 |
|
Альберто снова молча смотрел в окно. София тоже выглянула и увидала целый калейдоскоп красок: на берегу озерца копошилось несметное множество диснеевских героев.
– Это Гуфи! – воскликнула она. – А вон Дональд Дак с племянниками… и Дейзи… и дядя Скрудж. Смотри, Чип и Дейл! Ты слышишь меня, Альберто? Тут и Микки Маус, и Плуто!
– Да, и это очень печально, дитя мое, – обернулся к ней Альберто.
– Почему?
– Майор выпускает своих овечек, а мы вынуждены беспомощно взирать на его развлечения. Я, конечно, сам виноват. Ведь это я завел разговор о свободном полете фантазии.
– Только не надо винить себя.
– Я еще собирался сказать, что воображение необходимо и для нас, философов. Чтобы придумать что-то новое, мы тоже должны раскрепоститься и отпустить себя на волю. Но тут уже не раскрепощенность, а распущенность.
– Не принимай близко к сердцу.
– Я собирался поговорить о важности спокойного созерцания и раздумий. А майор присылает к нам эту вакханалию цветов и шутовства. Как ему не стыдно!
– Ты иронизируешь?
– Иронизирует он, а не я! Впрочем, у меня есть одно утешение, которое и составляет основу моего плана.
– Ничего не понимаю.
– Мы говорили о сновидениях и воображении. В этом тоже есть доля иронии. Ведь мы с тобой не более чем образы в голове майора, верно?
– Предположим…
– Но он не учел кое-чего еще.
– Чего?
– Пускай ему известно все, что рисует его фантазия. Он в курсе наших речей и поступков – как человек, видевший сон, помнит «явное содержание сновидения». Все-таки его пером водит он сам. Однако даже если он помнит все наши разговоры, не всё поддается его восприятию.
– Что значит – не всё?
– Ему неведомы «скрытые мысли сновидения», София. Он забывает, что все происходящее – тоже замаскированное сновидение, или греза.
– Странные ты ведешь речи.
– Майор тоже считает их странными, потому что не понимает языка собственных грез. Нам же остается только радоваться этому. Мы получаем свободу действий, воспользовавшись которой мы скоро вырвемся из его замутненного сознания и глотнем свежего воздуха, как летом выбираются погреться на солнце водяные крысы.
– Ты думаешь, мы сумеем?
– Обязаны суметь. Через два дня у тебя над головой будет новое небо. И тогда майор больше не будет знать ни где сейчас его крысы, ни где они объявятся в следующий раз.
– Хоть мы с тобой всего лишь грезы, у меня пока есть мама. Уже пять часов, она вернулась домой, и мне пора бежать к Капитанскому повороту – готовить философический прием.
– Гмм… Ты не могла бы оказать мне по дороге небольшую услугу?
– Какую?
– Постарайся быть как можно заметнее, чтобы майор до самого дома не спускал с тебя глаз. Попробуй по дороге думать о нем – тогда и он будет думать о тебе.
– А что это даст?
– Тогда я смогу без помех работать над тайным планом. Я нырну поглубже в майорово подсознание, София, и останусь там до нашей следующей встречи.
НАШЕ ВРЕМЯ
…человек осужден быть свободным…
Будильник показывал 23.55. Хильда лежала в постели и смотрела в потолок, стараясь вызвать у себя поток свободных ассоциаций. Всякий раз, когда их цепь прерывалась, она спрашивала себя, в чем дело.
Не пытается ли она вытеснить что-то в бессознательное?
Если бы ей удалось полностью отключить цензуру, возможно, она бы стала грезить наяву. От этой мысли Хильде сделалось не по себе.
По мере того как она расслаблялась, отдаваясь нахлынувшим мыслям и образам, ей все больше казалось, что она находится в усадьбе Майорстуа – либо на берегу озера, либо в лесу.
Что там замышляет Альберто? Собственно, это папа замыслил, что Альберто что-то замышляет. А знал ли он, что у Альберто на уме? Может быть, папа пытался настолько ослабить вожжи, чтобы финал оказался неожиданностью для него самого?
