 |
|
СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 4 страница
– Дорогие Бэггинсы и Боффины! – начал он снова. – А также уважаемые Тукки и Брендибэки, Груббы, Куббы, Барсукки, Дудельщики, Булджеры, Перестегинсы, Дебеллинги и Большеступы!
– Большестопы! – громогласно поправил пожилой хоббит с другого конца стола. Никому и в голову бы не пришло усомниться, что это самый настоящий Большеступ: ноги у него были соответствующего размера, на редкость косматые и обе возлежали на скатерти.
– И Большеступы, – повторил Бильбо как ни в чем не бывало. – А также добрые, славные Саквилль-Бэггинсы – наконец-то я вижу вас у себя! Добро пожаловать в Котомку! Сегодня я справляю сто одиннадцатый день своего рождения! Иными словами, мне стукнуло одиннадцать с хвостиком!
– Ур-ра! Ура! Поздравляем! Желаем счастья! Всего-всего! – загалдели хоббиты и с воодушевлением забарабанили по столам кулаками. Вот это речь! Лучше и не выдумать! Как раз в хоббичьем вкусе: коротко и не надо голову ломать.
– Надеюсь, вы развлекаетесь не меньше моего!
Оглушительный взрыв рукоплесканий. Выкрики „Еще бы!“ (и „Еще чего!“). Трубы, рожки, волынки, флейты и прочая и прочая! Мы уже упоминали, что шатер кишел хоббичьим молодняком; теперь юное поколение заявило о своем присутствии взрывом доброй сотни музыкальных хлопушек с сюрпризом. В основном хлопушки были помечены меткой „Дейл“; большинству это слово ничего не говорило, но от хлопушек все были в восторге. Сюрприз состоял в том, что внутри оказались спрятаны музыкальные инструменты – небольшие, но искусно сработанные и звучавшие прямо-таки волшебно. Обнаружив сюрприз, парочка-другая молодых Тукков и желторотых Брендибэков, решив, что дядя Бильбо выговорился (Что ж еще толковать-то? Все и так ясно!), вмиг соорудили в уголке оркестрик и принялись наяривать что-то веселенькое. Несовершеннолетний Эверард[57] Тукк и юная Мелисса Брендибэк вспрыгнули на стол с колокольчиками в руках и уже собирались отмочить „Прыг-скок“ – танец довольно милый, но, пожалуй, чересчур легкомысленный.
Но Бильбо еще не выговорился. Отобрав у какого-то хоббитенка рог, он трижды громко протрубил, призывая к тишине. Шум унялся.
– Подождите, я недолго! – крикнул Бильбо. Гром приветственных криков и рукоплесканий. – Я не зря собрал вас за этим столом всех вместе! Я кое-что задумал!
Что-то в его голосе заставило собравшихся смолкнуть. Наступила гробовая тишина. Один-два Тукка даже прислушались.
– Если быть точнее, я задумал не одну вещь, а целых три! Первое – я хочу сказать вам, что люблю вас всей душой и что провести одиннадцать с хвостиком лет среди столь блистательных и достойных восхищения хоббитов недостаточно, чтобы пресытиться их обществом!
Лавина одобрительных воплей и оглушительные хлопки!
– Я и с половиной из вас не успел сойтись так, как мне бы того наполовину хотелось, но, с другой стороны, я и половины из вас не люблю так, как она того, правда, вполовину не заслуживает!
Вот так-так! Что-то чересчур заковыристо! Один или два хоббита захлопали; остальные морщили лбы, силясь уяснить, что это было – любезность или хамство?
– Второе – я хочу отметить свой день рождения! – Снова аплодисменты. – То есть, простите, наш день рождения! Все вы прекрасно знаете, что этот праздник не только мой, но и Фродо – моего наследника и племянника! Сегодня он вступает в совершенный возраст и становится законным владельцем Котомки!
Снисходительные хлопки взрослых; громкие вопли хоббитов помоложе: „Фродо! Фродо! Ура старине Фродо!“
Саквилль-Бэггинсы скорчили мрачную гримасу: что бы это могло значить? Почему это вдруг хлоп – и „законным владельцем“? Что за шутки?
– Если сложить наши годы, выйдет ровно сто сорок четыре. Вас тут тоже сто сорок четыре, и это не случайно. Настоящая куча мала, если мне будет позволено так выразиться!
