Главная | Обратная связь

ОПЕРАЦИИ С ЕДИНИЧНЫМИ ПОНЯТИЯМИ. ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ ОНОМАСТИКА

Единичныминазывают понятия, в объем которых входит только один объект. К единичным именам относятся, в частно­сти, имена собственные, которые, несмотря на внешнюю просто­ту, нередко заставляют переводчиков задуматься над тем, какой выбрать эквивалент для их передачи на языке перевода. Во вся­ком случае транскрипцией или транслитерацией (хотя выбор между транскрипцией и транслитерацией тоже требует обосно­ванного решения) дело не ограничивается.

§ 1. Фонетические модуляции в переводе антропонимов

Рассмотрим пример элементарной, на первый взгляд, пере­водческой операции — передачи имени собственного в переводе. Допустим, в исходном тексте на одном из европейских языков

встречаем имя собственное Stem как фамилию человека. Пере­водчик строит свой виртуальный объект, который включает по меньшей мере две смысловые оппозиции:

1) имя немецкое или английское;

2) имя значащее или незначащее.

Под именем «значащим» следует понимать такие имена соб­ственные, которым в конкретном тексте автор придает допол­нительный смысл на основе внутренней формы слова. Такими значащими именами собственными оказываются, например, так называемые «говорящие фамилии».

Данные две оппозиции предполагают выбор из четырех вари­антов виртуального объекта:

1) немецкое имя незначащее;

2) немецкое имя значащее;

3) английское имя незначащее;
4} английское имя значащее.

Если переводчик строит объект (1), то его трансформация бу­дет основана на том, что немецкой букве S чаще всего в русском языке при транскрипции соответствует буква Ш, и виртуальный объект на поверхностном уровне примет форму Штерн.

Если переводчик, поняв некие заложенные в форме слова смыслы, построит виртуальный объект (2), то в переводе можно ожидать сноски «Штерн, что означает "звезда"». Соответственно объект (3) предполагает форму Стерн, а объект (4) — ту же фор­му со сноской: «Стерн, что означает "строгий, суровый"», или же введение столь же «говорящего» имени, допустим, Суровый, если речь идет не о фамилии, а о кличке.

Приведем пример из реальной переводческой практики. Ге­роиню одного немецкого романа зовут Lila. В современной прак­тике перевода на русский язык имен собственных принята норма транскрипции, т.е. передачи звуковой формы иностранного име­ни, максимально приближенной к форме языка оригинала. В не­мецком языке данное имя должно звучать как [lilaj, что соот­ветствует форме 1л'и да] в русском, т.е. с твердым [л] во втором слоге — [ла]. Переводчик же уподобляет немецкое имя русскому Лит (уменьшительному от некоторых полных женских имен Ли­лия, Елизавета, Элеонора и др. в зависимости от индивидуальных звуковых ассоциаций и вкусов). Подобное уподобление вряд ли целесообразно, так как создает неправильное представление о взаимозаменяемости имен собственных в разных культурах. Тем самым оно стирает культурные различия, усредняет, нивелирует разные культуры.

В западных языках также отмечается тенденция обозначения имен в той форме, в которой они приняты в языке оригинала.

Так, французы, которые, как отмечал еще Пушкин, «долго пре­небрегали словесностью других народов», в устной речи, а соот­ветственно и в устном переводе, использовали офранцуженные формы, т.е. произносили иностранные имена исходя из норм французской фонетики. Следует отметить, что в языках, исполь­зующих латинский алфавит, имена собственные в письменной речи не изменяют, как правило, своей графики. Так, в имени Чарли Чаплин — Charlie Chaplin последний слог in произносился в соответствии с французскими правилами чтения как носовой звук [ё]. Сейчас при произнесении этого имени сохраняется в последнем слоге гласный звук [i]. Одним из свежих примеров яв­ляется имя террориста № 1 Бен Ладена, в латинизированном на­писании — Ben Laden — произносится именно [ben laden], хотя сочетание букв еп по сложившимся во французском языке прави­лам чтения должно произноситься как носовой звук.

Особую осторожность приходится проявлять переводчику, когда он сталкивается с иностранными именами собственными, имеющими уже традиционно сложившиеся формы перевода. В этом случае перед переводчиком встает проблема выбора: либо дать новый, более точный вариант перевода, основываясь на транскрипционном подходе, либо оставить старую, менее точ­ную, но уже знакомую, общепринятую форму. Выбор переводчи­ка должен быть продиктован степенью освоенности того или иного имени. Во всяком случае у читателя переводного произве­дения не должно возникнуть представления, что речь идет о ка­ком-то ином явлении.

Так, русскому человеку известно имя немецкого поэта Генри­ха Гейне \Heine]. По современным нормам транскрипции с не­мецкого языка его фамилия по-русски должна звучать как Хеше. Но имя немецкого поэта и публициста слишком хорошо известно в России именно в традиционном варианте. Именно так оно обо­значено в многочисленных изданиях его произведений на рус­ском языке. На русском языке написано множество работ об этом немецком поэте, где его имя называется в традиционном виде. То же самое можно сказать о немецком философе Гегеле [Hegel]. Но менее известные немецкие имена на русском языке называются по-разному. Немецкого графика и карикатуриста начала XX в., однофамильца поэта именуют по-русски и Гейне и Хеше. Анало­гичная неустойчивость в воспроизведении в русском языке не­мецких имен собственных отмечается и в таких формах, как [Hebbel] Хеббель — Геббелъ (Кристиан Фридрих, немецкий драма­тург), [Неутат] Хейманс — Гейманс (Корней, бельгийский физио­лог) и во многих других.

