Главная | Обратная связь

Ревнители общего блага 19 страница

— Ты хотела знать, где я работаю одиннадцать месяцев в году, — сказал он.

— Все это, — спросила она, обводя рукой лаборато рию, — приобретено на зарплату, — она указала для срав нения и на жалкий чердак, — путевого рабочего?

— Нет, конечно. На проценты, которые Мидас Маллиган выплачивает мне за электростанцию, защитный экран с локатором, радиопередатчик и кое-что еще в этом роде.

— Но зачем тогда работать на путях?

— Потому что средства, заработанные в долине, не должны быть потрачены вне ее.

— Где ты достал оборудование?

— Спроектировал сам, а изготовлено все в литейной Эн дрю Стоктона. — Он показал на неприметный предмет размером с радиоприемник, находившийся в углу комна ты: — Вот он, двигатель, которого ты так хотела. — Он весело рассмеялся, когда у нее перехватило дух от изумления и она рванулась вперед. — Нет смысла заниматься им сей час, ты ведь не собираешься передать его им.

Она не отрываясь смотрела на сверкающие металлические цилиндры, отливающие блеском пучки проводов и вспоминала проржавевший корпус, который, как памятная реликвия, хранился за стеклом в кладовой терминала.

— Он обеспечивает электроэнергией мою лаборато рию, — сказал Галт, — чтобы никто не удивился, что скромный путевой рабочий расходует поразительно много электричества.

— Но если они обнаружат это помещение?

Он коротко и непонятно усмехнулся:

— Не обнаружат.

— Сколько же времени ты?..

Она не закончила. На сей раз дыхание у нее не перехватило: то, что она увидела, можно было отметить только минутой полной внутренней тишины. На стене, позади приборов и аппаратов, она увидела вырезанную из газеты фотографию — свой портрет, на котором она, в легких брюках и рубашке, стояла с высоко поднятой головой возле локомотива во время открытия линии Джона Галта, и ее улыбка заключала в себе весь смысл и значение того залитого солнечным светом дня.

Увидев фотографию, Дэгни издала тихий стон. Она повернулась к Галту, но выражение его лица сейчас было под стать ее лицу на фотографии.

— Тогда я символизировал все, что ты хотела стереть с лица земли, — сказал он. — Но ты для меня символизиро вала то, чего я хотел добиться. Такое люди чувствуют раз или два на протяжении всей жизни, как редкое исключение из вереницы дней. Но я, я выбрал это как норму для себя, как константу своей жизни.

Выражение его лица, спокойная уверенность во взгляде, логика мысли — все это превращало его слова в реальность для нее, реальность этого момента, этих обстоятельств их произнесения в этом времени и месте.

Когда он целовал ее, она знала, что, обнимая друг друга, они держат в своих руках величайший свой успех, что в эту реальность не могут вторгнуться ни боль, ни страх; это была реальность Пятого концерта Хэйли, награда, которой они искали, к которой стремились и которой достигли.

В дверь позвонили.

Первой ее реакцией было отпрянуть, его — теснее и крепче обнять ее.

Когда Галт поднял голову, он улыбался. Он сказал только:

— Теперь не время бояться.

Они прошли обратно в комнату, дверь в лабораторию захлопнулась за ними.

Он молча подал ей пальто, подождал, когда она завяжет пояс и наденет шляпу. Потом направился к входной двери и открыл ее.

Трое из четверых вошедших были крепкие, мускулистые мужчины в военной форме, каждый с двумя револьверами на поясе; их грубые широкие лица ничего не выражали. Четвертым вошел их старший, тщедушный человечек в гражданском, с аккуратными усиками, бледно-голубыми глазами и манерами интеллигента из породы тех, кто специализируется на связях с общественностью. Он был в дорогом пальто.

Войдя в комнату, он заморгал, сделал шаг вперед от порога, остановился, сделал еще шаг и опять остановился.

— Итак? — спросил Галт.

— Ваше имя... э-э... Джон Галт? — слишком громко спросил человек в гражданском.

