Главная | Обратная связь

Глава пятнадцатая. Всему начало — случай

 

В одно прекрасное июньское утро я проснулась с острым ощущением, что что-то обязательно произойдет. Что же произойдет? Из какой области? Из области бытия или чего-то душевного? Как-то, когда моя Маша была маленькой, у нее спросили: «Что тебе подарить на день рождения?» — «Ну, что-нибудь из еды или из одежды».

Так что же произойдет? Не буду гадать. Только бы не растерять этого ощущения. Утренний туалет, завтрак, новости ТВ. Какие мои основные пункты беспокойств и волнений на тот июльский день 1997 года? Только бы не было голода и пустых прилавков. Только бы демократия не зашла еще дальше за пределы. Только бы не было катастроф и жертв. Про заказные убийства смотреть тяжело. На весь день настроение пропадет. В новостях «взрывов» вроде нет. Что читать? В общих чертах освоила ранее запрещенную литературу. А что-то уже давно ничего не читается. Газетные сплетни и скандалы заполонили всех и вся. Детективы никогда не любила. Но почему вокруг: и на телевидении, и на прилавках, и в электричках — у всех детективы?

Читаю Агату Кристи. С ней мозги не устают. Удивляюсь, как такие хитросплетения приходят на ум милой женщине. И перелетаю то в Египет, с его тайнами древних культур, то на загадочный Восток, то в отель «Бертрам». И вдруг («вдруг»!), маленький рассказик «Случай из жизни женщины средних лет». Ничего детективного. Даже как будто не она его написала. «Вы удивитесь, если узнаете, как мало на земле счастливых людей. Что? Вас это не интересует? Но это интересует меня. Я долго работал статистиком и решил использовать этот опыт в сфере человеческих судеб. Я открыл это Бюро счастья. Да! Здесь делают человека счастливым! Несчастье — это болезнь. Такая же, как грипп или ангина. И как при любой болезни, главное — установить ее причину, уверяю вас. А установив причину болезни, ее, конечно, можно устранить, то есть сделать несчастного человека счастливым».

Это говорит шеф Бюро счастья женщине, которая пришла со своей горестью. Ее муж увлекся молодой секретаршей. А ведь они «выбились в люди» не сразу. Она и экономила, и справно вела хозяйство. А когда «стали людьми» — она уже и не нужна.

«Я сделаю вас счастливой», - заверил шеф. Но за счастье нужно платить. Шеф просит у нее за работу пять тысяч фунтов. Это дорого. Женщина уходит. «Она вернется! Поверьте бывшему статистику!» И конечно, она возвращается. С деньгами. А что делать с ними? «У гробу карманов нима». Как говорится, «сижу в президиуме, а счастья нет».

Шеф бюро знакомит эту женщину с молодым человеком. Этот молодой мужчина так нежно и умело, — ведь это его «хлеб», - за ней ухаживал, что и сам не заметил, как увлекся ею всерьез. И женщина преобразилась. И муж заново влюбился в свою жену. Забыл о своем увлечении. Только жена! Прости-прости! Прости.

Собственно, остальное уже не важно. Здесь, в этом небольшом рассказе, как в анекдоте, сжаты все жизненные любовные переплетения. То он, то она, то оба. То кто-то подлил яду. То кто-то разбил: общество, коллектив, партком, местком. Варианты разные. Но из одной и той же оперы — «про Любовь». Надо почитать об Агате Кристи. Что у нее было с «любовью»?

Интересно, что еще ребенком она обладала живым, ярким воображением. Любила музыку, пела и играла. И придумывала себе подруг, которые в ее жизни не встречались. Ее личная жизнь сложилась печально. Муж ей объявил, что у него есть другая женщина. Тяжелая депрессия. Исчезновение писательницы, ставшей к тому времени известной всей Англии. Полиция, собаки-ищейки — никаких результатов.

И вдруг она нашлась. Она поселилась в отеле под вымышленной фамилией. Читала газеты, совершала прогулки, посещала танцевальные вечера. Происшедшее с ней объясняли краткой потерей памяти. Душевная драма, пережитая ею, часто звучит в ее произведениях.

От шока Кристи потеряла память. Стоп. Что-то подобное я слышала. Но с кем это было? На съемках кто-то из артистов старшего поколения рассказывал об Алма-Ате. Туда перебрались очень многие кинематографисты. И там, в эвакуации, во время войны снимали фильмы. Да-да, как-то в семидесятые годы я пробовалась на одну из ролей у одного очень известного режиссера. И все думала, что же с ним связано такое, чего я долго не могла себе представить. Его жена, Янина Жеймо, наша неповторимая Золушка, добиралась в Алма-Ату целый месяц… Поездами, под обстрелами, под бомбежками.

Все уже думали, что ее нет в живых. А она добралась. Ну а у ее мужа уже другая жена. От сильного шока она забыла буквы. Не могла читать. Пришлось жизнь начинать заново. С алфавита.

На пробе я невольно думала, как точно у Марины Цветаевой: «С язвою бессмертной совести как справляетесь, бедняк?» Предательство, обман. И вслед все те же депрессии, потрясения. Как оправиться? Где ответ? Какой? Ответ, как ни крути, один — унизительный, горестный.

Какое счастье, что я читаю и не потеряла память. Память у меня еще сильнее обострилась. Иногда забываю фамилии. Значит, они не так нужны. Нужные — я помню все. Пока. Последнее слово одно из самых важных слов в жизни. Если после всех житейских и профессиональных восторгов это слово тихонько добавляешь, значит, приземление будет не таким жестким.

«Сережа, почитай рассказ. Что-то в нем есть». Я читаю медленно. Он же читает, как машина, 200 км/час. Через несколько минут он сказал: «Знаешь, ты права, здесь лежит идея мюзикла». — «Ты думаешь?» — «Я думаю, это мог бы сделать Александр Бородянский. Завтра с ним созвонюсь». Вот такой, до смешного простой и легкий диалог и состоялся в то прекрасное июньское утро.

