Главная | Обратная связь

Рабочее движение в России: препятствия на пути к росту

 

Тема трудовых отношений, забастовок и рабочего движения сегодня в научном мире попу­лярностью не пользуется. Ко­гда-то на эту тему писались многотомные труды, работали институты, проводились иссле­дования, переводились ино­странные авторы. В наши дни это уже история. Если кто и уделяет внимание классовой борьбе и трудовым протестам — отдельные левые и рабочие активисты, энтузиасты своего дела. Либеральный академиче­ский истеблишмент давно похо­ронил рабочее движение вместе с Советским Союзом и научным марксизмом. Периодические вспышки классовых протестов, будь то «рельсовая война» в Кузбассе, перекрытие феде­ральной трассы рабочими го­рода Пикалева, перекрытие же­лезнодорожного сообщения шахтерами Междуреченска или успешная забастовка на Ford либо игнорируются, либо трак­туются как проявление массо­вого недовольства, классовый характер коего не обсужда­ется.

Однако реальная жизнь не вписывается в упрощенный ми­рок столичного либерала. Рабо­чее движение в России есть, этого невозможно игнорировать. На фоне «желтых», провласт­ных и проначальственных шма­ковских профсоюзов ФНПР, де­лающих вид, будто верят в «классовый мир» и «сотрудни­чество труда и капитала», а на деле прикрывающих открытое предательство рабочих интере­сов, рождаются и растут реаль­ные боевые, альтернативные профсоюзы, крепнут низовые лидеры рабочих протестов — отечественные шоп-стюарды, идет борьба. Изредка, но все чаще и чаще рабочие выходят победителями из схваток с ра­ботодателями. Вместе с тем, глупо игнорировать тот факт, что рабочее движение в России слабо и маловлиятельно. …рабочие протесты фиксиру­ются регулярно, но, за редким исключением, они ограничива­ются локальной борьбой на уровне одного предприятия. На­стоящие профсоюзы представ­ляют пока лишь команды энту­зиастов, не имеющих ни сил, ни средств к оказанию на капитал и власть действенного влияния. В чем причина такого положения?

В плену либеральных ил­люзий

Для начала нужно дезавуиро­вать два известных либераль­ных мифа:

1) Классовая борьба ушла в прошлое, народ всем доволен;

2) Рабочий класс исчезает, индустриально общество стано­вится постиндустриальным.

Во-первых, никакого классо­вого мира, о котором вопро­шают некоторые идеологи ФНПР и ЕР, нет и никогда не было. Порядка 84% наёмных работников недовольны опла­той своего труда. За последние 10-15 лет в 1,5 – 2 раза выросла вредность, опасность, интен­сивность производства. При том, что уровень оплаты труда рабочих на производстве и в сфере услуг, а также МРОТ в России на сегодняшний день один из самых низких в Восточ­ной Европе (после Молдавии), по отраслям даже ниже чем в некоторых странах третьего мира (Мексика, Венесуэла, Бра­зилия, Аргентина, Казахстан). В России эксперты отмечают крайне высокую часть приба­вочной стоимости в общей структуре добавленной стоимо­сти, на оплату труда идет в среднем всего 5-10% конечной прибыли компании. По данным ВЦИОМ, половина наемных ра­ботников сталкивается с нару­шениями трудового законода­тельства, в основном связан­ными с выплатой з/п и увольне­ниями, однако только половина из них решается оспаривать эти нарушения, и еще меньшее ко­личество (10%) в итоге обраща­ется в суд. Рядовые рабочие в массе своей чувствуют себя аб­солютно бесправными и угне­тенными, соцопросы показы­вают растущий уровень апатии, недовольства, отчуждения, гнева, обострённое чувство со­циальной несправедливости.

