял повязку и увидел, что, пока он водил, к ним подошел местный хулиган Мишка и начал издеваться над ним.

— Ну, что вылупил-
ся? — сказал он. — Давай надевай повязку, будешь
ис­кать меня.

Хулиганы казались Рулону людьми какого-то
другого сорта. Они были сильными, удачливыми,
независимыми. Пили, курили, не ходили в школу, постоянно всех били и
щупали девок. Некоторые из них знались с зеками и вызывали благоговейный ужас. Рулону хотелось стать таким же, как они, но это было очень трудно. У него не хватало внутренней силы и решительности. Он был слишком труслив и закомплексован, чтобы проявляться так свободно и независимо. Тогда он думал, что именно из хулиганов получаются космонавты и летчики. Однако в будущем он понял, что хулиганы были просто людьми с более сильной и зрелой сущностью, которые рано взрослели. Но, когда у них начинала развиваться личность, многие из них зачмаривались мамочкиными установками или опускались на дно общества, забитые вредными привычками, которые они развили с детства. Только самые внутренне сильные и умные из них становились главарями мафиозных группировок.

— Ну что? Не ссы, Рулон, бля, — прогнусавил Миха. — Живо отдавайте мне все свои копейки, а то всем вам по ебальнику настучу, — добавил он.

Рулон порылся в карманах, что-то достал и отдал Михе. Хулиганы казались ему проводниками какой-то космической Силы, которая давала ему уроки великого Знания.

— Таких, как вы, педерастят на зоне. Знаете, как педерастят, нет? А вот так: педерасты сидят у параши, и тут блатной какой-нибудь подбежит и вставит кому-нибудь из них хуй в рот или обкончается на рожу. А чтоб педерасты лучше хуй сосали, им выбивают зубы, — Миха замахнулся. — Ну, кому зубы мешают?

Ребята испуганно притихли, внимательно слушая, что Миха рассказывает про зону. Эти рассказы вызывали у них особое уважение к Михе, который был посвящен в знания, доступные только зекам, и от одной мысли о которых можно обосраться со страху.

— А вы будете друг другу мыть жопы и вставлять туда вату с вазелином, чтоб блатной вашим говном хуй себе не замарал, — поучал Миха. — Так что, смотрите мне, если на меня своим родичам пожалуетесь, я вам зубы выбью и в жопу выебу, поняли?

— Да, — запуганно сказал Рулон, загипнотизированный страхом и образами ужасов зоны.

Когда Миха ушел, Рулон подумал, что вот так, видно, всех людей запугивают и заставляют делать то, что им нужно, что сильная штука страх, трудно с ним справиться. Чего только со страху не сделаешь. «Вот если бы победить страх, я сам бы стал как Миха», — и Рулон представил себя здоровым хулиганом, который делает что хочет и все его боятся.

Тут раздались чьи-то шаги, Рулон снова струхнул, подумав, что возвращается Миха. «Мечты, мечты, где ваша сладость, мечты ушли, осталась гадость!» — вспомнил он стих Пушкина. Однако это был его сосед Андрей. Он был старше Рулона на три года. Он принес фантики от жвачек и показал их ребятам. Фанты тогда имели большую ценность в умах пацанов, как и многие подобные вещи, которые были доступны не всем, так как жвачки привозили из-за кордона в очень ограниченном количестве.

— Что, будете фанты покупать? — спросил Мурик. Так прозвали Андрея во дворе, перефразируя его фамилию.

Рулон испугался, что фантики купит кто-то другой, и сказал, что он их купит. Он взял фантики и пошел домой, залез в шкаф и вытащил у матери из кармана деньги, оделся, сказал, что пойдет на улицу, и вышел. Ребята тоже собрались и пошли гулять. Они все завидовали Рулону, что у него есть фантики, а у них их нет, и всю дорогу разглядывали их. По дороге Мурик на деньги Рулона купил себе мороженое и стал его жрать. Руле тоже захотелось мороженого, но денег у него уже не было. Он посмотрел на свои фантики, понюхал их. Вкусно они пахнут, но полакомиться ими невозможно. И тут задумался, правильно ли он поступил, что купил их? Как много иллюзорных ценностей есть у людей вроде этих фантов: всякие марки, значки, спичечные этикетки. «Что бы об этом сказала кошка Мурка?» — так часто любил думать Рулон.

Оценка жизни с позиции кошки отрезвила его. Для них с Муркой пломбир лучше каких-то фантиков, а для фикуса и шкафа и он не представляет особой ценности. Они еще больше свободны от жизни, чем мы с Муркой. «Вот вырасту и сделаю фабрику по выпуску фантиков, продам их и стану сказочным мил­ли­онером, — мечтал Рулон. — И тогда накуплю себе много мороженого, и никто меня больше уже не обманет со всей этой мишурой». Однако тогда он еще не мог представить, что весь мир людей основан на подобных иллюзорных цен­ностях, которые одни люди внедряют другим, и что вся жизнь состоит из подобных иллюзий.

С пацанами он пошел к гаражам и стал бегать по ним, перепрыгивая с одного гаража на другой. Их веселье увидел один еле двигающийся старик и стал тыкать клюкой, ворчать и осуждать пацанов за их игры.

— Эй вы, ебаная саранча, едрит вашу мать, говноеды чертовы! Не сидится, мандавошки проклятые! — осыпал он их многоэтажным матом.

Рулон подумал, что если бы этот старик прыгал вместе с ними по гаражам, то не был бы таким больным и немощным. Все люди болеют потому, что считают, что стыдно так бегать и прыгать, а заниматься спортом им лень. Отсюда их болезни. Он вспомнил, как мать все твердила одно:

— Посиди. Полежи. Чего разбегался?

Рулон помнил себя с самого раннего детства, что говорило о развитии его сознания. Тогда его пеленали, сковывали его тело, не давая ему свободно двигаться и развиваться. Вот почему с детства у многих подростков появляются разные заболевания. Вот почему они растут слабыми и хилыми уродами.

В школе Рулона тоже заставляли сидеть часами, как робота, и слушать всякую дребедень вместо того, чтоб больше бегать и прыгать и нормально развиваться, как все звери. Может, и все проблемы людей оттого, что слишком много энергии идет в их голову и они сходят с ума, мучаются дурью — бесятся, страдают, создают всякие бомбы, от которых скоро Земле придет каюк.

После беготни ребята собрались в подъезде. Мурик стал рассказывать им
страшилки.

— Есть одна яма, в ней есть что-то такое, от чего умирают люди. Кто ни поглядит туда — сразу умирает. Один мужик заглянул туда и помер. Ученые сняли у него с глаза пленку и как-то сумели проявить ее и выявить, что он увидел в последний момент. Один ученый посмотрел на эту пленку и стал умирать. Тогда он проглотил пленку, чтобы ее больше никто не увидел, и помер...

В подъезде было уже темно, и от этих историй становилось жутко. Казалось, что-то страшное может внезапно случиться. В этом состоянии Рулон пришел домой. Кошка Мурка спокойно лежала и ничего не боялась. Боялся только он из-за своего болезненного воображения. «Как же дурачит, пугает людей это воображение! — подумал Рулон. — Как много всякого зла приносит оно». Он разделся и приготовился ко сну. В комнате было темно. Он лег на спину и стал смотреть в потолок, по которому плавали и кружились яркие разноцветные пятна, похожие на всполохи северного сияния...

