Главная | Обратная связь

Эксплуататоры и эксплуатируемые 9 страница

— До сегодняшнего дня у меня не было возможности быть таким, какой я есть.

— Ты что, так и живешь здесь один, вдали от всего?

— Я лишь в нескольких шагах от всего, — ответил Вайет, указав на окно.

— А как же люди?

— В моем доме есть комнаты для гостей, предназначенные для тех, кто приезжает ко мне по делу. А что до людей другого рода, то чем больше миль отделяет их от меня, тем лучше. — Вайет наклонился вперед, чтобы вновь наполнить вином их бокалы. — Хэнк, почему бы тебе не переехать в Колорадо? К черту Нью-Йорк и Восточное побережье. Здесь столица Возрождения. Второго Возрождения — не картин, писанных масляными красками, и соборов, а нефтяных вышек, электростанций и двигателей из металла Реардэна. Был же каменный век, железный век, а это столетие будут называть веком металла Реардэна, потому что твой металл открыл перед человечеством безграничные возможности.

— Я собираюсь купить несколько квадратных миль земли в Пенсильвании, — сказал Реардэн. — Вокруг моих заводов. Конечно, было бы намного дешевле построить филиал здесь, как, собственно, я и хотел, но ты знаешь, почему я не могу этого сделать. Что ж, пусть они катятся ко всем чертям. Так или иначе, я положу их на обе лопатки. Я собираюсь расширить свои заводы, и если Дэгни сможет три раза в неделю перевозить мои грузы в Колорадо, то я потягаюсь с тобой насчет того, где быть столице Возрождения.

— Дайте мне год поработать на линии Джона Галта, — сказала Дэгни, — дайте мне время поставить «Таггарт трансконтинентал» на ноги, и три раза в неделю я буду перевозить твои грузы по линиям из металла Реардэна через весь континент, от океана к океану.

— Кто из великих сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю»? — спросил Эллис Вайет. — Так вот, уберите с моего пути все препятствия, и я сделаю то же самое.

Дэгни спрашивала себя, что ей так нравилось в смехе Эллиса Вайета. В их голосах, даже в ее собственном, звучали нотки, которых она никогда раньше не слышала. Когда они встали из-за стола, Дэгни с удивлением заметила, что комната освещена лишь свечами, стоявшими на столе, в то время как ей казалось, что столовая залита необыкновенно ярким светом.

Эллис Вайет поднял свой бокал, посмотрел на их лица и сказал:

— За мир, каким он видится нам сейчас.

Он залпом выпил содержимое бокала.

Дэгни увидела, как Вайет широко размахнулся, и услышала звон бокала, с неистовой силой разбитого о стену. Это не был обычный жест, когда в день праздника бокал разбивают на счастье, это был жест мятежного гнева, яростный жест, заменивший крик боли.

— Эллис, — прошептала она, — что с тобой?

Он обернулся и посмотрел на нее. Его взгляд столь же внезапно прояснился, а на лице вновь появилось выражение невозмутимого спокойствия. Но она испугалась, увидев, как он нежно улыбнулся.

— Извините, — сказал он. — Ничего. Будем надеяться, что мир достаточно долго останется таким, каким он видится сейчас.

Земля была залита лунным светом, когда Вайет провел их по наружной лестнице на второй этаж, к открытой террасе, куда выходили двери комнат для гостей. Он пожелал им спокойной ночи, повернулся и начал спускаться вниз. Лунный свет словно поглощал звуки — так же, как он впитал в себя все краски дня. Шаги Вайета удалялись, и, когда они затихли, вокруг воцарилась тишина, походившая на длившееся целую вечность одиночество, словно нигде вокруг не осталось ни души.

Дэгни не прошла мимо дверей своей комнаты. Реардэн стоял не двигаясь. Узкие угловатые перила террасы спускались вниз, отбрасывая тень, похожую на стальной узор нефтяных вышек, — скрещенные черные линии, отчетливо проступавшие на освещенной лунным светом скалистой поверхности. Несколько красных и белых огоньков дрожали в воздухе, словно капельки дождя, упавшие на концы стальных балок. Вдали виднелись три небольшие зеленые капельки, выстроившиеся в ряд вдоль железнодорожного полотна. За ними у самого горизонта висел паутинчатый прямоугольник моста.

Дэгни ощутила беззвучный ритм, напряжение, словно она все еще мчалась в поезде по линии Джона Галта. Медленно, отвечая на немой зов и сопротивляясь ему, она развернулась и посмотрела на Реардэна.

Увидев его лицо, она поняла, что знала уже давно: конец их путешествия будет именно таким. Он смотрел на нее совсем не так, как обычно смотрят на желанную женщину, — слегка приоткрыв рот, с безумным голодом в глазах. Напряжение придавало его лицу особую чистоту и четкость форм, отчего он казался очень молодым. Плотно сжатые губы подчеркивали линию рта. Лишь глаза словно затянуло поволокой, и их затуманенный пристальный взгляд напоминал о ненависти и боли.

