 |
|
Развитие науки и российское Просвещение
Может быть, наибольшее значение с точки зрения культурного развития России имели реформы в области образования. Петр I понимал, что без образования, без профессионально подготовленных людей невозможно возвысить Россию, поднять ее удельный вес среди других государств и держав. Уже в 1701 году была открыта знаменитая Навигацкая школа, затем и Артиллерийская школа, где преподавание математики, астрономии, геодезии, инженерного дела заняло главное место. Армии и флоту были нужны обученные офицеры; обширное военное и гражданское строительство требовало людей, владевших техническими знаниями. Позже, в 1707 году открывается Медицинское училище, а в 1712 году — Инженерная школа. В городах, особенно в губернских, появились “цифирные” школы, где обучали арифметике и началам геометрии, преподавали здесь выпускники Навигацкой школы. Молодых людей отправляли за границу, вернувшись, они сдавали экзамены по навигации и фортификации, часто в присутствии царя.
С открытием школ появляется и обширная учебная литература: “Арифметика, сиречь наука числительная” Леонтия Магницкого (1669—1739), в которой помимо теоретических сведений давались чисто практические советы, например, как определить глубину колодца, высоту стен и так далее. Эту книгу М. В.Ломоносов назовет “вратами своей учености”. В 1708 году новым шрифтом была отпечатана “Геометрия славенски землемерие”, излагавшая труд немецкого ученого, переведенный генералом Я. В. Брюсом. В 1717 году выходит книга “Юности честное зерцало”, авторство которой приписывают самому Петру I, хотя известно, что в ее создании принимали участие писатель и переводчик Гавриил Бужинский и тот же Брюс. Книга предназначалась для воспитания хороших манер у детей (отроков) дома и в кругу других людей. В начале книги были азбука и упражнения для чтения, но главную часть составляли советы и практические рекомендации. Первый раздел создавал образ учтивого и трудолюбивого человека, отвечающего требованиям времени:
"Всегда время пробавляй в делах благочестных, а празден и без дела отнюдь не бывай, ибо от того случается, что некоторые живут лениво, не бодро, а разум их затмится и иступится, потом из того добра никакого ожидать можно, кроме дряхлого тела и червоточины, которое с лености тучно бывает. Младый отрок должен быть бодр, трудолюбив, прилежен и беспокоен, подобно как в часах маятник..."
Или:
"Отрок должен быть весьма учтив и вежлив как в словах, так и в делах: на руку не дерзок и не драчлив, также имеет оный стретившего на три шага недошед и шляпу приятным образом сняв, а не мимо прошедши, назад оглядываясь, поздравлять. Ибо вежливу быть на словах, а шляпу держать в руках не убыточно, а похвалы достойно. И лучше, когда про кого говорят: "он есть вежлив, смиренный кавалер и молодец", нежели когда скажут про которого: "он есть спесивый болван"...
Второй раздел назывался “Како младый отрок должен поступать, когда оный в беседе с другими сидит”. Отроку говорили:
"Когда прилучится тебе с другими за столом сидеть, то содержи себя в порядке по сему правилу: в первых, обрежь свои ногти, да не явится, яко бы оныя бархатом обшиты, умой руки, сиди прямо и не хватай первой в блюдо, не жри как свинья и не дуй, чтоб везде брызгало"...
Петр I считал, что не только знания, но и “политес” — этикет, культура поведения должны быть присущи российскому человеку, чтобы он мог с успехом соперничать с европейской учтивостью.
Каждая из реформ Петра открывала в российском просвещении новые горизонты знания. Выходят книги, посвященные различным вопросам промышленности: механике, металлургии, строительству военных укреплений (фортификации), горному делу и многим другим.
Географы и картографы этого времени составили множество карт, а собрание сведений о богатстве недр позволило определить, какими товарами “без вывозу из-за моря обойтись можно” [125, с. 337]. В этот период были открыты залежи угля на Дону, в Кузнецке, нефть в Поволжье. Уголь тогда еще использовали мало, лишь как топливо при выварке соли, а нефть применяли только в медицине.