С утра Рулон проснулся с болью в груди. Нужно снова было собираться в школу. «Что я тут делаю? — думал он. — Какая польза мне туда идти? Все равно ничему меня научить там не могут. Просто бестолково просижу там лучшие годы и все. Все эти школы, институты — сплошная лажа, ничего они не дают человеку. Пустая трата времени. Вот мой отец имеет два диплома, а сам получает в НИИ 120 долларов. Мать все пилит его, мало денег, мол. А дядя Коля на заводе 300 долларов получает, а сосед Алешка, фарцовщик, вообще нигде не работает, а по 1000 имеет. Значит, нужно не в институте сидеть, а жизни учиться, тогда будет польза. Но люди все тупые как пробки, разве им что объяснишь. А еще с высшим образованием!» Мать все снова сетовала на отца. Сын не выдержал:

— Мать, вот ты и все вокруг сетуют на свою жизнь. Но что же вы ничего не изменяете в жизни, если она вам не нравится? Почему так до старости и продолжаете жить?

— А что же изменишь, сынок? Все так живут. Может, само все как-то ус­троится.

— Нет, жизнь сама ни у кого, как я посмотрю, не устраивается. Это все сказки, что при коммунизме якобы что-то изменится или еще там когда-нибудь какой-то добрый дядя все исправит. Я вот для тебя вижу один выход — развестись с папой, меня сдать в детский дом и пойти фарцевать. Тогда тебе будет хорошо.

— ой-ой-ой! — заголосила мать. — Как же все это можно? Ведь я все ради тебя делаю. В детский дом только бомжи детей сдают.

— Ты сама не знаешь, ради чего ты это делаешь. Видно, тебя кто-то завнушал или загипнотизировал, и ты, как зомби, делаешь все по какой-то программе. Если ты для меня все делаешь, то зачем меня гонишь в школу?

— Какой ты злой и глупый мальчик. Лучше бы хорошо учился, тогда бы ты понял, зачем я все это делаю, а так ты неуч и слишком еще молод. Вот подрастешь и поймешь тогда все.

Мать была такой тупой, что объяснить ей что-либо, даже самое простое, было невозможно. Делать нечего. Рулон снова поплелся в школу.

Была физкультура. Стали ездить на лыжах. Рулон надел свои маленькие лыжи, в которых он ходил еще с отцом, когда был в детском саду. Ездил он плохо. Его догнали местные хулиганы и толкнули в сугроб. Увидев, что он упал, они загалдели и поехали на лыжах прямо по нему, тыкая его при этом лыжными палками. Как никогда, Рулон осознавал свою беспомощность, свою неспособность стать таким же, как эти хулиганы, разбитным и агрессивным. Он подумал, что, наверное, и матери поэтому сложно что-либо понять, трудно стать умной. Поднявшись, весь в снегу, он поехал дальше по лыжне на своих детских лыжах, ежась от попавшего за шиворот холодного снега. «Даже понять-то что-то — уже чудо, — подумал он, — а измениться, согласно своему пониманию, еще более нелегкая задача. Человек ведь всего лишь маленький беспомощный муравей. В этой жизни он является игрушкой».

Будущее заставило Рулона еще более убедиться в истинности той безнадежной картины, которую он увидел. Он понял, что только в фильмах да в своем болезненном воображении человек является героем, преображается в Лебедя из Серой Шейки, правит Вселенной, спасает мир. На деле ж он не может даже справиться с какой-нибудь простой привычкой, остановить поток своих нелепых мыс­лей, совладать с эмоциями, заставляющими его творить массу несусветных глупостей и идиотизма. Более того, человек является рабом всего этого идиотизма, потакает и обожествляет все свои слабости и пороки, сводящие его в могилу. Причем чем старше становится человек, тем он делается тупей и закостенелей. И не только не может, но просто не хочет, не желает меняться и прилагает все усилия, чтоб стать еще хуже, уродливей и инертней даже по сравнению с тем, какой он уже есть.

Подъехав последним к финишной черте и отряхиваясь от снега под дружный смех пацанов, Рулон подумал: «Чтобы измениться, нужна какая-то внешняя сила, которая бы могла помочь мне». Тогда он еще не знал, что эта сила находится с ним совсем рядом, в жестком взгляде чернявой девочки из их класса, одаряющей всех вокруг презрительной улыбкой. Она недавно появилась в их классе, приехав из какого-то города, и уже наводила свои порядки. Придя в класс на урок физики, он сел на последнюю парту, туда, где любила садиться она, и, разложив учебники на столе, стал их листать, разглядывая картинки. Она подошла к своему месту, встала фертом и, увидев, что он не замечает ее, слегка толкнула его рукой в голову.

— Убирайся с моей парты! — сказала ему. — Я буду сидеть здесь одна!

Нисколько не обидевшись и не возгудав, Рулон взял свои учебники и пошел садиться на другое свободное место. Увидев такое, Марианна, так звали его новую одноклассницу, самодовольно улыбнулась.

— Эй, ты! Иди сюда! — крикнула она ему вслед. Рулон спокойно обернулся и как ни в чем не бывало пошел к ней.

— Знаешь, ты мне понравился! Я люблю таких чадосов, как ты. Поэтому теперь ты будешь всегда сидеть впереди меня вместе с Боженом.

Божен был всем известным отличником, который тоже был посажен Марианной рядом в силу своего чадоства и потому, что он всегда писал за нее контрольные работы и подсказывал, что отвечать на уроке. С этого дня Рулон попал в свиту Марианны, которую она всегда любила собирать вокруг себя, и стал шестерить ей. Она всегда хотела быть королевой и всегда
бы­ла ею. Его же с этого дня стали меньше переезжать
лыжами на уроке физкультуры, так как Марианна
очень хорошо умела манипулировать разными людьми, в том числе и автори-
тетными хулиганами, и добилась большого уважения в школе. Рулон видел в ней проявление какой-то доселе неведомой для него Силы, истину которой он стремился постигнуть. Марианна стала организовывать мафию из тех ребят, кто был ей симпатичен и кто не противился ее влиянию в школе. Она установила жесткие правила, строго следя за их соблюдением. Тех, кто противился ее воле, лез в залупу, она наказывала. Тем, кто ей помогал, она тоже оказывала какую-нибудь услугу. Таким своим властным поведением она сумела заставить считаться с ней даже учителей.

На уроке преподаватель пиздел что-то про ядерную бомбу и вред радио­ак­тивного излучения. Рулон подумал, что, может, не зря на Земле появилось
столько радиации, всякие урановые рудники да озоновые дыры. Эта радиация появилась не случайно. Она, видимо, нужна для мутации, чтоб из человека получилось еще какое-нибудь существо, необходимое для каких-то космических целей. В будущем он еще больше убедился, что человек не является каким-либо венцом творения, а тем более царем Природы. Что он является просто каким-то грибом, который выращивается, рассаживая себя для определенных целей Природы и Земли в целом. И что эти цели совершенно не нужны самому человеку, ибо служит он и используется как половая тряпка для мытья грязных сапог.

Все, что думал, Рулон высказал Божену. Но тот не обратил на это особого внимания, боясь, что прослушает препода. Зато Марианна очень внимательно выслушала его размышления и сказала ему:

— Молодец, свинья, складно ты базаришь!
Если что еще тебя в башку ебанет, ты меня тоже посвяти в это. Может, ты будешь развлекать меня своим пиздежом?

Рулон обрадовался, что кто-то наконец понял его и стал чаще высказывать свое мнение при ней по каждому поводу.

Зайдя в подъезд своего дома, Рулон обнаружил в почтовом ящике письмо от своего двоюродного брата Валеры. Он писал ему из армии о трудностях солдатской службы.

«Ой, коря, давай тренируйся, а то пойдешь в армию, и тут «деды» задрючат тебя до изнеможения отжиманиями и другим спортом. Будешь слабым, тебя сломают, задолбят, будешь за всех очко драить да «дедам» сапоги начищать. И еще учись заматывать портянки, — писал Валера, — а то я себе ноги до крови стер, не умея ходить в сапогах. А еще нас тут заставляли бегать, как коней, да еще и с полной экипировкой, в противогазах. И это все после обеда... Все, что сожрал, я выкачал прямо в противогаз и так в блевотине бежал еще долго. Так что знай, что тебя ждет, и готовься, иначе будет очень трудно».

