Главная | Обратная связь

И, ни в чем не терпя вреда,

Будет радоваться всегда.

Так приходит толпа гостей

Ради музыки и сластей.[774]

 

Последние выделенные нами строки весьма напоминают буддийское описание нирваны…

В самом общем виде в даосизме считается, что «три регулирования» воздействуют на «три сокровища» человека, три его основные жизненные силы, основные носители его внутренней, «подлинной, прежденебесной энергии»: семя[775], собственно энергию (дыхание)[776], дух[777]. Смысл «внутреннего делания» традиционно описывается следующей формулой: «упражняй семя, дабы оно превратилось в дыхание, упражняй дыхание, дабы оно превратилось в дух, упражняй дух, дабы он возвратился в пустоту». Налицо даосский вариант алгоритмики индобуддийской йоги.

Последнее, чего следует коснуться в этом разделе — темы китайской алхимии[778]. Широко известно, что китайские учёные с глубокой древности занимались исследованиями, обретения практик “бессмертия”, связанными с алхимией. Внешне китайская алхимия походила на европейскую[779], но цели даосской алхимии были иными — нахождение состава «золотой пилюли», дарующей “бессмертие”. Обосновывалась такая возможность тем, что в человеческом организме можно найти единство естественных процессов окружающего мира, которые имеют подобие биохимическим процессам в человеческом организме. Как только это единство химического “бессмертия” будет найдено — «эликсир бессмертия» позволит без труда его обретать. Естественно, что пилюль на всех не хватит…[780] Вот и обоснование продления в “бессмертие” толпо-“элитаризма”.

Понятно, что это увод интеллектуальной и духовно-нравственной целеустремлённости людей на опасный имитатор религиозной деятельности, действенность которого стимулируется психотехниками и суевериями. В наше время поиски эликсира “бессмертия” тщетно продолжаются как на Востоке, так и на Западе.

Совокупность приёмов и методов обретения “бессмертия” и/либо приближения к нему (продления срока жизни), а значит и серьёзные психотехники, являются, как мы уже знаем, сферой «высшего» пласта даосской религиозности. На «низшем» простонародном уровне все те же стимулы “бессмертия” трансформированы в культуру суеверий. Последние являются мощнейшей системой мистического нейролингвистического программирования психики людей — в некотором роде равнозначного по воздействию на психику учеников буддийских коанов[781]. С той разницей, что коаны “опустошают” психику (отключают от “лишних” вещей), а суеверия — замыкают психику на “канонический” свод законов «на все случаи жизни», которым соответствует реальная эгрегориальная мистика. Поэтому в отличие от «просветлённого» буддиста, верующий китаец живёт не в «пустоте» (в «пустоту» попадают лишь избранные “бессмертные” мудрецы), а в системе религиозных суеверий. Но психика и того и другого надёжно отключена от Языка Жизни.

Конфуцианство

В конце III тысячелетия до н. э. на территории центральных равнин Китая начинало складываться протогосударство, которое в то время представляло собой по сути племенной союз, объединенный удачливым и умным вождем. Этот период принято называть эпохой Шань-Инь — по имени клана, который главенствовал в ту пору. После очередной междоусобицы в Китае наступила эпоха династии Чжоу (1027 – около 250 гг. до н.э.) —период в истории страны, когда начали закладываться основы практически всех философских школ и мистических учений.

Издревле китайская социальная система была четко поделена на уровни, каждому из которых предписывались свои строжайшие нормы поведения, причем эти предписания порой касались даже мелочей. Например, было точно известно, в каких одеждах кому ходить, какую пищу есть, какие обряды совершать. Высшая аристократия так и называлась — «те, кто ест мясную пищу», в то время как на столе простолюдинов мясо не появлялось, и не потому, что его не хватало на всех — причина заключалась в ритуальных предписаниях.

