Главная | Обратная связь

Вкладыш с иллюстрациями 12 страница

Охрана остановила его до того, как он успел добраться до вершины ограждения, но настроение было испорчено. Закончилось тем, что я некоторое время находился за усилителями, пока порядок не был восстановлен, именно там я увидел Чака со своим барабанным техником, Ником Менза, они оба курили травку и делали несколько дорожек кокаина.

Я громко рассмеялся.

“Так вот чем вы тут парни занимаетесь?”

В самом деле, именно этим они и занимались там в течение многих месяцев. Мне было насрать. Я вернулся к краю сцены и продолжил играть перед аудиторией, которая к тому времени совершенно впала в неистовство. Последнее, что помню, это как схватил бутылку шнапса, которую Чак всегда держал при себе, и сделал несколько больших глотков. Не помню оставшуюся часть выступления, но мне сказали, что случилось вот что. Я представил последнюю композицию вечера: ‘Anarchy In The U.K.’ со следующим воззванием:

“Эта песня ради дела! Верните Ирландию ирландцам!”

Точно не знаю, что я делал и что говорил. Я уверен в том, что думал, что это нечто отличное, что следует сказать, безобидный, патриотический, боевой клич. В духе Пола Ревера: “Один по суше, двое по морю”. Другими словами, невежественная глупость. Однако, на самом деле мои слова создали разделение Красного моря в передней части сцены: католики с одной стороны, протестанты с другой. Что у них было общего, так это состояние алкогольного опьянения и желание подраться при малейшей провокации. И я дал им это. Выступление немедленно завершилось, и мы быстро были выведены из территории в пуленепробиваемый автобус.

 

 

Молодой и не страшащийся снять с себя рубашку.

Фотография сделана Россом Халфином

 

Карнавал продолжился, и на следующий день мы отыграли выступление в Ноттингеме, в Англии. К тому времени, как мы отыграли саундчек, Чак был чересчур взмыленным.

В течение некторого времени Ник начал проситься на место Чака. “Я лучший барабанщик, чем он” – говорил он. “Разреши мне сыграть”. Теперь он получил свой шанс. Ник прыгнул за ударную установку и начал играть начало песни, которую я написал пару часов назад, песни, которая позже появится на альбоме “Rust In Peace”. Ориентировочно названная ‘Holy Wars’, она стала следствием моего замешательства от прошлой ночи. Хотя большинство, включая меня самого, всегда смеются, слыша историю выступления Мегадэт в Антриме, в то время я больше находился в замешательстве, поэтому хотел написать нечто вдумчивое и полное раскаяния. Поэтому сделал самоуничижительный выстрел в тексте песни:

 

“Глупцы вроде меня пересекают море и приходят на чужие земли,

Что спросить у овец об их убеждениях:

‘Убиваете ли по приказу Бога?’”

 

Ник сыграл безупречно. Место было еще не его, но оно могло в будущем им стать. С этого момента не было никакой необходимости терпеть провалы Чака или даже мириться с тем, что мы не слишком-то хорошо ладили друг с другом. У нас был вполне способный, приветливый барабанщик, ждущий своего часа.

Найти замену Джефф Янгу оказалось более сложной задачей, но его уход был одновременно необходимым и неизбежным. У Джеффа были странные выходки и неуверенность, и не все эти черты четко совпадали с моими чертами. К примеру, однажды ночью во Флориде он устроил истерику и угрожал уйти. Причина гнева Джеффа? После открытия одного из моих чемоданов он нашел старое любовное письмо к девушке по имени Доро Пеш, вокалистке метал-группы Warlock. Она была классной девчонкой, и я был польщен ее вниманием, поэтому сохранил письмо, даже притом, что из этих отношений ничего не вышло. Но Джефф, который безуспешно преследовал Доро в предыдущие месяцы, был настолько обижен, что ему казалось, что он не сможет больше играть в Мегадэт. А мне казалось, что беситься должен был я – в конце концов, этот чувак залез в мои вещи.

Этот эпизод был всего лишь ложной тревогой. Джефф тогда не ушел, но его поведение стало настолько неустойчивым, что я уже был готов указать ему на дверь. Когда я узнал, что Джефф как-то сказал моей невесте Диане, накурившись до потери сознания, как я полагаю, что он мечтает о том, чтобы заняться с ней сексом, когда трахает свою подружку…ну, это была та черта, которую было нельзя переступать. Ты не должен срать там, где ешь, и не должен пытаться трахнуть невесту своего коллеги по группе. Особенно если этот коллега – твой босс.

