 |
|
XXXII. ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО
Двадцать шестого октября 1795 года, в два часа тридцать минут пополудни, председатель Конвента произнес следующие слова: «Национальный Конвент заявляет, что его миссия выполнена и сессия окончена». За этими словами последовали многократно повторяющиеся крики «Да здравствует Республика!».
Ныне, спустя семьдесят два года после того, как сменились три поколения, пишущий эти строки не может не склониться перед этой торжественной датой.
Долгая и бурная жизнь Конвента завершилась актом милосердия.
Он постановил, что смертная казнь будет отменена на всей территории Французской республики.
Он переименовал площадь Революции в площадь Согласия.
Наконец, он провозгласил амнистию по всем делам, имевшим отношение к Революции.
Он не оставил в тюрьмах ни единого политического обвиняемого или заключенного.
Собрание, которое таким образом сложило с себя полномочия, было очень сильным и уверенным в себе.
Грозный Конвент, суровый могильщик, ты, что положил XVIII век в его саван, запятнанный кровью, ты увидел в день своего рождения, двадцать первого сентября 1792 года, всю Европу в заговоре против Франции, свергнутого с престола короля, упраздненную конституцию, распущенное правительство, обесцененные бумажные деньги, офицеров и сержантов в полках без солдат.
Задумавшись на миг, ты понял, что, в отличие от двух предыдущих Собраний, тебе следует не провозглашать свободу перед лицом дряхлой монархии, а защитить эту свободу от всех тронов Европы.
В день своего рождения ты провозгласил Республику перед лицом двух вражеских армий, одна из которых была всего лишь в пятидесяти, а другая — в шестидесяти пяти льё от Парижа. Затем, чтобы отрезать себе все пути к отступлению, ты завершил судебный процесс над королем.
Несколько голосов из твоих же рядов крикнули тебе: «Милосердие!» Ты ответил: «Сила!»
Ты установил диктатуру. Ты овладел всем от Альп до Британского моря, от океана до Средиземного моря со словами: «Я отвечаю за все».
Подобно министру Людовика XIII, для которого не существовало ни друзей, ни родных, а существовали лишь враги Франции, — министру, сразившему таких людей, как Шале и Марильяк, Монморанси и Сен-Прёй, ты самолично опустошал свои ряды. Наконец, после трех лет таких судорожных страданий, какие никогда еще не выпадали на долю народа, после дней, которые зовутся в истории 21 января, 31 октября, 5 апреля, 9 термидора и 13 вандемьера, ты, окровавленный и изувеченный, сложил с себя полномочия и передал Директории спасенную Францию, ту самую опороченную Францию, которую ты получил от Учредительного собрания.
Пусть же те, кто тебя обвиняет, посмеют сказать, что бы произошло, если бы ты ослабел на этом пути, если бы Кон-де вернулся в Париж и Людовик XVIII взошел на престол, если бы вместо двадцати лет Директории, Консульства я Империи у нас были двадцать лет Реставрации, двадцать лет власти Испании вместо двадцатилетней власти Франции, двадцать лет позора вместо двадцатилетия славы!
Теперь скажи, была ли Директория достойна завещания, оставленного ей обагренным кровью отцом? Дело вовсе не в этом.
Директория отвечает за свои деяния перед потомством, подобно тому как Конвент отвечал за свои.
Директория была назначена.
Пятью ее членами были: Баррас, Ребель, Ларевельер-Лепо, Летурнер и Карно.
Было решено, что их резиденцией станет Люксембургский дворец.
Пятеро членов Директории не подозревали, в каком состоянии он находится. Они отправились туда, чтобы начать заседание, и не нашли там никакой мебели.
«Привратник, — пишет г-н Тьер, — одолжил им расшатанный стол, листок почтовой бумаги и чернильницу, чтобы они написали первое обращение, извещавшее оба Совета о создании Директории.
Затем послали в казначейство.
