Главная | Обратная связь

Глава 4. До старта два года...

Я никогда не занимался спортивной статистикой. Просматривая в газетах отчеты о различных соревнованиях, автоматически отмечал в памяти результаты лишь тех спринтеров, которые меня особенно интересовали. Тех, кто уже был или в ближайшее время мог стать моим непосредственным соперником.

Более того, я сейчас не всегда могу вспомнить даже всех участников финальных забегов, в которых мне приходилось стартовать. Конечно, тех спринтеров, с кем вел острую борьбу за победу, или тех, на кого я специально настраивался перед тем или иным забегом, я помню. Но чтобы назвать всех спортсменов, которые стартовали вместе со мной, например, в самом памятном для меня мюнхенском финале, приходится лезть в спортивные справочники.

Однако первую свою встречу с американскими спринтерами, вернее с одним спринтером, я помню довольно хорошо. Некоторые считают, что впервые с заокеанскими атлетами я встретился в 1970 г. в Ленинграде на матче СССР - США. Но это не так.

В первый раз на старт с американцем я встал еще зимой 1969 г. во время московских международных соревнований. Это было отлично организованное спортивное зрелище: по кругу была установлена деревянная дорожча, а спринтеры, прыгуны и метатели выступали на помосте в центре лужниковского Дворца спорта, там, где обычно соревнуются хоккеисты, фигуристы или гимнасты. И зрителей была масса - 8-10 тысяч поклонников легкой атлетики наблюдали за борьбой атлетов.

Моим соперником в предварительном забеге был знаменитый Чарлз Грин, один из великолепной четверки американских спринтеров - победителей Мексиканской олимпиады в эстафете 4X100 м, которые установили там мировой рекорд - 38,2 сек. В личном первенстве Чарлз тоже отличился - он занял в финале бега на 100 м третье место с результатом 10,0!

Мы стартовали в коротком спринте: дистанция - всего 50 м Напомню, что за неделю до этого я выступал на Европейских игрax в закрытых помещениях в Белграде и был вторым - за поляком 3. Новошем с результатом 5,8. В Москве я пробежал на 0,1 сек. быстрее и все-таки уступил Грину, который показал 5,6. При этом Чарлз бежал довольно легко, сохраняя силу для финала (в который я не попал), где он достиг еще лучшего результата - 5,5 сек.

Конечно, эта встреча с представителями американского спринта (в состязаниях принял участие и В. Гейнес) немногое могла сказать об их особенностях. Она лишь подтвердила традиционную их силу в беге на коротких дистанциях. Хотя уже тогда мы с тренером обратили внимание на один недостаток Грина: чрезмерный наклон тела и как следствие этого очень жесткий режим стартового разгона. Такой вариант требует очень больших энерготрат, и он до некоторой степени объяснял, почему Чарлз Грин, имея высочайший результат в беге на 100 м, не блистал на второй спринтерской динстанции, - 200 м в таком жестком режиме не пробежишь.

Проиграв забег и не попав в финал, я отправился на трибуну, чтобы иметь возможность увидеть бег Грина со стороны. В финале он уже не экономил сил! Чарлз пулей ушел со старта, уже на четвертом шаге был впереди соперников примерно на метр, но на финише даже столь короткой дистанции его почти достал второй американский бегун - В. Гейнес, лишний раз подтвердив, что быстрый старт - это только одна, правда весьма существенная, часть спринтерского бега. Но в целом выступление американцев даже в таком товарищеском состязании произвело впечатление: ни Владислав Сапея, ни Федор Панкратов в финале не оказались достойными соперниками.

Таким образом, этот старт лишь добавил несколько штрихов к той информации, которую я уже имел об американских бегунах из газетных, журнальных и книжных публикаций и рассказов спортсменов и тренеров. Правда, весь этот материал был поверхностным и не давал ответа на вопросы, в чем же все-таки реальная сила американских спортсменов и есть ли у них слабые стороны в подготовке.