Во-вторых, концепция постин­дустриального общества, пере­ход к которому должен лишить России классовых противоречий ввиду исчезновения одной из сторон конфликта, рабочего класса, может быть охарактери­зована как ещё один либераль­ный догматический миф. За по­следние годы он не был под­твержден ни теоретически, ни эмпирически, статистика упорно фиксирует, что из 89 млн. эко­номически активных граждан страны, от 50 до 35 млн. (с уче­том теневого сектора экономики — от 25% до 40%) упорно «не хотят», вопреки либеральным рецептам, выходить из рядов рабочего класса. Согласно дан­ным Ростата, в России порядка 35 млн. человек занимаются физическим исполнительским трудом. Из них около 10 млн. работают в сфере услуг (про­давцы, кассиры, официанты и т д.). Оставшиеся 25 млн. человек можно разделить на две части. 10 млн. работают в крупной промышленности: рабочие, за­нятые на горных, горно-капи­тальных, строительно-монтаж­ных и ремонтно-строительных работах, рабочие металлообра­батывающей и машинострои­тельной промышленности, ра­бочие, занятые изготовлением прецизионных приборов и инст­рументов, рабочие полиграфи­ческого производства, опера­торы, аппаратчики, машинисты промышленных установок, опе­раторы, аппаратчики, машини­сты промышленного оборудо­вания и сборщики изделий и пр., 15 млн. работают в прочих от­раслях народного хозяйства: профессии рабочих транспорта и связи, рабочие кино-, телесту­дий и родственных профессий, рабочие, занятые на рекламно-оформительских и реставраци­онных работах, водители и ма­шинисты подвижного оборудо­вания, грузчики и т д. Показа­тельно также то, что на фоне значительного снижения чис­ленности промышленных рабо­чих в 90-е годы, очевидно обу­словленные тотальным кризи­сом в экономике, в 2000-е чис­ленность рабочего класса в зна­чительной мере росла.

Данная тенденция имеет ме­сто и в мире… Рабочий класс западных стран с прошлого века вырос в разы. Сокращение ра­бочих мест в промышленности идет об руку с ростом рабочих мест в секторе услуг. Это - тоже рабочие, тоже пролетариат, не менее угнетенный и не менее боевой… Рабочие класс в России не исчез, однако неолибераль­ное реформаторство пере­строило его структуру. Гибель целых отраслей промышленно­сти в 90-е (легкая промышлен­ность, машиностроение и пр.) и появление новых в 2000 (авто­мобильные и пищевые пред­приятия ТНК) создали новую реальность. Одни отряды рабо­чего класса уходят в прошлое, другие появляются вновь, од­нако сильное преувеличение го­ворить, что он исчезает.

Неточные данные отечест­венной статистики некоторым образом дополняет социология. Так, согласно всероссийскому социологическому опросу ВЦИОМ, 95% опрошенных рес­пондентов относят себя к кате­гории наемных рабочих. Лишь 5 % граждан имеют свой бизнес — то есть живут, не продавая свою рабочую силу, а либо на­нимая чужую (буржуазия), либо задействуя свою на принадле­жащих им средствах производ­ства (мелкая буржуазия). Тут важно отметить, что кажущийся «уход рабочего класса» - это скорее проблема нашего вос­приятия рабочих. Мы по-преж­нему мыслим о них по старым советским шаблонам, пытаемся усмотреть фабрично-заводских рабочих ручного неквалифици­рованного труда. Таких в нашем обществе по-прежнему много, это тысячи и даже миллионы людей, хотя их доля в обществе снизилась, особенно на фоне роста других отрядов рабочего класса: торговых, конторско-служащих рабочих, работников сферы услуг и др. Здесь уме­стно вспомнить основное опре­деление рабочего класса: «Пролетариатом называется тот общественный класс, кото­рый добывает средства к жизни исключительно путём продажи своего труда, а не живёт за счёт прибыли с какого-нибудь капи­тала». В таком варианте, каким его видели классики марксизма, о рабочем классе можно гово­рить как об абсолютном боль­шинстве современного россий­ского общества.

 

Барьеры к развитию рабо­чего движения в России

Итак, рабочий класс в стране есть, а классового мира нет, по­чему же мы не видим той самой революционной ситуации, кото­рая должна рождаться вместе с эксплуатацией и угнетением? Причина в этом не одна, а, как минимум, несколько.