— Да, это мое имя.

— Вы тот самый Джон Галт?

— Который?

— Вы выступали по радио?

— Когда?

— Полно дурачить нас. — Твердый голос с металлическими нотками принадлежал Дэгни. Она обратилась к старшему: — Да, он именно тот Джон Галт. Доказательства я представлю вашему руководству. Вы можете продолжать.

Галт повернулся к ней как к незнакомке:

— Вы хоть теперь скажете мне, кто вы и что вам здесь надо?

На ее лице ничего не отразилось. На лицах вошедших — тоже.

— Мое имя — Дэгни Таггарт. Мне надо было убедиться, что вы тот человек, которого разыскивает вся страна.

Он обернулся к старшему.

— Хорошо, — сказал он. — Я Джон Галт, но если вы хо тите, чтобы я вообще отвечал вам, уберите от меня ва шего, — он указал на Дэгни, — стукача.

— Мистер Галт! — закричал штатский, размещая в го лосе максимум жизнерадостности. — Какая честь найти вас, большая честь и удача! Прошу вас, мистер Галт, правильно понять нас, мы готовы удовлетворить ваши пожелания. И конечно, у вас нет необходимости общаться с мисс Таггарт, если вам не хочется... Мисс Таггарт только пыталась ис полнить свой патриотический долг, но...

— Я сказал: уберите ее.

— Мы вам не враги, мистер Галт, уверяю вас, мы вам не враги. — Он повернулся к Дэгни: — Мисс Таггарт, вы оказали стране неоценимую услугу. Вы заслужили вели чайшую благодарность народа. Позвольте нам самим с этого момента заниматься этим делом. — Мягко, чтобы не обидеть, он начал оттирать Дэгни на задний план, за спины солдат.

— Что вам нужно? — спросил Галт.

— Страна ждет вас, мистер Галт. Что же до нас, то мы хотим одного — развеять свои опасения. Надеемся, что можем рассчитывать на ваше сотрудничество. — Рукой в перчатке он сделал знак своим людям.

Заскрипели половицы, солдаты молча приступили к обыску: они открывали ящики стола, шкафа, заглядывали во все углы.

— Завтра утром нация ощутит подъем духа, узнав, что вас нашли.

— Что вам нужно?

— Мы просто хотим приветствовать вас от имени на рода.

— Я арестован?

— К чему такие устаревшие понятия? Наша задача — всего лишь доставить вас на совещание к высшему руко водству страны, ваше присутствие там очень актуально. — Он сделал паузу, но Галт молчал. — Высшие руководители страны желают посовещаться с вами, именно посовещаться и достигнуть дружеского взаимопонимания.

Солдаты ничего не обнаружили, кроме одежды и кухонной утвари, — ни книг, ни писем, ни даже газет. Можно было подумать, что здесь обитал неграмотный.

— Наша цель — всего лишь помочь вам занять подо бающее место в обществе, мистер Галт. Кажется, вы сами не осознаете своей общественной значимости.

— Осознаю.

— Мы здесь только для того, чтобы защитить вас.

— Заперто! — объявил один из солдат, ударив кулаком в дверь лаборатории.

Старший изобразил вежливую улыбку:

— Что находится за этой дверью, мистер Галт?

— Частное владение.

— Не будете любезны открыть?

— Нет.

Старший развел руки в жесте печальной необходимости:

— К несчастью, у меня инструкции. Порядок есть поря док, знаете ли. Нам нужно открыть и осмотреть помещение.

— Открывайте.

— Это всего лишь формальность, простая формальность. Нет причин выходить за рамки дружеских отношений. Хорошо бы получить ваше содействие.

— Я сказал — нет.

— Уверен, вы не хотите, чтобы мы прибегали к... особым мерам. — Ответа он не получил. — Нам дано разрешение взломать двери, но, само собой, мы не хотели бы к этому прибегать. — Он снова подождал, но ответа не получил. — Ломайте замок! — приказал он солдатам.

