 |
|
Общины в России как субъект собственности на землю
Община («мир») в России длительное время была не только условием хозяйственного существования, но и некоторой нравственной ценностью, ибо, обеспечивая элементарную справедливость в распределении земли, она давала возможность каждому члену общины осознать свою социальную значимость и место в общине. Элементы общинного поведения сохранились внутри различных организационных форм хозяйствования – крестьянская община, артель, казачье хозяйство и т.д. Община играла огромную роль не только в регулировании экономического поведения индивида, но и в формировании и проявлении его психологического облика, причем оба данных аспекта были взаимосвязаны и взаимопроникнуты между собой. Отсюда понять этнического русского в экономическом и социально-психологическом планах невозможно без понимания особенностей и характеристик «делающей» его общины. Менталитет этнической личности был неотрывен от менталитета общины, от ее взглядов на основополагающие вещи: отношение к земле, отношение к труду, отношение к собственности и т.п. И это проявлялось во всех этнических группах русских, да и не только у них.
Сделав основательный анализ общинной психологии как своеобразного российского явления, Е. В. Шорохова делает следующие выводы. «Община может рассматриваться как один из примеров взаимовлияния экономических и социально – психологических отношений собственности. Формы использования общинной собственности были фундаментом жизнедеятельности крестьян: определяли способы хозяйствования, составляли основу взаимосвязей и взаимодействия людей. Экономические отношения собственности детерминировали социально – психологические явления. Среди них главными были: социально – психологические отношения к собственности, внутригрупповые и межгрупповые отношения по поводу собственности» [98, с.36-37; подчеркнуто автором статьи А. К., Т. Б.]
Внутригрупповые и межгрупповые отношения по поводу собственности осуществлялись в крестьянской общине в её различных иерархических вариантах: волостная, сельская и т.п. По своей главной функции она рассматривалась властями не только субъектом собственности, но и в качестве гаранта нормального функционирования и воспроизводства индивидуального крестьянского хозяйства. Забота феодального государства о сохранении полнокровного тяглоспособного деревенского двора, продиктованная его фискальными интересами, должна была встречать понимание и сочувствие общины как сообщества непосредственных производителей.
Конкретную реализацию посреднических функций осуществляла прежде всего волостная община. Как правило, каждая волость в России располагала своими пахотными, сенокосными, луговыми, водными и лесными угодьями, и жители ее имели четкое представление о границах этих угодий. Волостные земельные районы дробились на участки, находившиеся во владении сельских общин. Часть угодий в некоторых общинах оставалась в коллективном пользовании всех жителей волости. Преимущественно это были участки строевого леса или луга, озера или (и) реки, богатые рыбой. Волостное общество решительно пресекало попытки ближайших к таким угодьям сел и деревень замежевать их в свои владения.
Община всеми силами и средствами стремилась обеспечить сохранность общинного земельного фонда. «Миру» приходилось вступать в борьбу с местными чиновниками, монастырями, служилыми людьми и соседними общинами – со всеми, кто покушался на его угодья. Ссылались крестьяне при этом на разные документы (в волостных и сельских архивах бережно сохранялись старинные акты или засвидетельствованные с них копии), но прежде всего – на давность владения землею и вложенный ими в нее труд.
В экономическом плане более всего на сохранение жизне- и работоспособности общины влиял тот факт, что каждый «общинник» выполнял свои налоговые обязанности перед государством, нес определенные повинности. В России не барин – помещик подлежал государственному «тяглу» выплате податей (налога), а непосредственно крестьянское хозяйство. Помещик был весьма заинтересован в том, чтобы общинный крестьянин вовремя выполнял свои повинности, поскольку надзор за невыполнением крестьянских обязанностей лежал на нем. «…Помещик превратился в участкового помощника уездного исправщика, стал правительственной особой в своем поместье. Он поддерживал общественный порядок между своими крестьянами и дворовыми, судил их и наказывал, отдавал в рекруты и ссылал в Сибирь неисправимых, …отвечал за них по взносу податей и всех казенных взысканий, был их попечителем, ходатайствовал за них в суде по делам гражданским и уголовным» [43, т. VIII, с.40-41]. Помещик «естественно, сдерживал самостоятельность крестьянской общины, но устранять ее напрочь было не в его интересах. После устранения крестьянской «кабалы» роль деревенской общины в решении ряда вопросов выросла. Но развивающиеся рыночные отношения в крестьянских хозяйствах зарождали тенденции дискредитации и последующего упадка значения общинных отношений. Но об этом немного позднее.