1. Экономическая диффе­ренциация рынка труда

Основа рабочего движения — профсоюзы, а сила профсоюзов в их отраслевых организациях. Стержень всех крупных обще­национальных профсоюзов за рубежом это отраслевые проф­союзы, как правило, в промыш­ленности (металлургия, добыча, машиностроение). В России именно отраслевой уровень профдвижения объективно слаб, и это определяет общую слабость всей профсоюзной структуры. Так, флагман проф­союзов работников автомобиль­ной промышленности, МПРА, представляет в основном авто­мобильные заводы Ленинград­ской области и Калуги. В проф­союзе «Единство» на АвтоВАЗе (как часть МПРА) только 1500 членов из 100000 членов кол­лектива, а активных из них — около 500. НПГ объединяет гор­няков южной Сибири, Кемерово, но очень слабо на северо-за­паде и в центральной части страны. ГМПР сконцентрирован на Урале. РПЖ не объединяет и 5% работников железных дорог.

Одна из главных причин в этом — экономическая диффе­ренциация регионов России. Если мы говорим про угольную промышленность, то есть Вор­кута, где шахты дышат на ла­дан, и есть Кузбасс, где добыча высоко рентабельна. Есть от­крытые угольные разработки, а есть закрытые, где себестои­мость и выгодность добычи за­метно ниже. Так же у металлур­гов. Есть ГНПР, объединяющая всех металлургов, но есть цвет­ная металлургия, есть черная металлургия, есть заводы пол­ного цикла, выплавляющие сталь, есть небольшие заводы, у которых ниже прибыль и, со­ответственно, ниже заработные платы. Всё это очень большие контрасты, так что свести рабо­чих всех предприятий и отрас­лей к единой позиции очень и очень сложно. Есть череповец­кий и липецкие металлургиче­ские комбинаты, очень при­быльные, а есть полужившая Магнитка. Есть завод ВАЗ в корне убыточный, а есть новые и развивающиеся заводы ино­странного капитала Ford, Nissan и Volkswagen. Значительный вклад в этот раскол вносит власть.

Так, у нас запрещены забас­товки солидарности. Бастовать можно только по поводу своих проблем на своём предприятии. Остальное незаконно. Рабочие не могут бастовать по поводу отраслевых соглашений, они могут бастовать только против того коллективного трудового договора, который заключается у них на предприятии. Работо­датель, даже если является крупных холдингом или ТНК, ведет переговоры только с пер­вичной организацией проф­союза, а отраслевые и общена­циональные профструктуры по закону не могут вмешаться в переговоры без его согласия. На лицо неравенство сторон. Членство профсоюзов преду­смотрено только по первичной организации, а не по централь­ной структуре. То есть, скажем, рабочий Ford — это член проф­союза завода, а не МПРА, куда входит этот профсоюз, и не КТР, куда входит МПРА. Как следст­вие, катастрофически низкая солидарность рабочих, которым сложно договориться и прийти к общим требованиям ввиду раз­ных интересов. Кто-то хочет увеличения зарплаты и улучше­ния условий труда у прибыль­ной компании, а кто-то считает нормой, чтобы ему платили хоть сколько-то без многомесячных задержек и не закрывали его убыточное производство. Такие экономические контрасты соз­дают условия к децентрализа­ции профсоюзного движения, которое развивается обособ­ленными очагами со слабыми горизонтальными связями.

2. Низкое качество рабо­чей силы

Данный фактор, по мнению многих профактивистов, явля­ется довлеющим, по крайней мере, с ним им приходится сталкиваться чаще всего. Это хорошо видно на примере лич­ного опыта Дмитрия Кожнева, организатора МПРА, организо­вавшего забастовку на калуж­ском Бентелере. До этого им предпринимались попытки соз­дать профсоюз и повысить оп­лату труда на тверском заводе «Центросваре» в 2005 году.