Бурное развитие науки и образования привело к открытию в 1725 году по инициативе Петра Петербургской Академии наук. В отличие от западных академий, создававшихся на пожертвования, Петербургская Академия была на полном государственном обеспечении. При Академии был создан университет для подготовки научных кадров из русских “младых людей”.
В этот же период вместо буквенных обозначений цифр (“а” — 1, “б” — 2 и т. д.) ввели арабские цифры, появляется новый шрифт для печатания книг, поскольку прежний, церковнославянский был труден и в печати, и в чтении. С 1702 года в России издается печатная газета “Ведомости о военных и иных делах, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах”. Эта газета отличается от единственного органа — рукописной газеты “Куранты” времен Алексея Михайловича тем, что была предназначена для широкого круга подписчиков, публикуя материалы о новых указах, месторождениях, промышленных предприятиях.
В 1719 году открывается первый в России естественноисторический музей “Кунсткамера”, где были представлены различные минералы, изображения и чучела животных, “чудеса”; коллекция музея составлялась по указам правительства доставлять “каменья необыкновенные, кости человеческие и скотские, рыбы, старинное оружие и прочее все, что зело старо и необыкновенно” [там же, с. 339].
Столь бурное развитие просвещения в России требовало своих просветителей, и они явились. Это Феофан Прокопович, М. В.Ломоносов (1711 — 1765), читавший в Академическом университете курс “истинной физической химии”, поэт В. К. Тредиаковский (1703—1768), преподававший красноречие, математик и физик Г. В. Рихман (1711 — 1753), впоследствии погибший от удара молнии во время эксперимента, приглашенные из Швейцарии Леонард Эйлер (1707—1783), будущий петербургский академик, и Даниил Вернулли (1700—1782), один из трех братьев, прославивших свое имя в мировой науке. Русские ученые переводили труды Д. Локка, Ж.-Ж. Руссо и других по самым различным направлениям науки. Трудами Ломоносова был создан Московский университет, в котором в отличие от западных университетов не было богословского факультета. По этой и другим, вполне типичным для России 
причинам Московский университет просуществовал недолго: он был закрыт во второй половине XVIII века. История этого университета показывает, что и в кругу науки продолжалось то же противостояние, что и в других сферах действительности. С одной стороны, огромная тяга к знаниям, которая давала возможность выходцам из самой различной среды достигнуть больших успехов, с другой — бедность и трудности 
учения. Иногда тяжкие условия жизни студентов отвращали их от занятий: Петр, посетивший Морскую академию, увидел, что ученики не ходили в нее “за босотою и неимением дневного пропитания”, другие же “кормились вольною работою” [152, с. 51]. Поэтому ученики убегали, их ловили, возвращали в школы, жестоко наказывали. (И здесь сказалось желание Петра насаждать науки насильственно!) Хотя примеры успешного прохождения всех ступеней академического образования выглядят почти героически, они давали превосходные результаты. Например, академик И. И.Лепехин “десятилетним мальчиком был принят на казенное содержание (12 рублей в год) в гимназию. Здесь он овладел немецким и латинским языками, прошел по ломоносовской программе курс русского языка, изучал математику. По отзывам учителей, Лепехин был “весьма понятен” и имел “особливую перед прочими охоту к учению”. В двадцать лет он был произведен в студенты. После двух с половиной лет обучения в Академическом университете Лепехина послали в Страсбургский университет, где менее чем через пять лет он был удостоен степени доктора медицины, После возвращения на родину Лепехина избирают адъюнктом, позднее — академиком Петербургской академии. Семнадцать лет он заведовал Академической гимназией, которую некогда окончил [там же, с. 67, 68].