Мы идиоты. Даже не представляли, за какой невероятный труд беремся. Не знали, что это за айсберг. А откуда было знать? Разве есть каноны, законы или хотя бы намеки, как и с чего начинать? Забегая вперед, я признаюсь, что иногда этот музыкальный «труд» вызывал отвращение, желание провалиться сквозь землю, исчезнуть, вовсе отказаться от него.

«Я уже не хочу. Уже не могу. Ничего не знаю. Извините. Отпустите».

Как трудно ждать вдохновения и озарения. Ждешь этого озарения, этого невысказываемого «золотого» прорыва! За ним ведь что-то откроется. Но когда этот прорыв пожалует?

Драматургу Сергей Михайлович дозвонился. Сережу называю так, потому что его, Сережи, самого немало, в смысле килограммов. Ума много и деспотические данные хорошие. И диктаторские данные в порядке. Короче, наверное, он первый близкий мне человек, которому я подчиняюсь. Нечасто. Но бывает.

Драматург Александр Бородянский. Много сценариев в кино. Но к нему нас бросило то, что он автор музыкальных фильмов: «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх». Александр Эммануилович интересный человек. Говорит мало, но очень внимательно слушает. Для него хочется рассказывать и проигрывать что-то из жизни, порой совсем-совсем отдаленное от нашей темы. В нем есть уверенность и стойкость, что особенно чувствовалось в минуты сомнений и неуверенности. Как-то само собой все взоры обращались к нему. А неактивная разговорчивость была совсем не от недостатка дружелюбия. Наоборот. Он замечательно смеялся. И от этого опять рождались мысли, шутки, эпизоды.

И в один прекрасный день он сказал: «Первый акт готов».

Я же с самого начала знала, что стихи, тексты арий, дуэтов и т. д. будет писать Юрий Ряшенцев. Я работала с ним в фильме «Рецепт ее молодости». Он слышит музыку. Но в нашей работе нужно было искать нечто отличное от того, с чем мы сталкивались в «Рецепте». Что такое вообще в России музыкальный спектакль? Наверное, все же многими любимая оперетта. Мюзикл у американцев. Оперетта у нас.

Поговорили: «Ты меня любишь?» — «Я люблю тебя!» — и подкрепили эту же тему дуэтом: «Если мы вместе — сердце на месте, вдвое день светлей…»

А как добиться, чтобы ария, или дуэт, или квинтет, где собраны все действующие лица, были бы продолжением сюжета? Чтобы в музыкальных номерах продолжалось действие?

Мы начинали с чистого листа. Нет ни традиций, ни индустрии этого жанра. На Бродвее одни мюзиклы. Намного реже драматические спектакли. И вообще, приехать в Америку и не побывать на Бродвее, не посмотреть мюзикл?.. Это считай, что ты в Америке и не был. Как раньше приехать в Москву и не побывать во МХАТе. А позже — «Таганка», «Современник», «Ленком». Я в Америке встречала людей очень далеких от музыки. А они, борясь со сном, сидели на этих мюзиклах, чтобы потом сказать: «Конечно, видел, ну а как же! Прелестный спектакль! Такая музыка!»

Музыка. Кто будет композитором?

Поначалу взялся поставить спектакль Леонид Трушкин. Он очень музыкален. Будучи артистом, сам много пел с гитарой, выступая в концертах со своим давним другом Константином Райкиным. Насчет музыки он предложил поговорить с Раймондом Паулсом. Но у Паулса не было полутора лет на то, чтобы отдать их такой сложной работе. И он оказался прав. Ровно полтора года жизни до самой премьеры заняла работа над мюзиклом. Музыку к «Бюро счастья» писал петербуржец, композитор Виктор Лебедев. Впервые я познакомилась с ним в фильме «Небесные ласточки». Это был своеобразный парафраз на старую оперетту «Мадемуазель Нитуш». В Америке, стране мюзиклов, сколько таких двойников. «Miss Saigon» — это сюжет оперы «Чио-Чио-сан». А мюзикл «Nine» сделан по фильму Федерико Феллини «Сладкая жизнь».

Расскажу о нем.

Мужчина и много-много женщин. Вся сцена — шахматная доска. Мужчина в центре. Вокруг него, на черных квадратиках, разные-разные, всех возрастов — дамы, дамочки, девушки и девицы. Музыка — пусто. Актер — пусто. Но костюмы!.. В первом акте — все одеты в розовое, во втором — в черное, а в третьем — в бледно-зеленое. А фасоны! Вот уж где разгул фантазии! Роскошно! Две замечательные актрисы. Одна — звезда из Франции. Мы потом с ней сфотографировались. Вторая… Я видела много мюзиклов на Бродвее. Она — лучшая из всех. Жаль, что не снималась в кино. Ее знают нью-йоркские театралы. Одета она была в черный, кружевной, обтягивающий все части ее красивой фигуры, комбинезон с длинными рукавами и высоким воротником-стойкой. И только яркие рыжие кудри. Свою главную арию она спела стоя в позе «березка». Ария длинная, смешная. Я многого не поняла, но по тому, как смеялись в зале, пела она что-то очень остроумное. Вот когда надо знать язык со всеми сленгами и прибаутками. Когда она вернулась в нормальное положение, зал изнемогал от удовольствия и благодарности за доставленную радость. Да, не жаль семидесяти пяти долларов за билет, хоть и не лучшие места.

Композитор Виктор Михайлович Лебедев — автор музыки ко многим фильмам и спектаклям. Зрителям он более всего известен по мюзиклу «Небесные ласточки», «Гардемарины». Но главное — у него всегда замечательные мелодии. Человек он преинтересный. Была на радио «Эхо Москвы» такая передача — «Как денди лондонский одет». Меня спросили: «Что такое, по-вашему, денди?» Если из западных звезд — то это Дэвид Боуи. По тому, что на нем надето, я могу определить тенденцию в моде на завтра. Ну а если говорить о «нашем» денди, то это Артемий Троицкий. А про себя подумала: и Виктор Лебедев. Удивительно, что такой персонаж с артистичной внешностью — и не снимался. Хотя нет — снимался. Снимался со мной в «Небесных ласточках». Он в небольшом эпизоде сидит за роялем. А я пою песенку Бабетты.