Анализ ряда источников, раскрывающих порядок землепользования в русской крестьянской общине, позволяет выделить некоторые особенности экономических и юридических установлений общины по отношению конкретному крестьянину-землепользователю:
во-первых, общинные участки отводятся безденежно, то есть без требования залога, поручительства или задатка в обеспечение исправного отправления податей и повинностей. По смыслу общинных учреждений, каждый волен во всякое время отказаться от своего участка, отбыв соединенные с его владением подати и повинности;
во-вторых, член общины не имеет полного права собственности на отведенный ему земляной пай, а лишь право владения и пользования. Потому он не может отчуждать его ни при жизни, ни на случай смерти; не может его закладывать; дети и родственники не наследуют его по смерти крестьянина;
в-третьих, владение и пользование общинной землей неразрывно связано с постоянной оседлостью в общине. Владеть и пользоваться общинной землей (и чаще всего одним паем и только в одной общине) может лишь сам член общины непосредственно или его семейство;
в-четвертых, нельзя сдавать, уступать, дарить и вообще отчуждать каким бы то ни было образом при жизни или на случай смерти владение и пользование общинным участком посредством частной сделки не только члену другой общины, но даже члену той самой, к которой принадлежит владелец;
в-пятых, владение и пользование общинной землей соединено с отправлением известных податей и повинностей и есть пожизненное: но если после умершего владельца остались малолетние сироты или взрослый сын, не имеющий своего земляного пая, то они имеют предпочтительное перед всеми прочими соискателями право удержать за собой отцовский пай;
в-шестых, поземельный участок отнимается у владельца, если он несправно платит подати и повинности, и все другие меры взыскания окажутся безуспешными или невозможными.
С точки зрения современного человека отдельные из приведенных положений в юридическом отношении посягают на права и свободы человека. Но все же община многие века жила и развивалась, и не встречала особого отторжения в психологии крестьянина. На это было немало причин. Вот интересные факты о некоторых из них. «Общинное право запрещало продавать и даже закладывать землю – это, конечно, стеснение. Почему же крестьяне его поддерживали? Потому что знали, что в их тяжелой жизни чуть ли не каждый попадет в положение, когда отдать землю за долги или пропить ее будет казаться наилучшим выходом. И потерянное не вернешь. Не вполне распоряжаться своим урожаем, а сдавать в общину часть его для создания неприкосновенного запаса на случай недорода – стеснение. Но в каждой крестьянской семье была жива память о голодном годе, когда этот запас спасал жизнь (хотя бы память о страшном голоде 1891 года). И это тоталитарное общинное правило, гарантирующее выживание, ценилось крестьянами выше глотка свободы. Как говорили сами крестьяне: «Если нарушить общину, нам и милостыню не у кого попросить будет» [34, с. 23].
Еще одной фундаментальной особенностью общинного землевладения были в России уравнительные переделы с целью более справедливого распределения земли и повинностей. Их необходимость возникла с наступлением в том или ином районе относительной земельной тесноты. Инициатива проведения переделов обычно исходила от крестьян, особенно малоземельных. Переделы осуществлялись по разным принципам: «по едокам», «по работникам», «по возможностям обработки земли» (в данном случае учитывалось наличие лошадей, волов) и т.п. При переделах община стремилась к тому, чтобы каждое дворохозяйство было обеспечено достаточным количеством разнокачественной земли. Поэтому в передел поступали не только пахотные, но и сенокосные угодья.
Исходя из психологии рядового крестьянина - "мирянина", необходимость передела диктовалась вполне житейскими, простыми и понятными причинами. Климатические условия местности и хозяйствование каждого отдельного человека на земле могли привести к различного рода ситуациям, как то:
· повреждение усадьбы водяными потоками или ветровой эрозией;
· заиление земли после наводнения или сильного дождя;
· заболачивание прежде плодородного луга;
· постоянные неурожаи и "недороды" на одних и тех же участках;
· быстрое истощение некоторых наделов;
· значительное увеличение количества членов семьи какого-либо землевладельца;
· не использование земли или ее неполное использование некоторыми семьями: смерть "кормильца", уход на заработки в другие места и т.д.
Во всех таких случаях вполне естественной выглядела помощь человеку со стороны мира прирезкой ему дополнительных участков за счет "не потерпевших" хозяев, уравнивание "возможностей" земельных наделов двух или нескольких соседей и т.п.
Земельный передел как форма для одних ожидаемого и добровольного, а для других навязываемого изменения пользования землей, естественно порождал серьезные психологические последствия. Для кого-то передел был воплощением принципа «жить в миру по справедливости, по совести», для кого-то он оборачивался потерей вложенных «в родную землю-кормилицу» усилий, труда и материальных средств. К. Д. Кавелин – известный исследователь общины - писал о таком порядке переделов: «большинству, конечно, выгодно вводить в общий передел земли, унавоженные хорошими хозяевами, и получать частичку в них даром, что при жеребьевом наделе легко может случиться и часто случается. Таким образом, ленивый или по крайней мере посредственный хозяин получает при переделе без всякого вознаграждения часть земли удобренной, а последний взамен ее – пустую землю, теряя свою хорошую. Но какой же конечный результат такого порядка? Хороший хозяин, не имея понуждения трудиться и унавоживать свою полосу, не прилагает к ней рук и хозяйничает подобно большинству, отчего крестьянское мирское хозяйство не может выбиться из заведенной колеи и подняться над уровнем жалкой посредственности».