Дэгни взглянула в лицо Галта. Оно сохраняло полное спокойствие, он смотрел прямо перед собой, на дверь, ни одна черточка его лица не дрогнула. Замок представлял собой простую маленькую квадратную пластинку из полированной меди, без скважины или иных приспособлений.

Трое солдат невольно замолчали и не двигались, пока их старший осторожно примеривался с инструментами взломщика к необычному замку.

С деревом проблем не возникло, оно легко поддалось, полетели щепки; в тишине треск дерева производил такое впечатление, будто разбивали тараном крепостные ворота. Когда взломщик добрался фомкой до замка, за дверью послышался легкий шелест, не громче шороха утомленного ветерка. Еще через минуту замок выпал из панели и дверь растворилась на дюйм.

Солдат отскочил назад. Старший приблизился импульсивными, как икота, шажками и распахнул дверь. Перед ними непроглядной, плотной тьмой зияла черная дыра.

Они переглянулись и посмотрели на Галта. Галт не шевельнулся, он смотрел во тьму.

Дэгни прошла вслед за ними, когда они переступили порог, светя себе фонариками. Они оказались в длинном металлическом контейнере, пустом, если не считать наносов тяжелой пыли на полу — странной сероватой пыли, которая словно веками копилась от рассыпавшихся в прах руин. Комната выглядела мертвой, как пустой череп.

Дэгни отвернулась, чтобы они не увидели на ее лице крик души, знавшей, чем была эта пыль всего несколько минут назад. «Только мысль откроет эту дверь, — сказал он ей тогда у входа в здание электростанции Атлантиды. — Если кто-то попытается взорвать ее мощнейшей взрывчаткой, оборудование превратится в груду лома намного раньше, чем поддастся дверь». Не пытайся открыть эту дверь, думала она и знала, что то, что сейчас у нее перед глазами, служило наглядной формой утверждения: не пытайся насиловать разум.

Все молча вернулись назад и направились было к выходу, но остановились в нерешительности, один здесь, другой там, будто выброшенные на берег отливом.

— Что ж, — сказал Галт, надевая плащ и поворачиваясь к старшему, — пойдемте.

 

* * *

 

Три этажа отеля «Вэйн-Фолкленд» были освобождены и переданы в распоряжение военных. В длинных застеленных коврами коридорах на каждом углу стояли посты с пулеметами.

На площадках пожарных лестниц стояли часовые со штыками. На пятьдесят девятом, шестидесятом и шестьдесят первом этажах двери лифтов заперли на замок, оставив для доступа одну дверь и один лифт, охраняемые солдатами при полной боевой выкладке. В холлах, ресторанах и бутиках первого этажа болтались странного вида люди: их костюмы были слишком дорогими и слишком новыми; они безуспешно пытались сойти за завсегдатаев и гостей отеля — костюмы плохо сидели на плечистых, мускулистых фигурах и к тому же оттопыривались в тех местах, где пиджакам бизнесменов оттопыриваться вовсе незачем, в отличие от пиджаков громил.

У всех входов и выходов были выставлены посты автоматчиков, как и возле домов на соседних улицах, где находились стратегически важные точки.

В центре этой цитадели, на шестидесятом этаже, в так называемых королевских покоях отеля «Вэйн-Фолкленд», среди атласных драпировок, хрустальных люстр и лепных гирлянд и оказался Джон Галт в своих легких брюках и простой рубашке. Он сидел в обитом парчой кресле, бросив ноги на бархатный пуфик; скрестив руки за головой, он смотрел в потолок.

В этой позе и застал его мистер Томпсон, когда четверо постовых, поставленных с пяти утра у дверей королевских покоев, открыли их в одиннадцать часов дня, чтобы впустить мистера Томпсона, и вновь закрыли.