Вся земля принадлежала верховному правителю — вану. Немного ниже вана стояли несколько властительных князей, которые иногда управляли областями. Ван долгое время сочетал себе функции племенного вождя и жреца, т. е. мог и управлять людьми, и «общаться с Небом». О его “священной” функции говорил даже сам иероглиф «ван», который представляет собой три горизонтальные черты, пересеченные одной вертикальной. Это символически обозначало, что дух правителя способен соединить в себе три начала, или великую вселенскую триаду: Небо, Землю и Человека. Ван, обладая неограниченной властью, мог перераспределять землю, чем привязывал к себе наследственную знать.

Существовал принцип: «Кто знатен — тот богат». Незнатный не мог быть не только “богатым”, но даже зажиточным. В течение многих веков именно такая система с её жесткими предписаниями поддерживала стабильность в обществе и достаточно ровные отношения между властями и простонародьем.

Время правления династии Чжоу считается едва ли не идеальным временем существования древнего рабовладельческого государства, когда все жили в достатке и каждый в нём «знал свое место». Но в V в. до н.э. Китай раскололся на множество мелких царств. Причиной этому послужило появление железа несколько веков до этого. Это нарушило “гармонию” рабовладельческих отношений, позволив людям, не обладающим знатностью, “богатеть” за счет обработки новых земель. В период кризиса и появляется особая группа бродячих мудрецов, которые, переходя из одного государства в другое, пытались уладить конфликты между правителями царств.

Именно в этот момент многие мудрецы, философы и мистики, страшась «великой смуты в Поднебесной», размышляли над способами, которые могли бы привести страну к прежнему покою и процветанию. На этой волне возникло множество духовных, философских и политических учений. Некоторые из них угасли за несколько столетий или даже десятилетий; другие — такие как конфуцианство, даосизм, настолько внедрились в культуру Китая, что китайская цивилизация сегодня просто немыслима без них.

Характерно, что все крупнейшие китайские духовно-философские системы возникли приблизительно в одно и то же время. Их рождение в VI-V вв. до н. э. было обусловлено не только социальной и политической ситуацией. Наступил кризис архаической религиозной системы первобытного шаманизма. И этот кризис был синхронизирован с освоением возможностей, связанных с появлением железных орудий.

Учение Конфуция

Восстановление китайской государственности в прежних границах цивилизации (государство Чжоу) требовало общегосударственной религии. Их, как мы знаем, в середине I тысячелетия до н.э. появилось сразу две — даосизм и конфуцианство. Нетрудно догадаться, что и та и другая религиозные системы (хотя конфуцианство традиционно считается государственной идеологией, а не религией) возникли под цели адаптации системы прежних племенных верований к новым условиям, в которых оказалась раздробленная междоусобицами Поднебесная. Только даосизм больше отражал чаяния простонародья (которое долгое время жило в системе архаичных верований), а конфуцианство — “элиты”, которая стремилась вернуть централизацию власти.

Вследствие синхронного появления даосизма и конфуцианства, которые оба наследовали многое из древнейшей китайской системы религиозных понятий (мудрецы в Поднебесной не переводились и до Конфуция) — основные понятия в даосизме и конфуцианства (такие как Дао, Дэ и т.п.) взяты из доконфуцианской архаики и совпадают по форме. Но при этом они зачастую разнятся по смыслу их понимания. Вообще же рассматривать динамику религиозного развития жителей Поднебесной нужно всегда во взаимодействии конфуцианства и даосизма, к которым впоследствии добавился буддизм.

Так например, крупное мистическое произведение архаической традиции — знаменитая книга «И-Цзин» («Книга Перемен»), как принято считать, была записана в конце II тыс. до н. э., хотя сама её тема возникла гораздо раньше. «И-Цзин» считалась гадательной книгой, по которой предсказывали разливы рек и исходы сражений, судьбу человека и великие события. Считается, что сам Конфуций составил комментарии к основному разделу этой книги, которые называются «Двенадцать крыльев». В то же время во времена Конфуция мера понимания символики «И-Цзина» была утрачена и возникла необходимость её трактовки в согласии с необходимостью объединения империи.