Фрагмент интервью:

«Вопрос: Отличаются ли ра­бочие старых предприятий, типа «Центросвара», от тех, что работают на новых заво­дах, вроде «Фолькса» или «Бентелера»? Типаж, безус­ловно, разный. На «Центрос­варе» действовал принцип не­гативного отбора. Работали там в основном пожилые, очень много алкоголиков. При­чем бухали не водку, а разве­денный стеклоочиститель — 50 р. за литр. Политика руко­водства состояла в том, чтобы держать таких людей на производстве. Ведь люди, которые пьют на работе, они же постоянно на крючке!...».

Кроме того, традиций классо­вой борьбы, свойственных ра­бочим западных стран, в России нет. Над ними довлеет другая традиция — советская, когда … профсоюз рассматривался как контора культсоцбыта. Для по­жилых работников, заставших те годы, вышедших из совет­ской школы профсоюзов как школы коммунизма, профсоюзы до сих пор нечто далекое и ни­как не связанное с трудовой борьбой, а борьба за свои права — диковинное действие, к кото­рому прибегают тогда, когда со­всем плохо (полгода нет зара­ботной платы или идут массо­вые увольнения), а на практике ничего уже нельзя сделать. Та­кие рабочие верят в «заводской патриотизм» или, как говорят на Западе, «корпоративную соли­дарность», в то, что они рабо­тают не на капиталиста, а на свой завод. Они готовы бес­платно работать на субботни­ках, готовы затягивать пояса, если их просят, выдавать адми­нистрации смутьянов среди своих. Их близкое будущее — пенсия, и борьба за права тут не нужна, отсидеть бы своё. Таких рабочих много, особенно на старых, советских, убыточных предприятиях. И как показывает опыт, в трудовой борьбе поло­житься на такой слой рабочих практически невозможно.

3. Специфика оплаты труда и несоблюдение трудо­вых прав

Оплата труда в России носит премиально-сдельный характер, в среднем, от 50% до 70% з/п составляют премии. Начисле­ние премии целиком зависит от воли начальства, которое вольно лишать её по своему произволу. «Опальный» рабо­чий тут же лишается большей части заработка, и этим работо­датели безнаказанно пользу­ются. Известен случай, когда в целях давления на профактиви­ста его лишили премии, 16 из 24 тыс. руб., за грязную рабочую форму, при том, что он работал на автомобильном заводе, и держать её в чистоте было не­возможно в принципе. При ре­альном ритме и условиях ра­боты на предприятии любая ошибка работника может слу­жить поводом для лишения премии. Добавьте к этому, что у рабочих есть семьи и жены, ко­торым постоянно нужны деньги, потребительские кредиты, на которых вынужденно сидит зна­чительная часть рабочих, рост цен и тарифов — терять зара­боток - это смерть. В такой си­туации работникам предлага­ется неформальная практика, когда мастера закрывают глаза на мелкие проступки работни­ков, а он сохраняет лояльность хозяевам.

Однако вступая на такой путь, рабочие тут же попадают на крючок, выходят из правового поля и становятся зависимыми от неформальных отношений со своим начальством. В подроб­ных условиях выгодней стано­вится договориться о своих тру­довых проблемах с начальством индивидуально, а не коллек­тивно. Работодатели умело иг­рают на этом, ставя одних ра­бочих, как правило, своих хоро­ших друзей-знакомых, старых, опытных работяг в привилеги­рованное положение к другим, таким образом, раскалывая коллектив и снижая солидар­ность рабочих. Формируется, с одной стороны, слой «рабочей аристократии», приближенных администрации приспособлен­цев, живущих на патрон-клиент­ских отношениях с начальством, с другой — основная рабочая масса. Работодатели всегда иг­рают на раскалывании рабочего класса, стравливая рабочих разных национальностей, рас, вероисповеданий, возрастов, опыта работы. В России, с её контрастами, это легко уда­ется.