Так что мы созвонились, и я сказал ему, что он уволен из группы. Никаких длинных слезливых историй, никаких объяснений. Сделано. Конечено. Через несколько минут он уже был у дома, который мы делили с Эллефсоном, приехав на розовом Юго своей девушки, постучав в дверь, и плача.

“Чувак, пожалуйста, впусти меня. Прощу прощения!”

“Убирайся отсюда нахер, Джефф!”

“Да ладно тебе, чувак” - умолял он. “Я был обдолбан”[28].

“Обдолбан” – не было извинением, скорее термином, который мы использовали для описания наркотического опьянения. Если ты был обдолбан, ты торчал. И были готов тусоваться.

Ну, разумеется, я распахнул дверь. Джефф вошел, снова извинился, а затем разделил свой тайничок с наркотиками со мной и Эллефсоном.

На следующее утро мы выперли его из группы.

Забавно наблюдать, как время лечит. Не так давно мы все собрались вместе - недолгоживший состав Мегадэт 1988-го (включая Джеффа Янга, который теперь был трезвым человеком, прошедшим очищение и перенесшим рак), чтобы поработать над ремикшированием нашего каталога и хорошенько посмеяться о том годе, который мы прожили во зле. Мы обнимались, извинялись, смеялись над собственной порочностью и общим безумием того времени. Но в то время, чувак…это было жестоко. Мы хотели убить друг друга, и у нас это почти получилось.

 

Глава 11: Вопреки рекомендациям врача

“Ты сраный изгой в этой индустрии! И знаешь, чья в этом вина? Пьяной пизды твоей мамаши”.

 

 

Со своей гитарой “Ангел Смерти” Dean VMNT.

Фотография сделана Робертом Мэтью

 

Если ты собирался вести машину в нетрезвом виде, это также могло стоить тебе денег. Так со мной и случилось.

Летом 1988-го я ехал по бульвару Вентура, возвращаясь домой, так близко от дома и будучи настолько пьян, что даже не беспокоился о встрече с полицейскими. В то время я был по существу пуленепробиваемым, или я так только думал. Мне оставался один светофор. И все. Всего лишь один светофор отделял меня от очередной ночи свободы. Я остановился и увидел, как слева от меня кто-то высунулся с пассажирской стороны автомобиля. Он пытался кричать мне, поэтому я опустил стекло, чтобы понять, что ему нужно. Он выглядел неплохим парнем.

“Съезжайте на обочину и остановитесь, сэр” – сказал он. Я видел, как он размахивает своим значком.

“Хорошо, офицер. Нет проблем”.

Я помню, как он говорил что-то о том, что они позаботятся обо мне, вызовут мне такси и доставят меня до дома, и подумал, что это было невероятно мило с их стороны. Следующее, что я знаю, это множество мигающих огней, приближающихся ко мне со всех сторон.

Ничего себе…эти такси очень похожи на полицейские машины.

И тогда я понял, что это и были полицейские машины.

Ой-ой...кажется, кто-то попал в переплет.

Перечень веществ, найденных у меня в крови или в моей машине это довольно справедливый признак того, насколько далеко вышла моя жизнь из-под контроля: марихуана, Валиум, кокаин, героин, хлоралгидрат (лекарство для сна), алкоголь, ложка и шприц. Почему последние из этих пунктов были в моем распоряжении, я даже не смею утверждать; я не вводил наркотики внутривенно. Я делал это лишь пару считанных раз в своей жизни - первый задолго до этого ареста, и пару раз после того, когда моя героиновая зависимость стала снижаться до минимума. Мне не было причины держать шприц в машине. Но он там был. Какого хера? Дело в том, что автомобиль был как аптека на колесах, и я был одновременно ее покупателем и собственником.

Последствия моего ареста были быстрыми и простыми. Я был обязан посетить деять собраний общества Анонимных Алкоголиков и записаться на программу избавления от алкогольной зависимости на период в восемнадцать месяцев. Хотя это в любом случае не сработало. После первого часа первого же собрания Анонимных Алкоголиков, с меня было довольно. Я не знал много о программе, чтобы понимать, что процесс регистрации был необязательным, что я мог написать “Джо Блоу” в регистрационной карточке вместо “Дейва Мастейна”, и всем было бы одинаково похуй. (Не зря оно называется обществом Анонимных Алкоголиков). Я предположил, что кто-то наблюдает, ждет, следит за всеми пьяницами, стоящими перед правосудием. Мне приходила такая идея. Потому что я по-прежнему писал практически все песни группы, но сборы и авторские сделали меня человеком с самым большим доходом в Мегадэт. С большим отрывом от других. Поэтому я подумал, а почему не заключить сделку?