Спортивная статистика убедительно свидетельствовала о многолетней гегемонии заокеанских спортсменов в спринте. Начиная с I Олимпийских игр современности 1896 г., где американец Томас Бэрк, впервые продемонстрировав низкий старт, победил в беге на 100 м с результатом 12,0 сек., они первенствовали на 12 олимпиадах из 16. Еще более поразильными были их успехи в беге на 200 м: американцы побеждали на 12 играх из 15 (в 1896 г. этой дистанции в программе не было). В списке победителей игр особняком стоят имена Арчи Хана, Эдди Тоулэна, Джесси Оуэнса, Бобби Морроу, которые на Олимпиадах 1904, 1932, 1936 и 1956 гг. первенствовали на обеих спринтерских дистанциях. Из спортсменов других стран только канадцу Перси Уильямсу в 1928 г. удалось сделать золотой олимпийский дубль: выиграть бег на 100 и 200 м.

Однако после поражения на Олимпийских играх 1960 г. в Риме, где американцы уступили немцу Армину Хари и итальянцу Ливию Берутти обе спринтерские дистанции, появились разговоры о потере ими гегемонии в спринтерском беге. Но уже в 1964 г. в Токио бегуны США восстановили свой престиж, а в Мехико их превосходство в спринте стало подавляющим: в беге на 100, 200 и 400 м и в обеих эстафетах американцы не просто одержали победы, но и во всех этих дисциплинах установили новые мировые рекорды!

Я понимал, конечно, что на каждую олимпиаду приезжают новые спортсмены, но, как явствовало из материалов статистики, смена поколений не мешала спринтерам США оставаться фаворитами. Готовясь к выступлению на Играх XX Олимпиады в Мюнхене, я должен был иметь полное представление о своих грозных будущих конкурентах. Меня, как человека практичного, интересовали ответы на конкретные вопросы: в каких объективных показателях они имеют явное превосходство, в чем я им проигрываю и есть ли у них слабые места, используя которые можно будет рассчитывать на успех?

Интересно подсчитать, сколько было в моей жизни забегов

В этом плане подготовка к матчу СССР - США, который должен был состояться в Ленинграде в июле 1970 г., носила особый характер. Не то чтобы стояла задача обязательно выиграть матч - рассчитывать на это было бы в начале сезона неосмотрительно. Но постараться побольше узнать о соперниках, сделать выводы на будущее я был просто обязан.

Подготовка к сезону шла своим чередом. И уже первые зимние старты показали, что лидирующее положение, которое я занял в конце прошлого, 1969 г. в нашем континентальном спринте, мне удается удерживать. На I зимнем чемпионате Европы - такой статус получили европейские игры в закрытых помещениях, - состоявшемся в Вене в середине марта, я встретил старых соперников по Белграду и Афинам. На чемпионат приехали и Зенон Новош, и Алэн Сартье, и сильный бегун из Финляндии Ирко Тапола. Дистанция на этот раз была 60 м, а не 50, как в Белграде.

Помню, в Вене никаких сложностей у меня не возникло: и забег и полуфинал я выиграл довольно убедительно, причем у меня сложилось впечатление, что это как-то охладил пыл соперников. Во всяком случае в финале я был впереди Новоша на целый метр. Я не проявлял никаких бурных эмоций по случаю этой победы, делая вид, что ничего особенного не случилось. Это уже было частью нашей психологической программы. У конкурентов нужно было, создать представление, что я в своей силе не сомневаюсь. Хотя, честно говоря, повод для радости у нас с тренером был довольно весомый. Дело в том, что в подготовительном периоде мы довольно много работали над улучшением скоростной выносливости для подтягивания результатов в беге на 200 м. Над скоростью же я начал работать лишь за несколько недель до старта в Вене, и с помощью режима В удалось в очень короткий срок достичь хорошего уровня. Тренировочный процесс становился все более управляемым!

Факт же победы в Вене был, конечно, сам по себе приятен! Все-таки миниспринт есть миниспринт, и от побед в беге на 60 м до успешных стартов летом - дистанция огромного размера. Ни я, ни Валентин Васильевич не обольщались и значения этого успеха не преувеличивали. И были приятно удивлены, когда весной 1970 г. нам присвоили высшие спортивные звания: Петровский стал заслуженным тренером СССР, а я - заслуженным мастером спорта.