Посадили его к роялю, потому что, кроме него, никого нельзя было посадить. Никто рядом не выдерживал конкуренции. Картина телевизионная. Недорогая. Денег на костюмы мало. А Лебедев пришел на съемку просто поприсутствовать. И еще потому, что любит балет. Не балет — а балерин. Все его жены — балетные. Все как «флейты водосточных труб», одни хрящики. Он из тех редких мужчин, которые действительно не лукавят, говоря, что любят только изящных. Лебедев пришел на съемку в таком костюме, что все сразу оживились и воскликнули: «Вот он!» На композиторе был темно-синий бархатный пиджак, который у нас в моду войдет только через год. Синяя рубашка, синий галстук. Но от разности фактур, от чуть поблескивающего галстука… Нет, не продолжаю. Нет слов. Галстук заменили бабочкой, и «денди» сел к роялю. В «Ласточках» интересная музыка. Особая и очень свежая для середины семидесятых годов. И конечно, мелодии. Я знала несколько его более ранних музыкальных тем и предложила использовать их у нас в «Бюро счастья». Они у нас звучат.

Один наш друг никак не может влюбиться. Он говорит, что ему очень хочется красивой большой любви. Но все не то, все не то. Слушает увертюру к «Бюро» на ночь. И когда слушает эту главную музыкальную тему спектакля, он верит, что Она обязательно ему встретится.

Зрители, которые музыкально тонко внутри устроены, этих мелодий не могут не оценить. Есть такие зрители, которые смотрят наш спектакль по многу раз. Но я опять забегаю вперед.

Прошло несколько месяцев работы над спектаклем. Дело двигалось с большим скрипом. А в один день все обрушилось.

Я чувствовала, что Трушкина многое не устраивало — мало идей, не те тексты, не острая драматургия. Я его напрямую спросила: «Может, ты не хочешь, не будешь это делать? Да или нет? И всё». Он ответил: «Конечно, буду».

А через время — вышел из игры. И это хорошо. Нет смысла работать без запала. Мне же играть в его театре и «Недосягаемую», и «Чествование», и «Позу эмигранта». Как смотреть в глаза? А когда все ясно, просто и нормально — ну, нет так нет. «Што бог ни делаить…»

С его уходом повисла мрачная туча. Пошел обложной дождь. Паруса надо спускать. Вся группа притихла. И думаю, что у каждого мелькнула мысль: «Бери шинель, пошли домой». Я тоже спотыкалась. И не находила уступов, чтобы карабкаться дальше. И только один человек держался, верил и заставил всех поднять головы. Сергей Михайлович Сенин. Я не знаю, чего ему это стоило. Я не знаю, скольких шрамов на сердце. Интересно, что он сходится с людьми довольно легко. Но редко-редко кого-то допускает близко к себе. В нем глубоко скрывается никому не открывающееся «я». Его достоинства и недостатки здорово дополняют друг друга. Он может быть резким и даже грубым, но никогда не изменит своему кодексу чести. «За честь, за дружбу» — это тоже его тост. Трудности он ни на кого не перекладывает. Не жалуется. Сам в себе все перемалывает.

Тупик. Как выходить из этого тупика? В моей жизни такой тупик впервые. Это не роль, когда приходишь в картину, а группа уже вся собрана и подготовительный этап завершен. Тут же — целина. Впервые я присутствовала с самого рождения первого слова, ноты, фразы. Это такая роль, в которой я только интуицией что-то нащупывала. В кино я режиссеров знала. Но поставить театральный, а тем более музыкальный спектакль умеет не каждый кинорежиссер. Это все равно что сняться актеру в клипе, где профиль, пятка, крыша, мотоцикл, зубы, корабль, небоскребы эффектно монтируются подряд. А звучит простая песенка про цветочек полевой. А сыграть большую драматическую сцену, да одним куском, чтобы в ней и поплакать, и посмеяться, да еще и попеть, а может, даже и затанцевать, — это совершенно разные профессии. Может быть, сравнение не точное, но явное и простое.

С взаимопониманием я работала в Театре сатиры с режиссером Андреем Житинкиным. В один из тех грустных вечеров был спектакль «Поле битвы после победы принадлежит мародерам». Сергей Михайлович пошел на спектакль со мной. Сколько раз он смотрел спектакль, когда выпускали. Но вот уже год его не видел. Спектакль стал другим. Он оброс «нами». А мы растворились в персонажах Радзинского. Спектакль прошел, впрочем, как и всегда, с большим успехом. «Люся, давай позвоним Андрею Житинкину, все скажем, как есть».

Позвонили. На следующий день встретились. Я спела Андрею то, что уже в сыром виде было готово. Мне нравятся люди, которые сразу взвешивают все: и время, и занятость, и интерес к работе — и говорят «да». Или «нет». Может быть, потому, что я сама так устроена. Он сказал, если я так увлечена, если у меня такой азарт к этому материалу, то он за это дело, считайте, уже взялся. Я этого никогда не забуду. Уметь быть благодарным — неоценимое качество. Я его превыше всего теперь ценю в людях. Я Андрею очень благодарна. Понимаю, что как бы сама себе делаю комплимент, но это так. Я ему благодарна. Очень. Только жаль, что он выпускал параллельно еще другие спектакли и мало времени уделял нам. Но из тупика вырвались.

И дело пошло! И наша группа оживилась. И паруса развернулись в нужном направлении, набирая и набирая скорость.

Дошли до аранжировок. Приехал из Петербурга Анатолий Кальварский. Думаю, что в стране он один из немногих штучных людей… И штук-то таких — две или три. Не больше. Уже давно и исполнители, и театральные спектакли обходятся записями маленьких электромузыкальных составов. Больших джазовых оркестров в стране «по штукам». А симфоджазовых больших составов, кажется, вообще нет. А уметь писать аранжировки на такие составы — это сегодня редкость. Дефицит. На вес золота.