При этом альтернативы не­формальным отношениям на производстве нет, рабочие не знают законов, да и они просто не соблюдается в части, выход­ной работодателям. Всем по­нятно, что строптивых рабочих по одному с предприятий можно выпихнуть легко, не дать рабо­тать, а доказать суду или трудо­вому инспектору свою правоту — не хватит ни сил, ни нервов.

4. Российские реалии противодействия альтерна­тивному профсоюзному дви­жению

В борьбе работодателя и ра­бочего ничего нового нет, она стара с тех пор, как первый ра­бочий сказал: «Хватит! Я имею право!». Однако в России клас­совое противостояние имеет особую специфику.

Очень показателен кейс тру­дового конфликта на рязанском предприятии «Михайловце­мент», относящемуся к холдингу «Евроцемент». За пять лет, предшествующие забастовке, цена цемента выросла в 3 раза, аналогично выросли прибыль компании и собственников, од­нако зарплата рабочих осталась неизменной. На высокорента­бельном предприятии на 2008 год большинство рабочих полу­чали всего 6-9 тыс. рублей. Требования, выдвинутые рабо­чими, в виде повышения зар­платы в три раза, были вполне обоснованы, позднее они сни­зились до повышения з/п на 50%. Для предприятия с персо­налом в 1030 человек средняя зарплата должна была соста­вить 12-18 тыс. руб. на рабочего — не такие уж большие за­траты. Тем не менее, после бесплодных попыток админист­рации завода ликвидировать свободный профсоюз и прекра­тить давление рабочих, факти­чески был объявлен локаут, предприятие было закрыто под предлогом неотложного ре­монта. Предприятие за­крылось в мае, в пик строитель­ного сезона, в момент ажиотаж­ного спроса, по мнению экспер­тов, из-за простоя предприятия компания ежедневно теряла по 700 000$ выручки и по 200 000$ прибыли, однако собственники своего добились — рабочий протест был задав­лен.

Подобное поведение никак не укладывается в логику поведе­ния западных капиталистов. Безусловно, требования рабо­чих по повышению заработной платы они будут считать непри­емлемым. Без сомнений, нач­нется трудовой конфликт и из­нурительная борьба. Будет давление на профсоюзы, су­дебные процессы, угрозы пере­нести или закрыть производ­ство, торги за каждый цент и многое другое, однако как только работодатель посчитает и поймёт, что удовлетворение требований рабочих ему обой­дется дешевле борьбы с ними, он тут же согласится на уступки наемным работникам. Это про­стая логика рационального по­ведения. В России же ситуация кардинально другая…

Отечественный собственник чувствует себя полноправным хозяином завода, безраздель­ным властелином над вверен­ными ему рабочими. Любая по­пытка неподконтрольного объе­динения в профсоюз, любая инициатива о пересмотре тру­довых отношений, любая угроза даже незначительной части прибыли владельца — всё это воспринимается как личное ос­корбление, покушение на святой принцип его единоначалия и власти. Это как бунт. Сил на его подавление не жалко. Причем если на Западе компании пыта­ются хоть как-то держать имидж социальной ответственности, сотрудничества рабочих и рабо­тодателей, пытаясь произвести положительное впечатление на потребителей, то в России это не имеет никакого значения. Предприниматели хотят пока­зать себя хозяевами, главная черта их имиджа — крутость. Для российских бизнесменов уступки рабочим кажутся несо­лидными и унизительными, а вот поставить «рабочее быдло» на свое место, это достойно. Это придает трудовым кон­фликтам в России высочайшую интенсивность.

Несмотря на легальный ста­тус профсоюзов и формальную благожелательность их дея­тельности, власть активно про­тиводействует свободному профдвижению. Рабочие сами говорят: «Мы должны выступать солидарно, потому что работо­датели и государство давно действуют заодно» (фраза профсоюзного активиста из Сур­гута в ходе забастовок 2006 года). Это отражает реальную ситуацию. Закон в России фак­тически запрещает забастовки, делая процедуру их объявления в реальности невыполнимой. Мрачная шутка профактивистов: «Забастовка на предприятии в Российской Федерации может произойти только в том случае, если на нее согласен работода­тель». Российские суды систе­матически запрещают проведе­ние забастовок, либо признают их незаконными.