Россия, как и другие европейские страны, переживала эпоху Просвещения. Русское Просвещение, имея много общего с европейским, но не во всем совпадая с ним, прошло два этапа в своем развитии. Первый этап был связан с идеей пропаганды знаний, образования, доступного не только дворянству, но и простонародью, о чем мечтал Ломоносов и что в той или иной мере осуществлял не чуждый идей просветительства Петр. На этом этапе русской просветительской мысли сформировалось представление о просвещенном монархе, о правлении, основанном на разуме. И здесь весьма заметно влияние государственных реформ Петра. Идею об ответственности каждого за исполнение им своих обязанностей, о знатности, основанной на этой ответственности, выразил А. П. Сумароков (1717—1777):
Без крылья хочешь ты летети к небесам.
Достоин я, коль я сыскал почтенье сам.
А если ни к какой я должности не годен,
Мой предок дворянин, а я не благороден.
[121, т. 5, с. 374]
Аналогичные мысли звучат и у Державина (1743—1816) почти четверть века спустя:
Блажен народ, где царь главой,
Вельможи — здравы части тела,
Прилежно долг все правят свой,
Чужого не касаясь дела.
[Там же,“Вельможа”]
Но идеи просвещенной монархии, так же, как и идеи общества, построенного на началах Разума, оказались, как и в Европе, иллюзией. Кроме того, в Европе не существовало крепостничества в том виде, в каком оно было и все более усиливалось в России. Возможно, что не все из просветителей видели прямую связь самодержавия и крепостничества, но многие вещи они предчувствовали. Даже умеренный Державин (между прочим, участвовавший в организации подавления пугачевского бунта) писал:
Мучительства и бедных стои[35]
Смушают, потрясают царства
И в гибель повергают трон.
[Там же, с. 388]
Подобные мысли русских просветителей привели к второму этапу развития Просвещения в России, когда особенно сильно звучали голоса А. П. Сумарокова, Н. И. Новикова, Д. И. Фонвизина (1744/ 1745—1792) и особенно А. Н. Радищева.
Как и в Европе, в России усилилась тенденция к критическому взгляду на действительность. Эта критика прозвучала сначала в различных кружках и обществах, возникших во второй половине века. Кружки удовлетворяли потребность мыслящих людей в обмене мнениями, в распространении знаний, в издательской деятельности. Например, появляется “Общество друзей словесных наук” (само название говорит о характере занятий его участников), проникают и распространяются в России масонские ложи, предлагавшие особый, религиозно-мистический выход из тех жизненных драм, в которые 
были ввергнуты люди, чувствовавшие безысходность отношений между крестьянами и самодержавием. Так, писатель и журналист Н. И. Новиков (1744—1818) вступил в масонскую ложу, желая, по его словам, упражняться “в нравственности, самопознании и исправлении себя” [214, с. 608]. Именно нравственности искал в масонской ложе Новиков, да и другие просветители, бежавшие от двуличной морали светского общества, как об этом написал один из масонов А. М. Кутузов: “Отрицай бога, обманывай 
искусно, шути остроумно, разоряй своего ближнего, клевещи, злословь... и будешь в их глазах добрым и безопасным гражданином; но воздерживайся от всех сих модных качеств — неотменно заслужишь имя... преопаснейшего человека в обществе” [152, с. 29].
Направление в Просвещении, связанное с именем Н. И. Новикова, стремилось к воспитанию моральных качеств, рассматривало проблемы гражданского облика человека, общественных нравов, законности, долга перед обществом.