Прочитав это письмо, Рулон чуть не обосрался и сразу же стал делать все известные ему упражнения. Он тогда еще не знал, что через это письмо Дух постучался к нему. Так часто страх или болезнь толкают человека к самосовершенствованию, страдания и несчастия — к постижению Истины. С этого времени Рулон все больше времени стал уделять практическим упражнениям и стал заниматься танцами, каратэ и хатха-йогой. Эти занятия открыли ему то, что одних философских рассуждений над жизнью мало. Нужно научиться управлять собой, своими инстинктами, мыслями и эмоциями, чтобы перестать быть в рабстве у них.

 

Мистерии Силы

 

Наступила весна. В большом котловане образовалось целое озеро талой воды. Пацаны плавали по нему на плотах, отталкиваясь от дна большими шестами. Рулон тоже частенько играл возле котлована.

И как-то раз, плавая по нему на плоту, выпустил из рук шест, который увяз в размякшей глине котлованного дна и теперь торчал из воды, как мачта затонувшего корабля. Его плот беспомощно закружил по котловану. До шеста и до берега было достаточно далеко, а котлован был достаточно глубок, и чтобы выбраться из воды, пришлось бы теперь всему намокнуть.

Рулон крикнул пацанам, чтобы они помогли, но вместо этого они стали обстреливать его половинками кирпичей и здоровыми булыжниками, кидая их в воду возле плота. Холодные брызги обдавали все тело Рулона. Одежда про­мокла, и он бессмысленно плавал на плоту, прося ребят перестать и ежась от холодного вет­ра. Однако они разошлись еще больше и стали уже швырять небольшие ка­меш­ки прямо в него, и уговорить их было невозможно. Рулон стал впадать от безнадежности своего положения в состояние отчаяния. С болью в глазах он осматривал берег, тщетно ища на нем людей, которые проявили бы к нему со­страда­ние или оказали помощь. Тогда он уже знал, как бывает жесток к не­-
му мир, но еще не мог принять это, наслушавшись мамкиных сказок о добре и справедливости.

Внезапно, рыща глазами по берегу, он заметил Марианну. Она стояла, гордо подняв голову, взирая на него холодом своих безжалостных глаз. Они не были ни за, ни против него. Они наблюдали за ним, как за тараканом или пауком, который преодолевал препятствие или бегал с воткнутой в спину иголкой. Однако этот жесткий и отрешенный взгляд магически подействовал на него. Он вдруг увидел себя по-другому, именно так, как видела сейчас все это она, его королева. Он впервые ощутил, как разделяется на свидетеля и жертву, на Дух и кусок плоти, беспомощно мечущийся на плоту. Внезапно в нем появились хладнокровие и решительность. Самосожаление и мысли о себе исчезли, и он вдруг почувствовал себя котом. Он понял, чему учила его так долго Мурка.

Плот медленно приближался к забору, и Рулон, словно зверь, прыгнул на него и повис, карабкаясь, как кошка. Пацаны изумленно посмотрели на него, удивляясь его находчивости и наблюдая, что он будет делать дальше. Забор стоял в котловане, но оба его конца выходили на берег. Рулон, как насекомое, стал ползти по нему, еле удерживаясь, чтоб не свалиться в воду, из которой зловеще торчали железные штыри строительной арматуры. Оказавшись недалеко от берега, он спрыгнул на сушу и почувствовал себя в безопасности.

Представление было окончено, и Марианна, с безразличием отвернувшись от него, пошла прочь от этого злополучного места. Но Рулон продолжал восхищенно глядеть ей вслед. Именно благодаря ее безучастному присутствию он понял, что такое истинная помощь и как Дух безмолвно учит нас истине.

Идя домой, он еще долго ощущал, что не является этим физическим телом, чувствами и умом, что он есть Дух, свидетель всей их работы. Он вспомнил, что он всегда был им. Ведь с самого рождения менялось и росло тело, менялись мысли и эмоции, но это ощущение, что я есть, было всегда, даже во сне. И кем бы и чем бы он ни был — это было лишь формой, лишь сном. Всегда и везде он был только Духом-свидетелем. Однако он скоро уснул в самоотождествлении себя с телом и мыслями и забыл о том, что он — Дух, став снова марионеткой чувств и сиюминутных образов.

***

Как-то раз на уроке Рулон распизделся Марианне о том, как, по его мнению, нужно жить. Это ей так понравилось, что для того, чтобы лучше его слышать, она приказала ему сесть рядом с ней, что он тотчас же исполнил. Усевшись, Рулон продолжил говорить, что все проблемы сваливаются на голову мышей с той минуты, как они заводят семью, и особенно детей. Сразу появляется куча проблем, которые никому не нужны.

— Так что самое главное, — сказал Рулон, — не заводить семью, и особен­-
но детей.

Марианна довольно улыбнулась.

— Что же, ты не будешь заводить семью?

— Конечно же, нет, — ответил ей Рулон.

— А трахаться ты будешь? — посмотрев ему в глаза, спросила она.

— Буду! — уверенно ответил Рулон.

— Пизда, смешочки, хуечки, хиханьки, хаханьки, а потом ведь дети родятся, — сказала ему Марианна.

— Это я тоже продумал, — ответил он.

— Вот как? — засмеялась подружка. — И что же ты решил делать, чтоб твоя телка не родила урода?

— Я слышал, что для этого нужно вынимать хуй и кончать на живот. А еще я слышал, что мать говорила с тетей Мусей, что есть какой-то «синестрол», если его колоть, то можно делать преждевременные роды даже на шестом месяце.

— Молодец, засранец! — похвалила его Марианна. — Много ты наслушался, но жизнь сложнее, чем ты думаешь, и много в ней разных коварных капканов придумано для таких, как ты, чтобы их затащить в это проклятое болото. Так что продолжай не успокаиваться. Просекай все сети, что на тебя расставили. Но вот кончать не нужно. Ты что, пачкун, чтобы кончать? — спросила она.

— А как не кончать? — спросил удивленный этой мыслью Рулон.

— Единственный путь, — ответила она, — что-то сделать, — это стремиться, чтоб получилось.

Их базар услышала училка и стала наезжать на Марианну.

— Ты что не слушаешь урок, мешаешь другим учиться?! — заорала она. — Почему ходишь в школу не в форме?

— У моих родителей нет денег на форму, — ответила дорого разодетая Марианна.

— А на что ж они купили тебе эти импортные тряпки? — бесилась преподка.

— А это мне подружка дала поносить, — бесцеремонно ответила девушка.

— Пусть твои родители придут в школу! — пыталась запугать ее педагогичка. Марианна, нахально поглядывая на нее, произнесла:

— Да они уже хотели прийти просить, чтобы им выделили деньги на форму и учебники.

Увидев, что ее ничем не пронять, училка отъеблась. Но Марианна не успокоилась и затаила на нее злобу, решив подговорить ребят устроить ей серию заподлянок, чтобы та о ней больше не думала.

Урок шел. Рулон продолжал свою беседу. Он сказал, что люди сетуют, что у них нет денег, но в то же время осуждают тех, кто умеет их зарабатывать, вместо того, чтобы подражать им. Но ведь есть фарцовщики, маклеры, которые сдают и перепродают квартиры. Есть блатные работы: рубка мяса, торговля углем, ремонт автомобилей, где можно заколачивать крупные бабки. Казалось бы, все должны стремиться устроиться на такие работы, но нет, мыши только сетуют и ни хрена при этом не делают.

— А ты не думал, что они безвольны и вообще не способны что-то делать и менять в судьбе, — сказала Марианна.

— Нет, — ответил Рулон. — Я вот поразмыслил над этим на досуге. Все работы хороши, не работать лучше! В тунеядцы б я пошел, пусть меня научат.