Присвоение звания "Заслуженный тренер СССР" Валентину Васильевичу казалось мне весьма справедливым, и вся наша группа искренне радовалась этой высокой оценке подлинно новаторского труда нашего педагога. Но вот то, что мне, 20-летнему парню, предстояло отныне носить почетный значок заслуженного мастера спорта, было удивительным. Ведь, как правило, это звание присваивали победителям олимпийских игр или тем спортсменам, которые в течение многих лет добивались успехов на самых представительных форумах. Мне казалось, что я еще ничего особенного не сделал. Вообще, титулы, звания, популярность никогда не были для меня стимулами для совершенствования. Я радовался любым победам, и это естественно: победа была для нас реализацией большого совместного труда. Но за титулами и званиями я не гонялся никогда. Хотя не отрицаю, что для некоторых спортсменов спортивное звание является путеводной звездой, ради которой проливается пот на бесчисленных тренировках. Но вот вопрос: а что делать, когда цель достигнута и звание получено? Как быть дальше?

Я затронул эту тему не случайно. Тогда, весной семидесятого года, звание заслуженного мастера спорта было присвоено четырем спортсменам. Двое были уже опытными атлетами, чемпионами страны, призерами Олимпийских игр в Мехико. Я говорю о бегунье Людмиле Самотесовой и прыгуне в высоту Валентине Гаврилове. Двое других - бегун на 200 и 400 м Александр Братчиков и я - были, по сути дела, вчерашними юниорами.

Валентин Васильевич спустя некоторое время после награждения рассказывал мне о разговоре, который произошел у него тогда с тренером Саши Евгением Филипповичем Кузнецовым, тоже получившим звание "Заслуженный тренер СССР". Евгений Филиппович признался Петровскому, что у него было даже желание попросить руководство Спорткомитета СССР подождать с приевоением звания своему ученику. Кузнецов опасался, что Саша не сможет с прежним рвением относиться к тренировкам, не проявит всех своих немалых способностей, успокоится на достигнутом. И опасения эти, как показало время, были не напрасными, Саша Братчикое выступал после этого еще несколько лет, побеждал на внутренних и международных соревнованиях, но того огня, того желания борьбы, с которым он выступал в 1969 г. в Афинах, где добыл команде серебряные медали в эстафете 4X400 м, и в 1970 г. в Вене, где стал единственным двукратным победителем зимнего чемпионата в беге на 400 м и в эстафете, больше в нем не было. Он тренировался и выступал, и его вполне устраивало то место, которое он занимал в сборной команде СССР, но, думается, своих богатых потенциальных возможностей он не использовал. Убежден, что по своему таланту, физическим данным, технике бега Саша не уступал нашим нынешним бегунам, которые стали олимпийскими чемпионами. А Братчикову даже не удалось выступить на Олимпиаде. Не зря, видно, терзался сомнениями тогда в семидесятом его тренер...

После небольшого отдыха, последовавшего за венским стартом, мы с Валентином Васильевичем продолжали готовиться к летнему сезону по-прежнему с акцентом на совершенствовании специальной выносливости. А как же встреча с американцами? Как ни парадоксально, но в матче с США Петровский планировал мне выступление как раз на стометровке. Причем войти в форму на этой дистанции предполагалось так же, как и перед Веной, - несколько недель применяя режим В. Благо модель такой подготовки уже была. Уже тогда исподволь тренер готовил меня к выступлению на Олимпиаде на двух спринтерских дистанциях.

Первым большим летним стартом в беге на 200 м для меня стал традиционный Мемориал братьев Серафима и Георгия Знаменских, который проходил в первых числах июля в родном Киеве. Бежал я довольно легко, на финише секундомеры остановились на отметке 20,5 сек. Это было повторением всесоюзного рекорда. Петровский был вполне удовлетворен этим результатом, и оставшиеся до матча с американцами три недели были целиком посвящены подготовке уже к бегу на 100 м.