Страниц в рукописи оставалось совсем мало. Не заглянуть ли в конец? Нет, это будет нечестно. И потом, Хильда совершенно не была уверена, что развязка сюжета уже определена.
Почему ей пришла в голову такая мысль? Ведь папка лежит рядом, и отец не сумеет ничего в нее добавить. Разве что Альберто натворит что-нибудь без его ведома. Придумает какой-нибудь сюрприз…
Хильде нужно и самой позаботиться о сюрпризах. Ее-то отец не контролирует. И все же сама ли она контролирует себя?
Что такое сознание? Одна из величайших загадок Вселенной? Что такое память? Что заставляет нас помнить все, что мы когда-либо видели и чувствовали?
Каким образом мы каждую ночь навеваем себе причудливые сны?
В задумчивости Хильда время от времени закрывала глаза и однажды забыла их открыть.
Она заснула.
Когда ее разбудил пронзительный крик чаек, часы показывали 6.66 [53]. Смешная цифра, а? Хильда встала с кровати, подошла к окну и окинула взглядом залив. Она делала это по привычке и летом, и зимой.
И вдруг у нее в голове словно вспыхнула радуга. Хильда вспомнила свой необычный сон: и яркими красками, и четкостью образов он скорее походил на явь…
Ей снилось, как приезжает из Ливана папа, и весь сон был словно продолжением сна Софии, когда та нашла на причале золотой крестик.
Хильда сидела на мостках – точь-в-точь как София в своем сне. И вдруг до нее донесся слабый голосок: «Меня зовут София!» Хильда застыла на месте, пытаясь определить, откуда слышится этот замирающий голос. Казалось, у нее над ухом пищит крохотное насекомое: «Значит, ты слепая и глухая». В следующий миг в сад вошел папа в форме сил ООН. «Хильдемур!» – позвал он. Хильда помчалась к папе и кинулась ему на шею. На этом сон кончился.
Она вспомнила несколько строк из стихотворения Арнульфа Эверланна:
Меня пробудил удивительный сон,
В котором мне голос звучал, приглушен,
Как глухо журчит подземный ручей.
Я тут же вскочил: «Откуда ты, чей?»
Пока Хильда стояла у окна, в комнату вошла мама.
– Привет! Ты уже совсем проснулась?
– Не знаю…
– Я вернусь, как всегда, около четырех.
– Отлично.
– Желаю тебе хорошего начала каникул, Хильда.
– Счастливо!
Услышав захлопнувшуюся за мамой входную дверь, Хильда шмыгнула обратно в кровать и раскрыла папку.
«…Я нырну поглубже в майорово подсознание, София, и останусь там до нашей следующей встречи».
Ага, вот тут! Хильда принялась читать дальше. На ощупь страниц в папке оставалось совсем не много.
Когда София вышла из Майорстуа, на берегу озера еще виднелись Дональд Дак и другие герои Диснея, которые по мере ее приближения словно рассеивались в воздухе. Во всяком случае, не успела она подойти к лодке, как их и след простыл.
И в лодке, и потом, уже затащив ее в заросли тростника, София строила рожи и размахивала руками: старалась отвлечь майора, чтоб Альберто мог без посторонних глаз посидеть в Майорстуа.
Добежав до тропинки, она сделала несколько диких прыжков и стала изображать марионетку, которую дергают за ниточки. Вскоре, чтобы майору не наскучило наблюдать за ней, она еще и запела.
На полпути София остановилась поразмышлять, какой план вынашивает Альберто. Поймав себя на этом, она от угрызений совести полезла на дерево.
София забралась почти на самую верхушку, попробовала спуститься – и обнаружила, что самой ей не слезть. Она, конечно, не собиралась так легко сдаваться и готовилась предпринять новые попытки, но не могла же она просто сидеть на дереве, переводя дух. Тогда майору наскучит смотреть на нее, и он переключится на Альберто и его занятия.