Кальварский сел за рояль. Мы с ним спели и записали весь первый акт, со всеми нюансами, которые надо было отразить в оркестре. Пианист он блестящий. Через две недели первый акт был готов. Переиграла я все роли. Каждую примеряли на актера — самого подходящего на такую-то роль.

Ночью мы не спали. Обговаривали, разыгрывали, перезванивались, анализировали — где, почему и как появляется именно та или иная музыкальная тема. Все были друг с другом на телефоне. Петербург — Москва. Москва — Петербург. И опять. И опять.

Пришло время записать на «Мосфильме» всю оркестровую фонограмму. Опыт показал, что, когда исполняешь весь спектакль под аккомпанемент одного рояля, где только несколько человек слышат будущее оркестровое звучание, — это очень неблагодарное и непродуктивное дело.

Актеры, прослушав, не совсем понимали, куда все выплывет. Одним интересно, но это же надо много репетировать, и петь, и танцевать. Нет времени. Другим — надо ездить на гастроли. У них музыканты, нужно зарабатывать деньги. Третьи тянули — то да, то нет. Это, я вам скажу, преинтересно. Четвертые когда-то мечтали попасть в музыкальную работу, а сейчас занялись более реальным делом, которое приносит не только успех. Надо было искать людей, которых интересует эксперимент. Надо было искать актеров, которые могут идти на красный свет. Которые могут рисковать. Спектакль не проверен ни в Москве, ни в Петербурге. Ни на родине, ни за рубежом.

Лично мной все более и теснее овладевала уже совсем было заглохшая мечта сыграть драматическую роль в мюзикле. Неужели нельзя сыграть драматическую роль, пересказанную языком музыки, яркой аранжировкой. Неужели невозможно? Неинтересно играть диву в перьях и блестках. Это уже блестяще сыграли другие там, на родине жанра. А мои небольшие блесточки с перышками хороши на фотографиях и в далеко не блестящих ролях. «Хэлло, Долли»? Весь мир распевает эту музыку. Но в русском варианте я же буду петь: «Привет, парни! Я пришла, парни!»

Ну?! Нет. Хочу сыграть обыкновенную женщину, у которой блестки в душе. Которая бы душевно расцвела так, что, будучи в скромной одежде, показалась бы зрителю звездой, от которой идут лучи, блестки и нерастраченная нежность.

Ах, эти мечты. Ах, эти видения. Ах, это «хотелось». По-моему, я спела весь спектакль, проиграла все роли раз сто. Пела всем: и актерам, и музыкантам, и знакомым, и спонсорам, и друзьям московским, и друзьям, приехавшим в Москву из дальних стран. Всем! И каждый раз я открывала в персонажах новое и новое. И все более четко на первый план выходила фигура Шефа Бюро. Это он «крутит» обстоятельствами. Он закручивает сюжет. Сначала хотелось, чтобы он хорошо пел и был артистичным. Но по тому, как выписывались роли, как менялась, переставлялась, разрасталась важность того или иного персонажа, амплитуда возможностей главного героя требовала от актера так многого… Что просто такого актера, как выяснялось, и нет. Никто эту роль не «тянул». Одно хорошо. Другое плохо. Одно есть. Другого нет. Точно как у Гоголя в «Женитьбе»: «Вот если бы нос Ивана Ивановича да к глазам Семена Семеновича…»

Всему начало случай.

Видит Бог, об этом артисте поначалу и не думали. Это только видел Бог. На то Он и Бог. А мы, смертные… Но об этом артисте в самом конце.

С самого начала работы над спектаклем очень хотелось, чтобы роль мужа героини сыграл Шура Ширвиндт. Сколько же мы с ним в жизни наиграли! И в кино, и в театре. Памятуя, как с ходу, без раздумий я пошла в его бенефисный спектакль «Поле битвы после победы принадлежит мародерам», я была на все сто процентов уверена, что он поступит так же. Дурацкое это мое свойство все переносить на себя. Может быть, это недостаток воспитания? Наверное. Но моя интуиция меня подвела. Шура долго созревал. То большая занятость, то сырой текст арий, то будущие планы, то еще что-то. А роль и музыкальная характерность, определенная вокальная тиссетура придумывались для него.

Его «отход» для всех был большим огорчением. Ничего. Я задавила в себе это огорчение. И работала с ним в Театре сатиры как ни в чем не бывало. Он такой. А я такая. Значит, так тому и быть. Буду считать, что это нормально.

Надо сказать, что актеров чуть старше среднего и старшего поколения среди мужчин, которые могли бы петь, танцевать и быть драматическими актерами, почти нет. Они были. Но многие ушли от нас. Навсегда…

Что делать? Нужен актер, который заново освоит это жанр.

Я снималась в двух фильмах с Александром Михайловым. В фильме «Нелюдь» он остро сыграл отрицательную роль интеллигента-ненавистника прошлого режима, ненавидящего свою партийную жену и даже сына. А ведь была когда-то большая любовь. Сложная была у него роль, очень сложная. Еще сыграли в знаменитых «Голубях». Саша — сибиряк. Героя сыграл объемно, смешно и трогательно, да еще все время с «плюсом», которого требовал жанр картины. Держать в течение всей картины этот «плюс» могут далеко не все артисты.

И опять я пою весь мюзикл. Саша сидит напротив. Внимательно слушает.

«И тут я пою? Ну нет, это я… не мое… да нет. И здесь тоже я? Да вы что, ребята?»

А ведь он уже начал до нашей встречи петь на сцене. А вот «синкопчики», «зашагивания», «отставания» — вот это надо было осваивать. Учил он свои партии с веселым азартом. Споет «по-новому», посмеется — вот черт, что придумали, — и опять поет.