— Молодец, говно! — похвалила его Марианна и пошутила. — Может, в ебари пойдешь?

— Как на Курском, на вокзале, нанимались ебачи, восемьсот рублей окладу и казенные харчи! — рассказал Рулон русский народный стих.

После уроков его поймал Ложкин, который был недоволен, что Рулон сел рядом с Мэри.

— Ты что, блядь, снова с ней сел? — заорал он, больно врезав ему по морде. — Если еще тебя увижу рядом с ней, вообще пришибу, говновоз паршивый.

— Да это же она сама меня позвала, — захныкал Рулон.

— Сама? Сука! — взъярился Валерий и пнул его по яйцам. — Все равно, чтоб не шел, хуесос! Понял? А то ебальник расколочу, педераст!

На следующий день, когда Рулон вновь оказался за партой с Боженом, Марианна ему приказала сесть с ней.

— Мне вчера вломил пизды Ложкин. Он
за­претил мне сидеть с тобой, — Рулон виновато улыбнулся.

— Запретил? — испытующе глядя на него,
ска­зала Марианна. — Выбирай, кого ты будешь слушать, его или меня? — произнесла она с такой силой, что у Рулона перехватило дыхание.

Он заколебался. Валерий заметил их разговор и, сжав свои здоровые кулаки, злобно смотрел на Рулона. Он как-то интуитивно почуял, что на­сту­пает решающий момент, что это испытание на
преданность той Истине, которая открылась ему. Марианна презрительно глядела на него, и он
понял, что, если теперь не пересядет, она может навсегда отвернуться от него, что она делала со всеми, кто ослушивался ее.

— Рулон, сиди! — злобно прорычал Ложкин, стукнув кулаком по парте.

Руля испуганно вжал голову в плечи, однако подумал: «Что же, я почти каждый день получаю по шее. Пусть я еще раз получу, но исполню волю своей госпожи, хоть раз буду верен Истине. Может, я потом пожалею, отступлю, не выдержу издевательств Ложкина, но сейчас я сделаю это, раз она мне приказала». И с не свойственной для него решительностью он пересел к Марианне. Валерий тут же кинулся к нему и стал его пиздить по репе. От этих ударов искры посыпались из глаз Рулона, однако он чувствовал, что теперь за его спиной стоит какая-то гигантская Силa, и страха не было.

— оставь его! — жестко сказала Марианна, властно взглянув на перекошенную от бешенства рожу Валериана. Этот взгляд сразу его успокоил. И, ткнув Рулю напоследок мордой о парту, он сел на место.

— Я еще поймаю тебя после школы, — злобно сказал Ложкин, — узнаешь, как с ней сидеть, хуесос ебаный.

Марианна спокойно занялась собой, разглядывая отражение в зеркале. Рулон с разбитым о парту носом подавленно сидел рядом с ней, вытирая пионерским галстуком текущую из носа кровь с соплями.

Начался урок русского. Училка что-то писала на доске и пиздела. Рулон не мог сосредоточиться на этом и сидел в трансе от происшедшей ситуации.

— После уроков он тебя отпиздит, — подлила масла в огонь его страхов Ма­рианна. — Будешь ты зaвтpa со мной или нет? — впервые с вкрадчивой нежностью прошептала она ему. Рулон удивленно посмотрел на нее, затем, чуть не расплакавшись, чувствуя свою трусость и бессилие, сказал:

— Да, я трусливый и слабый, я знаю. Но, может быть, я все-таки поборю се­бя?! — уже со спокойной решительностью добавил он.

Марианна ласково ему улыбнулась.

— Ты показал мне свою преданность, и это я зачту тебе. Знаешь, я думала, что ты струсишь, и я покараю тебя за это. Тебя бы все равно избили. Если бы не Ложкин, то те, кому бы я приказала это сделать. Но самое главное — ты навсегда бы потерял мое расположение к тебе, а теперь твоя жизнь может измениться, — задумчиво сказала она.

— Скажи мне, ты любишь меня? — испытующе глядя на него, спросила
девушка.

Рулон впервые задумался над этим вопросом. Он всегда воспринимал ее как свою патронессу, как собеседницу. Он даже не смел подумать о таких отношениях. Ведь Марианна дружила со взрослыми парнями. Часто за ней к школе
подъез­жали солидные дяди на своих машинах, и иногда она проходила мимо этих машин, бросив на них презрительный взгляд. А он — забитый школьный чадос, думающий, как бы его не отпиздили на перемене и как бы без приключений добраться до дома. И она — королева всей школы...

— Да, я всегда восхищался тобой. — Я очень привязался к тебе, потому что ты понимаешь меня. О любви серьезной я не думал, но я чувствую к тебе что-то вроде любви, — ответил Рулон с глубоким переживанием, стремясь быть полностью искренним с ней.

— Знаю, любишь, будешь любить, — с лукавой улыбкой сказала она. — Ты хочешь переспать со мной? — томно поглядев на него, спросила Марианна.

Рулон смущенно кивнул, не готовый к такому откровенному разговору.

— Посмотрим на твое поведение, — загадочно сказала Марианна.

Этот разговор еще долго вспоминался ему, будоража его и вызывая в его воображении целый рой беспокойных мыслей. Однако на этом разговоре все и закончилось. И только через долгое время, когда Рулон потерял всякую надежду, она вновь вернулась к этой теме.

После уроков, выйдя из школы и дойдя до своего дома, Рулон увидел, что у его подъезда стоит Ложкин с дружками. Руля струхнул, думая, что теперь он не отделается одним разбитым носом, и собирался уже не идти домой, пока не дождется с работы мать. Но вдруг сзади его окликнула Марианна. Она стояла со здоровым бритым парнем, руки которого были в портках. Он вспомнил, что на массиве говорили, что это Штопор, откинувшийся зек, который был авторитетом у местной шпаны.

Втроем они направились к подъезду. Штопор что-то сказал поджидавшим его доброхотам, и они спокойно разошлись. Марианна подмигнула Рулону и пошла со Штопором дальше.

Рулон же радостно запрыгал по лестнице домой, размышляя о том, смог бы он сидеть с Марианной или нет, если бы она не вступилась за него. Да, Рулон понял, что он должен без всяких компромиссов отдаться Истине, и только тогда, пройдя через все трудности и испытания, он сможет достичь желанной свободы. А еще позже он понял, что если бы не проявил чувства самоотверженности, то мог бы потерять бесценный духовный опыт, несравнимый ни с какими пиздюлями.

Придя домой, он начал неистово тренироваться, заниматься каратэ и йогой. Затем, включив на всю мощность колонки, он пустился в дикий пляс, но веселье продолжалось недолго, так как разбесившиеся соседи вырубили в счетчике свет. Однако отсутствие музыки нисколько не смутило Рулона. Он продолжал танцевать в полной тишине, потому что решил, что теперь уже ничто не должно отвлекать его от выбранного пути, без которого он будет таким же несчастным быдлом, как его мать и скопище окружающих его людей.

Поздно вечером, когда мать уже легла спать, он стал крутить радиоприемник, чтобы найти «Голос Америки» и послушать, что там говорят. Однако вместо этого он наткнулся на станцию, где шли религиозные передачи из Ватикана. Слушая их, Рулон внезапно осознал, что самое главное в жизни — это Бог, что без этого вся философия жизни — просто школа выживания, и не больше. Тогда он еще смутно понимал, что такое Бог, но при мысли о нем он чувствовал переполняющую его сердце Благодать, и в этот миг все менялось. Он знал, что эта благодать и есть Бог, что Бог с ним, в его сердце.

