 |
|
Союз борцов против германских захватчиков
Спустя некоторое время в штаб ЭФПЕО обратился Ицеле Ковальский с предложением организовать подпольную типографию Ицеле работал в немецкой типографии, и эта мысль не давала ему покоя Он тщательно подготовил кражу шрифтов и стащил их буквально на глазах у немцев Через несколько дней на тайной квартире в городе была оборудована типография. Командование ЭФПЕО передало ее в распоряжение городской подпольной организации
Жители Вильнюса, до сих пор черпавшие духовную пищу из "Неподлеглости , вдруг стали находить листовки за подписью "Союз польских партизан" с призывом к активной борьбе против немецких оккупантов А через несколько дней по городу была разбросана уйма листовок на литовском языке, звавших вступать в ряды партизан и принять участие в организации диверсий и саботажа. Под текстом значилось "Союз свободной Литвы"
Наши ребята члены ЭФПЕО, по ночам прокрадывались из гетто в город и распространяли листовки. Не раз это задание поручалось тринадцати-четырнадцатилетним подросткам, и они его выполняли с энтузиазмом и гордостью за оказанное доверие
Тогда в вильнюсском подполье начала выходить газета "Штандар вольности — Знамя свободы. В ней читатели находили правдивые известия о положении на фронтах, ощущали решимость и убежденность свободной мысли Так начала свою деятельность польская типография организованная членом ЭФПЕО ревизионистом Ицелем Ковальским и выпускавшая коммунистическую газету и листовки.
Окрепли связи и сотрудничество с городом. Беречь эти связи стало теперь одной из самых первоочередных задач. Штаб поручил эту обязанность Лизе Магун. Она — главный связной между городом и гетто.
По возвращении из Ошмян Лиза с удвоенной энергией взялась за работу. Она — связная своего звена, ведет воспитательную работу в группе "Авив" (весна- ивр.), является членом секретариата нашего "шитуфа" и время от времени выполняет еще отдельные задания в городе.
Возложенное на нее новое поручение штаба чрезвычайно сложно и ответственно. До сих пор она выходила в город под видом арийки, без желтых заплат, с сомнительным польским удостоверением. Теперь, при новой роли, ей необходимы более надежные бумаги. На полицейских станциях в городе как раз идет выдача новых удостоверений личности. Лиза решает обзавестись таким удостоверением и отправляется в германскую полицию, заполняет анкету, заверенную подписями свидетелей-арийцев. Через несколько дней документы будут у нее в руках. Она возвращается в гетто, в "шитуф". У нее превосходное настроение. "Отличный паспорт, с ним при некоторой ловкости можно забраться в пасть к самому дьяволу! Поеду в Белосток — оттуда давно нет никаких известий".
Через несколько дней Лиза покинула гетто. На рассвете мы вместе проходим через ворота, она присоединяется к бригаде ИВО, шагаем с ней. На улице она отходит в сторону, и я помогаю ей снять со спины заплату. Она закутывается в свой "арийский" дождевик, быстро ступает на тротуар и пропадает за поворотом улицы.
Бригада продолжает обычный путь. Кто-то, занявший ее место в ряду, удивляется: "Разве эта девушка из гетто? С такой внешностью!" В момент, когда она покидает группу, все взгляды прикованы к ней с удивлением и восхищением, смешанным с тревогой. Кажется, только она одна не беспокоится и, улыбаясь мне, роняет скороговоркой: "До свидания! Постараюсь сегодня вернуться пораньше домой".
"До свидания!" Внезапно на меня нападает страх. Подмывает броситься за ней, остановить.
Всеми силами пытаюсь справиться со своими чувствами. "Что это ты так испугалась?" — уговариваю я себя. Товарищи ходят в город ежедневно, в том числе и Лиза. Она, может быть, более чем другие умеет избежать опасности, ловка и изобретательна.
...В тот день Лиза не возвратилась. Она не вернулась больше никогда. Ее арестовали на полицейской станции при получении паспорта. Задержал ее литовский полицейский. Может, кто-то донес? Ее отправили в гестапо. Там, в подвалах, держали неделю, допрашивали, пытаясь добиться сведений. Она не сказала ничего. После недели пыток ее перевели в Лукишки.