Мистер Томпсон на миг испытал весьма неприятное ощущение, когда за ним щелкнул замок и он остался наедине с узником. Но он вспомнил газетные заголовки и объявления по радио, которые с раннего утра возвещали на всю страну: «Обнаружен Джон Галт!.. Джон Галт в Нью-Йорке!.. Джон Галт с народом!.. Джон Галт совещается с вождями нации, изыскивая скорейшее решение всех наших проблем!» — и настроил себя на то, чтобы поверить в это.

— Так-так-так! — начал он веселым, благодушным тоном, подходя к креслу, в котором разместился Джон Галт. — Вот он, человек, заваривший всю кашу. — Увидев внимательные темно-зеленые глаза, обратившиеся на него, он поперхнулся и сменил тон: — Я прямо сгораю от любопытства, мистер Галт, прямо-таки сгораю. Меня, вы знаете, зовут мистер Томпсон.

— Добрый день, — сказал Галт.

Мистер Томпсон плюхнулся в кресло, резвостью движений показывая, что настроен дружелюбно и по-деловому.

— Надеюсь, вы не вообразили, что арестованы или что-то в этом роде. — Он обвел рукой комнату. — На тюрьму, как видите, ничуть не похоже. Обращаются с вами хорошо. Вы человек выдающийся, весьма выдающийся, и нам это известно. Устраивайтесь как дома. Требуйте все, что вам угодно. Гоните взашей любого паршивца, который вас не послушается. И если кто-то из охраны придется вам не по душе, только скажите слово, и мы пришлем другого.

Он умолк выжидая. Но ответа не получил.

— Мы доставили вас сюда только потому, что хотим по говорить с вами. Мы не поступили бы таким образом, но вы не оставили нам выбора. Вы скрылись. А нам очень хо телось сказать вам, что вы заблуждаетесь на наш счет.

С обезоруживающей улыбкой он вытянул вперед руки ладонями вверх. Галт, не отвечая, следил за ним.

— Вы произнесли впечатляющую речь. Вот уж точно, вы оратор! Из-за этой речи со страной что-то сделалось, не знаю, что и почему, но сделалось. Люди как будто хотят чего-то такого, что вы можете им дать. Но вы полагали, что мы будем категорически против? Вот тут вы ошибаетесь! Мы не против. Лично я считаю, в вашей речи много разум ного. Да, сэр, считаю. Конечно, это не означает согласия с каждым вашим словом, но какого черта, ведь вы и не ду маете, что мы должны быть согласны до последней запятой, а? Расхождение во мнениях — основа движения. Что до меня, я всегда готов изменить свое мнение. Я открыт для переговоров.

Он наклонился вперед, приглашая к разговору. Ответа он не получил.

— Мир катится в преисподнюю. Тут вы правы. Тут я с вами заодно. В этом пункте мы сходимся. Отсюда и начнем. Что-то надо предпринять. Все, чего я добивался, это... По слушайте, — внезапно закричал он, — почему вы не даете мне возможности поговорить с вами?

— Вы говорите со мной.

— Я... то есть я... ну хорошо, вам понятно, что я имею в виду.

— Вполне.

— Ну и?.. Что вы хотите сказать?

— Ничего.

— То есть?

— То есть ничего.

— Ну, полно!

— Я не искал встречи с вами.

— Но послушайте! У нас есть что обсудить!

— У меня нет.

— Послушайте, — сказал мистер Томпсон после пау зы, — вы человек действия, человек практичный. Ну конеч но, вы человек практичный! Может, чего-то другого я о вас не знаю, но в этом-то уверен. Разве не так?

— Практичный? Да.

— Ну так я тоже. Мы можем говорить без обиняков. Можем выложить карты на стол. Какую бы цель вы ни пре следовали, я предлагаю вам сделку.

— Я всегда открыт для честной сделки.

— Я так и знал! — торжествующе воскликнул мистер Томпсон, ударив кулаком по колену. — Говорил же я им, этим горе-теоретикам, интеллигентам вроде Висли!

— Я всегда открыт для сделки со всеми, у кого есть цен ное для меня предложение.