Михайлов артист особенный. К роли он идет тихо, как бы подкрадывается, как неумейка, незнайка. Но те, кто с ним работал, внимательно прислушиваются, что там у него актерские жилки внутри делают, куда выплывут. И в один прекрасный день на репетиции выходит Саша да не Саша. И говорит, и двигается Саша да не Саша. Всё. Он схватил роль за рога, подчинил ее себе. И она предоставила ему все свои прелести.

Когда Саша бывал в дальних гастролях, в роль мужа героини стремглав влетел актер театра «Современник» Борис Дьяченко. Это он за десять дней до премьеры «Недосягаемой» с ходу с блеском сыграл главную роль. Я знала, что он музыкален. Встретились. Еще раз я спела весь мюзикл. Партии свои он разучил быстро. Несколько танцевальных репетиций — и на сцену. Это другой «мой муж». Но суть та же. Обаятельный мерзавец. Интересно, что ни одному актеру не нужно было этого объяснять. Ну никто не задал вопрос: «А почему?» Интересно, все очень интересно.

Роли милой девушки у Агаты Кристи в рассказе не было. Было только упоминание, что у мужа героини таковая есть. То есть «по-фоменковски»: «Каждый мужчина имеет право налево». В спектакле Бородянский, Ряшенцев и Лебедев ее «оживили». Но я точно знала, чего бы мне не хотелось. Мне не хотелось, чтобы между двумя женщинами был банальный скандал, неприязнь. Хотелось, чтобы они друг другу понравились. Моя героиня понимает, что ее муж обманывает эту девушку, как он всю жизнь обманывал и ее саму. Ведь она его прекрасно знает: «Лживость фразы, лживость мысли, лживость жеста». А девушка и подумать не может, что эта милая женщина и есть «жена». Ведь муж ей наверняка говорил, что его жена нудная, облезлая грымза. Да я, пожалуй, такой и выгляжу в первом появлении. Значит, нужно искать актрису не вульгарную. А приятную и добрую. Может быть, чем-то даже напоминающую героиню в молодости.

И мы обратились к Алене Свиридовой. Она прекрасно чувствует джаз. У нее интересное и необычное лицо — узкое, удлиненное. Она стильная. И лицо, и фигура индивидуальны. Она часто появлялась на телевидении и здорово выигрывала в сравнении с другими молодыми поп-звездами. Я опять пела весь спектакль. И было ясно, что ей «ясно» все. Когда она появилась на «Мосфильме», все мужчины оживились. А это в роли, да и в жизни немаловажно. И человеком она оказалась добрым и приятным. Мы попали в точку. Спела она свои арии легко, профессионально. Певица есть певица. А как будет играть драматические сцены? Есть режиссер. А рядом и мы, коллеги. Доброжелательные. И это главное, но об этом впереди.

Когда Алена была в дальних гастролях, в ее роль вошла драматическая актриса Инна Агеева. Актриса профессиональная, умная и многое умеющая. Она пришла из театра «Летучая мышь», где у Григория Гурвича, царство ему небесное, играла музыкальные роли. Вошла и быстро, и легко. И тут же прошла трагическое испытание. На одном из ее первых спектаклей — чего никогда не бывало! — прямо посередине ее арии «вырубился» микрофон. Зал на две тысячи мест. Оркестр пятьдесят человек. Звук живой. И актриса, не моргнув глазом, допела свою партию без микрофона. Зал взорвался! Такое мужество нельзя было не отметить. У нас же, за кулисами, случились микроинфаркты. Но публика в зале, и мы с перебоями в сердцах и душах, но с гордостью за партнершу заканчивали спектакль.

Итак, молодой герой мюзикла «Бюро счастья». Это он должен заставить героиню преобразиться и начать жить заново. Кто, откуда, где? Где взять молодого героя, чтобы с первым появлением в зале все женщины ахнули, а мужчины стали бы ревностно подсчитывать свои годы и пошевеливать своими мускулами. На сцену влетел молодой мужчина, с прямой спиной, породистой небольшой головой, с улыбкой…

Сделаем остановку. Улыбка… Эта его улыбка самого циничного и вредного растопит во что бы то ни стало. Гедиминас Таранда! Много ли мы слышали таких имен, сразу запоминающихся и заставляющих обратить на себя внимание. Гедиминас Таранда. Профессиональный танцовщик классического балета.

— Гедиминас, вы поете?

— Пробую, — ответил он и опять улыбнулся.

Ну, если человек так улыбается, он может все.

Извините, как всегда, немного перескочила. Итак, на сцену влетел молодой мужчина! Для меня «Имперский русский балет», возглавляемый Гедиминасом Тарандой, начинается с номера «Неоконченная встреча». У героя этого танца особая пластика, присущая мужчине, знающему себе цену, уверенного в том, что любую женщину он подчинит, поставит на колени, влюбит в себя обязательно.

Он движется как роскошный бездушный манекен, каждую секунду уверенный в том, что он прекрасен. К нему в объятия взлетает хрупкая и нежная девушка. И я вижу, что она ему интересна. И очень нужна. Нужна именно она. Но… Но! А что «но»? Что «но», если она так страстно к нему летит? И неожиданно мне становится жаль этого одинокого, закрытого от всех маской циника и покорителя женских сердец. Что же у него в жизни было до нее? Очевидно, что-то было. Это точно. И я хочу, чтобы они остались вместе. Зал замирает. Всем хочется того же. Наверное, это и есть та самая эротика. Зал возбужден. Хочется любить! И точно.

Его движения становятся уже не такими точными и уверенными. Он ее нежно обнимает, прижимает к себе, незащищенную, чистую. Но внезапно по его телу проходит нервная волна чего-то прошлого, не забытого и… и он выпускает ее из рук. Свет погас. Конец номера. И только тут я отрезвляюсь и понимаю, что это был только балетный номер.

Как давно я не встречала такой чувственной балетной постановки. Балетмейстер Николай Андросов. Он блестяще поставил этот человеческий дивертисмент. Как он только прочувствовал в танцовщике драматического актера. Встретиться с этим балетмейстером моя мечта.