Матч СССР - США, состоявшийся в Ленинграде 23 и 24 июля, был девятым по счету. В восьми предыдущих наша команда одержала шесть побед и два раза проиграла - оба раза в Лос-Анджелесе. Во всех матчах в спринте - в беге на 100 и 200 м - первенствовали американцы. Мне предстояло выступать в первый день вместе с Александром Корнелюком против двух чемпионов Соединенных Штатов - Бена Воуна и Айвори Крокетта.

Нам удалось посмотреть на своих будущих соперников на одной тренировке и, конечно, непосредственно на разминке перед забегом. Откровенно говоря, мы ожидали увидеть более сильных спринтеров. Все-таки мексиканские результаты "давили" на воображение, хотя мы понимали, что к нам приехали не те спортсмены, которые устанавливали рекорды на XIX Играх. Ни Воун, ни Крокетт ничем особенным нас не поразили, и мое желание помериться силами с ними и постараться победить постепенно перерастало в уверенность, что этим спринтерам я ни в чем не уступаю.

И вот старт. На первых шагах я слегка поскользнулся, и одна из колодок выскочила (матч проходил в сырую, прохладную погоду) - меня прижало к земле, но уже на десятом метре я поравнялся с американцами и ушел вперед. Время показал не блестящее - всего 10,4 сек., но все же выиграл и у Воуна, и у Крокетта целый метр.

Ни до, ни после матча мы с ними не общались. Уж не знаю почему, но мои отношения с американскими бегунами вообще как-то не складывались. Все дело ограничивалось несколькими приветственными словами и традиционным рукопожатием перед бегом. У меня лично сложилось впечатление, что на первых встречах они вообще не считали меня серьезным соперником.

Уже после матча в Америке в журнале "Спорт иллюстрейтед" в номере от 3 августа была помещена статья, в которой моя победа объяснялась очень просто: Борзов убежал с фальстарта! Вот что там было написано: "Русские пустили в ход "секретное оружие" - спринтера Валерия Борзова, который вырвался вперед на 7 ярдов и одержал победу с преимуществом всего в 1 ярд (91,4 см), закончив дистанцию с результатом 10,4 сек. Позднее русские журналисты пытались заставить Воуна и Крокетта сказать, что Борзов - самый замечательный спринтер в мире. Борзов, кстати, расстался с колодками в тот момент, когда Айвори Крокетт и Бен Воун только еще собирались сделать это".

Авторы статьи, видимо, не знали, что забег был снят на кинопленку. Наш журнал "Легкая атлетика" в своем сентябрьском номере документально опроверг это обвинение, представив кинокадры старта, где было ясно видно, что по первому движению я уступил и Корнелюку, и обоим американским спринтерам.

Меня, правда, не очень интересовало мнение Воуна и Крокетта обо мне (да я и не убежден, что в статье были приведены их действительные слова). Важнее было то, что мы с тренером пришли к одному выводу: пренебрежительно относясь к соперникам, не признавая их силы, спринтеры США не готовятся к жесткой борьбе за каждый сантиметр дистанции. Забегая вперед, скажу, что это предположение подтвердилось. Пусть не поймут меня так, будто я умаляю силу спринтеров США. Просто в данном случае оказалось, что реальная сила Воуна и Крокетта уступала нашему представлению об уровне подготовки заокеанских бегунов. И несколько последующих встреч показали, что каждый американский спринтер, с которым мне довелось стартовать, был спринтером экстракласса, независимо от того, как кончались наши поединки.

В чем была их сила? Все они были прекрасно и физически, и функционально подготовлены к спринтерскому бегу. В то же время их система тренировки во многом строилась по наитию, по самочувствию, с довольно многочисленными соревнованиями, что не всегда позволяло должным образом подготовиться к главному старту. Это был уже мой козырь. Поэтому в своих будущих встречах я всегда считал их чрезвычайно острыми, что ли, соперниками, с которыми полезно соревноваться и с которыми можно спорить, учитывая, что в управлении тренировочным процессом (варьирование нагрузок, непосредственная подготовка к старту) я имел преимущество.