Еще одним существенным психологическим последствием переделов при таком их порядке было появление различных обид (подчас совершенно справедливых), а нередко и драк как на самой «меже передела», так и далеко за ее пределами. И все это становилось серьезными пороками общины, в конце концов, подрывавшими к ней доверие, особенно со стороны радетельных хозяев.
Близкими к крестьянским, по своей сути, но не по военизированной структуре, были сформировавшиеся на российских границах сообщества казаков. Казачьи общины после их официального признания можно уверенно назвать одним из удачных сочетаний государственных интересов и стремления беглецов к вольнице. С одной стороны, бояре и помещики не могли мириться с бегством своих крепостных, а с другой – правительству было выгодно иметь на границе государства казаков, войска которых сражались с общим врагом. При этом материальных издержек, как на регулярное войско, правительство не несло, а границы охранялись. Особую роль в развитии казачества несомненно сыграл земельный вопрос. Существовавшее в самом начале вольное распределение земли между казаками сменилось в дальнейшем замаскированным административно-общинным делением земельных наделов. Земли стали отводиться станицам как «награда» за исправное выполнение воинской повинности, ответственность за которую несло все казачество. Поэтому в условиях общинного землепользования право распоряжаться землей принадлежало станичному сходу.
Выходя по какой-либо причине из войска, казак лишался возможности владеть наделом, потому что станица свою землю не желала отпускать в собственность лиц не казачьего сословия. Земля удерживала казака в войске, закабаляла его, ставила владение ею в прямую зависимость от выполнения обязанностей по воинской повинности. Не хочешь служить – отдавай землю. Получался замкнутый круг ответственности: казака перед станицей, станицы перед войском, а войско отвечало за исправное выполнение воинской повинности всеми казаками перед монархом, даровавшим им землю и право владения ею.
Земли каждого войска составляли общевойсковое достояние. В каждой станице казаки пользовались землей на общинных началах. Причем хозяйственная деятельность каждой общины органически вписывалась в рыночные отношения. Общины давали рынку высококачественную товарную сельскохозяйственную продукцию. Под посевами было занято около 0,5 млн. десятин, что составляло 3 % от общего количества всех казачьих земель. Традиционным источником доходов станиц всегда являлось земледелие. Однако в Сибири, помимо земледелия, в казачьих станицах получили развитие другие различные виды промыслов, такие как охота, лесной промысел, рыбная ловля, животноводство, коневодство, маслоделие. Все зависело от конкретного района расположения того или иного поселения.
Войсковой капитал формировался из:
1) собственных доходов войска;
2) войсковых оброчных и арендных доходов;
3) поступления в виде процентов с различных капиталов;
4) финансовых средств и компенсаций казны.
Что касается станичных капиталов, то они складывались из платы за земли и ресурсы, денежные сборы со станичников. В расширение данных средств, доходы станичных общин пополнялись следующими статьями:
· отдача войсковых угодий (лишние земли, не распределяемые между казаками, и являющиеся земельными запасами войска) в оброк;
· сбор с промышленников, то есть охотников, занимающихся промыслом пушного зверя на войсковых землях;
· прибыль от использования хозяйственных заведений - мельниц, весов и т.д.;
· сбор с ярмарок и базаров, организующихся на войсковых землях;
· штраф с русских подданных за переход скота, принадлежащего им, за границу;
· сбор с иногородних за право торговли на войсковой территории;
· сбор с казаков, уволенных на «звериные промыслы» и т.п.
Таким образом, большинство доходов казачьего войска так или иначе были связаны с общинными землями. Кроме того, казачья казна разных уровней пополнялась за счет общественного хозяйства: хлебных магазинов, а также наличия экономического табуна в конном войске и общественной запашки в пешем войске.
Как и в крестьянской общине, главным «законодательным» и регулирующим деятельность конкретного казачьего сообщества органом являлся казачий сход, который в зависимости от территориальных и (или) организационных (воинских) основ носил разные названия. В казачьей станице «главным» был станичный сход. В ведении станичного схода находились следующие вопросы:
1) Составление и утверждение сметы доходов и расходов станичного хозяйства;
2) Определение различного вида налогов и выплат;
3) Распределение между станичниками различных повинностей, в том числе земских;
4) Избрание должностных лиц станичного самоуправления;
5) Принятие текущих хозяйственно-бытовых и воинских решений;
6) Назначение времени будущих станичных сходов;
7) Установление очередности пограничной и воинской службы и контроль за ее выполнением;
8) Оказание материальной помощи в обмундировании казаков, убывающих на службу;
9) Разбор жалоб на станичных должностных лиц и правление в целом.