Мы делали что могли для ее освобождения. Привели литовцев из гестапо к знакомым в гетто, те поили их допьяна, совали деньги, пытаясь добиться обещания, что Лизу выпустят. Литовцы лакали дорогие ликеры, принимали подношения, обещали, что сделают все. Мы подкупили даже судебного следователя, но внезапно узнали, что ее дело передано Кайзеру, главе гестапо. Принялись нажимать на Деслера, чтобы вмешался. Он отговаривался трудностями, риском для гетто... Под конец пообещал поговорить с Вайсом. Через несколько дней подкупленная нами женщина, убиравшая в кабинете начальника гестапо, увидела на папке с делом Лизы крест — смертный приговор.
Тогда мы решили подкупить охрану в Лукишках.
Несколько дней прошло в лихорадочных усилиях. С каждым часом приближался конец. В один из этих дней девушка, сидевшая вместе с Лизой и освобожденная, принесла нам скомканный обрывок бумаги:
"Дорогой Аба,
я понимаю, каково мое нынешнее положение и что оно означает. Но трудно мне примириться с мыслью, что меня увезут в Понары. Я спокойна. Знаю, ради чего отдам свою жизнь. Мне ясно, что вы делаете все для моего освобождения. Но теперь уже все пропало. Я думаю и тревожусь за Эдека (т. е. за Белосток.). Передай всем ребятам привет. Жму ваши руки.
Держитесь. Ваша Лиза".
Оставалось стиснуть зубы и удвоить усилия. Мы строили планы отбить ее силой в момент, когда повезут на казнь, но все это было нереально. В конце концов, решили подкупить литовцев, которые будут выполнять приговор. Один из них за большие деньги согласился не стрелять. "Но в Понары я ее обязан доставить, — сказал он. — Дадим залп в воздух, она упадет в ров, а потом скроется".
В последний момент Вайс захотел лично присутствовать на казни. Все пропало.
17 февраля 1943 года Лизу Магун расстреляли в Понарах. Ей было двадцать два года.
Никогда не забуду этих дней глубокой скорби и безмолвия. До тех пор мне казалось, что к смерти мы уже нечувствительны, что даже она не может потрясти наши сердца. Но теперь, когда перед нами еще витал живой образ Лизы, я поняла, что даже если возможно пересилить мысль о смерти, примириться с нею нельзя.
В поминальный, тридцатый день после ее гибели Барух Гольдштейн стащил из германского блиндажа пулемет и пронес в гетто. Пулемет получил у нас кличку "Лиза". Хашомеровский "шитуф" собрал 18 тысяч рублей на покупку оружия ее имени. В память Лизы хашомеровцы передали штабу ЭФПЕО автомат и пистолет.
В уставе ЭФПЕО, выпущенном через несколько дней, говорилось:
"Пароль в случае мобилизации ЭФПЕО — слова "Лиза зовет". Услышав эти слова, каждый участник организации обязан явиться в назначенное место в полной боеготовности".
"Лиза зовет". Лиза, в пытках отдавшая свою жизнь, брошенная в массовую могилу в Понарах, — Лиза зовет. 11 марта, примерно месяц спустя после ее гибели, пришла открытка из Белостока от Зераха Зильберберга. Раскодировав ее зашифрованный текст, мы прочитали: "У нас состоялась акция. Немцы требовали выдать много евреев. Было организовано сопротивление, которое возглавил Эдек. Мы были слабы и изолированы. Лучшие наши люди погибли. Эдека нет. Начинаем все заново. ЗЕРАХ."
ПО СОСЕДСТВУ С ВИЛЬНЮСОМ НАХОДИЛИСЬ РАБОЧИЕ лагеря. Там содержались евреи из окрестных местечек, которым удалось спастись при ликвидации их гетто, или присланные немцами на торфоразработки. Такие лагеря имелись в Бездани, Раше, Бялой-Ваке, Кейне и других пунктах и административно были подчинены вильнюсскому гетто, иначе говоря, Генсу и Деслеру.