С этого времени он стал слушать эту станцию каждый день и все больше и
больше пропитывался высшей Истиной существования Бога и своего Пути к не­му. Именно с этого дня Рулон обрел ту Высшую Цель, которой до сих пор не было в его жизни. Переполненный благодатью, Рулон думал: «Какое еще счастье ищут люди, когда вот оно! Просто молись, пребывай в Боге и будешь безмерно счастлив. Все остальные мысли о счастье просто самообман. Для счастья ничего не нужно, только спорт и молитва. Спорт даст здоровье, а молитва наполнит Благодатью».

Однако наутро он снова забыл об этом. Ибо это Знание не стало его Знанием, а было лишь результатом вхождения в его существо Божественной Силы. Еще не раз в своей жизни он находил и терял Бога, пока Божественное через много лет не преобразило его полностью, сделав из бессмысленного, подверженного всем на свете влияниям чучела проводника своей Воли.

 

 

***

 

Завалив на урок и изрядно опоздав, Рулон обнаружил, что в классе стоит заговорщицкая тишина. Осыпанный по дороге проклятиями училки, он сел рядом с Марианной. Она ему сообщила, что училку приклеили к стулу, покрасив его бeсцветным лаком. Так что он подоспел как раз на представление.

Когда преподка хотела встать, чтобы что-то накорябать мелом на доске, получилось у нее это, как у курицы летать. Подскочила она вместе со стулом, тут же плюхнувшись назад, на свою задницу, которая уже успела приклеиться к сиделке. С трудом она все-таки оторвала свою жирную жопу от стула, вопя и проклиная школу и ее учеников вместо того, чтобы проклинать свою дурную голову, видимо, вместе с жопою, набитою говном и заставляющую ее до сих пор заниматься этим неблагодарным делом — воспитанием подрастающего поколения, а вернее, калечением нормальных детей, изготовлением из них моральных уродов — придатков машин, станков и военных вертолетов. При этом надо отметить, что хулиганы, которые доставляли так много хлопот этим горе-воспитателям — внедрителям зомбирующей программы бедным маленьким деткам, были наиболее психически здоровыми и неподдающимися внушению и дрессировке индивидами.

Марианна сидела за партой в новом прикиде.

— Вот мой очередной хахаль на меня раскошелился, — пояснила она его появление засмотревшемуся на нее Рулону.

— Что зенки-то пялишь? Вот лучше возьми, посмотри, — сказала Марианна, подавая колоду порнографических карт самопального изготовления. Ее дружок стал их с интересом рассматривать.

— Что, нравятся? Пизды хочешь? — спросила она.

— Дай кусочек, — попросил Рулон.

— Ну ты и клоун, — расхохоталась она. — Пизду тебе на воротник, понял? Вот, что ты получишь. Если хочешь такие карты, то нужно их заработать. Ты уже много балаболил о том, что нужно фарцевать. Вот и будешь учиться бизнесу.

— Что же нужно будет мне делать? — спросил ее он.

— Ничего особенного. Просто находить чадосов, которым ты сумеешь продать это барахло, — сказала Мэри. — У меня тут есть еще жвачки и другая ерунда. Дело в том, что в школе это можно продать в несколько раз дороже, чем на барахолке, так как закомплексованные чадосы не знают реальной цены. Некоторые из них никогда не были даже на ней или еще где-либо. Самое милое дело им что-либо продавать, к тому же и безопасно, и денег им на барахло не жалко. Они их не зарабатывают. Если родители у кого-то из них залупнутся, то ты говори, что тот врет, мол, ты ничего никому не продавал. Понял?

Рулон нерешительно кивнул.

— Ну что, одно дело рассуждать и другое — делать реально. Но, если ты действительно хочешь воплотить в жизнь свои Истины, тебе необходимо привести свою жизнь в соответствие с ними.

При этих словах Марианны Рулон осознал, как просто мечтать и как нелегко преодолеть в себе свои комплексы и зажимы и начать действовать вопреки им. Но победить в себе весь этот дискомфорт — это единственный путь к свободе, путь к тому, чтобы стать господином самого себя.

— Я буду стараться делать все то, что ты скажешь мне, — ответил ей Рулон в преданном состоянии.

— Вот это уже лучше. К тому же если ты сумеешь продать эту хуйню на копейку дороже, возьмешь ее себе. Разрешаю, — сказала Марианна. — Учись жить пока я рядом с тобой, а то будешь батрачить, как твоя мать всю жизнь, за три копейки.

— За эти три копейки вся жопа в молофейке, а фетровая шляпа вся в говне! — пошутил он.

— А я буду набирать девиц и учить их бороться со смыслом. Хватит им ходить по подвалам, по всяким бомжам и пьяным солдатам. Нужно уже с детства знать себе цену. Это только мать учит дурости, что нужно всем все делать за cпacибo. Херня! Будешь тогда честной, безотказной девочкой-давалкой, — злобно произнесла Марианна.

Рулон радовался, что есть еще хоть один человек на Земле, который все видит в жизни так, как оно есть, и хочет познать Истину. Именно это и сблизило, казалось бы, таких разных по уровню и характеру людей.

 

 

Псих-одиночка

Был выходной день, и Руля с бабушкой поехали в психбольницу проведать придурошную тетю Риту, которая свихнулась после родов. К великому счастью, ребенок, которого она родила, был мертвым. Муж, увидев, что она рехнулась, ушел от нее, и это тоже к счастью. Вообще Рулон считал счастливыми бесплодных людей, потому что Бог позволил им жить для самих себя, а это уже 50 процентов счастья. Но они почему-то внушили себе, что они неполноценны и несчастны. Это просто сущий вздор.

Из всех птиц Рулону больше всего нравилась кукушка, так как она очень мудро избавлялась от детенышей, подпихивая их другим птицам, и к тому же эти детеныши были очень умными и выбрасывали своих братьев из гнезда, оставаясь там в гордом одиночестве. Он сделал маленький флажок и наклеил на него изображение кукушки, решив, что это будет флаг его игрушечного государства, в котором все его жители целыми днями думают, как сделать жизнь свободнее и посвятить себя духовной практике и медитации.

С трудом добравшись до дурдома, который находился за городом и напоминал санаторий, Руля увидел во дворе странных людей. Один бессмысленно сидел с тупым опустошенным выражением лица, другие, наоборот, были очень активны. Одна женщина вышагивала как на параде и идиотским голосом пела революционные песни. Какой-то парень со странным выражением лица делал нелепые, причудливые движения, как будто он плыл. Бабушка с внуком вошли в комнату для свиданий. По дороге парень в полосатой пижаме скорчил им рожу, показал язык, а когда бабушка стала его стыдить, идиотски захохотал и запрыгал. Все увиденное в дурке потрясло Рулона до глубины души. Он почувствовал себя там как в родной стихии, а когда он узнал, что дуракам ни за что платят пенсию, то сразу же решил стать дураком.

«Как это удобно, — подумал он. — Делай, что вздумается, да еще за это получай деньги».

Находясь там, он вспомнил мудрую поговорку: «Дуракам закон не писан, если писан, то не весь». Как позже узнал Рулон, интересуясь проблемами крезотория, дураков не брали в армию и, если они совершали преступления, сажали не в тюрьму, а в дурку, что тоже было весьма полезно. В дурдоме был даже люкс для блатных и рехнувшихся партийцев, где был телевизор и телефон. Особенно Рулю веселила мысль, что он будет звонить из дурки и говорить всем: «Дурдом на проводе». После посещения дурдома он начал готовиться к тому, чтобы стать психонавтом. И при каждом удобном случае дурачился на горе бабушке и матери, которые и до этого считали его слегка ебанутым. Пыльным мешком из-за угла ударенным считали его и учителя, они подумывали об отправке его в дебильную школу. Руля часто просил маму, чтобы она согласилась отправить его туда, но она не соглашалась, боясь позора.

Возвращаясь из дурки, Рулон пошел с бабушкой идиотской походочкой, кривя и корча рожу, говоря высоким дебильным голосом всякую чушь. Старуха вся изнервничалась, пытаясь утихомирить внука, но это раззадорило его еще больше.