Конфуций[782] (Кун-Цзы) родился в 551г. до н.э. на востоке Китая в княжестве Лу. Его отец принадлежал к знатному, но обедневшему роду и был правителем одного из уездов княжества. Когда ему исполнилось три года, будущий философ лишился отца, а в 17 лет — матери. С юности Конфуция мучила мысль о переустройстве китайского общества, создании «идеального справедливого государства, где всем было бы хорошо». Пытаясь воплотить свою идею в реальность, он много путешествовал по стране, предлагая свои услуги в качестве министра китайским царям и князьям. Конфуций занимался реформированием общественной жизни, армии, финансов, культуры, но ни одно из его начинаний так и не было доведено до конца — то вследствие утонченности самой идеи, то в результате противодействия его врагов. Мудрость снискала Конфуцию большую славу, и к нему стали стекаться со всей страны люди, желающие стать его учениками. Учение Конфуция[783] после его смерти записали его ученики в книгу «Беседы и высказывания». Большое влияние на формирование конфуцианства оказали философы Мэн-Цзы (372-289 гг. до н.э.) и Сюнь-Цзы (313-238 гг. до н.э.).

Основу этой школы можно выразить словами ее основателя: «Государь должен быть государем, сановник — сановником, отец — отцом, сын – сыном». Император, согласно конфуцианству, является отцом всей страны, а подданные должны быть его верными детьми. Всё население страны эти “философы” поделили на 4 категории (своего рода, отдаленный прообраз индуистских каст):

 

1. Люди, обладающие мудростью с рождения;

2. Люди, которые могут приобрести мудрость;

3. Люди, с трудом постигающие учение;

4. Народ, который не в состоянии научиться мудрости или приобрести знания.

 

Подобного рода социальную “классификацию” мы неоднократно встречали в разных рабовладельческих обществах: от Древней Греции до современной Индии.

Основу воспитания, согласно конфуцианству, составляет точное следование церемониям, которое представляет собой внешнее «выражение долга, любви, преданности». Чем сложнее и точнее исполнение той или иной церемонии, тем, считалось — лучше. Поэтому все взаимоотношения в кругу семьи, или на работе, или в обществе должны строиться на церемониях. Целью в конфуцианстве является «обретение характера благородного мужа», то есть человека, который «верен, справедлив, предан императору и добр к народу». Достигнуть этого можно при помощи своих сил через исполнение церемоний.

При этом народ, который, по Конфуцию, должен находиться в унизительном состоянии, ибо в этом, по его мнению, заключается воля Неба, не может достигнуть добродетели и поэтому обязан слепо повиноваться знати. Чтобы народ не вздумал учиться мудрости вся его жизнь должна быть заорганизована церемониальными ритуалами.

Судя по всему Конфуций был атеистом[784], мыслящим имперскими категориями, а религия (идеология) для него была всего лишь средством удержания толпы в рамках имперского порядка[785]. Не удивительно, что после его смерти такая государственная идеология была востребована высшей “элитой” Поднебесной. Конфуций не признавал мистики и духов, он скептически относился к суевериям и метафизическим спекуляциям. Он говорил: «Мы не знаем, что такое жизнь как же можем мы знать, что такое смерть?»[786]. Не удивительно, что всё смутное, подсознательное, относившееся к сфере неподконтрольных разуму чувств, конфуцианство оставляло в стороне. Но всё это продолжало существовать, будь то суеверия простого народа или философские искания творчески мыслящих и ищущих индивидов.

Отдавая дань архаичной культуре китайцев, их религиозности, в целях наилучшего упорядочивания церемониальной жизни во всех без исключения её сферах — конфуцианство, подобно другим восточным учениям, признало существование духов, демонов, богов[787]. Огромную роль играет культ предков[788]. Согласно этому культу, умершие предки осуществляют деятельную связь между миром духов и людей. Без совета с духами умерших предков не предпринималось ни одно серьёзное начинание.