Неловкое молчание. Уж это ни в какие ворота не лезло! Многие из гостей, особенно Саквилль-Бэггинсы, глубоко оскорбились. Что же, выходит, их зазвали только для ровного счета, словно они ящики какие-нибудь? „Куча мала! Хорошенькое дельце! Как плоско!“
– Если мне разрешат обратиться за вдохновением к давно минувшим временам, я напомню вам, что сегодняшний день – это еще и годовщина моего прибытия в Эсгарот верхом на бочке. Правда, в тот раз я совсем было запамятовал про свой день рождения, но тогда мне стукнуло всего пятьдесят один, а когда ты молод, день рождения – не велика дата. Правда, пир мне закатили что надо, хотя сам я схватил ужасный насморк, и речь моя на пиру состояла всего из двух слов: „Бдагодадю богодно!“ Позвольте мне сегодня сказать то же самое еще раз, но уже ясно и внятно: благодарю вас всех покорно за то, что посетили мое скромное торжество!
Упрямое молчание. Неужели он сейчас затянет песню или начнет декламировать стихи? Почему не откланяется и не даст спокойно выпить за его здоровье? Но Бильбо не стал петь и не заговорил стихами. Вместо этого он смолк, подождал немного и продолжил:
– Третье, и последнее. Я хочу сделать небольшое объявление. – Последнее слово неожиданно прозвучало так громко, что все, кто еще мог выпрямиться, выпрямились и навострили уши. – Хотя, как я уже сказал, одиннадцати с хвостиком лет мало, чтобы сполна насладиться вашим обществом, – с глубоким прискорбием вынужден объявить: всему настает конец. Я ухожу. Причем сию же минуту. Прямо сейчас. Прощайте!
С этими словами он шагнул со стула и... исчез! Все на секунду ослепли от ярчайшей вспышки и зажмурились, а когда открыли глаза – Бильбо нигде не было. Сто и сорок четыре обманутых хоббита так и онемели. Старый Одо[58] Большеступ убрал ноги со стола и затопал. Затем воцарилось полное молчание. Наконец переведя как следует дух, все до единого Бэггинсы, Боффины, Тукки, Брендибэки, Куббы, Барсукки, Булджеры, Перестегинсы, Рытвинги, Дебеллинги, Дудельщики и Большеступы разом загалдели.
Постепенно возмущенные гости сошлись на том, что шутка Бильбо – самого низкого пошиба, и теперь единственное средство прийти в себя – это поскорее что-нибудь съесть и выпить. В запальчивости итог подвели такой:
– Сбрендил, право слово, сбрендил старик! Но кто, спрашивается, не знал, что он чокнутый?
Даже Тукки (за малым исключением) осудили поступок Бильбо как нелепый и возмутительный. Дело в том, что поначалу большинство ни на миг не усомнилось в том, что исчезновение Бильбо – просто глупая выходка и ничего больше.
Неладное заподозрил только старый Рори[59] Брендибэк. Ни почтенный возраст, ни обилие умятой им на праздничном угощении снеди не притупили его природного ума, и Рори, наклонившись к уху своей невестки Эсмеральды, тихонько шепнул:
– Нет, дело тут нечисто, голубушка! Бэггинс, чудила, опять куда-то намылился! Ну и дурень! Но, с другой стороны, пусть его. Закуску он нам оставил, а это главное! – И он во весь голос окликнул Фродо, требуя еще вина.
Из всех, кто был в шатре, один Фродо не сказал ни слова. Он молча сидел по правую руку от пустого стула Бильбо и не отвечал ни на вопросы, ни на колкие замечания. Он знал о шутке заранее, но это не помешало ему вдосталь позабавиться. Фродо едва удерживался, чтобы не прыснуть, глядя на обалдевшие физиономии гостей и слушая их возмущенные восклицания. Правда, это не заглушило грусти – Фродо только теперь понял, как сильно любит старого хоббита. Гости тем временем ели, пили и обсуждали странности Бильбо Бэггинса, прошлые и нынешние; правда, Саквилль-Бэггинсов уже не было – разгневанные, они гордо покинули праздник. Фродо почувствовал, что и ему делать здесь больше нечего. Он велел еще разик обнести гостей вином, встал, молча осушил свой бокал, произнес мысленно тост за здоровье Бильбо – и выскользнул из шатра.