Неверные решения иногда принимаются переводчиком, когда он переносит закономерные транскрипции, принятые для одной

пары языков, на иную пару языков. Так, например, в русском языке слова, заимствованные из немецкого языка, и немецкие фа­милии, начинающиеся на согласные [stj, традиционно принимают форму [шт]: Штейн [Stein], Штейнер \Steiner], Штейниц [Steinitz], Штраус \Strauss] и т.п. Аналогичные по графической форме име­на встречаются и в других языках, например в английском или французском. Автор известной книги по теории и истории пере­вода английский исследователь Стейн ер* ошибочно получает иногда в работах на русском языке немецкое имя Штейнер, хотя есть в русском языке верные прецеденты транскрибирования имен, начинающихся на данное сочетание согласных, например Стейнбек [Steinbeck], Стейхен [Stelchen], Стейн [Stein] и др. В рус­ском языке у английских имен иногда, правда, отмечается сме­шение гласных [а] и [э], ср.: Стейн и Стайн от [Stein].

Французский этнограф Леви-Строс \Levi~Strauss] иногда ста­новится в русскоязычной литературе Леей-Страусом, видимо, по ассоциации с Оскаром Леей-Страусом \Levi-Strauss], американцем баварского происхождения, начавшим в 1853 г. производить и продавать золотоискателям штаны из грубой полотняной ткани — джинсы, а также с известной маркой джинсов, или даже на не­мецкий манер Леей-Штраусом.

Выбор правильной формы не всегда идет по устойчивой мо­дели перехода от одного языка к другому, поэтому переводчику для перевода имен собственных следует обращаться к справочным материалам. Перевод фрагмента романа Булгакова «Мастер и Маргарита» на сербский язык привлекает внимание еще к одной интересной проблеме перевода имен собственных, а именно вы­бора способа перевода и сохранения некоторых атрибутов внеш­ней формы оригинальных имен.

В романе выведен персонаж с иностранным для русского язы­ка именем «Азазелло», В форме этого слова угадывается пародия на итальянские имена. В русском языке для передачи иностран­ных имен установилась традиция смешанного перевода способом транскрипции в сочетании с транслитерацией, когда удвоенные согласные оригинального имени передаются удвоенными соглас­ными в русских интерпретациях имен. Например, ирландец Биггар (Biggar), итальянцы Биджаретти (Bigiaretti), Боккаччо (Boccaccio], Боттичелли (Botticelli}, американец Биллингс (Billings), словак Бот-то (Botto), африканец Бокасса (Bokassa) и даже французы (извест­но, что во французском языке удвоенные согласные произносятся как один звук) Бразза (Brazza), Брессон (Bresson) и многие другие сохраняют удвоенные согласные в русских версиях.

Иногда его начывают по-русски Стайнером, что еще раз подтверждает сложность операций с единичными понятиями.

В сербском переводе мы обнаруживаем форму Азазело, т.е. с устранением одной из удвоенных л. Известно, что в сербском языке нет удвоенных согласных. Поэтому переводчик и передает иностранное имя в соответствии с языковой нормой переводящего языка.

Таким образом, перевод имен собственных с русского языка на сербский не потребует изменения формы имени, если в нем есть удвоенные согласные. Это касается главным образом имен иностранного происхождения (например, Рокоссовский), а также иностранных имен, которые могут встретиться в русском ориги­нальном тексте.

Сложнее окажется вопрос выбора формы, если придется пе­реводить имена, заимствованные из какого-либо третьего языка, с сербского на русский. Переводчик должен будет искать ориги­нальную форму имени в том языке, где оно появилось, и «пере­водить» ее уже не с сербского, а с иного языка, руководствуясь традициями передачи форм имен собственных, сложившимися в практике русской ономастики.

§ 2. Дублетные обозначения. Короли и люд

Довольно интересным случаем оказывается наличие в языке не одной, а нескольких моделей для перевода одних и тех же имен. Наличие нескольких моделей ставит перед переводчиком задачу выбора, и не всегда эта задача решается успешно.

Начнем с примеров переводческой ошибки.

Один из героев романа Вирджинии Вульф «Миссис Дэллову-эй» носит вполне распространенное имя Джозеф. В переводе Джозеф становится Иосифом, хотя английское имя Джозеф хоро­шо знакомо русскому читателю, передавать его русифицирован­ной формой нет никакой необходимости. Форма Джозеф так же хорошо склоняется по-русски, как и форма Иосиф, соответствен­но ее использование в тексте не вызывает дополнительных труд­ностей в построении высказываний самой разной структуры. Ру­сификация лишь устраняет национальную окраску имени. Еще один пример. Некоторое время тому назад у входа в 1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ, где расположена библиотека Французского университетского колледжа МГУ, основная кол­лекция которой была подарена фондом «Ашет» [Fondation Hachette], висела вывеска: Библиотека имени Людовика Ашетта. Вывеска вызывала некоторое недоумение у лиц, знакомых с историей Фран­ции: кто та неизвестная коронованная персона, чье имя присвоили университетской библиотеке? На самом деле речь шла об основа­теле одной из старейших и крупнейших издательских групп Па-

рижа Луи Ашете. Но в сознании русского человека имя Людовик ассоциируется только с монархами.