Одной из главных особенностей китайского империализма является то, что с глубокой рабовладельческой древности в понятие «высшая справедливость» был вложен рабовладельческий смысл.Конфуцианство пронесло этот смысл “справедливости” через два с половиной тысячелетия и он устойчиво вошёл в генетику людей китайской цивилизации. Даосизм же, существовавший параллельно конфуцианству, был во-первых, разным для разных слоёв населения (для немногочисленных “мудрецов” и поддерживаемой ими “элиты” даосизм представлял собой систему стимулов посмертной “справедливости” — “бессмертия”; а для простонародья даосизм представляет собой систему суеверий, дополняющую имперскую систему церемоний, но основанную на религиозной мистике для толпы). Во-вторых, даосизм вынужден был подстраиваться под конфуцианство и с первых же веков их параллельного существования они “нашли общий язык”[789] — оба поддерживали смысл понятия «справедливость» в том смысле, который в него вкладывал Конфуций.

Признавая единственно верной незыблемость земной имперской иерархии (которая держалась на сословном принципе, как и в Индии), Конфуций, а за ним и высшая государственная “элита” придерживалась сама и учила подчинённых придерживаться созданного ими кодекса «законов», за нарушение которых следовало наказание, а за верную службу — поощрение. Таким образом, параллельно даосским религиозным стимулам, выражающим «смысл жизни», существовала мощнейшая система социального стимулирования «на все случаи жизни». Оба контура стимулов[790] работали в согласованности и обеспечивали надёжное «зомбирование» подчинённых всех слоев общества[791]. При этом высшая имперская “элита” управляла Поднебесной, создав себе имидж «строгих справедливых мудрецов», олицетворяющих «высшую мудрость Неба», главным из которых был признан Конфуций. Про него сказано примерно следующее, что можно выразить в коротком отрывке:

 

«На службе мудрец строг, но одинаково ласков и приветлив со всеми, весел и всегда ровного нрава со своими друзьями. Ему приятнее общество мудрецов, но и немудрыми он не пренебрегает. В семье мудрец любит одинаково всех своих домашних; любимцев у него нет. Если кто обидит мудреца словом или делом, он не выказывает ни гнева, ни раздражения. В каком бы состоянии ни был мудрец, он всячески старается быть полезным отечеству или согражданам; оказав услугу, он ею не хвалится, но скромно и терпеливо ждет воздаяния за нее. Если же его обойдут наградой, он не ропщет и не жалуется. Похвала честных людей, сознание, что он сделал добро для добра — вот самые лестные для него награды. Если же его взыщут почестями, он не гордится и по-прежнему доступен всем и каждому. Ему неведомы зависть, надменность, презрение — он со всеми живет в согласии. Последнее порождает всеобщую к нему благосклонность. Главный же источник мудрости — любовь и сострадание ко всему человечеству».

 

Подобные принципы взаимоотношений пронизывали Поднебесную «сверху донизу»: подчинённые как правило не слышали от вышестоящих “мудрецов” презрительных окриков, истерических упрёков. “Мудрецы” наказывали подчинённых спокойно за нарушение имперского рабовладельческого порядка, а подчинённые принимали наказания — как должное, тоже спокойно, следуя всеобщим правилам поведения и этикета[792]. Такие взаимоотношения имитировали гуманизм, который якобы пронизывал всю Поднебесную «сверху донизу»: ведь чем «выше», тем больше мудрости, поэтому подчинение вышестоящему признавалось тоже мудростью, а “милость” вышестоящего (пусть даже это и наказание за проступок) считалось любовью и состраданием к провинившемуся. И такая система взаимоотношений работала и работает по сей день в Поднебесной[793].

Учение Конфуция заключается в следующих «трёх правильных отношениях»: государя к подданным, отцов к детям, мужей к женам.К тому же в нём есть принцип точного соблюдения «пяти верховных добродетелей или обязанностей»: «человеколюбия, то есть сострадания ко всем себе подобным без различия, затем правосудия или воздаяния каждому должного безо всякого лицеприятия, повиновения действующим законам и соблюдения установленных обрядов господствующей религии, правдоподобия, то есть неуклонном отвращении от всего ложного, и, наконец, верности и честности всегда и во всём[794]».