— Мистер Томпсон не мог бы объяснить почему, но его сердце екнуло, прежде чем он сказал:

— Так излагайте же ваши условия, дорогой мой! Изла гайте!

— Что вы можете мне предложить?

— Ну... все.

— А именно?

— Все, что вы потребуете. Вы ведь слышали наше обращение к вам на коротких волнах?

— Да.

— Мы говорили, что выполним ваши условия, любые условия. Мы не обманывали.

— А вы слышали, как я сказал по радио, что не намерен договариваться об условиях? Я не обманывал.

— Но послушайте! Вы неправильно нас поняли! Вы ду мали, что мы будем бороться с вами. Но мы не будем. Не так уж мы негибки. Мы готовы рассмотреть любую идею. Почему вы не ответили на наш призыв объявиться и всту пить в диалог?

— Почему я должен был отвечать?

— Потому что... потому что мы хотели поговорить с ва ми от имени страны.

— Я не признаю за вами права говорить от имени страны.

— Послушайте, однако, я не привык, чтобы со мной... Ну хорошо, почему бы вам просто не выслушать меня. Вы выслушаете меня?

— Я слушаю.

— Страна в ужасном состоянии. Народ голодает и поте рял надежду, экономика разваливается, никто ничего не производит, и мы не видим выхода. Но вы видите. Вы знае те, как заставить все и всех работать. Хорошо, мы готовы уступить. Мы хотим, чтобы вы сказали нам, что делать.

— Я сказал вам, что делать.

— И что же?

— Убирайтесь с дороги.

— Но это невозможно! Что за фантазии! Об этом не мо жет быть и речи!

— Вот видите? Я же говорил, что нам нечего обсуждать.

— Подождите же! Стойте! Не надо крайностей! Всегда существует золотая середина. Нельзя иметь все. Мы не... Народ не готов к этому. Нельзя же выбросить на свалку государственную машину. Мы должны сохранить систему. Но мы готовы усовершенствовать ее. Мы реформируем ее так, как вы укажете. Мы не упрямые догматики, мы гибки.

— Мы сделаем все, что вы скажете. Мы дадим вам полную свободу действий. Мы будем содействовать, пойдем на компромисс. Все распишем пополам. Мы оставим за собой сферу политики и отдадим экономику полностью в ваше распоряжение. Вы будете делать все, что захотите, издавать указы, отдавать приказы, а за вами будет стоять организованная сила государства, государственная машина — она по вашей команде будет внедрять ваши решения. Мы готовы исполнять вашу волю, все до одного, начиная с меня. В сфере производства мы сделаем все, что вы скажете. Вы будете... вы будете экономическим диктатором страны!

Галт рассмеялся.

Смех был так весел, что шокировал мистера Томпсона.

— Что с вами?— спросил он.

— Так вы понимаете компромисс?

— Какого черта?! Что вы нашли в этом забавного?.. Видно, вы меня не поняли. Я предлагаю вам должность Висли Мауча, большего вам никто предложить не может!.. У вас будет свобода делать все, что захотите. Не нравится контроль — отмените его. Захотите повысить прибыли и снизить заработную плату — издавайте указ. Желаете осо бых льгот для крупного бизнеса — пожалуйста. Не нравят ся профсоюзы — распустите их. Угодна вам свободная эко номика — велите людям быть свободными. Кроите, как душе угодно. Но запустите двигатель. Наведите порядок в стране. Заставьте людей снова работать. Заставьте их сози дать. Верните своих людей — людей дела и разума. Ведите нас в век мира, науки, промышленности, в век процветания.

— Под дулом пистолета?

— Послушайте, я... Что же в этом смешного?

— Объясните мне одно: если вы способны притвориться, будто не слышали ни слова из того, что я сказал по радио, что позволяет вам думать, что я готов притворяться, будто я этого не говорил?

— Не пойму, что вы имеете в виду. Я...

— Забудьте. Вопрос риторический. Его первая часть от вечает на вторую.

— Простите?

— Я не играю в ваши игры, приятель, — если вам нужен перевод.