“Привет, Джуниор. Как насчет того, что я буду платить тебе за посещение собраний Анонимных Алкоголиков вместо меня?”

“Сколько?”

“Не знаю. Ну, может быть, несколько сотен баксов за каждое”.

“Хорошо, здорово”.

Это было настолько просто.

Дэвид пошел на одно собрание…затем на другое…и довольно скоро я платил ему за посещение собраний, которые, я думаю, он мог бы посещать бесплатно. Что-то изменилось. Он перестал пить, перестал употреблять наркотики. И как-то вечером я посмотрел на него, чистого и трезвого, и сказал: “Твою мать! Я случайно вылечил Джуниора!”

Общество Анонимных Алкоголиков сделало свое дело для Дэвида. А для меня? Не особенно. Сама идея тусоваться с кучкой парней в рубашках для боулинга с черными волосами просто не выдерживала никакой критики. Все в Анонимных Алкоголиках поразило меня как циничное и ложное. Программа, уходящая корнями в христианство и целительную силу Бога в сочетании с бессилием человека, концепция, которая должна быть принята для того, чтобы понять и преодолеть зависимость, и все же, ты не должен был говорить о Боге на собраниях Анонимных Алкоголиков. Я вышел с первого же собрания, говоря: “Парни, вы настолько обдолбаны. Неудивительно, что вы получаете сотню чипсов для новичка и на каждого приходится двадцатиоднолетняя чипса. Ни один человек в здравом уме не стал бы придерживаться этой программы”.

Правда была в том, что я не думал, что у меня есть проблема. Ну, это не совсем так. Я знал, что у меня есть проблема. Я лишь подумал, что смогу справиться со своей проблемой сам. Я не был серьезно настроен к тому, чтобы вести трезвый образ жизни. А что до раскания? Да, мне было жаль – жаль, что я попался. У меня не было угрызений совести по поводу случившегося или о безрассудном, самоубийственном поведении, в первую очередь ускорившим мой арест. Очевидно, существовала огромная разница. Программы реабилитации и пенитенциарные учреждения, заполненные мужчинами, сожалеющими о своих правонарушениях в первую очередь из-за последствиий этих самых правонарушений. Но сожаление это нечто совершенно иное. Оно связано с чем-то более глубоким, нечто чистое. Оно связано с желанием быть хорошим человеком и перестать причинять боль как себе, так и окружающим тебя людям.

В этом состоянии я еще не находился.

Жизнь продолжалась, как и следовало, несмотря на всю суматоху вокруг нас. Ник Менза пришел на смену Чаку Белеру, но поиски нового гитариста растянулись на несколько месяцев. Тем временем я продолжил писать песни, бухать и курить героин и кокаин. Эти вещи раскрыли то, как работает музыкальный бизнес – механизм группы, в частности группы платинового уровня, который продолжает пыхтеть даже когда некоторые детали ржавеют и скрипят.

Несмотря на кадровые изменения и личностные проблемы Мегадэт осталась группой с огромным музыкальным и экономическим потенциалом, и поэтому работа и возможность выпали на нашу долю. Мы записали кавер-версию ‘No More Mr. Nice Guy’ Элиса Купера для саундтрека к фильму Уэса Крейвена – «Электрошок»[29]. Наш милый друг Пенелопа Сфирис была принята на должность режиссера видеоклипа к ‘No More Mr. Nice Guy’, а сотрудничество с ней было как веселым, так и угнетающим.

Я с огромным уважением отношусь к Пенелопе, поэтому не буду оспаривать ее убедительные воспоминания, что я по большей части был слишком обдолбан, чтобы играть на гитаре на своем обычном уровне в день съемок. Справедливости ради следует отметить, что это особенно сложная работа. Пенелопа расположила меня стоящим и играющим на гигантском вращающемся пъедестале, похожем на громадную платформу. Все могло быть куда проще, если бы пъедестал был по крайней мере плоским. Однако он таковым не был. Он был похож на одну из тех штук, что скетйбордисты используют для тренировок, когда тусуются у себя дома. Как качели. Вот так я и стоял, пытаясь играть на гитаре, пока все вокруг кружилось, вращалось и подпрыгивало вверх и вниз.