Что касается Бильбо Бэггинса, то во все продолжение речи он теребил в кармане золотое кольцо – то самое волшебное кольцо, которое он так много лет хранил ото всех в тайне. Сделав шаг со стула, он надел кольцо на палец и – только его и видели!
Он поспешил к себе в норку и постоял с минуту на пороге, улыбаясь гвалту, доносившемуся из шатра, и веселому гомону пирующих на поляне. Войдя в дом, он снял нарядный костюм, сложил вышитый шелковый жилет, завернул его в бумагу и спрятал. Затем быстро переоделся в старое походное платье и защелкнул на поясе пряжку потертого кожаного ремня. К ремню он пристегнул короткий меч в видавших виды черных кожаных ножнах. Отперев ящик (насквозь пропахший порошком от моли), он извлек оттуда старый плащ и капюшон. Судя по тому, что Бильбо держал их под замком, это были предметы особо ценные, хотя по виду понять этого было невозможно, – все латаное-перелатаное, выцветшее; так что какого они были прежде цвета, сразу и не скажешь, – скорее всего темно-зеленого. И плащ, и капюшон были явно с чужого плеча и висели на Бильбо мешком. Облачившись в них, он отправился в кабинет и из особого хранилища извлек какой-то завернутый в тряпье сверток, рукопись в кожаном переплете и плотный конверт. Книга и сверток полетели в тяжелый вещевой мешок, стоявший рядом и набитый уже почти до отказа. В конверт Бильбо опустил золотое кольцо и тонкую золотую цепочку к нему, запечатал и написал на конверте имя Фродо. Затем положил конверт на каминную полку – но внезапно передумал и сунул в карман. В этот миг дверь распахнулась и на пороге появился Гэндальф.
– Привет! – обернулся Бильбо. – А я вот гадаю – заглянешь ты ко мне или нет?
– Рад тебя видеть, – сказал волшебник, усаживаясь. – Мне срочно нужно было перемолвиться с тобой парой слов, чтобы покончить со всеми делами. Полагаю, ты доволен собой, шутка удалась на славу, все прошло как по писаному?
– Ну еще бы! – заулыбался Бильбо. – Только вот эта вспышка... Я и то чуть не упал со стула, а про других и говорить нечего. Решил добавить кое-что от себя?
– Угадал. Не обессудь! Все-таки ты столько лет осторожничал с кольцом, что я счел за лучшее направить твоих гостей на ложный след.
– И все мне испортить! Видать, без тебя ничего никогда не обойдется, старый ты проныра! – рассмеялся Бильбо. – Впрочем, ты, наверное, знал, что делаешь. Как и всегда.
– Ты прав. Когда я знаю что-нибудь наверняка, я и поступаю наверняка. Однако сейчас я кое в чем сомневаюсь... Впрочем, к делу! Значит, ты сыграл свою шутку. Кстати, твоих сородичей чуть удар не хватил, а кого не хватил – те страшно оскорбились. Теперь в Заселье ближайшие девять, а то и все девяносто девять дней ни о чем другом говорить не будут... Ну что ж! А как насчет остального?
– Все по-прежнему. Мне позарез нужен отдых, очень, очень долгий отдых. Я тебе уже говорил. Может быть, каникулы станут и вовсе бессрочными. Не думаю, чтобы я вернулся. По чести говоря, я совсем не собираюсь возвращаться. Дела я все уладил, так чего ради?.. Постарел я, Гэндальф! Выгляжу я моложе своих лет, но где-то там, внутри, я чувствую, что это не так. „Хорошо сохранился“! Да уж! – Он фыркнул. – Я просто стал какой-то прозрачный и тонкий, словно меня намазали на бутерброд, как масло, понимаешь? Причем масла мало, а ломоть огромный... Не дело это. Надо сменить обстановку, надо что-то предпринять!..
Гэндальф поглядел на него пристально и с любопытством.
– Да, это не дело, – сказал он раздумчиво. – Пожалуй, ты хорошо придумал.
