 |
|
II Поселения эпохи Древней Руси на территории Лоевского района
В IX-XIII вв. абсолютное большинство населения на территории современной Беларуси проживало в сельской местности. В отличии городов, которые (вместе с другими функциями) являлись ремесленными и торговыми центрами, сельские поселения концентрировали сельскохозяйственное производство – земледелие и животноводство, а так же промыслы – (охота, рыболовство, бортничество и др.).
До недавнего времени круг источников по истории сельских поселений был ограничен очень немногими памятниками письменности, и во первых – летописными известиями. И только последние три – четыре десятилетия этот круг стал заметно расширяться за счет археологических памятников – поселений и городищ. Поселения выявлены повсеместно, где проводились разведки. При этом количество их находится в прямой зависимости от того, насколько тот или иной регион исследован в археологических отношениях. Большинство поселений открыто там, где имелись урожайные земли, леса и воды. Исследованиями установлено, что в X – XIII вв. Происходит уменьшение размеров поселений, что скорее всего было связано с ростом феодального землевладения, захватом общинных земель и порабощением свободных крестьн феодалами.
Археологическими памятниками неукрепленных поселении являются селища. Изучение этих памятников на территории Беларуси началось по сути только в послевоенные годы.
Неукрепленные поселения Беларуси размещались, как правило, по берегам рек и озер. В речных и озерных долинах были удобные участки для земледелия, а также необходимые удержания домашних животных луга и пастбища.
Некоторые поселения IX – XI вв. возникали на месте селищ раннего железного века. Отдельные из них существовали очень не долгое время, случалось, всего несколько десятков лет. Время существования других продолжался 4 – 5 , а иногда – 6 – 7 [3, c. 110 – 122].
Сельские поселения и могильники – самая многочисленная категория памятников любого славянского региона. Гомельское Поднепровье не является исключением. Русь была аграрной страной с абсолютным преобладанием сельского населения. Степень изученности сел еще явно отстает от изученности курганов и поселений городского типа [19, с. 32]
Что касается укрепленных поселений эпохи Древней Руси, то они были представлены феодальными усадьбами, городищами – хранилищами, пограничными крепостями и др.
Наиболее характерными для территории Беларуси останками оборонительных сооружений являются городища, тесно связаны с охранными свойствами природного рельефа местности [3, c. 116].
Не является исключением и Лоевский замок. Известный белорусский историк М. А. Ткачев в 1980 г. определил место нахождения Лоевой Горы. На восточном и южном склонах была выявлена лепная керамика милаградской культуры, гончарная керамика раннего средневековья. Находки дали М. А. Ткачеву основание для мнения, что восточнославянское поселение Лоева Гора существовало уже в XI – XIII столетиях. На этом месте в 1956 г. Был построен Дом культуры. М. А. Ткачев сделал графическую реконструкцию замчища, на котором когда – то размещался Лоевский замок [ приложение Б].
Это поселение возникло в XI в. На живописном высоком правом берегу Днепра возле его слития с Сожем. Днепровские кручи и широкое течение рек защищало его с севера и с востока, потому местный деревянный замок, который позже здесь возник, имел искусственные укрепления с юга и запада [23, c.32].
В 1950-х гг. Ю.В. Кухаренко, П.Н. Третьяков и Л.Д. Поболь исследовали остатки общинного центра в Чаплине на Днепре. Он существовал в роменское и древнерусское время на месте раннего городища [25, с. 9–62]. ].
Судя по раскопкам в Чаплине, в состав домашнего стада входили свинья, крупный и мелкий рогатый скот, лошадь, использовалась собака. Охота велась на благородного оленя, кабана, лося, зубра, медведя, бобра, косулю [29, с. 200].
Датирующие находки Чаплина показали, что первые восточнославянские поселенцы появились здесь в VIII – первой половине IX вв. К их культуре относится серьга «аварского» типа. Прочие предметы имеют начальной датой начало, первую половину или середину X в. (дирхам 903 г., подковообразная фибула, крестопрорезной бубенчик, шиферные пряслица и др.) . На поселении нет предметов, вошедших в обиход в XI в. и позднее. По сочетанию датирующих предметов с находками роменской лепной и раннекруговой керамики, Чаплин может быть отнесен к IX–X вв. [19, c. 38].