Наша первая танцевальная репетиция. Стою у входа в танцзал. Уже надела мягкую обувь. Уже готова. Но в зал не вхожу. Мысли разные. Вон как все порхают. Всем лет по двадцать. Люся, стоп! Куда я лезу? Танцем никогда не занималась. Разве то, что все проходят в театральных институтах. Так, двигаюсь, как бог на душу положит. Опомнись. Но все. Уже поздно. И вдруг как рассмеюсь. Вспомнила, как Ю.В. рассказывал анекдот. Приезжает русский народный хор на гастроли в Америку. Выходит переводчик и рассказывает публике содержание песни: «Сейчас вы услышите русскую народную песню. Одна пожилая леди обращается к своему супругу с просьбой. Она желает посмотреть Америку. На что ей супруг, пожилой джентльмен, отвечает: «С удовольствием, дорогая, но туда еще не проведена железная дорога». И хор исполняет русскую народную песню:

 

Говорит старуха деду:

«Я в Америку поеду!»

«Куда ты, старая…

Туда не ходят поезда!»

 

Нет, только представить себе: стоит звезда и навзрыд хохочет! Вокруг никого. Ненормальная? Безусловно. Когда я вспоминаю себя в тот момент первой репетиции, всегда покрываюсь холодным потом от стыда и неуверенности…

Мне было, было над чем посмеяться. Юмор не пропал. Это уже кое-что. «Она этого не сможет… перестаньте… ха-ха-ха». Ой, наверное, это обо мне. Пора привыкнуть, но по душе резануло.

— Да прекрасно все она сможет, — голос Таранды. Точно. Про меня. Захожу. Иду на красный свет светофора. Когда на него не пойду, значит, меня больше нет. Да, опять воевать, доказывать. Зубы заскрежетали. Но вошла с улыбкой. А момент действительно был не из простых.

«Посмотрите номер», - обратилась ко мне репетитор. Таранда с тоненькой балеринкой показали то, что мне надо было освоить. Он ее «метелит» вокруг скамейки (это наша первая встреча) туда-сюда. Она то взлетает над его головой, то ее — об пол, не достигая, пола, конечно. Все же это надо рассчитать.

— Сможете? — спрашивает меня опять репетитор.

— Не знаю… вообще-то это очень красиво… Но так быстро.

Ритм действительно сумасшедший. А сама думаю, да ну его к черту! А то еще вот так красиво, в воздухе и умру. Ну как же мне не повезло с этим новым временем. Ну почему все так поздно?

— Тут все очень просто. Давайте разберем все шажками, по порядку, не спеша, — сказал Гедиминас. И опять улыбнулся.

Ну и разобрались.

«Спасибо, спасибо, — говорила ему я в душе. — Гедиминас, спасибо вам… за поддержку».

Ну а работу над его ариями, над нашими партиями я взяла на себя. По шажкам, не торопясь, учили, репетировали и пели столько, сколько ему было надо. Работать он умеет.

Когда Гедиминас опаздывал на репетицию, он врывался на сцену, ни с кем не поздоровавшись, падал на колени, улыбаясь своей магической улыбкой. И все. Всех обезоруживал. «Напувал».

Когда я на сцене близко-близко видела его лицо, его глаза, мне казалось, что я его знала очень-очень давно и очень-очень близко. К нашему расставанию по сюжету спектакля мне становилось страшно: неужели вот сейчас кончится действие, и мы расстанемся навсегда? Как же это несправедливо. К концу спектакля уже нет его улыбки.

Он заканчивает свою роль на грустной драматической ноте. Ни он, ни моя героиня еще не знают, как будут жить друг без друга. Но ту неделю счастья они никогда в жизни не забудут. Но театр театром, а жизнь есть жизнь. И когда Гедиминас был в дальних гастролях, в спектакле появилась еще одна звезда. Она светила с того самого знаменитого спектакля Романа Виктюка «Служанки», где в пьесе Жана Жене женские роли исполняли мужчины.

Сергей Виноградов. Мужское сложение, мужской красивый тембр голоса, уверенные движения, повадки красивого мужчины. Таких актеров-мужчин могу сосчитать на пальцах одной руки. А он в «Служанках» играл роль Мадам. Я так хорошо запомнила его в той роли, что, когда увидела его в жизни, я растерялась. И точно как Кутузов в фильме Рязанова «Гусарская баллада», который присматривался к Шурочке, изображающей молодого гусара, я присматривалась к Сергею — ну как же можно было так изящно и тонко сыграть Мадам? А куда делись широкие плечи? А что он там сделал со своими сильными руками?

Здесь в спектакле в роли Макса он меня подбрасывает как пушинку. А как можно так изменить тембр голоса? Казалось бы, я — актриса, привыкшая ко всяким перевоплощениям, а тут — смотрела на него, как девушка, впервые приехавшая в столицу, да еще сразу попавшая на кинофестиваль.

Он очень загруженный артист. Но в актерской своей жизни, как я поняла, должен был попробовать себя в мюзикле. И он нашел время. Ему было все равно, что он во втором составе. Ему важно играть, играть, пробовать и выигрывать. Нашел совершенно новые краски в роли. Освоил музыкальный материал. Чувствует ритм во всех поворотах. Он здорово выручил спектакль и внес в него свое актерское и человеческое неповторимое «я».

А Сергей Зарубин! Наш красавец Зара! Играет пять ролей в спектакле. Играет с таким азартом, удовольствием, легко перевоплощаясь из девицы в мини на высоких каблуках в служащего банка и наповал экстравагантного солиста ночного клуба. Когда он на сцене, у меня всегда особый покой и удовольствие. Смотрю на него и думаю: спектакль идет «как надо».

Алексей Павлов! Тот самый MD&C Павлов. Он появлялся со своей гитарой в сцене «Ночной клуб», и его фанаты были счастливы.