— Означает ли это, что вы отказываетесь от моего пред ложения?

— Отказываюсь.

— Но почему?

— Мне понадобилось четыре часа, чтобы сказать об этом по радио.

— Бросьте, это только теория! Я же говорю о деле. Я предлагаю вам самый высокий пост в мире. Скажите, что тут не так.

— За те четыре часа я сказал вам, что ничего у вас не получится.

— У вас получится.

— Как?

Мистер Томпсон развел руками:

— Не знаю. Если бы знал, не пришел бы к вам. Ответить должны вы. Вы ведь промышленный гений. Вам все под силу.

— Я уже сказал, что это невозможно.

— Вы можете сделать это.

— Как?

— Ну, как-нибудь. — Он заметил, что Галт улыбнулся, и добавил: — Но почему нет? Скажите мне — почему?

— Хорошо, я скажу вам. Вы хотите, чтобы я стал эконо мическим диктатором?

— Да!

— И вы будете исполнять все мои приказы?

— Полностью!

— Тогда для начала отмените подоходный налог и налог на прибыль.

— О нет! — вскричал мистер Томпсон, вскочив с кресла. — Этого мы не можем сделать! Это... это уже не сфера производства. Это сфера распределения. Как мы тог да сможем платить государственным служащим?

— Увольте государственных служащих.

— О нет! Это уже политика, а не экономика! Вы не мо жете вмешиваться в политику. Нельзя иметь все!

Галт скрестил ноги на пуфе, удобнее устраиваясь в парчовом кресле.

— Хотите продолжить беседу? Или вам уже все ясно?

— Я только... — Мистер Томпсон замолчал.

— Согласны, что мне ваша идея понятна?

— Послушайте, — примиряюще сказал мистер Томпсон, присев на край кресла. — Я не хочу спорить. Споры не моя сильная сторона. Я человек дела. Время дорого. Все, что я знаю: у вас есть дар. У вас есть ум, который нам нужен. Вам все под силу. Вы можете добиться успеха, если захо тите.

— Хорошо, скажем по-вашему: я не хочу. Я не хочу быть экономическим диктатором, даже на то время, которое нужно, чтобы отдать людям приказ быть свободными, при каз, который каждый разумный человек швырнет мне в лицо, потому что знает: его права не могут быть даны, по лучены или изъяты с вашего или моего разрешения.

— Скажите, — сказал мистер Томпсон, задумчиво глядя на Галта, — чего вы добиваетесь?

— Я сказал об этом по радио.

— Мне непонятно. Вы сказали, что преследуете соб ственные эгоистические интересы. Это я могу понять. Но чего, собственно, вы добиваетесь от будущего — того, чего не смогли бы получить от нас прямо сейчас, на блюдечке с голубой каемочкой? Я думал, что вы эгоист и человек прак тичный. Я даю вам подписанный чек на любую сумму, ка кую пожелаете, а вы мне говорите, что он вам не нужен. Почему?

— Потому что ваш чек не обеспечен.

— Что!?

— Потому что вы не можете предложить мне никаких ценностей.

— Я могу предложить вам все что угодно. Только назо вите.

— Назовите вы.

— Ладно. Вы много толковали о богатстве. Если вам нужны деньги, я могу вам дать за одну минуту столько, сколько вы не заработаете за три жизни, как говорится, деньги на бочку — наличными. Хотите миллиард долларов — аккуратный, классный миллиард?

— Который я должен заработать, чтобы вы его мне дали?

— Нет, я имею в виду, прямо из казначейства, в новень ких хрустящих купюрах или... или даже, если предпочитае те, в золоте.

— Что я смогу купить на него?

— Ну-ну, когда страна снова встанет на ноги...

— Когда я снова поставлю ее на ноги?

— А если вы хотите все вершить по-своему, если ваша цель — власть, я могу гарантировать вам, что в этой стране каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок будут беспрекословно выполнять ваши распоряжения и делать все, что вы захотите.