В русской традиции передачи французских имен собственных сложились две модели: одна — для именования коронованных персон, а другая — для всех остальных, поэтому одно и то же французское имя собственное может звучать по-русски различно. Коронованные персоны будут носить имена, восходящие к не­мецким аналогам, а все остальные — просто транскрибированные по законам того времени, когда они вошли в русский язык.

Так, французское имя Franqois будет звучать как Франциск, если речь идет о короле Франции (Francois ler — Франциск Пер­вый), и как Франсуа, если речь идет о таком известном писателе, как Франсуа Мориак (Francois Mauriac).

Аналогичные отношения устанавливаются для целого ряда французских имен: Charles (Charles V le Sage — Карл У Мудрый, но Charles de Gaulle — Шарль де Голлъ}; Auguste (Augusts — Август (император), но Auguste Rodin — Огюст Роден); Antoine (Antuine (Marc) — Антоний (Марк Антоний), но Antoine de Saint-Exupery — Антуан де Сент-Экзюпери); Henri (Henrie IV — Генрих IV, но Henri Barbusse — Анри Барбюс); Louis (Louis XIV — Людовик XIV, но Louis Pasteur — Луи Пастер).

То же самое происходит и в других языках. Английское имя [William], звучащее обычно по-русски как Вильям (устаревшая норма) или Уильям, превращается в немецкое имя Вильгельм [Wilhelm], когда речь идет об английском короле, например Виль­гельм I Завоеватель [William the Conqueror], а иногда о нидерланд­ском короле, например Вильгельм II (Фредерик Георг Лодевейк), хотя по-голландски его имя звучит Виляем fWillem]. Итальянское имя Джованни превращается в Иоанн, когда называют одного из пап католической церкви, также Иоанном называют и француз­ского короля с именем Жан, например Иоанн II Добрый [Jean П 1е Bon], и английского с именем Джон, например Иоанн Безземель­ный [John Lackland]. Особые модели используются русским язы­ком по отношению к испанским и португальским монархам. Им оставляют имена в том виде, в каком они звучат, когда речь идет о простых людях. Так, имена испанского короля (Хуан Карлос [Juan Carlos]) и испанского писателя (Хуан Мануель [Juan Manuel]) по-русски звучат одинаково. Такое же явление можно наблюдать и в португальских именах. Португальские короли, носящие имя [Joao], по-русски обозначаются как Жуан.

Английское имя Джордж, например Джордж Вашингтон [George Washington], превращается в Георг, когда называют коро­лей; Генри [Henry] становится Генрихом, а Джеймс [James] — Яко­вом. Подобные примеры можно продолжить.

§ 3. Передача имен античных героев

Еще одну переводческую проблему представляют собой клас­сические языки и имена героев античности, оставшихся в истории человеческой цивилизации.

Западноевропейские языки, в частности английский и фран­цузский, заимствуют главным образом имена античных героев из латинского языка, не изменяя их формы.

Так, в начале романа Марселя Паньоля «Слава моего отца» рассказывается об исторических событиях, происходивших в кон­це прошлой эры, т.е. еще до Рождества Христова: ...les guetteurs de Marias. Переводчик (француз) в русском тексте пишет: дозорные Мариуса. Если вы захотите узнать, кто такой Мариус, и обратитесь к словарям и справочникам на русском языке, то имени такого там не найдете, хотя речь идет о достаточно известной личности в истории Древнего Рима. Дело в том, что в русском языке при­нята иная модель для обозначения латинских имен собственных: последний слог многих латинских имен, оканчивающихся на -us, передается в русском языке формой -аи. Мариус — это Гай Ма­рий, римский полководец и консул, разбивший в 102 г. племена тевтонов. Ошибка переводчика может ввести читателя в заблуж­дение.

Но не всегда обозначение античных героев идет в современ­ных языках по одной модели. Так, Brutus, Acanthus, Absyrtus в рус­ском языке звучат соответственно Брут, Акант, Абсирт,

Имеются различия в передаче латинских имен собственных и в других языках. В английском языке в имени зловещего персо­нажа евангельских сказаний Понтия Пилата Pontius Pilatus час­тично сохраняется латинская форма: Pontius Pilate, подобно дру­гим именам античности. Французский же в обозначении этого имени отходит от распространенной модели и дает форму Рапсе Pilate. А в чешском языке мы обнаруживаем совсем иную форму — Pilot Pontsky. Иначе говоря, при переводе с русского языка на иностранные имен известных древнеримских личностей перевод­чик не может постоянно доверять одной модели, даже если она и распространяется на большинство имен. Он должен обязательно проверять, какая форма принята в языке перевода для обозначе­ния того или иного имени.