Фактическая власть принадлежала литовцам, реже там заправляли делами немцы. Работа была каторжная, но бытовые условия до поры до времени были лучше, чем в гетто. Там легче было раздобыть продукты, и евреи выменивали их на свои вещи у окрестных крестьян. Евреям лагерей время от времени позволялось посещать вильнюсское гетто, особенно по воскресеньям, когда они ходили в находившуюся в гетто баню.
В последнее время немцы и там ужесточили режим. Начали часто наведываться в лагеря. Из Бялой-Ваки пришло следующее сообщение: 1 апреля явились два гестаповца, вошли в барак и вызвали двух девушек. Возле ворот девушек застрелили. Люди говорят, что эти девушки были задержаны немцами еще несколько месяцев назад, якобы, за связь с крестьянами.
Из другого лагеря бежали два еврея. На следующий день явились немцы и, убедившись на поверке, что двое отсутствуют, расстреляли на месте 16 человек под предлогом, что они были связаны с партизанами.
На днях немцы издали приказ о том, что все гетто и лагеря, расположенные в 50-километровой полосе вдоль белорусской границы, будут переведены со своего места. В гетто приказ этот объясняли страхом немцев перед растущей мощью белорусского партизанского движения. Приказ вызвал волнение и страх.
В вильнюсском гетто живет много евреев из близлежащих местечек. У этих людей, бежавших к нам при ликвидации тамошних гетто, положение не такое, как у всех: у них особые паспорта.
И вот - приказ о высылке: евреи Свентян, Михайлишек, Ошмян и лагерей обязаны перебраться в каунасское гетто, где "ощущается нехватка рабочей силы".
Ковенскому юденрату приказано отвести место для 5000 евреев из провинциальные городков. На специальных эшелонах вывешены таблички — "Каунас".
Люди втискиваются в вагоны, втаскивают свой скарб. Тут и мебель, и веши, и продукты. Каждому выдали особый "шейн" и проездной билет. Машинисты и поездные бригады получили пакет с маршрутом "Свентяны — Вильнюс — Каунас". В составах почти нет конвойных. Ясный, весенний день. Четвертое апреля. Ехать недалеко, но теснота в вагонах ужасная. Поезд подходит к Вильнюсу и останавливается на станции. Здесь к составу прицепляют новые вагоны. Из вильнюсского гетто уезжают 340 евреев из провинции, также подлежащих высылке. Они нагружены узлами и пакетами. Генс в сопровождении нескольких полицейских ходит по вагонам — факт несколько успокаивающий. Поезд отчаливает и движется в сторону Каунаса.
Назавтра с рассветом на гетто обрушивается страшная новость: 4000 евреев в 84 вагонах отправлены в Понары. Там состав окружили войска. Немцы скомандовали людям выходить из вагонов и погнали их к заранее вырытым рвам. Сотни евреев, взломав запертые и опутанные колючей проволокой вагонные щиты, бросились врассыпную. Немцы открыли беглый огонь. Люди падали, одни уже больше не поднимались, другие продолжали бежать.
Дорога, поля, железнодорожное полотно усеяны телами убитых (позднее было убрано 600 трупов). Два парня из Свентян, выскочив из своих вагонов, кинулись на немцев с пистолетами в руках. Еврей напал на литовца, укусил в горло и ударил ножом. Его подстрелили в ногу, но ему удалось спастись. Женщина котелком раздробила другому литовцу череп.
В семь утра 15 спасшихся из Понар уже находились в гетто.
К девяти их было уже более 30, в том числе двухлетний ребенок.
Польская женщина, жившая неподалеку от места расстрела, всю ночь слышала детский плач. Утром она вышла из дому, направилась в сторону голоса и в кучах трупов наткнулась на плачущего ребенка.
На следующий день в гетто вернулись полицейские с Генсом. Немцы им устроили сюрприз: в Помарах вывели из вагонов, отправили в лес, а оттуда на автомобиле — в гестапо. Там для них был накрыт обильный ужин и приготовлены постели.
