Главная | Обратная связь

НИКОЛАЙ ГАРТМАН. ЭСТЕТИКА

в. Пребывание в "картине"

Вновь встает вопрос, как, собственно, отличить эстетическое восприятие от обыденного восприятия. После всего только что сказанного могло показаться, что разница между ними только количественная. С этим нельзя согласиться. Здесь должно существовать принципиальное различие. Иначе обычное восприятие в жизни должно было бы быть только "менее прекрасным".

Вопрос может быть поставлен и так: что такое эстетическое отношение явлений? Уже было показано, что отношение явлений содержится вообще во всех восприятиях или, по крайней мере, им свойственно. Но в чем выражается своеобразие этого отношения в случае эстетического созерцания?

На это нельзя ответить сразу. Первое, что можно сказать, - это следующее: в эстетическом восприятии отношение явлений выражено как таковое, втиснуто в сознание, в известном смысле даже предметно схвачено.

Этого нельзя сказать об обыденном восприятии: там явления суть только переход к чему-то другому, средство цели (в жизни именно практические цели определяют восприятие), а само средство совсем не замечается. Здесь же речь идет о понимании сущего. В эстетическом восприятии, напротив, средства становятся существенными; взгляд не скользит по чувственной картине восприятия, а останавливается на ней. И в то время, когда он на ней останавливается, он воспринимает являющееся в ней как нечто вложенное в нее. Он воспринимает это как нечто только в нем ощущаемое и только благодаря этому ставшее чувственно наглядным, но не как идентичное ей.

Созерцание здесь автономно. Оно здесь не подчиненная, а господствующая инстанция и присутствует здесь только благодаря самому себе. Поэтому оно близко к восприятию и включено в него, не отбрасывает его, а сохраняет во всех случаях возвышения над ним при созерцании чувственно данного. Ведь оно даже на своих высших ступенях не развивается в понятие, так же как не становится пониманием и суждением. И где понятие все же в него прокрадывается, потому что в конечном счете оно есть тоже род созерцания, там его роль в большей мере подчинена простому средству, которое исчезает, когда цель достигнута.

Эстетическое созерцание обретает покой в самом созерцании. Поэтому оно как бы застывает в созерцании. И это уже осязаемо в восприятии, потому что высшее созерцание не отделено от восприятия, а существует вместе с ним и включено в него. Таким образом, восприятие не остается в стороне при духовном возвышении созерцания; скорее можно было бы сказать, что оно вместе с ним подтягивается вверх. Это то, что не выпадает на долю обыденного восприятия: оно строится на опыте, но потом покидается и забывается.

Почему это так, становится понятным опять-таки из противоположности к отношению познания. При эстетическом восприятии речь идет не об отношении и понимании и еще менее о цели, будь она даже самой высокой. Созерцание не имеет здесь тяжести долженствования и не ставит своей задачей обнаружение истины. Оно свободно идет туда, куда его влечет. Ему достаточно картинности, связанности полноты многообразия, единства, замкнутости, округления, членения в целом; и происходит именно так, что это единство охватывает чувственно данное и все сопутствующее ему. В такой картинности остается также самое отдаленное и самое общее, которое созерцается вместе как близкое и непосредственное, относящиеся к данности. И многое, что остается непонятым при помощи понятия, может быть дано в этой непосредственности "картины".

В обыденном восприятии исчезает "картина", если она создается посредством невидимого. Сама картина не важна, важно, только одно средство, которое забывается - и часто просто мгновенно - ради вещи, к которой проявляется интерес. Кто запомнит точно формы лица, на которое он смотрит и в которое он, рассматривая его, углубляется? Никто, кроме разве в высшей степени искусного в рисовании и прошедшего соответствующую школу. Однако он воспринимает все это не совсем "обыденно", а с точки зрения рисования, то есть эстетически. То, что в нас остается от данного лица, то, что мы, прежде всего, действительно апперципируем, есть его духовное выражение, то есть доброта, недоверие, сдержанная ярость; кроме всего этого, останется еще нечто от психофизической динамики игры выражений, но и это принадлежит уже скорее области невидимого.

В эстетическом восприятии, напротив, картина остается не только существенной, но составляет также самостоятельное единство формы и существует для эстетического восприятия ради себя самого. Не ради того, чтобы это опосредование было незамечено или созерцаемо ради него самого; оно становится гораздо больше предметом созерцания, но не отделяется и не делается чем-то самостоятельным. Обе ступени созерцания остаются соединенными, и истина состоит в том, что общая картина, в которой как первое, так и второе созерцание суть только члены, смотрится как единая. Все вместе взятое с его чувственным и нечувственным содержанием представлено в эстетическом созерцании.

Соприкосновение с материалом, даже если оно выражается в форме самого глубокого сочувствия изображаемым лицам и судьбам (в драматическом произведении), не делает обыденное созерцание художественным. Здесь созерцание еще проникает через картинность, как через медиум, который оставляют позади себя, когда мимо него проходят. Только там, где чувственная картина будет схвачена как таковая и при проникновении внутрь будет удерживаться, причем без нарушения этого проникновения внутрь, данное отношение явлений само вступит в свои права. Только здесь оно ощущается как адекватность картины для явления нечувственного и некартинного. Это можно выразить еще так: к художественному созерцанию относится прежде всего то, что составляет сущность художественного произведения.

Это положение вещей прослеживается вплоть до эстетического созерцания, потому что, если в нем чувственная картина не является предметно, то нет ни пути, ни способа довести нечувственное до действительного, чтобы потом вновь представить его чувственно. Пусть кто-либо попытается представить себе конкретный внутренний облик какой-нибудь личности не так, как это передает восприятие или удачный портрет, но другим способом, как это мы иногда делаем, когда хотим сообщить наше впечатление кому-нибудь другому письменно. При этом удивительно быстро наталкиваются на предел того, что в состоянии дать слова и тонко сформулированные понятия. Эго оказывается невозможным. То, что может делать чувственная картина, просто незаменимо.

ЖАН-ПОЛЬ