Наиболее выдающимся просветителем, ярким и яростным борцом против крепостничества стал А. Н. Радищев (1749—1802), в чьем творчестве соединились философский ум, талант писателя и обличительная сила сатирика. Именно он особенно остро почувствовал и выделил в своих трудах одну из главных проблем Просвещения, характерную и для Европы, и для России,— проблему человека. И если для французских энциклопедистов она звучала как проблема “естественного” человека, то для Радищева это была проблема “гармонизации” человека с его природными отношениями, со всеми элементами среды и “обстоятельствами жизни” [332, с. 82]. Для Радищева главное обстоятельство существования человека — его личная свобода. При этом Радищев лишен идиллических представлений о “просвещенном” монархе, он не был сторонником ни “народного” царя, ни крестьянского бунта. Он полагал, что свободу может принести революция разумных людей: “...Скоро бы из их среды (крестьянской.— А. Б.) исторгнулися великие мужи... но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены” [152, с. 34]. В роли великой просветительницы пыталась выступить и Екатерина II (1726—1796). Она провозгласила задачей просвещения в России создание “новой породы людей”. Предполагалось “преодолеть суеверие веков, дать народу своему новое воспитание и, так сказать, новое порождение...”, о прошлом говорилось с пренебрежением: “Много употреблено иждивения”, но “мало, буде совсем ничего, существительных плодов от того собрано”. Главным недостатком прошлого считалось то, что прежде заботились только об украшении и просвещении разума науками. Но тому, кто не воспитан в добродетелях, просвещение только вредит: “Корень всему злу и добру Воспитание”. Поэтому необходимо сначала воспитать “новую породу, или новых отцов и матерей”. Отцы и матери воспитают в тех же правилах своих детей, те — своих, “и так следуя из родов в роды в будущие веки”. Это достаточно иллюзорное представление вылилось в конце концов в то, что образование стало сугубо сословным, для дворян предлагались привилегированные кадетские корпуса, “училища для благородных девиц”, для разночинцев— 
училище при Академии художеств, воспитательные дома в губерниях. Крестьян никуда не принимали, об их образовании ничего не говорилось [там же, с. 68, 69].
На словах программы воспитания, рекомендуемые училищам, были великолепны: запрещалось бить и тяжко наказывать детей, предлагалось находить среди них способных и т. д. Но сочинять теории оказалось легче, поскольку для их внедрения необходимы были способные и любящие свое дело специалисты, а таковых в России было не так уж много, а кроме того, в официальной жизни России после Петра слова стали значить больше, чем дела. Женское образование, которое осуществлялось в Смольном институте благородных девиц, тоже не смогло вырастить “новую породу людей”. В. В. Капнист (1758—1823) в комедии “Ябеда” писал о воспитанницах Смольного института:
Возможно ль дурочку в монастыре с шести
Годов воспитанну почти до двадцати,
Которая приход с расходом свесть не знает.
Шьет, на Давыдовых лишь гуслях повирает.
Да по-французски врет, как сущий попугай.
А по-природному лишь только: ай! да ай!
Возможно ли в жену такую взять мне дуру!
[152. с. 75]
При Екатерине II стало особенно заметным стремление выдавать желаемое за действительное. Можно сказать, что два великих государя XVIII века в России были в этом отношении полной противоположностью: насколько Петру важно было, чтобы слово и дело не расходились, настолько “просвещенная” государыня придавала главное значение слову, причем дело могло даже противостоять ему. Переписка с Вольтером, где затрагивались темы образования и просвещения, предложение издать знаменитую “Энциклопедию" в России, благодушные утверждения о том, что “...в 60 лет все расколы исчезнут; коль скоро заведутся и утвердятся школы, то невежество истребится само собой; тут насилия не надобно” [310, с. 1], никак не вязались с усилением гнета крепостных и жестоко подавляемыми восстаниями крестьян. Создание системы школ и народных училищ шло так же насильно, как и введение посадки картофеля, вызвавшее “картофельные бунты” удельных и государственных крестьян. С одной стороны — Академия художеств, учрежденная государыней, с другой — “благородные невежды, ветреные щеголи, модные вертопрашки”, которых бичует сатира этого времени.
Не только науки и образование, но и литература, обличавшая зло крепостничества, вырабатывали в России новую систему взглядов на мир, новый “духовный климат” [332], вобравший в себя критическое отношение к действительности: юмор, сатиру, иронию, сарказм.