 

 

Джефф Янг, я, Чак Белер, Дэвид Эллефсон (состав времен “So Far, So Good…So What!” 1987-1989)

Фотография сделана Робертом Мэтью

 

“Продолжай играть, Дейв!” – кричала Пенелопа. “Смотри в камеру!”

Еще больше вращения…больше подъем…падение.

“Повернись, Дейв! Посмотри в камеру. Нет! Это слишком быстро! Сюда!”

“Твою мать, я не могу этого сделать!”

Было довольно трудно одновременно выступать и играть на видеозаписи, даже если бы я был трезв и стоял прямо. Обдолбанный? Забудьте. Без вариантов.

Мы прожгли менеджеров почти так же быстро, как прожгли барабанщиков и гитаристов. Джей Джоунс, Кит Ролз, а затем Тони Мейтленд, руководивший Five Young Cannibals в своих пятнадцати минутах славы. Тони находился с Мегадэт около наносекунды, пока не передал бразды правления Дугу Талеру, бывшему музыканту, чья карьера менеджера пошла в гору благодаря работе с Motley Crue, The Scorpions и Bon Jovi. Моей первой реакцией, услышав, что Дуг хочет руководить Мегадэт, было: ‘Черт возьми, да! Наконец-то’.

На деле наши отношения оказались гораздо более сложными. Помощником Дуга была женщина по имени Джули Фоули, которая также являлась девушкой Дэвида Эллефсона. Дэвид и я по-прежнему жили в одном доме и по общему мнению проходили курс лечения. Он остался трезвым; а я нет. Поэтому как-то когда я был дома, накуриваясь героином, Джули и Дэвид подъехали к дому. Джули была в ярости и немедленно позвонила Дугу, который тут же принялся осуществлять активные действия. Он не стеснялся говорить мне, что мне требуется помощь и что моя карьера зависит от этого. В конце концов Дуг прошел через вещи подобного рода с участниками Motley Crue. Более того, это был период, когда стало политкорректным для алкоголиков и наркоманов среди звезд - актеров, музыкантов, писателей – принимать трезвый образ жизни в очень публичной (и часто корыстной и цинично) манере. Двенадцать шагов к лучшей карьере и все такое.

Был в то время известный “трезвый коп” по имени Боб Тиммонс, чьей специализацией была работа с артистами, в первую очередь с музыкантами. Дуг уже имел дело с адвокатом, начиная с работы Тиммонса с Motley Crue. Если кто и мог поставить меня на ноги, считал Дуг, так это Тиммонс.

Я согласился пройти курс реабилитации и начать общение с Тиммонсом, больше для того, чтобы с меня слезли, чем для чего-либо. Конечно, было бы преувеличением сказать, что я был готов сделать какой-либо эмоциональный вклад в процессе реабилитации. Я только хотел успокоить людей, изводивших меня до смерти. Все произошло очень быстро, как это обычно и бывает с посторонним вмешательством:

“Мы уезжаем. Прямо сейчас. Даже не пакуй вещи. Автомобиль уже выехал”.

В моем случае автомобилем был лимузин. Ожидая его прибытия, я опустошил шарик героина, а затем сделал дорожку. Последний раз за какое-то время я понял. Я мог также получать от этого удовольствие. Пару минут спустя показался Тиммонс. Мы немного поговорили, сели в лимузин и поехали в Мемориальный Госпиталь Скриппс в Ла-Хойя. В паре кварталов от дома я со скрипом открыл окно и закурил косячок, который сделал перед отъездом.

“Что ты делаешь?” – спросил Тиммонс.

“Эй, да все нормально, чувак. Я просто хочу немного покурить по дороге. Ну, знаешь, сказать прощай жизни под кайфом”.

Я засмеялся, думая, что парень вроде Тиммонса возможно видел и делал все это, и оценит эту шутку.

Но он не оценил. “Без вариантов, дружище”.

“Ты о чем?”

“Я говорю нет. Мы уже на пути”.

За мгновение мое отношение изменилось от покорности с оттенком оптимизма до негодования.

“Да пошел ты! Ты сам на своем пути. Я еду домой. Поворачивай этот сраный лимузин обратно”.