§ 4. Ономастика в метатекстах

Рассмотрим другие примеры, наглядно показывающие пути создания переводчиком своего виртуального объекта, также свя­занного с его представлением об имени собственном. В данном случае речь пойдет о метатексте. Метатекстом называют обычно

такой фрагмент текста, в котором сам язык становится предметом описания. Имена собственные чаще, чем имена общие, становятся объектом металингвистических описаний в переводе, потому что могут выполнять в текстах определенные функции, вызывая у чи­тателя те или инные ассоциации. Следует различать две разновид­ности метатекстов, описывающих семантику имен собственных. В первом, более редком, случае переводчик переводит метатекст, уже имеющийся в исходном тексте. Во втором случае, когда внут­ренняя форма имени оригинала довольно прозрачна и понятна читателям оригинального текста (например, Дубина, Бессмертный и т.п.), но не ясна получателям переводного текста, переводчик вынужден строить собственные метатексты. Он вводит дополни­тельные металингвистические пассажи либо в корпус самого тек­ста, либо в примечания.

Приведем пример перевода метатекста, созданного автором оригинального речевого произведения. Такой фрагмент мы обна­руживаем в рассказе Н.В. Гоголя «Шинель»:

«Фамилия чиновника была Башмачкин. Уже по своему име­ни видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого не известно. И отец, и дед, и даже шурин, и все совершен­но Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки».

В итальянском переводе мы видим следующую трактовку: II nome di famiglia dell'impiegato era Basmackin. Nome che, come si vede, deriva da basmak, ossia scarpa; ma quando e come si fosse prodotta tale derivazione, ecco cio che non sapremmo dire. Sia il padre che il nonno, e persino il cognato, tutli i Basmackin fmo all'ultimo portarono scarpe, facendole soltanto risuolare tre volte Г anno (курсив мой. — Н.Г.).

Итальянский переводчик строит свой виртуальный объект на основе параллелизма имени и объекта, от которого произошло имя: Башмачкин <- башмак. Однако переводчик не справляется с гоголевским метатекстом, и его виртуальный объект оказывается весьма упрощенным: раз фамилия Башмачкин происходит от сло­ва башмак, значит все Башмачкины носили башмаки. Появление сапог у Гоголя он, видимо, посчитал ошибкой, абсурдом и оставил башмаки там, где нужно было написать сапоги (stivale}. Затем, преобразуя этот объект, переводчик использует определенную трансформационную операцию: он транскрибирует по правилам итальянской транскрипции русских слов фамилию персонажа Basmackin и имя предмета, от которого она произошла, basmak, добавляя итальянский эквивалент этого имени — ossia scarpa.

Примеры собственно переводческих метатекстов встречаем в переводах на разные языки булгаковских произведений. Так, в перводе «Мастера и Маргариты» на французский язык метатекс­ты, разъясняющие семантику и аллюзии имен Берлиоз и Бездом­ный, вынесены в комментарии внизу страницы. В одном из пере­водов на английский язык «Собачьего сердца» метатекст, объяс­няющий семантику клички Шарик, внесен в корпус основного текста. Автор этого перевода использует транскрипцию с после­дующей парафразой: «Sharik» .she had called him... «Little ball»... Хотя, на мой взгляд, в этом нет необходимости, так как далее Булгаков сам дает метатекст, разъясняющий смысл клички: «Ша­рик — это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрет, сын знатных родителей...» Переводчик воспроизводит этот метатекст: Sharik is somebody round, plump, silly, a son of aristocratic parents who gobbles oatmeal... что создает некоторую избыточность.

§ 5, Конструирование имен собственых

В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» есть такая фраза: «Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный».

В переводе на чешский язык читаем: «Ivan Nikolajevic Potapka, pisiici pod pseudonymem Bezprizorny»'.

В чешском переводе две замены: Понырев — Potapka и Без­домный — Bezprizorny. Первая замена представляет особый инте­рес, так как чешский переводчик явно стремится понять ассоциа­ции, связанные с фамилией Понырев. Не найдя в современном русском языке слова, которое могло бы послужить основой для фамилии, он обратился, видимо, к структуре слова (префикс по-и корень -ныр-). С корнем -ныр- в русском языке есть слово, обо­значающее человека с определенными свойствами: проныра, т.е. ловкач, проникающий всюду благодаря ловкости и хитрости. Слова, обозначающие людей с определенными свойствами, часто ложатся в основу фамильных имен (Добродеев, Доброхотов и т.п.). Переводчик устанавливает, таким образом, ассоциативную связь между именем Понырев и словом проныра, наделяя фамилию от­рицательной оценочной коннотацией. В переводе возникает имя, также начинающееся на согласный [п] и наделенное отрицатель­ной коннотацией — Potapka — означающее поганка, стиляга. Но вряд ли действия переводчика можно назвать правомерными. Вряд ли Булгаков хотел установить ассоциативную связь между именем персонажа и словом проныра. Для того чтобы попытаться понять, чем обусловлен выбор автора, нужно рассматривать имя

Выделено много- — Н.Г.