Итак, первая встреча со спринтерами США прошла для меня успешно. Главный вывод был такой: чтобы успешно бороться с американскими бегунами, добиться психологического преимущества, нужно к каждой встрече готовиться всерьез, если так можно выразиться, профессионально. И уж, конечно, не выступать, если в чем-то чувствуешь неуверенность или не успел восстановиться после травмы. К сожалению, я сам через три года изменил этому правилу, и расплата последовала незамедлительно. Просчет 1973 г., о чем я еще расскажу подробнее, в матче с американцами в Минске я помню очень хорошо. У меня были тогда сомнения. Все же я рискнул - выступил и больно обжегся...

Но вернемся в год 1970-й. Казалось бы, все складывалось удачно в моей подготовке, последовательно решались соревновательные задачи, и по нашим планам оставалось выступить еще в трех состязаниях: полуфинале и финале Кубка Европы и на чемпионате СССР, который был почему-то отодвинут на самый конец сезона - сентябрь.

Надеть алую майку с гербом СССР - большая честь и великая ответственность

Через 10 дней после матча с американцами мы прилетели в Цюрих, где в полуфинале Кубка континента нам должны были противостоять команды Франции, Великобритании, Румынии, Испании и Швейцарии. Спринтеров этих стран я знал хорошо и рассчитывал выступить успешно. Но тут возникла одна, чисто организационная, сложность. Руководство нашей команды настаивало на том, чтобы я выступил во всех трех видах спринтерской программы - в беге на 100 и 200 м и в эстафете 4X100 м. Петровский возражал: подготовка Борзова велась отдельно к этим дистанциям, и их совмещение в одних соревнованиях может привести к травме. Не случайно во всех предыдущих соревнованиях я выступал лишь в одном виде бега. К сожалению, доводы Валентина Васильевича не были приняты во внимание. Тренерам сборной станы не хотелось рисковать.

Стометровку в Цюрихе я выиграл с результатом 10,3 сек., а на следующий день предстояло бежать 200 м. После Мемориала Знаменских в Киеве прошел уже целый месяц, в течение которого я тренировался в жестком режиме подготовки именно к бегу на 100 м. Соперники же на 200-метровой дистанции были очень сильными - француз Ж. Фенуй, англичанин М. Рейнольде и мой афинский знакомый швейцарец Ф. Клерк. И вот старт. Метров сто тридцать я бежал впереди, но соперники были рядом... Попробовал прибавить и тут же почувствовал - мышцы на пределе... Более того, я понял, что не могу даже поддерживать ту скорость, которую набрал: надо "отпускать". Будь это личные соревнования, я бы непременно прекратил бег, но ведь здесь полуфинал Кубка Европы! Всего несколько метров я пытался бороться и все же получил травму задней поверхности бедра. Еле добрался до финиша последним с результатом 21,8... А до финала Кубка оставалось 27 дней.

После возвращения из Цюриха, признавая свою ошибку, старший тренер сборной команды по спринтерскому бегу заверил Валентина Васильевича, что отныне все мои выступления будут согласовываться с ним лично. А сам Петровский долго корил себя за то, что не сумел настоять на своем. Ведь дело было не только в том, что под вопросом оказалось мое участие в финале Кубка и чемпионате страны. Нами была запланирована углубленная работа над скоростной выносливостью для подготовки к бегу на 200-метровой дистанции. А какая уж тут выносливость, когда после Цюриха я и бегать-то не мог вовсе. На тренировках ограничивался легкими разминками. Травма оказалась серьезнее, чем мне казалось, и через две недели стало ясно, что в Стокгольм на финал Кубка Европы мне ехать не придется. Оставалось уповать на то, что сумею выступить хотя бы на чемпионате страны, который проводился в Минске в середине сентября.

На этом чемпионате я дважды был на финише вторым. Сначала уступил несколько сантиметров Саше Корнелкжу в беге на 100 м - мы показали с ним одинаковое время - 10,5 сек. А затем уже вчистую проиграл 200 м Борису Савчуку. Помню, что после этого в газетных заметках меня хвалили за мужество, с которым я боролся за победу после тяжелой травмы. Однако похвалу эту никак на свой счет принять не могу. Никакого мужества я в Минске не проявлял: бежал очень осторожно, все время проверяя свои ощущения, стремясь вновь не травмировать ногу. И после состязаний был искренне рад если не серебряным медалям, то по крайней мере тому, что нога выдержала. А после бега на 200 м я почувствовал уже некоторую уверенность в том, что последствия травмы преодолены и можно двигаться дальше.