В этих отношениях и “добродетелях” Конфуций видел счастье человеческого рода и, обставив их известными церемониями, создал своё «учение о нравственности»[795]. Основным принципом этой «нравственности» является отсутствие увлечений, равновесие в деятельности, сохранение и соблюдение середины во всех поступках — умеренность и сдержанность всегда и во всем и, как результат этого, спокойствие, невозмутимость. Человек, согласно Конфуцию, во всем должен придерживаться середины: он не должен иметь ни чрезмерной злобы, ни чрезмерной любви, не должен слишком предаваться печали, ни восторгаться от радости[796] — одним словом, в нём должно быть полнейшее отсутствие крайностей и увлечений. То же должно соблюдать и в нравственном отношении к другим людям, то есть «стараться избегать причинять другим то, чего себе не желаешь, сохраняя, таким образом, и здесь гармонию» — главный принцип конфуцианства[797].

Все остальные «нравственные добродетели» приводятся к тому же началу. Китайские «справедливость и честность, верность себе и своему слову, искренность как основа мирных и добрых отношений к общественной жизни и средство к устранению недоразумений, послушание и почтительность к старшим, кротость, терпение и, наконец, вежливость ко всем без исключения» непосредственно связаны с началом середины, или гармонии. Эта сдержанность во всех этических проявлениях, разумеется, обусловливает некоторую сдержанность и в чувственных наслаждениях.

Все вышеперечисленные качества китайской «нравственности», которую воспитывает дух и буква конфуцианства — сами по себе хороши если предположить, что люди живут в справедливом обществе, где господствует Человечный тип психики. Но про Поднебесную (как в прошлом, так и в настоящем) такого не скажешь. Поэтому мы опять имеем дело с очередной разновидностью восточной имитации благонравия, которая на деле является — вежливостью “доброго” «зомби»-биоробота, надёжно включённого в китайскую толпо-“элитарную” иерархию. Ясно, что “доброта” «зомби» заканчивается в тот момент, когда он сталкивается с угрозой своей безопасности, а значит и — угрозой безопасности имперскому толпо-“элитаризму”. Как только «зомби» сталкивается с этим, он перестаёт быть добрым и становится опасным инструментом охраны рабовладельческой иерархии, выполняя при этом функции её целеполагания, заложенные в генетику и духовность «зомби» издревле.

Учение о середине[798] является идейным стимулом, обусловливающим и охватывающим весь внешний быт китайцев, весь образ их жизни, весь государственный строй, а также нравственное и духовное состояние жителей Поднебесной. Для того чтобы укоренить это учение, конфуцианство создало целый кодекс обрядов — так называемых, церемоний. Церемонии являются сдерживающим началом — предписывающим «зомби», когда и как ему надо поступать в известное время и при известных обстоятельствах. Именно поэтому «зомби» всегда внешне ведёт себя «прилично и с достоинством» избегая разного рода столкновений, ссор и брани. В случае возникновения угрозы имперскому порядку «зомби» также «прилично и с достоинством» будет защищать этот порядок согласно церемониалу. И лишь в случаях нестандартных ситуаций, не предусмотренных церемониалом — может произойти сбой, который выведет «зомби» из состояния «приличия и достоинства», обнажив лживость имитационной доброты толпо-“элитаризма”. Для того, чтобы этого не происходило высшая имперская иерархия и поддерживающие её “мудрецы” старались вовремя адаптировать систему церемониалов к изменившейся внешней и внутренней (по отношению к имперскому порядку) обстановке.

Конфуцианство учит, что церемонии показывают связь неба с землей, утверждают порядок между людьми, что они присущи человеку от рождения, а не составляют только искусственную внешнюю форму. Оно учит, что церемонии основаны на различии вещей по их низшему или высшему достоинству, на замечающемся повсюду разнообразии в природе и что поэтому-то и введены различные постановления, касающиеся одежды, браков, похорон, жертвоприношений, представления ко двору, определены отношения между государем и его чиновниками, отцом и детьми, старшими и младшими, мужем и женой и, наконец, между друзьями.