персонажа Понырев вместе с псевдонимом Бездомный. Булгаков долго выбирал имя для этого персонажа. В ранних версиях рома­на он именовал его Антошей Безродным, Иванушкой Поповым, Иванушкой Безродным, прежде чем прийти к окончательному ва­рианту.

В имени и псевдониме персонажа содержится откровенная аллюзия на известного советского поэта Демьяна Бедного, посвя­тившего немало своих произведений антирелигиозной пропаган­де. Настоящее имя Демьяна Бедного Ефим Придворов. Значение униженности, угнетенности довольно часто возникало в псевдо­нимах поэтов и писателей 20-х гг. [Демьян Бедный, Голодный (Михаил Эпштейн) и др.], демонстрировавших то, что они под­нялись из самых обездоленных слоев общества. Булгаков выбрал для своего персонажа довольно распространенную фамилию, ко­торая, как и фамилия Д. Бедного, имела приставочную форму и начиналась на согласный [п]. Корневая же основа фамилии, та же, что и у глагола нырять, уже предвещала событие, которое по­служило одним из поводов дальнейших злоключений героя.

Замена псевдонима Бездомный на Беспризорный представляет­ся допустимой, так как в чешском языке существительное с род­ственным корнем besdomovek означает человека без гражданства, а не без дома.

Функция клички Шарик в повести Булгакова особая, ведь из нее вырастает фамилия персонажа — Шариков. Переводчики по-разному решают эту проблему. В английских переводах фамилия последовательно транскрибируется вслед за кличкой. Во фран­цузском и в итальянских переводах переводчики предпочитают передать смысл клички, подобрав адекватные формы, а затем на основе этих форм конструируют фамилию. Так, во французском переводе кличка передается как Boule — шар, а в итальянском — Pallino (Pallo — шар, -то — уменьшительный суффикс) — шарик,. Затем, когда новый человек требует получить «наследственную фамилию, французский переводчик превращает кличку Boule в фамилию Boulle, уточняя: с двумя II. Итальянский переводчик ру­сифицирует фамилию с помощью суффикса -ov, фактически калькируя русскую оппозицию клички и фамилии: Шарик — Ша­риков = Pallino — Pallinov.

§ 6. Образность ономастики и перевод

Определенную сложность для перевода представляют имена собственные, входящие в состав фразеологических оборотов. Вклю­чение имен собственных в состав идиом также асимметрично в разных языках. Приведем лишь некоторые примеры. Так, биб­лейское имя Адам иногда используется в образных словосочета-

ниях. В русском языке существуют адамово яблоко, костюм Ада­ма и Евы. Во французском языке Анри Ван Ов нашел и описал тринадцать образных словосочетаний с этим именем, а в англий­ском — двадцать. В русском языке таких выражений всего три, из них совпадают с английским и французским и оказываются пол­ными эквивалентами лишь два:

Адамово яблоко — Adam's apple — ротте d'Adam

Костюм Адама и Евы — Adam and Eve's togs — costume d'Adam.

В двух языках, английском и французском, из тринадцати возможных совпадают, иногда частично, лишь пять:

Adam's apple — la ротте d'Adam — Адамово яблоко Adam and Eve's togs — le costume d'Adam — костюм Адама и Евы Adam's fig — le figuier d'Adam (райское дерево} Not to know from Adam — ne connaitre т d'Eve ni d'Adam (не знать ни о чем, букв, ни об Адаме, ни о Еве)

Old Adam — le vieil Adam (старый распутник}'.

Остальные словосочетания, а их оказывается большинство, присущи только одному из языков и соответственно не имеют эквивалентов с тем же именем собственным в другом. Встретив­шись с таким идиоматическим выражением в исходном тексте, переводчик окажется перед выбором: либо применять эквивален-цию и заменять фразеологизм фразеологизмом, но уже на другой образной основе, либо калькировать иностранный оборот, сохра­нив оригинальный образ.

Многие имена собственные имеют особую семантику и вы­зывают определенные ассоциации. Так, русская фамилия Попов во французском языке используется как имя нарицательное для обозначения русских les Popoffs, в английском языке имя Попов как обозначение русских не используется. Напротив, американцы и Соединенные Штаты симметрично называются Дядюшкой Сэмом и русским, и французским (oncle Sam), и английским (uncle Sam.) языками, равно как фрицами и гансами (Fritz, Hans}² — немцы. Но только по-французски (разумеется, из трех сопоставляемых язы­ков) Мохамеды (Mohamed) — это арабы, только по-английски Май­ки (Mick) и Мики (Mickey) — ирландцы, Тони (Топу) — итальян­цы, а Аби (Abie) — евреи. Далеко не все русские, заходя в Москве в одну из английских пивных «Джон Булль», знают, что это имя собственное давно стало нарицательным не только в английском, но и во французском языках и обозначает британскую нацию и типичного англичанина.

¹ См.: Van Hoof H. Les prcnoms dans la langue images /7 Meta. 1998. Vol. 43. N 2.

² Сейчас немцы просят не переводить Hans как Ганс, а произносить Ханс,
потому что Cans по немецки — это гусь/гусыня или дурочка.