“Не могу этого сделать, дружище. Поездка только началась”.

Какую бы положительную энергию я ни мог привнести в это дело (и ее было не так много, должен признать), она испарилась. Я не хотел находиться в этом лимузине, не хотел находиться рядом с Бобом Тиммонсом, не хотел ехать в реабилитационный центр.

Неудивительно, что Тиммонс проходил через подобные вещи и раньше; он привык к тяжелым случаям, и поэтому он только говорил всю дорогу, в основном рассказывая мне историю своей жизни. Он сказал, что когда он был скандальным юношей, он был членом арийского братства. Я полагаю, вы никогда об нем не слышали, но если быть абсолютно честным, я просто не мог представить себе этого парня в арийском братстве. По нему нельзя было этого сказать. Ну, как только я стал трезвым, пару лет спустя, и начал самостоятельно осуществлять небольшую спонсорскую работу, я познакомился с некоторыми выздоравливающими алкоголиками и наркоманами, которые совершили некоторые действительно страшные, отвратительные вещи. Многие из них, что неудивительно, были членами различных банд, включая арийское братство. И некоторые из них утверждали, что сталкивались с Бобом Тиммонсом в своих похождениях.

“Законченный ублюдок, да?” – спрашивал я.

“Ээ…не совсем”.

По их словам Тиммонс в свое время отсидел в тюрьме, предоставляя сексуальные услуги арийскому братству. Банда в свою очередь обеспечивала ему защиту. Было ли это на самом деле? У меня нет возможности узнать, но это определенно кажется правдоподобным. Тиммонс умер пару лет назад, и я никогда не спрашивал его об этом. Наши отношения испортились довольно быстро после прибытия в Ла-Хойя. На самом деле, к тому времени, как мы приехали туда, я уже подумывал об отъезде. Я продержался чуть дольше, чем в первый раз, но ненамного.

Облегчала дискомфорт моего пребывания милая молодая девушка, покрытая татуировками. Мы узнали друг друга довольно быстро и обнаружили, что у нас много общего. По крайней мере, достаточно.

“Тебе нравится героин? Мне тоже!”

“Ты поклонница Мегадэт? Срань господня! Я играю в Мегадэт!”

Как-то произошел день восстания пациентов, пациенты стационара бегали повсюду, раздраженные едой, консультациями, практически всем, что можно представить. В последовавшем хаосе моя маленькая девушка-панк выскользнула из центра реабилитации и взяла такси до Виа-де-Ла-Вале, недалеко от ипподрома Дель-Мар, расположенного в добрых десяти милях. Там он бросилась в ресторан, купила немного героина, привезла его обратно в лечебный центр, где мы оба тут же раскумарились.

Как и с моей первой поздкой в реабилитационный центр, я был шокирован тем, насколько легко было перевезить контрабандой наркотики. К тому времени, как протрезвел, я потерял всякий интерес к этой программе. Я просто хотел домой. Поэтому я позвонил человеку, который бы не стал задавать вопросов, человеку, который безоговорочно любил меня и сделал бы все, что мне требовалось, даже если это было неразумно и необязательно в моих интересах.

Моей маме.

Он забрала меня на следующий же день, и я выписался из больницы, как и прежде “вопреки рекомендациям врача”[30]. Когда я приехал домой, на автоответчике было сообщение от Дуга Талера. На самом деле неудивительно. Я знал, что мне придется заплатить свою цену за отказ от программы. Я знал, что Дуг будет зол. Но я не знал, что он потеряет голову.

“Ты сраный изгой в этой индустрии!” – сказал он. “И знаешь, чья в этом вина? Пьяной пизды твоей мамаши”.

Ээээй, погоди.

Это была моя первая реакция.

Моей второй реакцией было то, что я собирался убить этого ублюдка.

Кое-что о моей маме. Она прожила тяжелую жизнь в одиночестве. Она любила своих детей и сделала бы для нас все, и часто мы не облегчали ей жизнь. Определенно, не облегчали. Но моя мама была обычным человеком, который много работал (убирая туалеты и полы другим людям) и любила выпить пива, когда возвращалась домой. Вот такой она была. Она не была ни наркоманкой, ни алкоголичкой. Я понял гнев Дуга; я сыграл свою роль в этой истории. Он хотел управлять мной, а я был неуправляем. Я был непредсказуем и ненадежен, и в результате лишь поставил под угрозу его безопасность и репутацию. Хорошо. Разозлись на меня. Ударь. Но бросаться подобными оскорблениями в мою мать? Совершенно бессовестно.