– Хорошо, плохо ли, а менять ничего не стану. Я хочу снова увидеть горы, Гэндальф. Горы. И найти местечко, где я смог бы отдохнуть. В тишине и спокойствии. Чтобы вокруг не рыскали толпы родственников и чтобы не обрывали дверной звонок назойливые посетители. Может, я даже смогу закончить свою книгу. Я уже нашел неплохую фразу для концовки: „...и жил счастливо до конца дней своих“.
Гэндальф рассмеялся:
– Так оно, скорее всего, и будет! Но книги твоей никто не прочитает, так что над концовкой можно не мучаться.
– Ну почему же? Придет время – прочитают. Фродо, например. Он уже заглянул в нее одним глазком и ждет продолжения. Ты ведь присмотришь за ним, правда? Одним глазком?
– Двумя, Бильбо, двумя, когда не надо будет смотреть в другую сторону!
– Позови я его, он бы, конечно, пошел со мной. Он ведь просился перед праздником. Но я-то знаю, что это пока одна блажь. Я хочу снова поглядеть на дальние страны перед смертью, а он ведь всю жизнь прожил тут, в Заселье, и сердце его со здешними лесами, полями и речушками. Хочу, чтобы малышу жилось привольно, а потому оставил ему почти все – кроме пары вещиц. Надеюсь, он будет счастлив. Надо только привыкнуть к самостоятельности. Пора ему встать на ноги!
– Говоришь, все оставил? – усомнился Гэндальф. – А кольцо? Уговор дороже денег! Не забыл?
– А... ну... да, кажется, вроде не забыл... – смутился Бильбо.
– И где оно?
– В конверте, если тебе так уж надо знать! – вспыхнул Бильбо.– Там, на каминной полке!.. Нет! Гляди-ка! Вот оно – в кармане! – Тут он запнулся. – Чуднó! – добавил он тихо, как бы обращаясь сам к себе. – Но, с другой стороны, почему бы и нет? Так даже лучше...
Гэндальф снова пристально посмотрел на Бильбо. Глаза его сверкнули.
– На твоем месте, Бильбо, я бы его все-таки оставил, – сказал он спокойно. – Вижу, тебе не хочется с ним расставаться?
– Ну... и да и нет. Раньше я об этом не думал, а теперь вот жалко. Не хочу его отдавать, и все тут. И зачем, главное? Не понимаю. Для чего тебе это понадобилось? – На этих словах голос его как-то странно изменился – зазвучал резко, раздраженно, с подозрением. – Далось тебе это кольцо! Остальные мои трофеи тебя почему-то не интересуют!
– До них мне и правда дела нет, а вот кольцо мне действительно „далось“, как ты говоришь, – сказал Гэндальф спокойно. – Мне нужно знать правду. Это очень важно. Волшебные кольца – они... словом, они волшебные, и этим все сказано. Встречаются они редко, и ждать от них можно всякого. Твоим кольцом я заинтересовался, так скажем, по долгу службы, и интерес мой не угас до сих пор. Ты будешь скитаться по долам и лесам, невесть где. А я должен всегда твердо знать, где оно. Ну, и, кроме всего прочего, у тебя это колечко уже давно, пора бы и наиграться. Если я на верном пути и не во всем ошибаюсь, оно тебе уже не понадобится, Бильбо.
Лицо Бильбо налилось кровью, глаза сердито засверкали. Обычного добродушия как не бывало.
– Это почему же?! И какое тебе до этого дело, смею спросить? Нечего распоряжаться моими вещами! Это мое кольцо! Я сам его нашел, ясно?! Или оно меня!..
– Не спорю, не спорю, – поднял ладони Гэндальф. – Зачем злиться?
– Если я и злюсь, то виноват ты! Ты! Мое кольцо, и все тут! Слышишь? Мое, собственное! Мое сокровище! Да, именно так – сокровище!
Лицо волшебника оставалось серьезным и внимательным. Ничто не выдавало его изумления и даже тревоги, кроме внезапной вспышки в глубоко запавших глазах.
– Его уже так называли однажды, – заметил он. – Не ты. Другой.
– А теперь это делаю я. Ну и что? Подумаешь, Голлум разок обмолвился. Оно же теперь мое, не Голлумово. И останется моим. Я так решил!
Гэндальф поднялся.