— Что ты делаешь? — разорялась старуха. — Люди ведь смотрят.

— А я готовлюсь сдавать экзамены для поступления в дебильную школу, — идиотическим фальцетом произнес внук.

— ой, ой, перестань идиотничать. Как ты мать этим позоришь, — бесилась бабка.

Придя домой, Руля не успокоился и, надев старую полосатую пижаму, оставшуюся от умершего дедушки, играл в дурдом. Отец, который еще не успел напиться, сидел и писал в тетрадке цифры по какой-то странной системе, надеясь разгадать тайну выигрыша в спортлото.

— Эх, что ты дома все сидишь-то, — обратилась бабка к сыну, — пошел бы лучше работать, тунеядец, — вопила она.

«Каждый по-своему с ума сходит, — подумал Рулон. — Но лучше уж сходить с ума, как отец, как тетя Рита, чем так, как бабушка, и жить, заводя себе семью и организовывая дурдом на дому».

— Какая-то палата номер шесть, — кричала бабка. — отец цифры пишет, сын в дебильную школу собрался.

— Ничего, мать, — сказал отец, — в дурдоме и нормальные люди сидят. Вот Нюрка своего мужа Женьку отправила на принудительное лечение от алкоголизма, а он вышел и решил ей отомстить, стал гардину вешать и говорит: «Нюр, иди гвозди-то пожарь, чтобы они лучше вбивались». Она, не подумав, пошла жарить, а он позвонил и вызвал бригаду. Медперсонал подходит к ней и спрашивает: «Вы что тут делаете?» А Нюрка-то отвечает как ни в чем не бывало: «А я гвозди жа­рю». Ну ее и увезли.

Вскоре пришел брат Рулона по отцу — Cергей. Руля предложил поиграть ему в дурдом, но он отказался. Раньше они радостно играли в индейцев, в солдатики, но теперь Сергей стал другим. Он стал подражать взрослым и наращивать ложную личность, он стал слишком важным и значительным, и уже весело не разыгрывал бабушку, и не подпрыгивал, и не пукал ей в нос, как он, бывало, любил делать раньше. Рулон думал, что подражать взрослым самая глупая вещь в мире, ведь дети куда более естественные, беззаботные и счастливые, а взрослые все тяжеловесные, мрачные, вечно недовольные, раздражительные и больные. Если уж подражать, то подражать коту — вот великий пример.

Часто подражая взрослым, дети прежде всего перенимают их вредные привычки: курить, долго сидеть на одном месте, вести пустопорожние разговоры. Лучше бы сходили в лес или где-нибудь полазали за гаражами. Одно было хорошо, что Сергей, боясь, что его могут обидеть xyлиганы, стал заниматься спортом. Также он думал, что здоровые банки помогут ему познакомиться с бабами. Но идиот Сергей наивно думал, что ему в этом также поможет армия, и поэтому он готовился стать десантником. Становиться дураком, как Рулон, он не собирался, не мог понять всей прелести быть есте­ственным, непосредственным, не скованным никакими представлениями. Вместе с Сергеем Рулон позанимался каратэ, порассуждал, как лучше тренироваться. Он выдвинул мысль, что нужно учиться быть злым, яростным. Это поможет лучше заниматься, иметь больше энергии, стать нечувствительным к усталости и боли.

Вскоре пришел пьяный отец с дружками. Они стали пить, курить и материться. Сергей ушел, а Рулон забился под кровать и стал там изучать индийскую философию. Он вычитал, что в Индии было шесть основных школ, которые спорили между собой, но, прочтя о них, он понял, что спорить не о чем, главная истина состояла в том, что ты нереально видишь мир и все, что ты знаешь о мире, есть плод коллективного воображения. Реален
только Дух-свидетель — наше сознание, наблю-
дающее за иллюзорной игрой воображения, по-
рождающего мир. Но, как это глубоко осознать,
Руля еще не знал.

Тем временем алкаши продолжали пьянку.
Один из них закрылся в туалете. Достучаться до
не­го было невозможно. Другой обрыгался на стуле и уснул. Отец горланил блатные песни. В ком­нате пахло рвотой и пивом, стоял густой табачный дым. Бабушка не выдержала и стала звонить в милицию. Увидев это, отец вскочил с ножом, обрезал телефон и стал гоняться за ней, угрожая этим ножом.

— Ах ты, старая пакостница, опять решила
сдать меня ментам. Я тебе сейчас устрою, —
орал он.

Бабушка убегала от сына, кружась вокруг стола. Руля испуганно лежал под кроватью и думал: «Как тут осознать, что мир иллюзорен».

Наконец все понемногу угомонилось и легли спать. Руля приютился на своем матрасике возле балконной двери. Он ее приоткрыл, чтобы подышать холодным свежим воздухом хотя бы ночью. Во сне он увидел, что его преследуют Солома с друганами. Они долго гонялись за ним по школе, пока он наконец не проснулся от того, что отец посреди ночи разбушевался. Он включал свет и поднимал бабушку с постели, требовал деньги на выпивку. Алкаши тоже проснулись, стали курить, ходить по комнате.

Ворочаясь, молодой йог не мог заснуть. Он подумал: «Так вот он — ответ. Во сне я видел Солому, и мне он казался вполне реальным, теперь бушует отец, но, может, это тоже сон. Когда я засну, я забуду об отце и обо всем остальном, а когда я умру, то и жизнь и сон тоже покажутся мне нереальной иллюзией».

Потихоньку взяв ручку и тетрадь, он записал следующий стих «Верный
взгляд».

 

Царство божие ищу

Иль шагаю к коммунизму,

Богу славу возвещу

Иль отрину в атеизме.

 

В позе лотоса сижу

Или, развалясь по пьяни,

Янтры древние гляжу

Или клип в телеэкране.

Созерцаю божество

Иль развязную красотку,

То ль хоралов торжество,

То ли хрипло дерут глотку.

 

То, что отрицаешь ты,

Избежать того не сможешь.

То нелепые мечты —

Себя ими уничтожишь.

 

Идя утром в школу, Рулон свернул и зашел в находящуюся неподалеку школу для дебилов. Зайдя туда, он увидел, как вдоль стены, держась за специальный поручень, идут уроды с перекошенной физиономией и бегущей из полуоткрытого рта слюной. Их головы тряслись, язык был высунут, а глаза смотрели в разные стороны. У одного была непропорционально большая голова, у другого, наоборот, очень маленькая. Какой-то парень сидел на корточках посреди коридора. Он глупо, по-ослиному заорал и стал прыгать, как лягушка. Другой стоял в углу и онанировал. По коридору ходили учителя, чем-то тоже похожие на дебилов, и загоняли их в классы. Увидев Рулона, они стали его выгонять.

— Я тоже хочу здесь учиться, — сказал он.

Но они не послушали его и выгнали.

«Какая же это веселая школа, прямо как детский сад, — подумал он. — Если бы не Марианна, то я обязательно бы пошел сюда учиться. Если я буду дураком, у меня не сформируется ложная тяжеловесная личность, как у всех взрослых придурков, слишком важных, отождествленных с образом себя, эгоистичных. Таким очень трудно в жизни, они не могут воспринять ничего нового. Они уже мертвые и, как автоматы, бессмысленно движутся по заведомо известной программе», — думал Рулон, идя в свою школу.

Он вспомнил, как они однажды с пацанами подсматривали в окно дискотеки в дебильной школе. Дураки идиотски вытанцовывали, неуклюже двигая своими искаженными телами. Некоторые из них начинали танцевать вместе. Их головы и руки тряслись, рожи бессмысленно улыбались, многие плясали с открытым ртом и вывалившимся языком. Пацаны долго хохотали. Рулон чуть не обоссался от радости. Beселье было неописуемое.