Генс был разбит и подавлен после своего возвращения в гетто.
Назавтра, как ни в чем не бывало, в гетто заявился Мурер и отправился обходить мастерские. И, как обычно, спросил у мрачного, подавленного Генса: "Вас гибтс нойес?" — "Что нового?" А когда Генс ответил, что лучше всего это известно самому Муреру, тот холодно, однако успокоительно осадил:
"Вильнюсского гетто это никак не коснется". Затем вошел в школу. Дети, громко разучивавшие стихотворение Бялика, бросились прятаться от него, но сопровождавший Мурера еврейский полицейский приказал им оставаться на местах и продолжать занятия. Мурер вошел в зал и около четверти часа слушал, как дети декламируют, затем спустился во двор и вдруг через окно вскочил в баню, где мылись женщины. Те бросились врассыпную, но он приказал им остановиться и, в упор рассматривая их, изрек: "Еврейские женщины слишком жирные".
Религиозные евреи гетто объявили тот день малым Судным днем. Молельный дом до отказа заполнился евреями, читавшими псалмы. Воздух сотрясался от рыданий.
На следующий день из гестапо поступило распоряжение выделить рабочих и землеройный инструмент. Послали 30 полицейских. Немцы привезли их в Понары и приказали собрать трупы, закопать и засыпать рвы. Эта работа продолжалась несколько дней. Впоследствии полицейские рассказывали, что немцы фотографировали, как они снимают одежду со своих расстрелянных соплеменников.
Настроение в гетто — неописуемое. Это впервые немцы перестали стесняться Понар и нарочито откровенно продемонстрировали, что там происходит. Все сходятся на том, что ликвидация евреев из провинциальных гетто знаменует начало полного истребления в близком будущем. Что уготовано лагерям, которые пока еще существуют? И какова судьба евреев из Раши и Бялой-Ваки, перемещенных в Вильнюс и теперь проживающих в особых блоках на улице Завальной 4, вне гетто? Что будет с самим гетто?
Вера в Генса и местные власти поколеблена. Все знают, что они — лишь марионетки в руках Вайса и Мурера. Гетто возлагает вину на внутреннюю администрацию, на полицию. Впервые после долгого времени гетто избавляется от иллюзий. Рухнула вера в будущее. Очень многие не выходят на работу, а те, кто ходит, почти не работают. Зачем, когда все напрасно? Все равно пропали — так рассуждают люди в первые дни после "каунасской акции".
Страх и паника усиливаются при известии о новом германском приказе: все, кто прибыл в гетто после 5 числа (то есть спасшиеся из Понар), обязаны явиться в гестапо.
В гестапо отправляются Генс с Деслером. Рассказывают о слухах, которые ходят по гетто, и просят объяснений. Гестаповцы повторяют старую песню насчет того, что вильнюсскому гетто ничто не угрожает. А если евреи дадут свое согласие, то в гетто переведут жильцов Завальной 4. Обещают, что рабочие из Раши и Бялой-Ваки вернутся на прежние места работы, когда закончится строительство шалашей, обещают, что не тронут лагеря в Кейнай.
Эти посулы несколько успокоили представителей гетто. Истолковали их так, что пока гетто ликвидация не грозит, тем более, что немцы согласились и аннулировать приказ о выдаче гестапо тех, кто пришел в гетто после 5 апреля, а вдобавок, выпускают из тюрьмы еще десять евреев.
В тот же вечер Генс собрал на совещание начальников отделов юденрата, офицеров полиции, а на следующий день — всех "колоннфюреров" — бригадиров. На этом собрании он делает обзор событий. Признает, что немцы его дьявольским образом использовали... Но предостерегает против паники, охватившей гетто, призывая восстановить порядок. Честно говоря, не в его силах сделать так, чтобы акции не повторились, поскольку число безработных в гетто значительно возросло, но навести прежний порядок необходимо. Ничто не угрожает гетто. Надо выиграть время.