Все три языка дружно называют жиголо Альфонсами (Alphon-se). В то же время французский Жак (Jacques) — это крестьянин, а английский Джек (Jack) — чаще моряк, хотя иногда и Жак и Джек обозначают слуг. Французский вор — это Шарль (Charles), а английский — Джон (John Family), французская проститутка — Жюли (Julie), а английская -- Анни (anytime Annie) и т.п.¹ Для французского и английского языков такая образная «шутливая» ономастика — привычное дело. Так, распространенное англий­ское имя Charley используется более чем в двадцати образных вы­ражениях: Charley Brady — шляпа, Charley Coke — кокаиноман, Charley Dilk — молоко, Charley Freer — пиво, Charley Lancaster — носовой платок, Charley Pope — мыло, Charley Prescott — жилет, Charley Randy — бренди² и др. Вряд ли можно отыскать в «свят­цах» имя, которое не получило бы в этих языках образного пере­осмысления. Русский же язык практически не использует имена собственные для создания образных выражений. Даже те приме­ры, которые мы рассмотрели, скорее являются заимствованиями, нежели собственно русскими образованиями. Поэтому такая об­разная ономастика может доставить немало проблем как на уровне понимания оригинального текста, так и на уровне выбора экви­валента в русском языке, когда он выступает в качестве переводя­щего. Во всяком случае передать образность таких выражений чрезвычайно сложно. Это говорит о том, что имена собственные не всегда дают возможность полностью эквивалентной замены в переводе.

§ 7. Особенности перевода топонимов

Проблему для перевода составляют и так называемые топо­нимы,т.е. географические названия. Образование топонимов в каждом языке — это сложный лингвоисторический процесс, ко­торый не может быть сведен к одной или даже нескольким сло­вообразовательным моделям. В настоящее время никто не заду­мывается над тем, почему по-русски говорят Англия, Испания, Франция, Германия, хотя в языках, функционирующих в этих странах, эти названия звучат иначе. Эти топонимы хорошо извест­ны и могут быть отнесены к разряду так называемых прецизион­ных слов, т.е. слов, имеющих точные эквиваленты и не предпо­лагающих каких бы то ни было трансформаций. Такие слова составляют немногочисленную группу языковых форм.

Русские наименования этих стран позволяют вывести слово­образовательную модель имен женского рода на -ия (суффикс -и,

¹ Van HoofH. Op. cit.

² Ibid.

фонематически \-uj\. В самом деле, более половины русских на­званий государств мира строится по этой модели. Считается, что названия стран и других территориальных единиц образуются от названия народностей, например: киргиз — Киргизия. Хотя это не всегда так. Многие названия государств мира образованы в рус­ском языке не от названий народностей, а от названий этих стран на каком-либо языке, т.е. в результате перевода (транс­крипции или транслитерации) с одновременным освоением с помощью суффикса -и, т.е. по стандартной модели. Когда и из какого языка пришло в русский язык название того или иного государства — это вопрос истории языка. Главное в том, что в русском языке словообразовательная модель на -и остается про­дуктивной (ср.: Швамбрания, страна Муравия, Цыгания и пр.). Эта модель оказывается весьма продуктивной и у переводчиков, осо­бенно когда речь идет о неизвестном названии страны, а внеш­няя форма иностранного слова подсказывает модель. Так, в од­ном из устных переводов с румынского языка на русский можно было услышать экзотическое название Скоция как переводческий эквивалент румынского названия Шотландии \Scotia]. В этом же переводе возникло архаичное название Швейцарии — Гельвеция (по-румынски Швейцария до сих пор зовется Helvetia). Из глубо­кой древности вдруг возникло государство Галлия как эквивалент французского названия Le pays de Galles, означающего всего-на­всего Уэльс.

Примеры показывают, что переводчикам следует знать мак­симальное число географических названий, а не конструировать их даже по продуктивным моделям.

Некоторые географические названия могут быть отнесены к категории «ложных друзей переводчика». Их форма обманывает, создавая впечатление простого соответствия. Так, во француз­ском языке есть несколько географических названий, построен­ных по модели словосочетания со словом la Terre (земля}:

la Terre du Nord, la Terre de Feu, les Terres Australes et Antarctiques, la Terre-Neuve.

В русском языке эквивалентами первых трех наименований также являются словосочетания со словом земля:

Северная Земля, Огненная Земля, Южные и Антарктические земли.

Но четвертое наименование — la Terre-Neuve, которое, каза­лось бы, прекрасно соответствует русскому топониму Новая земля, означает совсем иное, а именно Ньюфаундленд. А Новая Земля на­зывается по-французски LaNouvelle-Zemble. Обманывает перевод­чика и форма французского слова La Rhenanie. Суффикс -ie как

бы подсказывает, что речь идет о какой-то Ренании, но па самом деле это Рейнская область.

Одни и те же французские лексемы предполагают совершенно различные переводные эквиваленты в русском языке: форма Vienne обозначат столицу Австрии Вену. То же слово с артиклем la Vienne является названием реки и департамента во Франции и по-русски звучит как Вьенна. Французское Valence означает и провинцию в Испании, и город во Франции. В первом случае оно имеет в каче­стве русского эквивалента слово Валенсия, а во втором — Баланс.