Неудивительно, что этот день стал последним днем пребывания Дуга в качестве менеджера Мегадэт. Хотя он сказал, что развернет клеветническую кампанию, я набрался смелости и принес ему извинения за то, что поставил под угрозу его безопасность и за то, что не был хорошим клиентом, пока все не зашло слишком далеко. Музыкальный бизнес, как правило, довольно простителен к плохому поведению, и действительно часто вознаграждает это, особенно тех, у кого действительно есть некоторый талант и солидный послужной список.

Нашим следующим менеджером стал Рон Лаффит, которого я знал и любил еще со времен Металлика. Рон был представительным и умным, и казалось, что у нас много общего: его мать была немкой, моя была немкой; его фамилия была французской, моя была французской; он был по гороскопу Дева, я был Дева. Учитывая, что у нас обоих были длинные, красновато-коричневые волосы и мы оба были похожими общительными личностями, мы вполне могли сойти за братьев. В самом деле, Рон был в то время для меня больше чем менеджером. Он был моим другом. Мы вместе тусовались за пределами студии, тренировались в додзе в боевых искусствах и проходили обучение у великого чемпиона по боевым искусствам – Бенни “Джета” Уркидеза. Мы вместе прыгали с парашютом. Потихоньку-помаленьку я начал становиться здоровым. Очевидно, это не произошло в одночасье, но, определенно, я был в лучшей форме физически и эмоционально в течение достаточно долгого времени. Трудно объяснить траекторию моей наркомании и трезовости – она не была параболической, скорее длинной и изогнутой.

Продолжив писать песни для следующей пластинки, “Rust In Peace”, я постарался жить как относительно “нормальный” парень почти тридцати лет. Я разработал и придерживался здоровой диеты, сосредоточился на своей работе и забросил случайное употребление спиртного напитка. Или даже двух или трех. Я еще не был убежден, что для меня было нецелесообразно веселиться как другие. В программе было много людей, и под этим я в первую очередь имею в виду Анонимных Алкоголиков, которые были не особенно терпимы к тем, кто не принимал участие в программе. Если у вас не было маленького медальона и вы не посещали заседания музыкантов, не ходили вокруг, говоря: “Ну, Слава Богу, чувак” - вы не входили в клуб.

И я не входил в клуб.

В то же самое время я обнаружил, что хожу в бары, и немного оглядываюсь через плечо, интересуясь, кто наблюдает и следит за мной. Зачем? Потому что у меня был страх. Даже притом, что я так себя вел, меня это не смущало, на самом деле я был потрясен угрозой Дуга Талера. Это разозлило меня и побудило отомстить. Но я также знал, что единственный способ достичь убедительности - привести себя в порядок.

В связи с этим я продолжил поиски великого гитариста, кого-то, кто бы заставил всех забыть о Джеффе Янге, и возможно даже остановить тоску по Крису Поленду. Процесс был безумно медленным, прослушивание шло за прослушиванием. Появился один парень, который начал рассказывать каждому, кто его слушал, что он написал вступление к ‘Wake Up Dead’. Теперь обратим внимание на важный момент - его прослушивание произошло примерно во время записи четвертой пластинки Мегадэт. ‘Wake Up Dead’ была на “Peace Sells”, записанной тремя годами ранее. Вот тебе на.

Затем пришел парень, который вошел в студию как-то утром, похожий на сессионного гитариста Allman Brothers: длинные светлые волосы, стянутые в хвост, сапоги с квадратными носками, джинсовая куртка, южный акцент в голосе.

“Хорошо” – протянул он, подключая гитару. “Я готов послушать ваши песни”.

Я ответил ему нечто вроде: “Ты что издеваешься, твою мать? Это прослушивание! А не урок гитары”.

Джуниор и я разработали систему борьбы с таким безумием. Мы уходили и выключали передатчики на беспроводных коробках, установленных на гитарных ремнях, эффектно завершая таким образом прослушивание. В данном случае мы лишь переглянулись друг с другом и одновременно проделали это движение.

Здесь все кончено.