По сути, станичный сход был главным не только политическим, но и экономическим органом. И он как наиболее близкий к земле орган и хозяин владел и распоряжался конкретными наделами и общинными территориями, предоставляя казакам и различным «арендаторам» пользоваться ими.
Ликвидация казачества как класса, лишение его собственного самоуправления полностью ликвидировали и казачью общинную собственность на землю. И хотя сегодня возрождающиеся казачьи воинские и иные единицы пытаются организовать земледельческие общества (в частности, таковые введены в пяти хозяйствах Азовского района Ростовской области распоряжением атамана Всевеликого войска Донского), вряд ли развитие собственности на землю в казачьих общинах пойдет принципиально по иному пути, чем ее развитие в целом в России. Естественно, при пользовании землей в казачьих регионах будут какие-то свои особенности, но эту специфику вполне допускает законодательство и на других территориях.
Как говорилось выше, анализ опыта общин в качестве коллективных собственников на землю значим, прежде всего, для того, чтобы понять его влияние на психологию российского собственника – крестьянина, на формирование собственнических отношений в стране, а через них – на социально-нравственные аспекты жизнедеятельности. Поэтому попытаемся в кратких тезисах обобщить те позитивные и негативные моменты, которые община могла вносить (и вносила) в коллективное и индивидуальное сознание.
Итак, положительное влияние общины сказывалось в том, что:
· формировалось общественное самосознание людей, понимание того, что выживать и совершенствоваться лучше всего сообща, «всем миром»;
· развивалась уверенность в завтрашнем дне: община не оставит без земли, без средств существования, если человек «с душой» относится к ней;
· возникало и укреплялось чувство ответственности не только за себя, но и за сообщество;
· закреплялось понимание силы общины в борьбе с помещичьим и административным произволом;
· устанавливалось сочетание коллективных и индивидуальных интересов при обоснованном и справедливом дележе земли и продуктов труда;
· проявлялись альтруистические чувства при организации помощи бедным и «сирым», возникала основа для подлинного милосердия и сострадания;
· устанавливались отношения равноправия и партнёрства при обсуждении и решении общих проблем;
· возникало желание жить по общинным нормам, соблюдать их и противодействовать тем, кто ими не дорожит, чувство стыда за неправедные поступки и поведение;
· укоренялось уважение к «мирским» установлениям и обязанностям и т.д.
В свою очередь, отрицательное влияние проявлялось в следующих моментах:
· происходило определённое подавление общиной личности, игнорирование некоторых её законных интересов и запросов;
· тормозилось развитие стимулов к труду у тех хозяев, которые могли работать лучше, но негативно относились к уравнительным переделам;
· возникало отрицательное отношение к лицам, которые «по жребию» получали хорошо обработанные другими участки;
· появлялась возможность узурпации власти кланами родственников;
· осуществлялось развращающее влияние общественной благотворительности на лиц, склонных к тунеядству, нерадивости, стремлению хорошо жить за счёт других (оппортунистическому поведению);
· проявлялись чувства зависти, неприязни, злопыхательства и т.п.
Естественно, и положительные, и отрицательные моменты влияния общины на сознание людей существовали рядом и зависели от особенностей общинного самоуправления. В общинах, где традиции и обычаи были обоснованными и справедливыми, где старейшины и властные лица «блюли порядок», устанавливались нормы эффективного коллективного сожительства, успешного совладения землёй. Там же, где община полностью подавляла личность, не предоставляла ей инициативы в делах и поступках, зачастую формировалась ущербная психология со многими проявлениями негативного отношения к коллективной собственности и труду.
Положительные установки общинных отношений, формировавшиеся и успешно пережившие различные формации (феодализм, капитализм), сумели проявить себя и в советское время. С одной стороны, при умелом учете и использовании общинная психология становилась реальным рычагом повышения эффективности колхозного производства. С другой стороны, деревенские жители, огромной массой влившиеся в индустриализацию «всей страны», привнесли свой общинный характер и в производственные коллективы. Героизм и самоотверженность тружеников первых пятилеток социализма, сделавшие Россию и другие республики за короткий период времени общепризнанной промышленной державой, были бы невозможны без опоры на общинный менталитет многих народов. Кстати сказать, ускоренная индустриализация Японии, Китая и стран Юго-Восточной Азии во второй половине ХХ века так же во многом базировалась на общинных отношениях жителей этих стран. Особенно данный эффект проявился в японском «экономическом чуде».