Поселения на территории Лоевского района так же были выявлены в деревнях:
Острова, (Малиновский сельсовет). Городище в трех км на юго-восток от деревни, в урочище Рудовец. Площадка 90 х 90 м, укреплена валом.
Валкашанка, (Уборковский сельсовет). Городище в одном км на юго-запад от деревни, в заболоченной местности. Площадка 50 х 40 м, укреплена валами раннего железного века.
Калпень, (Уборковский сельсовет). Городище в трех км на запад от деревни, в урочище Рудовец. Площадка 75 х 60 м, укреплена валами зарубинецкой культуры.
Лесуны , (Уборковский сельсовет). Городище в трех км на запад от деревни, в урочище Клетище. Площадкаь72 х 130 м, укреплена валами.
Новая Барщевка, (Малиновский сельсовет). Городище в двух км на юг от деревни, в урочище Комитет. Площадка 38 х 44 м, укреплена валом. Раскопки не проводились.
Первомайск, (Поповка) (Переделковский сельсовет). Городище в двух км на юг от деревни, на левом берегу Днепра, в урочище Локать. Площадка 100 х 30 м. имеется вал.
Райск, (Уборковский сельсовет). Городище в одном км на северо-запад от деревни, среди заболоченной местности. Площадка имеет 2 части, укреплена валом. Раскопки не проводились.
Рудня-Каменева, (Страдубский сельсовет). Городище в двух км на юго-восток от деревни, а урочище Локоть. Площадка 90 х 53 м, укреплена валом.
Удалевка, (Малиновский сельсовет). Городище в двух км на восток от деревни. Площадка 50 х 70, укркплена валом [23, c. 29 – 30].
В данной главе основное внимание будет уделено Моховскому военизированному многофункциональному поселение, так как оно представляет особый интерес для археологии, который не угас и до сегодняшнего дня. Как уже выше говорилось, начиная с 2003 г. и по сей день изучением данного памятника занимается волонтерская экспедиция ГГУ им. Ф. Скорины, возглавляемая доктором исторических наук О. А. Макушниковым.
Мохов заметно выделяется из массива селищ и могильников радимичско-дреговичского пограничья. Мы имеем дело не только с крупнейшим поселением Руси на землях Верхнего Поднепровья, но и с достаточно ранним. По размерам, топографическим и иным особенностям Мохов сопоставим с известными ОТРП IХ–XI вв. (Гнездово, Шестовица, Тимерево и пр.). Иноэтничный (по отношению к местным дреговичам и радимичам) и разноэтничный (кривичи, балты, финно-угры, возможно, волыняне и потомки выходцев из Скандинавии) состав моховского населения, его выраженный социально-обособленный и вооруженный характер, крупные размеры памятника, позволяют предполагать, что в X–XI вв. на берегу Днепра недалеко от устья Сожа размещалось обширное поселение, значительную часть жителей которого составляли воины и члены их семей. Следует отбросить мысль о том, что Мохов в это время контролировали отряды бродячих викингов-варягов или ватаги местных «ушкуйников». Вопрос заключается в том, с какой целью оно создавалось, и почему оно было основано именно в этой местности. В ходе борьбы Ярослава и Мстислава Владимировичей в 1020-х гг. Мохов оказался во владениях Ярослава. Однако первые погребения появились здесь раньше конфликта сыновей Владимира. Так, курган 77 датируется первой половиной X или концом IX в. Следовательно, проблему возникновения Моховского лагеря следует искать вне плоскости только внутрирусских межкняжеских проблем.
Мохов находится весьма удобно – почти в устье Сожа, на берегу озера, которое могло служить гаванью и местом верфей. Главная причина возникновения здесь крупного военизированного поселения должна лежать в сферах военно-политической и социально-экономической. Если говорить о первой, то таковой могла быть необходимость для Киева подчинения дреговичей (дата их «первого» – на условиях данничества – вхождения в состав Руси по летописям неясна; судя по сообщению К. Багрянородного, она должна быть определена временем не позднее середины X в.) и радимичей (последний поход на них, сокрушивший местный сепаратизм, завершился победоносной для Киева битвой на р. Песчане 984 г.). Мохов был крупным военным лагерем на днепровском отрезке пути «Большого полюдья», который поэтапно создавался и укреплялся Киевом в X – первой половине XI вв. (возможно, и с конца IX в.), т.е. в период «собирания» и окончательной консолидации восточнославянских земель вокруг Киева.