Он появлялся. Почему же прошедшее время? Да потому, что пережил смерть. Полтора года боролся за жизнь. И уже никто и он сам не верил, что жизнь когда-нибудь вернет его на сцену.

«Я вернулся» — под таким названием Павлов выпустил новый компакт-диск.

Леша, мы счастливы. А я еще думаю о том, что после твоей болезни, с большим страхом в душе, первый шаг на сцену заставила тебя сделать я. Мы после долгого перерыва исполнили «Московские окна» — ты, Паша Хотин и я. Когда я садилась к тебе на колено и пела «Я как в годы прежние опять…» и должна была смотреть на тебя… Я не могла. Душили слезы. Я старалась еле-еле присесть на твое колено…

Ты был еще так слаб. Но ты «вернулся»!

Вот такая наша труппа. Еще пятьдесят человек оркестр во главе с дирижером Константином Кримцом. Оригинальный человек. Артист. С первой минуты его появления, когда он шагает к своему дирижерскому пульту, зал уже в ожидании чего-то очень-очень нужного, что уберет серость и слякоть на улице и в душе. Его глаза горят, он тонко чувствует настрой актера. «Ас, ас. Ас, ас, ас, ас!» — и оркестр льется под темпераментными взмахами его рук.

Со своим балетом пришел в спектакль балетмейстер Александр Посвянский. Кто знает, каким в нашем российском мюзикле должен быть балет? Просто подтанцовки, балетные соло? И то и другое. А у нас некоторые балетные артисты еще играют и драматические роли с текстом. А как вначале стеснялись. А теперь шпарят тексты и получают удовольствие. Это сразу видно по их лицам.

Пишу обо всех в превосходной степени, я знаю. Но я так чувствую. Так всех уважаю, ценю и люблю. Значит, может быть группа талантливых людей без интриг, без зависти. Если ты талантлив, значит, ты человек полноценный. А полноценный человек лишен зависти. Завидовать нечему. У него своего полно. Мы хвалим друг друга, потому что похвала наша рождается случайно и невольно. Она рождается из нашего сходства, из сходства вот таких людей, которых объединяет обоюдная радость. И потому — похвала волнует. А как трудно работать с людьми, которые не нравятся. И как легко, когда наоборот. Я влюблена вовсю! А?! Такого еще в моей жизни последних лет пятнадцать не бывало. У нас нет за кулисами и привкуса этой гадкой, даже бессознательной зависти. Надо поставить слово «пока». Но не хочется. Ох как не хочется.

Я обещала вам, что в конце расскажу об актере, который сыграл у нас шефа бюро. Я думаю, что ко мне присоединятся все, кто работает в этом оригинальном российском мюзикле. Ода нашему любимому артисту. Исполняет вся труппа. Я лишь фиксирую на бумаге.

Николай Первый.

Началось после того, как сыграли «Бюро счастья» три сезона.

Смотрю ТВ. Смотрю фильмы. Еду по Москве — смотрю рекламу. Везде Николай Фоменко. Много? Хватит человек на десять! А мне мало. Мало! Когда я его вижу, я улыбаюсь. Я смеюсь. Я хорошею. Улетают мои неприятности. Мои тучки рассеиваются. Я вижу голубое небо. Я хочу жить!

А теперь — что было до нашего знакомства.

Как-то показали по ТВ группу «Секрет». А это кто там такой, тоненький кудрявый мальчик? На кого же он похож? Ой, да это же он ведет программу «Крестики-нолики». В этой программе Фоменко был остроумен, обаятелен, находчив. Но он музыкант. Почему же в передаче не использован его музыкальный талант? И я уже жду появления объявленной новой программы «Империя страсти». Артист в гриме а-ля Элвис Пресли поет, движется, импровизирует, но с иронией к происходящему, а главное, с замечательной иронией к своей собственной персоне. И я полюбила его за «Империю страсти». Да, противоречивые мнения — «нет — да», «нравится — не нравится». Но как актриса я восхищалась и поражалась его лихому мужеству найти выход порой из безвыходного положения. Ведь его партнеры не артисты — ну-ка, попробуй, встройся «неартист» в неординарные условия игры «Империи». А Фоменко тут как тут. Всех «встроил» и сам в порядке.

Эта программа вне предыдущих канонов на ТВ. Николай Фоменко оторвался далеко от всех. Ну-ка, догони! Его новый телеоблик явился здорово технически оснащенным, исполненным духа новизны, противоречий и неожиданностей. А раз «высунулся», перегнал — били! Но ни один мускул на лице не дрогнул. Предательское телевидение, этот беспощадный «ящик» такое обязательно бы зафиксировал и укрупнил.

Вот же интересно. Чем больше человек известен, чем больше популярен, тем больше людей против него. Нигде в мире такого нет. Наверное, это типичный советский феномен. Николай Фоменко продолжал работать, не выбиваясь, в своей маске, в своем собственном и единственном жанре. Он мне был чрезвычайно интересен. Какой он? Где он, а где маска? Пошла в «Сатирикон» на «Трехгрошовую оперу», где артист сыграл и спел одну из самых невыигрышных ролей. Сыграл четко, суховато, с походкой человека намного старше своего возраста. Он мне стал еще интереснее. Какой же ты, Фоменко, — «Секрет», «Крестики», «Империя», Колян?

И как-то в один из вечеров состоялось телевизионное интервью с Николаем Фоменко. Умный, ироничный, грустный, имеющий точное, реальное представление о себе. А вроде пора под напором популярности это представление потерять. «Да, нет интересных предложений в кино, в театре. Предлагайте!»

Очень просто и искренне. Давно я не слышала от звезд такой интонации. А ведь сам-то — популярнейшая телезвезда. Он мне стал еще и еще интереснее. В это время началась самая сложная работа в мюзикле «Бюро счастья» — поиск актеров.