– Ты будешь последним ослом, если его не отдашь, – сурово отчеканил он. – С каждым твоим словом мне это все яснее. Оно держит тебя слишком крепко. Оставь его! Тогда оно тоже тебя оставит, и можешь идти на все четыре стороны. Хочешь стать свободным?
– Как захочу, так и сделаю! Я и без того свободен, – набычился Бильбо.
– Тсс! Спокойнее, дружище! Мы ведь с тобой не первый день знакомы, и ты мне кое-чем обязан. Решайся! Обещание есть обещание. Выполняй же его!
– Хочешь заграбастать, так прямо и говори! – закричал Бильбо срывающимся голосом. – Только не выйдет у тебя ничего! Не отдам я своего сокровища! Ясно?! – И рука хоббита потянулась к мечу.
Глаза Гэндальфа засверкали нестерпимым огнем.
– Видно, настал мой черед разозлиться, – жестко сказал он. – Еще раз такое услышу – берегись! Или ты захотел посмотреть на Гэндальфа Серого в его истинном обличье?
Волшебник шагнул вперед. Казалось, он вырос. Не Гэндальф, а грозный и страшный великан воздвигся над хоббитом; тень его заполнила крошечную комнатку без остатка.
Бильбо отшатнулся и, тяжело дыша, прижался к стене, схватившись за карман. С минуту они стояли, глядя друг на друга. Воздух звенел от напряжения. Гэндальф не отводил взгляда. Постепенно кулаки Бильбо разжались. Его начал бить озноб.
– Ты что, Гэндальф? Ты что? – пролепетал он. – Я тебя таким еще не видел. Что тут такого? Оно ведь и вправду мое. Ведь это я его нашел. Отдай я его Голлуму, он бы меня прикончил. Я никакой не вор, что бы он обо мне ни говорил...
– Я никогда и не называл тебя вором, – ответил Гэндальф. – Но и я тоже не вор. Я не собирался тебя обчистить. Я хочу только помочь тебе. Ты всегда верил мне. Хотелось бы, чтобы поверил и на этот раз.
Он отвернулся, и тень исчезла. Перед Бильбо снова стоял обыкновенный седой старик, сгорбленный и озабоченный.
Бильбо провел рукой по глазам.
– Прости, – сказал он. – Со мной что-то странное случилось. Пожалуй, так будет даже легче – отделаться и забыть, чтоб не морочило больше голову. В последние месяцы оно так и стоит все время передо мной. Иногда мне кажется, что оно смотрит на меня, будто глаз. И знаешь – мне почему-то хочется надеть его на палец и исчезнуть. А то вдруг как стукнет: все ли с ним в порядке? – и лезешь в карман убедиться, что – уф! – на месте... Я уж и на ключ его запирал, и все такое, но оказалось, что, когда оно не в кармане, я просто места себе не нахожу. Почему – не знаю. Никак не могу взять себя в руки и решиться!
– Тогда положись на меня, – посоветовал Гэндальф. – У меня все решено. Иди, куда задумал, а кольцо оставь. Пусть оно перестанет быть твоим. Отдай его Фродо, а я пригляжу за ним.
Бильбо все еще стоял в нерешительности. Наконец из его груди вырвался вздох.
– Ладно, – проговорил он с усилием. – Оставлю. – Он пожал плечами и выдавил из себя довольно-таки скорбную улыбку. – На самом деле, ради этого я и день рождения-то затеял. Раздам, думал, побольше подарков – может, легче будет заодно и с кольцом разделаться? Легче не вышло, но все-таки жаль, если все мои труды пропадут даром. Это окончательно испортило бы шутку.
– Конечно. В этом была вся соль. Другого смысла я в твоей затее, как ни бьюсь, не нахожу, – подтвердил Гэндальф.
– Отлично, – решился Бильбо. – Откажу его Фродо вместе со всем остальным. – Он глубоко, всей грудью вздохнул. – Что ж, теперь мне и правда пора в путь, пока меня еще кто-нибудь не остановил! „До свиданья“ я тебе уже сказал, а начинать все по второму кругу – для меня это слишком!
Он подхватил мешок и направился к двери.
– Кольцо у тебя в кармане, – напомнил волшебник.
– Точно! – вскричал Бильбо. – И завещание, и все прочие бумаги. Может, возьмешь конверт и передашь от моего имени? Так будет надежнее.