В наличии не было ни одного су.
Баррас стал ведать командным составом, Карно — движением войск, Ребель — иностранными связями, Летурнер и Ларевельер-Лепо — управлением внутренними делами, Буонапарте стал командующим Парижской армией. Две недели спустя он стал подписываться «Бонапарт».
* * *
Девятого марта следующего года, около одиннадцати часов утра, два экипажа остановились перед входом в мэрию второго парижского округа.
Из первой кареты вышел молодой человек, лет двадцати Шести, в генеральской форме. За ним следовали двое свидетелей.
Из второй кареты вышла молодая женщина лет двадцати восьми — тридцати.
За ней также следовали два свидетеля.
Все шестеро предстали перед гражданином Шарлем Теодором Франсуа Леклерком, нотариусом, ведавшим актами гражданского состояния второго округа; он задал им вопросы, которые обычно задают будущим супругам, и они тоже ответили на них согласно принятому обычаю. Затем Он зачитал им следующий документ, и они подписали его:
«19 вантоза IV года Республики.
Свидетельство о браке Напольона Бонапарта, главнокомандующего внутренней армией, двадцати восьми лет, рожденного в Аяччо (департамент Корсика), жительствующего в Париже на улице Антен, сына Шарля Бонапарта, рантье, и Петиции Рамолино, и Марии Жозефы Розы де Таше, двадцати восьми лет, рожденной на острове Мартиника (Наветренные острова), жительствующей в Париже на улице Шантерен, дочери Жозефа Гаспара де Таше, капитана драгун, и его супруги Розы Клер Деверже де Сануа.
Я, Шарль Теодор Франсуа Леклерк, нотариус, ведающий актами гражданского состояния второго округа Парижского кантона, зачитав в присутствии обеих сторон и свидетелей:
1) свидетельство о рождении Напольона Бонапарта, подтверждающее, что он родился 5 февраля 1768 года от законного брака Шарля Бонапарта и Петиции Рамолино;
2) свидетельство о рождении Марии Жозефы Розы де Таше, подтверждающее, что она родилась 23 июня 1767 года от законного брака Жозефа Гаспара де Таше и Розы Клер Деверже де Сануа;
прочитав выписку из свидетельства о смерти Александра Франсуа Мари Богарне, мужа Марии Жозефы Розы де Таше, подтверждающую, что он скончался 5 термидора II года;
прочитав выписку из сообщений о вышеуказанном заключаемом браке, должным образом опубликованных в срок, предписанный законом, и не вызвавших возражений;
а также после того, как Напольон Бонапарт и Мария Жозефа Роза де Таше заявили вслух о своем согласии взять друг друга в супруги, — я объявил вслух о том, что Напольон Бонапарт и Мария Жозефа Роза де Таше соединены браком.
Бракосочетание происходило в присутствии нижеперечисленных совершеннолетних свидетелей, а именно: Поля Барраса, члена Исполнительной Директории, жительствующего в Люксембургском дворце; Жана Лемарруа, адъютанта, капитана, жительствующего на улице Капуцинок; Жана Ломбера Тальена, члена Законодательного корпуса, жительствующего в Шайо, а также Этьена Жака Жерома Кальмеле, судейского, жительствующего на Вандомской площади, № 207, каковые после прочтения подписались под данным актом вместе с обеими сторонами и мною».
В самом деле под вышеупомянутым актом можно увидеть шесть подписей:
М.Ж.Р.Таше, Напольона Бонапарта, Тальена, П.Барраса, Ж.Лемарруа-младшего,
Э.Кальмеле, а также подпись Леклерка.
Это свидетельство примечательно тем, что в нем содержатся два ложных факта: Бонапарт приписал себе полтора года, а Жозефина омолодила себя на четыре года. Жозефина родилась 23 июня 1763 года, а Бонапарт — 15 августа 1769 года.