Данные раскопок покозали присутствие в Мохове воинов-кривичей (с семьями), прочих выходцев из северных и иных территорий. Именно они, не связанные напрямую с местной этнической средой (особенно, с радимичской и дреговичской аристократией) и в силу обстоятельств инкорпорированные в нее, выступали инструментом подчинения Киеву аборигенного населения. «Северные» воины были основным населением военных лагерей Руси второй половины X – первой половины XI вв. и в Брянском Подесенье (скандинавы, славяне, балты, финны) . Об этом говорит обычай Владимира Святославича использовать «северные» отряды для решения военн-политических проблем. Ведь в этот период (Х в.) стала все больше нарастать угроза со стороны печенегов.
Родина оказавшихся в Мохове воинов-кривичей – Смоленщина или Полотчина. Если принять второе предположение, то полочане могли быть наняты или выведены («нарублены») Владимиром Святославичем после разгрома княжества Рогволода в начале 980-х гг. Именно в конце X – первых десятилетиях XI вв., в Мохове начинают распространяться кривичские браслетообразные кольца. Впрочем, судя по материалам кургана 77, ранние кривичи присутствовали здесь еще в конце IX – первой половине X вв. Обряд захоронения и инвентарь многих погребений Мохова конца X – первой половины XI вв. аналогичны кривичским курганам Заславля-Изяславля под Минском. Это обстоятельство заслуживает специального исследования.
Мохов уже в конце IX – первой половине X вв. функционировал в качестве одного из опорных пунктов киевского полюдья, организованного Олегом Вещим или Игорем Рюриковичем и контролировавшегося гарнизоном княжеских дружинников, союзников и наемников. Одной из главных задач Мохова могло быть противостояние радимичам, сохранявшим (несмотря на даннические, т.е. в известной степени, временные отношения с Киевом) свою «племенную» автономию до битвы 984 г. Северо-восточнее Мохова проходит южная граница курганов конца X–XI вв. (вероятно, отражающая и более ранние реалии) с этноопределяющими вещами радимичей. Мохов (вместе с Лоевом) как бы «запирает» главную водную артерию радимичей (Сож). Он мог являться очагом государственной экспансии в северном и северо-восточном направлениях. По мере ликвидации автономии, «окняжения» и христианизации радимичских земель, возрастания роли княжеских городов (Гомия, Речицы и др.) – значение Мохова падает. В конце XI–XII вв. он превращается в одно из рядовых селений. Дружинные лагеря Руси (аналоги Мохова) прекращают свое существование в связи с тем, что в начале-первой половине XI вв. они выполнили свою историческую задачу по захвату «племенных» регионов и присоединению их к Киеву [19, c. 88 – 93].
Был ли Мохов чем-то исключительным в Гомельском Поднепровье? Иных таких памятников не зафиксировано. Вправе предполагать наличие здесь менее значительных военизированных поселений. Их поиск предлагаю вести возле городов, в первую очередь, близ Лоева, Брагина, Речицы и Рогачева. У Лоева, кроме Мохова, видим иные памятники X–XI вв., которые могут отражать наличие на ближайших подступах к Лоевскому городищу воинских застав. Они не были связаны напрямую с местной этнокультурной средой и были вызваны к жизни необходимостью контроля над подходами к киевским опорным пунктам [19, c. 93]. Памятники, выпадающие из контекста сельской культуры, отмечены у дд. Колпень и Сенское. Колпень находится в 7–8 км к западу от Лоевского городища на развилке старых дорог в Лоев и Мохов. На площади могильника, в котором В.З. Завитневич исследовал 18 курганов с ингумациями на горизонте, местные жители собрали много предметов, в т.ч. железные топор и 2 наконечника копий. При раскопках найдены бронзовые бляшки и пр. Автор работ замечал, что «Колпеньский могильник, со стороны погребального обряда, представляет явление, совершенно аналогичное с Моховским могильником», но без кремаций [12, с. 16–17]. Итак, в Колпени мы видим воинские погребения на фоне отсутствия этноопределяющих украшений. Распаханный могильник у д. Сенское (Синск) насчитывал 25 насыпей. Он располагался в 12–13 км юго-западнее Лоевского городища по старой дороге в Брагин. В.З. Завитневич раскопал 9 курганов. Встречены только кремации. Найден железный топор. Могильник отличается обрядностью и находкой предмета вооружения.