После этого Рулон долго еще, подражая уродам, танцевал дома идиотический танец, который позволял ему по-другому взглянуть на мир. Это истинное видение давало свободу и раскрепощенность. Больше не нужно было беспокоиться, кто и что о тебе подумает, скажет. Можно было вести себя легко и естественно.

Придя в класс, он поделился своими мыслями с Марианной. Она радостно слушала его и весело смеялась.

— Ну, сволочь, поздравляю, — сказала ему она, — ты интуитивно почувствовал, что тебе на самом деле нужно. Только если ты врубишься в то, что ты полный дурак, у тебя будет шанс пересмотреть и изменить все свои представления. Вот твой брат Сергей дурак дураком, но думает, что он умный, и поэтому держится за каждую идиотскую мысль, которая пришла ему в голову. Если бы он понял, что он дурак, то тогда бы перестал так серьезно относиться ко всей той мешанине, которая копошится в его набитой отрубями тыкве, и он смог бы тогда свернуть с порочной колеи своего ложного восприятия. Понял бы, свинья, что в армии вовсе не станет суперменом, и смог бы избежать двухлетних мучений. Но, пока он думает, что он умный, он не сможет измениться, а только добавит что-то к своему говну. Но ложкой меда бочку дегтя не испортишь. Сперва нужно все вытряхнуть из башки, чтобы потом набить ее чем-то лучшим.

Рулон вспомнил детские сказки про Ивана-дурака, которые ему читала бабушка, и подумал, что не случайно его дураком назвали. Видно, только тот, кто понял, что он дурак, может по-настоящему стать умным, а главное — свободным от серьезного отношения ко всем своим мыслям и чувствам.

 

Тараканий Бог

 

Утром Рулон, как всегда, побежал в школу, шлепая по лужам в своих говнотопах. Подбежав к большой грязной яме, через которую была перекинута доска, он стал перебираться через нее, но на другой стороне вдруг появился Буля.

— Куда вперед старших лезешь? — заорал он и толкнул Рулона в грязь.

Оказавшиеся поблизости пацаны, так же, как и Рулон, идущие в школу, гадко захохотали.

— Грязь упала в грязь! — прокомментировал Буля.

Жмых, еще один хулиган из старшего класса, глядя на Рулона, вылезающего из грязи, участливо спросил:

— Ну как, грязевые ванны помогают от радикулита?

— Не знаю, — промямлил Руля, отряхиваясь от облепившей его глины и направляясь назад домой.

— Куда пошел? — заорал взбешенный Буля, — А ну, давай иди в школу, тебе же учиться нужно!

— Да я же грязный, — стал оправдываться Рулон, показывая на свой костюм.

— Ничего! Ты же слышал, что завещал великий Ленин? Учиться, учиться и еще раз учиться! — поучающе сказал Буля и пинками погнал его в школу.

Жмых тоже присоединился к нему, добавляя пинковой тяги. Пацаны, увидев Рулона в таком виде, весело забалдели. Буля начал незаметно курить, пряча папиросу в кулаке и показывая Рулона всем у входа в школу. В перерывах между затяжками он дул дымом на лицo Рулона. От едкого запаха у того начали слезиться глаза, и он закашлялся. Это вызвало бурю глумливой радости у Були и других собравшихся там хулиганов, дожидающихся начала урока. Рулон запуганно стоял весь в напряжении, не зная, что предпримут они дальше и когда же это все кончится. Страх и дискомфорт сдавливали его грудь и подкатывали к горлу.

Тут он как бы проснулся и подумал: «Что же происходит? Ситуация полностью деморализовала меня. Ведь ничего страшного не случилось. Руки, ноги целы.
Значит, я должен попытаться стать спокойным и радостным. Нужно отделаться от этого отождествления со страхом, с неудобством от того, что меня оценивают
люди».

И он представил, как бы на его месте поступили кот, дерево или камень, брошенный в грязь. «Наверное, они меньше бы нервничали, меньше думали о мнении окружающих людей. Я стал бы свободным от их нелепого мнения, которое делает меня рабом их идиотских понятий», — подумал так Рулон и стал глубже дышать, чтобы немного расслабиться.

— Что засопел? — глумливо сказал Буля. — Давай будешь теперь у нас пепельницей.

И он засунул ему бычок за шиворот, придавливая там его ладонью, чтобы лучше обжигал тело. Почувствовав жар, Рулон закричал от боли.

— Что заверещал? — спросил Буля. — Терпи дурак, атаманом все равно не будешь.

Другие хулиганы тоже засунули ему бычки, кто в карман, кто за пазуху, и пошли на урок. Рулон судорожно запрыгал, вытаскивая бычки из прожженных карманов и вытряхивая их из рубашки.

Переодевшись дома, он снова поплелся в школу и только тогда снова вспомнил себя, подумав: «Что же я делаю? Снова уснул, забыл, что нужно перестать быть отождествленным и переживать всякую ересь».

Зайдя в класс, Рулон сел рядом с Марианной. Он рассказал ей обо всем, что с ним приключилось. Марианна радостно смеялась, слушая о том, как глумился над ним Буля.

— Если бы не мать, никогда бы я не пошел в школу, — сказал Рулон. — Это она и проклятое общество сделали меня дураком, а теперь заставляют ходить в школу и мучиться.

— Ничего. Главное — используй свои мучения для роста, для развития, тогда они принесут пользу, — сказала Мэри. — Старайся все в жизни использовать, иначе жизнь использует тебя, как туалетную бумагу, подотрет тобой свою грязную вонючую жопу. А насчет матери ты верно заметил. Вот видишь, на твоей руке линия жизни начинается цепочкой, а затем идет ровно и гладко. Это значит трудное детство. Но когда-нибудь ты станешь самостоятельным и направишь свою жизнь сам, тогда тебе будет хорошо.

— А если бы было наоборот? — спросил Рулон.

— Значит, ты бы был маменькиным сынком, который, попав во взрослую
жизнь, растерялся бы и закончил бы ее на помойке,

— Значит, мое будущее все уже известно? — удивился он.

— Только ты не знаешь его, — засмеялась Марианна. — Но твои руки, ноги, твоя рожа все о тебе уже давно знают.

— Неужели все так фатально и ничего нельзя изменить? — спросил Рулон.

— Изменить можно, но это может не каждый, — с коварной улыбкой сказала Марианна. — Во-первых, нужно знать, что можно вообще что-то изменить. Не то, чтобы вместо дачи купить машину или еще как-то поменять шило на мыло, но измениться внутренне. Затем нужно знать как, но и это еще не все. Главное — где мы возьмем силу и волю, чтобы измениться. Ведь для этого нужно делать большое усилие, а ты не можешь даже заставить себя каждый день делать зарядку, — расхохоталась она.

— Что же делать? — озабоченно спросил собеседник.

— Нужно либо развивать волю, либо отдаться в руки того, кто сможет тебя изменить. Вот ты тоже безволен. Отдашься в мои руки? — заговорщически спросила Марианна.

— Я? — промямлил Рулон. — Я хотел бы попробовать, — еще толком не понимая, о чем идет речь, пробубнил он.

— Проверим тебя, — сказала она с лучезарной улыбкой.

Шел урок. Училка что-то корябала на доске мелом. Через щель в двери стал проникать едкий густой дым.

— Пожар! Пожар! — заорал кто-то в коридоре.

Все ученики, как по команде, вскочили и бросились из класса. Училка выбежала вслед за ними. Марианна спокойно развалилась на стуле и расхохоталась.

— Быстро они понтанулись, — сказала она. — Это просто дымовушку в коридоре зажгли. Давай поплотней закрой дверь и открой окна, — скомандовала она Рулону.

Он сразу же бросился исполнять ее приказания.

— В коридор я с быдлом ломиться не буду, а то там дым да суета, но все не по делу.

— А что ты вчера не была в школе? — спросил ее Рулон, снова садясь за парту. — Ты болела?