— После того, как я их этому научу?

— Если вам что-то нужно для ваших людей, для всех, кто исчез, работа, должности, положение, налоговые льготы, какие-то особые привилегии, только скажите, и они все по лучат.

— После того, как я их верну сюда?

— Но чего же вы в конце концов хотите?

— Какой мне в конце концов прок от вас?

— Простите?

— Что вы можете мне предложить, чего я не могу полу чить без вас?

Теперь мистер Томпсон смотрел другим взглядом. Он отодвинулся назад, будто его загнали в угол. Он впервые твердо выдержал взгляд Галта и медленно произнес:

— Без меня вы не сможете покинуть эту комнату.

Галт усмехнулся:

— Правильно.

— Вы уже не сможете что-либо создать. Вас можно будет уморить голодом.

— Да.

— Что же вам теперь неясно? — К мистеру Томпсону вернулись благодушие, благорасположение и благоволение, словно эта тональность голоса вместе с юмором могли благополучно снять эффект ясно выраженного и однозначно понятого намека. — У меня есть что предложить вам — ваша жизнь.

— Она не ваша, и не вам ее мне предлагать, мистер Томпсон, — негромко сказал Галт.

В голосе его прозвучало нечто, от чего мистер Томпсон дернулся и взглянул на Галта, потом дернулся снова и отвел взгляд — улыбка Галта показалась ему слишком мягкой.

— Теперь, — сказал Галт, — вам понятно, что я имел в виду, когда сказал, что нуль не может быть принят в ка честве залога за жизнь? Такой залог за свою жизнь должен бы предложить вам я, но я вам этого не предлагаю. Снятие угрозы ничего не может оплатить, отрицание отрицания не есть награда, устранение ваших вооруженных бандитов не может служить стимулом, ваш намек о расправе со мной не обладает ценностью.

— Кто говорит о расправе?

— А кто говорит о чем-то другом? Если бы вы не удер живали меня здесь силой, угрожая смертью, вы не получили бы возможности говорить со мной. Но это все, чего вы можете добиться силой. Я не плачу за снятую угрозу. Я ни у кого не выкупаю свою жизнь.

— Это неверно, — веселым тоном парировал мистер Томпсон. — Если вы сломали ногу, вы платите врачу, что бы он ее вылечил.

— Нет, не стану платить, если он сам ее мне сломал. — Заметив, что мистер Томпсон замолк, Галт улыбнулся: — Я человек практичный, мистер Томпсон. Я не считаю прак тичным поддерживать врача, который зарабатывает на жизнь, ломая мне ноги. Я не считаю практичным поддер живать шантаж и вымогательство.

Мистер Томпсон подумал, потом потряс головой.

— Не думаю, что вы практичны, — сказал он. — Прак тичный человек не игнорирует факты действительности. Он не тратит время попусту, мечтая, чтобы все обстояло иначе, или стараясь все изменить. Он принимает все, как есть. Мы Держим вас под стражей. Это факт. Нравится вам это или нет, но это факт. В соответствии с этим вы и должны действовать.

— Я и действую в соответствии с этим.

— Я имею в виду, что вы должны сотрудничать. Вам следует признать нынешнее положение дел, смириться с ним и приспособиться к нему.

— Если бы у вас случилось заражение крови, вы бы к нему приспосабливались или действовали так, чтобы его не стало?

— Ну, это другое. Нечто физическое.

— То есть, по-вашему, физические факты доступны кор рекции, а ваши причуды нет?

— Не понял.

— По-вашему, физический мир можно приспособить к людям, а ваши причуды и капризы выше законов природы, и люди должны приспосабливаться к вам!

— Я имею в виду, что сила на моей стороне, вы в моих руках.

— И в ваших руках оружие?

— Забудьте об оружии! Я...

— Я не могу забыть факт действительности, мистер Томпсон, это было бы непрактично.

— Хорошо, у меня в руках оружие. Что вы можете пред принять в таком случае?