Конец сезона проходил уже нормально. Через неделю после Минска я стартовал еще раз - в матче с командами ГДР и Польши и легко победил в беге на 100 м с результатом 10,3 сек. На большее мы с тренером и не рассчитывали. После этого соревнования Петровский с облегчением сказал мне: "Хорошо, что это не последний сезон перед Олимпийскими играми. Теперь у нас есть время испробовать модель олимпийского бега дважды: на V Спартакиаде народов СССР и на чемпионате Европы в Хельсинки. Будем готовиться к обеим спринтерским дистанциям и к эстафете".

Я не случайно вспомнил здесь об этом разговоре. Дело в том, что во многих публикациях после Олимпийских игр в Мюнхене прослеживалась такая мысль: Петровский с Борзовым уже за несколько лет до Олимпиады 1972 г. запланировали участие в беге на 100 и 200 м и в эстафете и на протяжении этих лет в различных соревнованиях опробовали различные варианты сочетания спринтерских видов, как бы моделируя олимпийские забеги. Хочу напомнить читателям, что на Олимпийских играх состязания в беге на 100 и 200 м проводятся в 4 круга - предварительные забеги, четвертьфинальные, полуфинальные и, наконец, финал. В эстафете же, как правило, соревнования проходят в 3 круга. Таким образом, набирается всего 11 олимпийских забегов. Нагрузка не малая, особенно если учесть, что состав участников в спринтерском беге всегда самый представительный, сильный и ровный. Взять хотя бы Московскую олимпиаду. В Москве в беге на 100 м было заявлено 69 спортсменов. Так вот у 60 спринтеров личные рекорды были в пределах 9,98-10,50 сек. Иными словами, если представить себе фантастический забег этих участников, то на финише первого от шестидесятого будут отделять всего 5 метров! Согласитесь, что подобную конкуренцию трудно себе представить в любом другом виде спорта. Поэтому, чтобы благополучно пройти сито отборочных олимпийских соревнований, спринтер должен обладать незаурядной выносливостью, выдержкой и тактическим мастерством.

Я погрешу против истины, если скажу, что мы с тренером задолго до Мюнхенской олимпиады четко представляли себе все ее трудности и заранее смоделировали участие в трех видах программы. Дело обстояло не совсем так.

Те соревнования, в которых я принял участие в период с 1969 по 1970 г., не использовались мною как репетиции олимпийских стартов. Но если проследить за динамикой результатов, то вырисовывалась такая интересная закономерность: у меня поочередно улучшались достижения в беге на 100 и 200 м. Поэтому Я считал, что для успешного выступления в нескольких забегах на 100 м нужно иметь некий запас прочности, который может быть создан, если стартовать и на 200-метровой дистанции. Но, для того чтобы успешно стартовать в беге на 200 м, нужно иметь довольно высокий потолок скорости - отсюда частые старты в беге на 100 м и на более короткие дистанции зимой. Получался своеобразный замкнутый круг, где выступление на одной дистанции автоматически подразумевало подготовку и к другой.

Казалось, чего бы проще - нужно в каждом соревновании стартовать на всех дистанциях. Тут тебе и скорость будет расти, и выносливость, и появится запас прочности для многокруговых соревнований. Однако на практике участие в беге на той или иной дистанции лимитировалось состоянием опорно-двигательного и мышечного аппаратов, или, иначе говоря, готовностью мышц перенести такую нагрузку. Так вот, до 1971 г. я к таким выступлениям еще не был готов, что и показала травма в Цюрихе. Не случайно во всех соревнованиях 1970 г. мы "разводили" дистанции 100 и 200 м по разным соревнованиям.

Однако в 1971 г. в интересах команды мне необходимо было выступить в трех видах спринта на двух крупных соревнованиях. Это и были те состязания, о которых говорил Валентин Васильевич,- V Спартакиада народов СССР и чемпионат Европы в Хельсинки, где мне предстояло защищать свое звание, завоеванное в Афинах.