— Болела? — усмехнулась она. — Просто
переживала аспекты. Я тут бабам из старших
классов свою использованную косметичку двинула, а они только позже разобрались, что ее там кот наплакал. И вот эти суки собрались меня
про­учить, а я отсиделась дома. А теперь они мне уже ничего не сделают, а вот с завтрашнего дня я их по одной выловлю и отпизжу, чтобы неповадно было им на меня батон крошить, — злобно сказала она.

— А что такое аспекты? — недоуменно спросил Рулон.

— Эх ты, темнота. Даже астрологию не знаешь. А я тут как-то была на тусовке хиппарей и мистиков. Так вот, туда приперся из Новосибирска какой-то ученик Гуру Сотидананданы. И он базарил об астропланетарном каратэ. Он объяснил, что, когда планеты нам не благоприятствуют, лучше отсиживаться, когда они ни за, ни против, можно гулять себе спокойненько, а вот когда они за нас, то нужно активно действовать и наносить удар по врагу.

Заслушавшись, Рулон даже не заметил, как в класс завалила училка.

— А вы что здесь сидите? Окна все пораспахивали! — заорала она.

— А мы учиться хотим, — сказала Марианна, — а окна нас учили открывать при пожаре на уроке домоводства.

Училка не нашлась, что возразить. Урок был сорван.

— Немедленно закрывайте окна и идите на следующий урок, — заорала она.

Марианна встала и вышла из класса. Рулон услужливо бросился закрывать окна и последовал за ней. Догоняя свою наставницу, он увидел, что у туалета собираются старшеклассницы, поджидая ее. Она гордо и независимо прошла ми­мо них, но они так и не решились что-либо предпринять.

«По-видимому, астрокаратэ работает», — решил Рулон и догнал Марианну.

— Научи меня еще астрокаратэ, может, меня тогда тоже в школе пиздить не будут.

— Ишь, растащило, — ответила она. — Ты продал то, что я тебе дала?

— Нет, еще не все, — виновато сказал ее дружок.

— Вот как на пару сотен наторгуешь, так научу тебя, уж так и быть. У меня тут еще есть книжка, но поторопись, а то я еще одному холую ее обещала. Он то­же торгует в 15-й школе. Я тут расширяюсь, перехожу на большой масштаб, со
школь­ного на общешкольный. Только так, привлекая в дело больше помощников и выходя на больший масштаб, можно добиться успеха.

Они вышли из школы и пошли по улице.

— Ну что, пойдешь ко мне? — с загадочной улыбкой спросила его Марианна. — Я научу тебя кое-чему.

Думая, что она еще что-то скажет ему об астрокаратэ, Рулон радостно со­гласился.

— Я вот что-то никак не могу порнографические карты Губеню толкнуть, он все колеблется, — пожаловался юный спекулянт.

— Колеблется? — усмехнулась Мэри. — А ты поколдуй.

— А как это? — спросил он.

— Ты же знаешь, что мир един и все взаимосвязанно, — загадочно начала пояснения его подружка. — Вот если ты о ком-то думаешь, то этот человек тоже невольно тебя начинает вспоминать, а если ты будешь думать о нем с искренней любовью, то и он тоже будет невольно испытывать к тебе хорошие чувства. Если ты будешь с большой силой в это время что-то ему внушать, то эти мысли он начнет усваивать и следовать им. Только сильно, значит, эмоционально, а не то, что ты будешь громко орать, как осел. Понял?

— Да, — бессмысленно ответил он.

— Так вот, мой милый, ты должен действовать как бы из тела, а не из головы, т.е. энергия воздействия, твои эмоции должны радировать из тела, как из радиостанции, направляй их на человека, и эта Сила будет его склонять к какому-то действию, мыслям или отношениям. И если ритуал удастся, то ты ощутишь чувство силы, уверенности, решимости — это для тебя будет знаком, — сказала она, открывая дверь ключом.

— Вот заходи, подожди меня. Я сейчас приду, — сказала Mapиaнна и удалилась, оставив его в одиночестве. Через некоторое время она вернулась уже в эротическом наряде.

— Ну, что будем делать? — спросила она Рулона, грациозно подойдя к нему, и расхохоталась, увидев его недоуменную физиономию. — Ну ладно, буду учить тебя массажу, — ласково сказала она. — Ты умеешь делать массаж?

— Никогда раньше не делал, — ответил он.

— Ну ничего, делай как можешь, войди в контакт, пусть тебе Махатмы подскажут, — и разлеглась на тахте.

Рулон подсел к ней и стал делать что-то, похожее на массаж. Он смотрел на грациозную спину Марианны, ее талию, ее соблазнительные женские прелести, чувствовал руками ее прекрасную нежную кожу, и от этого в его теле стало пробуждаться сильное влечение к ней. Он стал ощущать ее женскую энергию, и от этого моча ебанула ему в голову. Как пьяный, он стал одуренно гладить ее тело, стремясь добраться до интимных мест.

— Ax ты, проклятый маньяк! — заорала Марианна, резко вскочив и врезав ему пощечину. — Это массаж, по-твоему?

— Да я что-то не знаю, что происходит, — бессмысленно бормотал Рулон, поднимаясь с дивана, его член стоял штопором из штанов.

— Не понимаешь, проклятый ублюдок? — разозлилась Марианна, врезав ему по яйцам.

От этого удара Рулон загнулся и запрыгал.

— И это йог, еб твою душу мать, — орала она, — научись сперва себя контролировать, говнюк, а потом будешь себя мнить кем-то, мудозвон. А теперь давай убирайся отсюда, рвань поросячья, — бесилась она.

Удар по яйцам немного отрезвил его. Еще слегка загибаясь, Руля выперся из ее дома и поплелся восвояси, переживая, что не мог справиться с собой и поддался действию слепого инстинкта. Ему немного было обидно, что Марианна отлупила его, но он понимал, что только такое отношение может ему помочь победить себя.

Однако, когда боль в яйцах утихла, Рулону в башку полезли всякие мысли и образы о Марианне, ее пышных грудях и стройных ножках. Придя домой, он взял порнографические карты и стал их разглядывать, все вспоминая о недавнем массаже. Хер снова встал торчком, и ему захотелось заняться рукоблудством. Он уже потянулся к своему корню, как вдруг вспомнил то, что он хотел стать монахом и идти религиозным путем. Он отбросил карты и стал бешено танцевать, бить руками в воздух, чтобы перевести дурную энергию на физический план.

— Какой же я робот, — подумал он. — Стоило нажать на кнопку, и я задергался. Нет, не буду рабом всей этой вмонтированной в меня природой программы. Природа, мать ее, хочет продолжить себя, побуждает меня размножаться, впрыскивает мне в кровь свой гормон, делая меня дураком.

— Н-н-нет! — неистово кружась, закричал Рулон. — Не удастся манипулировать мной, я стану свободным!

Его буйство прекратила мамаша, отправив оболтуса к своему племяннику Гене передать банки с вареньем и огурцами. Нагруженный поклажей, Рулон поплелся к двоюродному брату в дом, где он жил со своей женой и тещей. По дороге он сверлил взглядом затылки прохожих, направляя на них свое внимание. И действительно, хотя они и не могли видеть его, некоторые из них начинали нервничать, а кое-кто даже непроизвольно оборачивался в его сторону.

Однако он скоро отвлекся и забыл о своей практике. Снова перед его мысленным взором предстала полуобнаженная королева его грез. В воображении поплыли порнографические сцены. Только через полчаса он очнулся, осознав, что инстинкт снова играет с ним свою злую шутку.

Придя к Гене, Рулон увидел унылую картину. Его жена, Наташа, которая еще каких-нибудь года два назад была красавицей и со всеми мило общалась, теперь превратилась в фурию, похожую на свою мать. Она возилась по хозяйству в старом халате и шлепа