— Я буду действовать в соответствии с этим. Я подчинюсь вам.

— Что!?

— Я буду делать то, что вы мне скажете.

— В самом деле?

— В самом деле. Буквально. — Галт увидел, как энтузи азм на лице мистера Томпсона сменился озадаченностью. — Я буду исполнять все, что вы прикажете. Распорядитесь, чтобы я занял должность экономического диктатора, — я займу его кабинет. Прикажете мне сесть за рабочий стол — сяду. Прикажете издать указ — я издам тот указ, какой вы прикажете.

— Но я не знаю, какой указ издать!

— Я тоже не знаю.

Наступила долгая пауза.

— Итак, — сказал Галт, — какие будут приказания?

— Я хочу, чтобы вы спасли экономику страны!

— Я не знаю, как ее спасти.

— Я хочу, чтобы вы нашли способ!

— Я не знаю, как ее спасти.

— Я хочу, чтобы вы подумали!

— С помощью вашего оружия, мистер Томпсон?

Мистер Томпсон молча посмотрел на Галта. По плотно сжатым губам, выпяченному подбородку, сузившимся глазам Галт увидел в нем ощетинившегося забияку-подростка, готового вот-вот привести последний аргумент в философском споре, суть которого выражается словами: я тебе морду набью. Галт улыбнулся, прямо глядя на мистера Томпсона, словно услышав непроизнесенную фразу и улыбкой выявляя ее. Мистер Томпсон отвел взгляд.

— Нет, — сказал Галт, — вы не хотите, чтобы я думал. Принуждая человека поступать вопреки его воле и выбору, вы прежде всего запрещаете ему мыслить. Вы хотите, чтобы он стал роботом. И я подчиняюсь.

Мистер Томпсон вздохнул.

— Ничего не понимаю, — сказал он тоном искренней беспомощности. — Чего-то не хватает, не пойму чего. Зачем вам напрашиваться на неприятности? С вашим умом вы любого заткнете за пояс. Я вам не ровня, и вы это знаете. Почему бы вам притворно не присоединиться к нам, а по том взять власть в свои руки и оставить нас в дураках?

— По той же причине, по которой вы это предлагаете: тогда вы бы победили.

— То есть?

— Именно попытки настоящих людей одолеть вас на ваших условиях позволили вашему брату преуспевать дол гие столетия. Кто из нас имел бы успех, если бы я стал бо роться с вами за контроль над вашими битюгами? Конечно, я мог бы притвориться — тогда я не спас бы вашу экономи ку и вашу систему, и ничто бы ее не спасло, но я бы погиб, а вы выиграли бы то же, что выигрывали во все времена: от срочку, передышку, еще год или месяц перед казнью, купленные ценой жестокого насилия и эксплуатации последних еще оставшихся в мире настоящих людей, включая меня. Вот ваша цель и вот диапазон ваших стремлений. Месяц? Да вы согласитесь на неделю в надежде, которая раньше всегда оправдывалась, что найдется еще одна жертва. Но теперь перед вами ваша последняя жертва, и она отказалась играть отводившуюся ей до сих пор историей роль. Игра окончена, приятель.

— Это все теория! — рявкнул мистер Томпсон, пожалуй, чересчур с сердцем. Глаза его забегали по комнате, словно взамен нервного расхаживания. Он взглянул и на дверь, будто стремясь скрыться. — Вы говорите, что, если мы не оставим вам страну, мы погибнем?

— Да.

— Тогда, поскольку мы вас арестовали, вы погибнете вместе с нами.

— Возможно.

— Разве вы не хотите жить?

— Страстно хочу. — Галт заметил, как в глазах мистера Томпсона блеснула искра надежды, и усмехнулся: — Скажу больше: я знаю, что хочу жить намного сильнее, чем вы. Я понимаю, на этом вы и строите свои расчеты. Я знаю, что в сущности вы вовсе не хотите жить. Это я хочу. И именно потому, что я хочу этого так сильно, я не приму никакого заменителя.