Сходная ситуация с расположением «необычных» могильников X–XI вв. прослеживается и возле Брагина. Раскопками В.З.Завитневича открыты предметы вооружения и воинского быта. В курганах найдены боевые и универсальные топоры [12, с. 8–72]. В 4–5 км от Брагина у д. Малейки по старой дороге на Лоев в конце XIX в. находились остатки двух могильников. Раскопки в ур. Курганье дали такой результат: в каждом из них отмечены остатки вертикально вкопанных столбов, поднимавшихся на поверхность насыпей. В основании курганов – зольно-угольный горизонт. Только один курган содержал в этом горизонте кремированные кости. В могильнике, расположенном в ур. Горки Под Котловицами в 1 версте от первого, раскопан 1 курган. На подошве – зольно-угольный слой, на котором лежал железный топор. Особенность Малейковских курганов – обряд захоронения и наличие топора. Примерно в 8–10 км км к северо-западу от Брагина находится д. Микуличи. В конце XIX в. среди пахотных полей в ур. Горки Возле Микуличского Двора сохранялись остатки крупного могильника (оставалось до 60 насыпей). В.З. Завитневич исследовал 13 курганов. В 10-ти из них – ингумации в необычно крупных ямах, названных автором раскопок «склепами». Есть основания предположить, что речь идет о т.н. камерных гробницах, характерных для древнерусской воинской среды X–XI вв. Стенки могил обмазаны известью или обложены берестой. В 4-х курганах найдено по одному топору (как минимум, три из них боевые) и «засапожный» нож. Прочие находки из Микуличей также связаны с военно-дружинными традициями. Это конские удила с мундштуком, небольшие весы и весовая гирька с рисунком, костяные рукоятка, части накладок на лук и др. Сразу в нескольких курганах оказались остатки ведер, причем в одном случае ведро было украшено серебряными бляшками. Все указывает на неординарный характер памятника. Он имеет мало общего с крестьянской культурой. Рядом с Микуличами в могильнике у д. Пожарки (может быть, оставленном местным населением) выявлено кольцо с крупнозернеными бусами дреговичского типа. На подступах к летописному Брагину имелись как обычные поселения, так и заставы, контролировавшие дороги. Слабая изученность Брагина пока не позволяет говорить о его существовании уже в X в.
Поселения, типологически родственные Мохову, сыграли огромную роль в становлении древнерусских феодальных городов. Бинарное расположение Гнездово и Смоленска, Шестовицы и Чернигова, Менского поселения и Минска на Свислочи и т.д. явно отражает историческую закономерность и не может быть случайностью. Полагаю, что ОТРП–ВМФП были составными частями раннегородской историко-топографической структуры. Их географическое расположение примерно в 7–20 км от «настоящих» феодальных центров не имеет принципиального значения для определения исторической природы первых. Мохов, как показано выше, демонстрирует яркий пример ОТРП–ВМФП. Но рядом с ним как будто нет древнерусского города, упомянутого в летописи. В этой связи, а также в свете последних археологических наблюдений, можно утверждать: историческим спутником Мохова был Лоев, в котором имеются остатки городища и обширного укрепленного поселения. Изучение Мохова поднимает вопрос о неравномерности процессов «огосударствливания», т.е. феодализации и последующей христианизации территории Руси [19, c. 93 – 95].
Анализ историко-археологического материала подводит к выводу о том, что многие (если не все) военизированные многофункциональные поселения Руси IX–XI вв. являлись ни чем иным, как топографически обособленными частями городов – своеобразными поселениями-спутниками. ВМФП объективно выполняли (дополняли, отчасти дублировали), вероятно, не все, но значительную часть спектра «городских» функций. Они действительно были отдельными поселениями, но преимущественно в географическом измерении. Превалирующее военное (военно-полицейское) направление жизнедеятельности во многом предопределило их «выносной» (за пределы «основной» части города) характер размещения. И здесь может скрываться часть разгадки этой, на первый взгляд, парадоксальной ситуации парного существования городов и их спутников [19, c. 92].