Вайсу пришла в голову садистская идея — послать евреям сувениры от их умерщвленных братьев — имущество, которое несчастные брали с собой. Сначала Генс отказывался принять одежду, но затем передумал — жители гетто голодные и оборванные, а тут дают вещи и продукты. Да и как он объяснит Вайсу свой отказ, когда сам недавно ходил к нему с просьбой о помощи гетто? Да разве не лучше, чтобы вещами пользовались евреи, а не их заклятые враги?
И несколько дней кряду в гетто приходили груженые подводы. Здесь были узлы, находившиеся в полной неприкосновенности с момента, когда их увязали руки владельцев; везли мебель, провиант, кухонную утварь, все, что находилось в вагонах. Жители гетто, глядя на разгрузку телег, проклинают тех, кто принял этот "подарочек". На улицах плачут женщины, но находятся и такие, кто непрочь поживиться и ищет случая что-нибудь стянуть.
С телег на склады "зимней помощи" поступили горы вещей: детская одежда, мужская обувь, подсвечники, мешочки с филактериями, (молитвенные принадлежности) кастрюли, перины. Сегодня в гетто хлеба вдоволь, хлеба, который взяли с собой и даже не успели переломить наши погибшие братья и сестры. Теперь на столах громоздятся буханки, и комиссия по вспомоществованию торопится распределить их среди голодных. Много булок со следами крови; их выбрасывают на помойку.
ПОСЛЕ ЭТИХ СОБЫТИЙ, КАК БЫ В ОТВЕТ НА ВСЕ вопросы, мучившие гетто, появился боевой устав ЭФПЕО. Чудом сохранились эти стертые, пожелтевшие страницы; так пусть же они говорят за тех, кто ушел безвозвратно.
БОЕВОЙ УСТАВ ЭФПЕО
(Составил А. Ковнер. Приводится сокращенный текст устава
и комментариев к нему.)
I Общая часть
Боевая операция, которую мы собираемся осуществить, станет пробным камнем моральных и физических качеств членов ЭФПЕО, личной способности каждого бойца выдержать испытание.
Нам придется вступить в бой после тяжелого нервного напряжения, в панической атмосфере, после тяжких поражений, которые, возможно, ЭФПЕО понесет еще накануне боя.
В трудных боевых условиях каждый боец ЭФПЕО обязан сохранять трезвость мысли, точно выполнять свою задачу и проявлять бесстрашие. Каждое подразделение, его командир и бойцы должны готовить себя к предстоящей операции, мысленно осваивая, насколько это возможно, картину будущего боя, чтобы человек не растерялся от неожиданности и самовольно не открыл огонь, когда придет час первого боевого крещения.
Это будет достигнуто тренировкой и непрерывным личным размышлением, чтобы загодя и детально продумать любую возможную ситуацию, с которой, может быть, придется столкнуться в ходе боя.
III Мобилизация
Мобилизация есть предварительное условие боя. Мобилизация ЭФПЕО состоится:
по приказу командования;
автоматически.
По приказу командования:
Мобилизация будет проведена по паролю. Пароль — "Лиза зовет!"
Услыхав пароль, командир обязан немедленно отмобилизовать свое подразделение и первым прибыть на мобилизационный пункт.
Каждый боец обязан немедленно прибыть на мобилизационный пункт, как только ему передадут пароль (неважно, кто передаст).
Автоматическая мобилизация:
В случае, если штаб, по непредвиденным обстоятельствам, окажется парализованным, организация ЭФПЕО обязана отмобилизоваться автоматически. В какой ситуации должна быть проведена автоматическая мобилизация? В случае, если гетто внезапно будет поставлено под угрозу, и население ударится в панику и побежит в "малины". Такая ситуация будет оцениваться как чрезвычайное положение. В таком случае каждый боец ЭФПЕО обязан занять боевой рубеж, не дожидаясь мобилизационного пароля или приказа штаба.
Бегство в "малину" члена ЭФПЕО будет расцениваться при всех условиях как бегство с поля боя, т. е. как ИЗМЕНА.