Кто родился с тем, что может профессионально петь, свободно ориентироваться в ритмах прошлых времен и в новомодных веяниях, быть комиком, быть драматическим актером, быть пластичным и оригинально танцевать, в мгновение, прямо на сцене сменить амплуа, уходить в импровизацию и незаметно возвращаться в текст спектакля, чувствовать жанр фарса, когда начинает сцену в одном ключе (и зрители вроде привыкли, вслушиваются), а он — р-раз! — и на них ушат с холодной водой?! О-ох! — в зале. А он уже и в проруби хохочет. И оттуда владеет залом. В любую сторону твоей души. У меня такое ощущение, что он изучал психологию зала. Он удивительно чувствует, с какой охотой зал «цепляется» за возможность посмеяться. Это умение уравновесить эмоциональный драматический подъем со смехом — редкое дело. А еще у Шефа должен быть красивый голос. Что делать? Надо искать пути к Фоменко. Пути нашли.

Созвонились.

«Завтра в двенадцать часов? Да, буду. Пишу адрес».

Я почему-то боюсь популярных звезд, которые сейчас светят, и к ним не подойди. Ведь неизвестно, что будет завтра. Может быть, завтра они будут ждать, мечтать, грезить, чтобы хоть кто-нибудь ими заинтересовался. Но… Уже будут «светить» другие. Нужны ах какие мозги, какое хладнокровие, чтобы уметь себя распределить, обуздать, не взорваться.

Как мне не хочется, чтобы сейчас открылась моя дверь и вошла такая звезда. Да нет, вроде не должно быть так. Не надо. Как же не хочется. Но вот и звонок. Ровно в двенадцать. Я встретила его и почему-то поцеловала в щеку. Почему я это сделала? Не знаю. Неправда. Знаю. При его появлении я почувствовала родственное актерское устройство.

Он человек рисковый. Смелых много. Да просто выход на сцену — это уже смелость. А рисковать, делать что-то впервые… Какая ответственность, какая разноголосица писем, мнений. Знаю, повторяюсь, но риск — это хождение по острию. Какой сильный человек! Вот такого артиста я и поцеловала в щеку.

И я еще раз спела ему под «минус» все партии. Симфоджазовый оркестр, замечательные аранжировки. Как музыкант Фоменко должен был это оценить. После первого акта он встал, пожал руку и сказал: «Я с вами». Все.

Я знала, что, какие бы ни были ситуации в его жизни, в работе, я исполню любую роль, даже если это будет шестой лебедь справа. Исполню обязательно. В артисте Фоменко я не ошиблась ни на миг. Умен, как «сорок тысяч братьев». Репетировал легко и серьезно, весело и изящно. Но интересно сейчас, когда отыграли спектакль уже три сезона. Перед каждым спектаклем распеваемся. Как только Коля (теперь я его так называю, а он, с моего разрешения, меня «Люся» и на «вы») начинает петь, все мы, коллеги, балет, замолкаем и с неослабевающим (за три сезона!) обожанием смотрим на него. А это, я вам скажу, совсем не по театральным законам. Никакого «клубка друзей».

Исключение? Да. А что сказать? Коля Фоменко — № 1. Во всем. Просто Николай Первый. Звучит хорошо. Мне нравится.

Боже мой, как редко, чтобы человек будил какие-то особенные необъяснимые чувства. И не умом, и не мужским обаянием, и не артистичностью, и не изысканным юмором. А всем вместе. И еще силой своей незаурядной личности, умением завораживать…

Он еще колесит по Европе с автогонками! И стал чемпионом России. Но это его совсем-совсем личное. Хотя, по-моему, это ужасно. Но я молчу. Но вот прочла в газете: «Шоумен Фоменко летает со скоростью 320 км/час», «Фоменко — российский Шумахер!».

А как интересно с ним на гастролях. Он очень много читает. Думаю, что, когда он один у себя в номере, он совсем другой. Уж слишком умен, а значит, все видит, слышит, есть над чем призадуматься. Горе, горе уму. Но когда рядом мы, обожающие его, и он чувствует, что это искренне… О! Остап Бендер может передать Фоменко эстафету. И не ошибется.

Ночью ехали в автобусе. Ранним утром сонные входим в частную гостиницу. Старенькое здание, отреставрированное, утопает в зелени. Но это разглядели уже днем. Название этого частного отеля не помню, или «Наташа», или «Елена». В общем, какое-то простое женское имя. Как только администраторша и девушки узнали Фоменко, тут же их лица «спросонья» оживились, зарумянились.

— Скажите, а Елена еще жива?

— Ну что вы! Конечно жива! Она такая добрая! Что бы мы делали без нее! Она нам дает работу! Она вообще-то очень красивая и молодая.

— Правда? Замечательно! Я так и думал.

Едем на спектакль. Входим в лифт. Нас встречает и сопровождает высокая молодая леди, одетая по последней моде своего города. Она неотразима.

— Скажите, а что это за здание?

— Как? Это самый лучший театр в нашем городе. Театр оперы и балета.

— И у вас большая труппа? Человек пятьдесят?

— Именно. Вы угадали. Пятьдесят человек.

— И «Щелкунчик» идет?

— Обязательно!

— Я так и думал.

Нет большего удовольствия, чем удовольствие открывать большого артиста. Дипломатичного, остроумного, деликатного. Ведь ой как часто в репетициях, съемках, в стайерских актерских забегах все чары партнеров и партнерш рассеивались. А музыкальность…

Фоменко надо смотреть и слушать в «Бюро счастья». Когда двухтысячный зал вскакивает от нашей актерской энергетики, перепрыгнувшей через рампу к ним, к зрителям. И они ничего не могут поделать с тем бесом радости, музыки и праздничной фейерверкной атмосферы! И не расходятся. А мы смотрим на Колю. Он дирижирует. Он — Шеф. Ну, еще раз кланяемся или… по домам? Он не любит лишний раз «маячить». Но… И мы, счастливые, выходим на авансцену еще раз.

Одно не нравится. Его мало. И то, что он еще ничего не сделал. Не сделал того, что обязан сделать, создать для нас. Мы будем ждать, Коля!