Дэгни стояла, словно оцепенев. Она чувствовала, как что-то сдавило ей горло и живот, и не осознавала ничего, кроме этой конвульсии, лишившей ее способности дышать. Но она чувствовала: да, Хэнк, да, сейчас — это продолжение того же сражения, я не могу этого объяснить, но это именно так... это будет подтверждением того, что мы против них... доказательством нашей великой способности, за которую они нас так мучают, способности быть счастливыми... Сейчас, вот так, не говоря ни слова и ни о чем не спрашивая... потому что мы этого хотим.

Это было похоже на взрыв ненависти, на обжигающий удар плетью, опоясавшей ее тело: он обнял ее, привлек к себе, прижался к ней так, что она, откинув голову, отклонилась назад и почувствовала, как их губы слились в поцелуе.

Ее руки скользнули с плеч Реардэна на талию, к его ногам, высвобождая желание, которое она испытывала при каждой встрече с ним и в котором отказывалась признаться самой себе. Когда Дэгни оторвала от него губы, она беззвучно торжествующе смеялась, словно говоря: Хэнк Реардэн, суровый, неприступный Хэнк Реардэн из кабинета, похожего на монашескую келью; деловые встречи, резкие споры — помнишь ли ты их сейчас? Я думаю о них, потому что мне приятно осознавать: к этому мгновению привела тебя я. Реардэн не улыбался, его лицо оставалось жестким и напряженным. Это было лицо врага. Он запрокинул Дэгни голову и вновь прильнул к ее губам, словно хотел ранить ее, причинить ей боль.

Дэгни чувствовала, что он дрожит всем телом, и подумала, что это именно тот крик, который она хотела вырвать из него — поражение после длительного, мучительного сопротивления. И в то же время она понимала, что это его триумф, что ее смех был данью уважения к нему, что ее вызывающее поведение было ничем иным, как повиновением, что целью ее яростного сопротивления было сделать его победу еще величественнее. Реардэн крепко прижимал ее к себе, словно давая ей понять, что сейчас она для него лишь предмет удовлетворения желания, страсти, и Дэгни очень хотелось, чтобы он одержал эту победу. Кем бы я ни была, думала Дэгни, каким бы чувством собственного достоинства ни обладала, как бы ни гордилась своим мужеством, своей работой, разумом и свободой, — все это я предлагаю тебе в обмен на то неописуемое наслаждение, которое дарит мне твое тело; я хочу, чтобы ты пользовался всем этим, и то, что ты хочешь им пользоваться, является для меня самым большим вознаграждением.

В комнатах за их спиной горел свет. Реардэн взял ее за руку и втолкнул в свою комнату, давая понять, что не нуждается ни в согласии, ни в сопротивлении. Глядя ей прямо в глаза, он закрыл за собой дверь. Выпрямившись и не сводя с него глаз, Дэгни протянула руку к лампе, стоявшей на столе, и выключила ее. Реардэн подошел к ней и одним презрительным движением руки вновь зажег свет. Она заметила, как впервые за все время на его лице медленно проступила насмешливая сладострастная улыбка, подчеркивавшая цель его действий.

Дэгни полулежала на кровати, а он, целуя ее, срывал с нее одежду. Она целовала его губы, шею, плечи. Она понимала, что каждое проявление ее страстного желания принадлежать ему было для него ударом по больному месту, что внутри он весь дрожал от неудержимого гнева, но знала и то, что никакие свидетельства ее страсти не насытят его алчного желания видеть их снова и снова.

Реардэн стоял, глядя на ее обнаженное тело. Он склонился над ней, и она услышала его голос — это больше походило на утверждение, произнесенное с презрительным триумфом, чем на вопрос:

— Ты хочешь этого?

Дэгни лежала, закрыв глаза и приоткрыв губы.

— Да, — задыхаясь, выдавила она из себя.

Она чувствовала ткань его рубашки под своими ладонями, его губы на своих губах, но их плоть слилась воедино, как душа и тело. Все прожитые годы они шаг за шагом неуклонно следовали по избранному пути; их любовь к жизни выросла из осознания того, что ничто в ней не дается даром, что человек должен сам понять, в чем заключается его желание, и обязан сам добиваться его исполнения. Они шли по жизни, движимые мыслью, что человек переделывает окружающий мир себе на радость, что дух человека придает значение и смысл неодушевленной материи, заставляя ее служить достижению намеченной цели. Этот путь привел их к мгновению, когда дух берет положенное ему от плоти, растворяясь в таком глубочайшем ощущении радости, что во всех других мотивах существования отпадает необходимость. В то мгновение, когда Реардэн услышал стон, вырвавшийся из ее груди, Дэгни почувствовала, как по его телу пробежала дрожь.

 

 

Глава 9