Это еще раз подсказывает, что имена собственные есть особые знаки культуры.

Определенную проблему для переводчика представляют то­понимы, не относящиеся к культуре и языку исходного текста, т.е. пришедшие в текст из какого-то «третьего» языка.

Так, в «Мастере и Маргарите» для обозначения города, где происходили древние события, Булгаков принимает транскрип­цию с древнееврейского языка — Ершалаим. Надо полагать, что использование древнееврейского обозначения вместо принятого в современном русском языке названия Иерусалим не случайно. Булгаков и этой деталью стремится передать исторический и мест­ный колорит. Но главное состоит в том, что роман по замыслу имеет два плана, разделенных временем и пространством. Вре­менное разделение планов и подчеркивается выбранной формой.

Автор английского перевода точно следует булгаковскому тексту. У него так же, как и в оригинале, — Yershcdaim.

Французский переводчик принимает половинчатое решение: он вводит в текст современное обозначение города — Jerusalem, но дает сноску о том, что в оригинальном тексте принята транс­крипция с древнееврейского (Dans le texte russe Boulgakov designs la ville par le vocable hebreu de Ershalaim). Чешский переводчик вовсе отказывается от древней формы и заменяет ее современным названием города: Jemzalem.

Подобно именам людей географические названия нередко приобретают переносные значения и входят в состав фразеологи­ческих оборотов. К счастью, переносные значения некоторых географических названий в ряде европейских языков совпадают, например мифологический Лесбос, библейские Содом и Гоморра и др., что облегчает их перевод. Однако большинство топонимов имеют разные переносные смыслы в разных языках. Это может привести к переводческой ошибке, если переводчик пойдет по пути ложной аналогии и уподобит переносное значение топони­ма в одном языке его значению в другом. Так, топоним Голландия не имеет в русском языке никакого переносного смысла. Во фран­цузском языке он входит в состав образного выражения Je riai que

faire d'aller en Hollande (букв. Мне остается лишь отправиться в Голландию), которое функционирует как ответ на щедрые обеща­ния, в которые не верят. Английское выражение с этим топони­мом The Dutch have taken Holland означает: Это давнишняя история. Немецкое же образное выражение Das kosted Holland und Brabant имеет значение стоить очень дорого. Французское образное выра­жение invitation а Гатёпсате (букв, приглашение по-американски, когда каждый платит за себя, делает свой взнос) находит аналог в немецком языке — amerikanische Einladung, а в английском по-аме­рикански заменяется на по-китайски — Chinaman's shout. Во фран­цузском языке презерватив называют capote anglaise, а в англий­ском — American!French!ItalienlSpanish letter или Port Said garter, в немецком — это Pariser¹.

Переводчику приходится быть предельно внимательным при переводе топонимов в переносных значениях, так как даже кон­текст не всегда помогает расшифровать их смысл.

Значительную трудность для понимания представляют геогра­фические названия «третьих» языков, воспроизводимые языком оригинала. Особенно затруднено их восприятие на слух. Достаточ­но вспомнить политические дискуссии по Югославии, проводив­шиеся на разных европейских языках. Узнать названия сербских, хорватских и других деревень и поселков в английских, француз­ских и других устных текстах и соотнести их с теми формами, ко­торые приняты в русском языке, было довольно трудно.

Трудности перевода топонимов делают их приоритетным объектом многих упражнений, нацеленных на подготовку устных переводчиков.

Глава 8

ПЕРЕВОД РЕАЛИЙ

Реалии подразделяются на разные группы. Одной из наибо­лее часто рассматриваемых групп реалий оказываются реалии эт­нографические. Впоросы перевода реалий, принадлежащих именно этой группе, изучаются особенно пристально потому, что предме­ты быта, одежда, кушанья и т.п. в художественном тексте придают высказываниям определенный национальный, региональный или местный колорит, составляющий неотъемлемую часть поэтики.

Переводчики избирают разные способы перевода реалий в зависимости от того, насколько значительную функцию выпол­няет тот или иной знак-реалия для поэтики переводимого текста.

¹ См.: Van Hoof H. Lcs noms de pays, de peuples et dc licux dans le langage image // Mcta. 1999. Vol. 44. N 2.

Переводческая перифраза— это использование в переводном тексте дефиниции, определяющей слово, обозначающее реалию в исходном тексте.

Рассмотрим пример из того же перевода чеховского рассказа «Дом с мезонином»:

Это было 6— 7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещикаБелокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходшг в поддевке, по вечерам пыл пиво

и все жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочув­ствия.

All this happened six or seven years ago when I was living in the province of Т., on the estate of a landed proprietor called Belokurov, a young man who rose very early, went about in a full-skirted peasant coat, drank beer of an evening, and was always complaining that he never met with sympathy anywhere.

В этом русском сообщении можно обнаружить сразу четыре реалии: две реалии — уезд и губерния — относятся к территори­ально-административным, третья — помещик — к социально-классовым и четвертая — поддевка — к этнографическим.