На следующий день после свадьбы Бонапарт был назначен командующим Итальянской армией.
Это был свадебный подарок Барраса.
* * *
Двадцать шестого марта Бонапарт прибыл в Ниццу с двумя тысячами луидоров, хранившимися в денежном ящике его экипажа, и миллионом в переводных векселях.
Журдану и Моро дали великолепную армию численностью в семьдесят тысяч человек.
Бонапарту не решались сказать, что тридцать тысяч солдат доведены до крайней нужды и лишены всего: одежды, обуви, жалованья, зачастую продовольствия; но следует отметить, что они переносили все эти лишения и даже голод с поразительной стойкостью.
Среди его офицеров были: Массена, молодой, настойчивый и упрямый уроженец Ниццы, которого то и дело озаряли блестящие идеи; известный нам по Страсбуру Ожеро, сражавшийся на рапирах с Эженом и стрелявший в австрийцев; швейцарец Лагарп, изгнанный со своей родины; Серрюрье, старый вояка, то есть принципиальный и отважный человек; наконец, начальник штаба Бертье, чьи достоинства, разгаданные Бонапартом, все приумножались.
Его тридцати тысячам воинам противостояли шестьдесят тысяч солдат: двадцать тысяч пьемонтцев под командованием генерала Колли и сорок тысяч австрийцев под командованием генерала Больё.
Эти генералы смотрели с презрением на явившегося к ним юнца, который был моложе их и, как считали, был обязан своим чином покровительству Барраса, — на маленького, худого, надменного человека со смуглым лицом араба, классическими чертами лица и пристальным взором.
Солдаты вздрогнули при первых же словах, с которыми он к ним обратился: именно на таком языке следовало с ними говорить.
Он сказал им:
«Солдаты, вы голодны и почти совершенно раздеты; правительство перед вами в долгу, но ничего не может вам дать. Ваше терпение и мужество делают вам честь, но если вы будете бездействовать, это не принесет вам ни богатства, ни славы.
Я поведу вас в самые плодородные долины мира; вы увидите там огромные города, прекрасные страны! Вы обретете там честь, славу и богатство.
Следуйте за мной!»
В тот же день он раздал по четыре золотых луидора генералам, не видевшим золота в течение четырех или пяти лет, и перевел свою ставку в Альбенгу.
Он спешил оказаться в Вольтри, в том самом месте на карте, где Жозефина во время их первой встречи оставила отпечаток своей ноги.
Одиннадцатого апреля он прибыл в Арензано.
Встретится ли он здесь с неприятелем? Получит ли залог своей будущей удачи?
Поднимаясь по дороге в Арензано, во главе дивизии Лагарпа, образующей авангард, он издает радостный крик, заметив колонну, выходящую из Вольтри.
Это Больё и австрийцы.
Сражение продолжалось пять дней; на исходе пятого дня Бонапарт овладевает долиной реки Бормиды; австрийцы, разбитые при Монтенотте и Дего, бегут в сторону Акви, а пьемонтцы, выбитые из ущелий Миллезимо, отступают к Чеве и Мондови.
Захватив все дороги, ведя за собой девять тысяч пленных, которые дадут знать Франции о ее первых победах, с высот Монте-Ремото, которые нужно преодолеть, чтобы добраться до Чевы, он показывает солдатам прекрасные долины Италии, обещанные им; он показывает им все эти реки, впадающие в Средиземное и Адриатическое моря, указывает на гигантскую гору, покрытую снегом, и восклицает:
— Ганнибал перешел через Альпы, а мы их обошли.
Итак, Ганнибал естественно приходит на ум в качестве сравнения.
Позднее это будет Цезарь.
Еще позднее — Карл Великий.
Мы видим, как взошла его счастливая звезда. Оставим же завоевателя на пороге первого этапа его шествия по свету.
Впереди — дорога на Милан, Каир, Вену, Берлин, Мадрид и — увы!.. — на Москву.