Я даже не помню, сколько таких людей мы вытерпели; через некоторое время я начал терять всякую надежду найти подходящего музыканта. Наконец, как-то в феврале 1990-го я зашел в офис Рона Лаффита и увидел обложку альбома на его столе. Альбом назывался ‘Dragon's Kiss’. Это был сольный альбом гитариста по имени Марти Фридман, которого я смутно знал по его работе с группой под названием Cacophony. Я взял пластинку, стараясь не рассмеяться. На обложке Марти был одет в какую-то блестящую кожаную куртку (или комбинезон; было трудно сказать) открытую до пояса. Его волосы были уложены в длинные, струящиеся двухцветные кудри.

“Ты разыгрываешь меня, да?”

“Просто послушай ее, хорошо?” – сказал Рон.

Меньше чем через две минуты после начала первого трека я был сражен. На самом деле больше того. Я был в шоке.

“Этот парень хочет играть с нами?”

Рон кивнул, улыбаясь.

Марти предстал впечатляющей фигурой в день своего прослушивания: с дырками в джинсах, пятидолларовых туфлях, с теми же разделенными цветом волосами, с которыми он предстал на обложке альбома. Его оборудование состояло из гитары бюджетной марки Carvin и крошечного оборудования для стойки. Чтобы перевозить и устанавливать эту слабую установку он пользовался услугами нелепо большого гитарного техника по имени Тони ДеЛеонардо. Когда я наблюдал, как Тони принимается за работу, я обеспокоился, что оборудование не сможет отдать должное игре, которую я слышал на сольной пластинке Марти. Поэтому я сделал предложение.

“Эй, Тони” - сказал я шепотом. “Когда наступит время соло, встань на эту кнопку здесь, ладно?”

Так как у меня была настоящая стена усилителей Маршалл, я подключил один из моих усилителей к Марти, так чтобы он смог играть ритм через него. Затем мы подключили еще один усилитель, чтобы он мог вступить во время соло. Дополнительная кипа усилителей отчетливо бы продемонстрировала, годится Марти для этой работы или нет. Спрятаться не было никакой возможности.

И не сказать, чтобы скрываться было необходимо. Марти сыграл на прослушивании безупречно. Как и со всеми нашими прослушиваниями, мы засняли на видео его выступление, но Марти сыграл настолько прекрасно, что мы даже не потрудились ознакомиться с пленкой. Я позвонил в офис Рона Лаффита практически сразу и сказал ему: “Мы нашли своего гитариста”.

У Марти были способности, и до такой степени, что почти ничто другое не имело значения. Ни плохие волосы или отсутствие стиля, ни тот факт, что его имя не могло звучать менее металически. Я полагал, что мы отправим его в Школу Рока, так же, как у нас это было с другими членами группы, может даже заставим его сменить имя. Средним именем Марти было Адам, поэтому я подумал…хмммм…Адам Мартин. Весьма неплохо. (Марти позже воспользовался моей идеей и назвал свою издательскую компанию “Адам Мартин”). Как это было и с Дэвидом Эллефсоном, он не пошел на это, и я также не мог называть его Джуниором. Так или иначе, все произошло само собой.

Так и получилось. Состав был укомплектован - Мегадэт снова стали локомотивом из четырех человек, группой, у которой был потенциал для жизни, чтобы превзойти даже тот состав, который выпустил первые две пластинки. Мы вошли в студию, вооуженные парочкой отличных песен и страстью играть жестко и трезво, как величайшая трэш-метал группа на планете. Хотя через несколько недель все начало разрушаться, и на этот раз, мне некого было винить в этом кроме себя самого. Я продолжал наблюдать за игрой Марти, слушая, что исходило из-под его гитары…и…ну… я рухнул. Не знаю, как еще сказать об этом. Он был лучше меня – более талантливый, более совершенный, более…да все, что угодно. Наблюдение за Марти заставило меня понять, что я ослаблен. Я не прогрессировал как музыкант. Я стал инертным. Понимание этого было больше, чем я мог вынести, и чтобы справиться с этим я вновь обратился к теплым объятиям героина и кокаина.

 

 

Состав, которому в скором будущем суждено стать известным или даже печально известным

составом времен “Rust In Peace”. Слева направо: Дэвид Эллефсон, Марти Фридман, я, Ник Менза.

 

Я не хочу сказать, что Марти был в какой-то мере ответственен за мой рецидив. Очевидно, это была не его вина. Его талант был лишь катализатором. Я хотел видеть Марти в группе, знал, что он был подходящим человеком, чтобы заполнить пустоту, которая возникла на целых два года. Мне просто требовалось пересилить свою ненадежность и неврозы.