Рассмотрим пример перевода этнографической реалии под­девка, которая обозначает верхнюю мужскую одежду, «рол пальто в талию с мелкими оборками»¹. Вполне возможно, что в каком-либо словаре русского языка, доступном переводчику, было дано определение: длиннополая одежда крестьянина, которое переводчик и перевел на английский язык, передав русское слово английской перифразой. Может быть, эту перифразу придумал он сам по аналогии с весьма распространенным образом графа Толстого, ходившего в простой крестьянской одежде. Во всяком случае форма исходного знака изменена: термин заменен дефиницией, т.е. развернутым определением. Логическая операция, лежащая в основе переводческого перефразирования, — это «определение понятия через ближайший род и видовое отличие». Такая логи­ческая формула состоит из двух частей: определяемого понятия (левая часть, definiendum) и определяющего {правая часть, definiens). Определяемое понятие — это то, признаки которого отыскивают­ся. Определяющее же понятие отражает искомые родовые и ви­довые признаки.

В нашем примере определяемым понятием является поддевка, а определяющим coat — платье, одежда (родовой признак) и a full-skirted — длиннополая, peasant — крестьянская (видовые признаки).

Таким образом, в переводческой перифразе мы обнаруживаем логическую связь между сообщениями исходного текста и пере-

Словарь русского языка: В 4 т. Т, 3. С. 184.

веденного в виде определения: в исходном тексте находится левая часть определения, а в переводном — правая. Левая часть выра­жена средствами одного языка, а правая — другого.

Учитывая особенность данного материала (этнографическая реалия, недостаточно хорошо знакомая переводчику), мы не бу­дем подробно рассматривать несоответствие видовых признаков в определении слова поддевка, выводимых в Словаре русского языка и в английском тексте. Переводчик показал главное в условно воз­можной для художественного текста форме: он показал, что речь идет о национальном костюме, имеющем социальную закреплен­ность.

Административные реалиитакже представляют значительную сложность для перевода. В приведенном примере переводчик вы­пустил обозначение реалии уезд, а слово губерния перевел как the province, т.е. словом, не передающим особенностей администра­тивно-территориального деления России.

В высказывании с «еловыми иголками» встретился еще один тип реалий, а именно русское национальное обозначение меры длины, ставшее ныне историзмом, — «вершок». Вершок, обозна­чавший первоначально излишек, «горку», образовывающуюся при насыпании зерна, равен 4,4 см.

Для того чтобы принять решение о способе передачи этого слова, переводчику необходимо было выбрать между транскрипци­ей, перифразой и адаптирующей транспозицией, т.е. параболой. Транскрипция оказалась бы непонятной английскому читателю и потребовала бы комментария. Перифраза непозволительно утяже­лила бы текст художественного перевода. Остается адаптация. Но адаптация также предполагает возможность использования двух вариантов: обращения к современной метрической единице, из­вестной в равной степени и в современной русской, и в современ­ной английской культуре, или же поиск соответствующей единицы среди мер длины, традиционно употреблявшихся в английской культуре до введения метрической системы, подобно русскому «вершку». Переводчик идет именно по последнему пути и в каче­стве единицы обозначения высоты слоя иголок употребляет анг­лийскую единицу inch — дюйм. В самом деле, выбор в качестве эквивалента соответствующей величины в метрической системе — 4,4 см — сделал бы английское высказывание стилистически не­адекватным оригиналу, так как придал бы ему оттенок технично­сти, официальности. Дюйм не эквивалентен вершку в обозначе­нии реальности, так как равен всего 2,55 см. Но для данного кон­текста не важно это различие, ведь автор говорит об ощущениях, а не о результате точного измерения. Под ногами персонажа был довольно толстый слой иголок, это значение и следовало сохра­нить в переводе.

Опущение. Всловосочетании амосовские печи определение амо~ совские превращает обозначение предмета, распространенного во многих культурах, в русскую реалию. Определение печей по имени конструктора было, видимо, значимо для русских читателей XIX в. Оно ассоциировалось с определенным внешним видом предмета, что помогало воссоздать картину интерьера, или свидетельствовало о какой-либо конструктивной особенности и оказывалось связан­ным с издаваемым печью гудением. Даже для современного рус­ского читателя определение амосовский мало что говорит. Внима­тельный читатель, стремящийся постичь все смыслы, зашифрован­ные в тексте, и понять, какое значение имеет это определение и какова его текстовая функция, должен будет обратиться к справоч­ной литературе. Переводчик, работающий для английского читате­ля, устраняет эту реалию как малозначимую, исходя, возможно, из того, что определение, если бы оно было введено в текст в виде транскрипции, не помогло более полному воссозданию картины английским читателем. Малопригодны были бы и другие способы перевода. Можно предположить, что в английской культуре ото­пления жилищ аналога данной русской реалии нет, и это устра­няет возможность адаптирующей транспозиции. Переводческая перифраза, возможная после того как переводчик выяснил бы конструктивные особенности данного типа печей, только утяже­лила бы текст.

Таким образом, опущение определения, предпринятое пере­водчиком, несколько снижает когнитивную ценность текста (анг­лийский читатель получает меньше информации о русской куль­туре), но не мешает достижению основной функции художе­ственного текста, а именно поэтической.

Глава 9