Известны случаи, как напри­мер, в 2008 году при забастовке ж/д работников в Подмосковье, когда Мосгорсуд в качестве суда первой инстанции объявил за­бастовку незаконной еще до ее начала, при том, что наказывать за несовершенное преступле­ние нельзя по закону. Более того, суд даже не видит факта трудового конфликта, отмечая, что речь идёт не о коллектив­ном трудовом конфликте, но о сумме индивидуальных трудо­вых конфликтов. Почти всегда суды встают на сторону работо­дателя при рассмотрении дел уволенных работников за проф­союзную деятельность. На сто­роне собственников всегда ока­зываются местные власти, пы­тающиеся через бюджетные деньги, то есть тех же рабочих, смягчить конфликты, дав рабо­чим материальные надбавки или бытовые улучшения.

Сам Владимир Путин так оп­ределил свое отношение к борьбе за права трудящихся еще в начале своего первого срока: «Кто сядет на рельсы, тот сядет». Часто отмечаются слу­чаи силового давления МВД и ФСБ на независимые проф­союзы. Причем в России уча­щаются случаи арестов и убийств профсоюзных лидеров. В 2005 году был посажен Дмит­рий Кожнев де-юре за найден­ные у него в кармане боевые патроны, де-факто за профсо­юзную деятельность на «Цен­тросваре». Шесть лет провел в тюрьме лидер профсоюза АЛРОСА Валентин Урусов, аре­стованный «за хранение нарко­тиков» почти сразу после ус­пешной голодовки-забастовки работников автобазы № 2 и ре­монтно-механи-ческих мастер­ских Удачнинского ГОКа АК «АЛРОСА». Известен так же случай убийства председателя стачкома завода им. Комин­терна Виктора Швырева в Во­ронеже, причем произошло это от рук сотрудников милиции, не­законно задержавших и забив­ших человека до смерти.

Давление государства соче­тается с антипрофсоюзной дея­тельностью ФНПР. Мало того, что этот псевдопрофсоюз не за­нимался вопросами пробивания повышения зарплат рабочих на фоне растущих прибылей ком­паний, что должно являться его прямой обязанностью уже по названию, но именно он факти­чески стал соучастником в со­хранении их текущей нормы. Так, наличие на предприятиях ФНПРовского профсоюза вво­дит рабочих в заблуждение, создает иллюзию, что их права защищены. Часто при обраще­нии в такой профсоюз недо­вольных рабочих он делает всё, чтобы не допустить решитель­ных действий со стороны ра­ботников и сохранить текущее положение вещей. Этому спо­собствует законодательство, так же пролоббированное ФНПР, по которому только профсоюз, имеющий 50% рабочих в своем составе, может вести перего­воры о коллективном договоре...

Там, где рабочие выступали инициаторами пересмотра тру­довых отношений (см. Форд, Ав­тоВАЗ и т.д.), официальные профсоюзы открыто препятст­вовали этому. «В остром кон­фликте 2002 года на АО «Моск­вич» именно СОЦПРОФ пы­тался отстоять интересы работ­ников завода, в то время как профсоюз ФНПР добивался пе­редачи акций завода прави­тельству Москвы, хотя это пра­вительство в 1997 году уже вмешивалось в деятельность АО, и последствия этого вмеша­тельства были катастрофиче­скими. Другой пример: Калинин­градский морской торговый порт, где «официальный» профсоюз совместно с админи­страцией противостоял «неза­висимому» Российскому проф­союзу докеров в конфликте из-за перевода порта из статуса «народного предприятия» в ча­стные руки и участвовал в по­давлении профсоюзной актив­ности докеров. Дело доходило до получения руководителями «официальных» профсоюзов больших денежных премий от советов директоров (как на АВТОВАЗе).