– Нет, кольца я не возьму, – сказал Гэндальф. – Положи его на каминную полку. До прихода Фродо с ним ничего не сделается. Я пригляжу.
Бильбо вынул конверт и собирался уже положить его на полку рядом с часами, но рука вдруг отдернулась, и пакет полетел на пол. Подобрать его Бильбо не успел: быстро нагнувшись, волшебник опередил его и водворил конверт с бумагами на камин.
Лицо хоббита снова свела судорога ярости; впрочем, оно тут же разгладилось, и Бильбо рассмеялся.
– Ну вот и все, – сказал он. – Я пошел!
Они вышли в прихожую. Бильбо выбрал из тростей на стойке свою любимую и свистнул. Из трех разных комнат выскочили трое гномов, хлопотавших по хозяйству.
– Ну как, все готово? – спросил Бильбо. – Все завернули? Все надписали?
– Все! – ответили гномы.
– Тогда в путь!
И он перешагнул через порог парадного входа.
Ночь выдалась ясная. Небо усеяли точечки звезд. Бильбо поднял голову и глубоко вздохнул:
– Здорово! Просто здорово! Снова из дому, снова в дорогу! Да еще с гномами! Вот о чем я мечтал все эти долгие годы! До свидания! – Он оглянулся на свой старый дом и поклонился порогу. – До свидания, Гэндальф!
– До скорого свидания, Бильбо! Смотри в оба! Ты уже в возрасте, и я надеюсь, что годы прибавили тебе ума!
– Смотри и ты в оба! А я ничего не боюсь. Никогда еще мне не было так хорошо, и это не пустые слова. Пора! А то ноги убегут сами! – И Бильбо тихонько замурлыкал песенку:
Бежит дорога вдаль и вдаль.
Но что я встречу по пути?
Забыв усталость и печаль,
Я ухожу, чтобы идти
Все дальше, не жалея ног, –
Пока не выйду на большак,
Где сотни сходятся дорог, –
А там посмотрим, что и как!
Прервав себя, он постоял немного молча и вдруг, ничего больше не сказав, повернулся спиной к огням, голосам и раскинутым на поляне шатрам. Мгновение спустя, свернув в сад, он бодро зашагал вниз по склону, а за ним – трое его спутников. В конце тропы он перепрыгнул через изгородь, где пониже, и углубился в ночные поля – ветерок прошуршал в траве, и все стихло.
Гэндальф постоял на пороге, провожая Бильбо взглядом, пока хоббит и его спутники не растворились в темноте.
– До свидания, дорогой Бильбо! До следующей встречи! – сказал он наконец негромко и возвратился в дом.
Фродо не заставил себя долго ждать. Когда он появился, Гэндальф сидел в кресле, не зажигая огня, погруженный в глубокую думу.
– Ну как, ушел? – спросил Фродо.
– Да, – откликнулся Гэндальф. – Все-таки ушел.
– Я думал – то есть нет, какое там, скорее надеялся, что это только шутка, – вздохнул Фродо. – Но в душе я знал, что он и правда решил уйти. Он ведь всегда шутил, когда речь заходила о чем-нибудь серьезном. Я так мечтал застать его и попрощаться!
– Думаю, он хотел ускользнуть незаметно, не прощаясь, – возразил Гэндальф. – Не переживай. Теперь-то с ним все будет в порядке. Он оставил тебе конверт. Возьми!
Фродо взял с каминной полки конверт, взглянул, но открывать не стал.
– Здесь завещание и другие бумаги, как я полагаю, – сказал Гэндальф. – Теперь ты – хозяин Котомки. И еще у меня есть подозрение, что ты найдешь в этом конверте золотое кольцо.
– Кольцо?! – изумился Фродо. – Он оставил его мне?! Но почему?.. Впрочем, оно может очень даже пригодиться.
– А может, и наоборот, – заметил Гэндальф. – На твоем месте я бы им не пользовался. Лучше всего положить его под замок и беречь пуще глаза. Ну, а теперь я иду спать!
Как хозяин Котомки, Фродо вынужден был взять на себя тяжкий долг – проститься с гостями. Слух о странном происшествии расползся уже по всей поляне, но Фродо всем отвечал одно и то же: „Утро вечера мудренее, поживем – увидим“. Около полуночи за гостями поважнее прибыли экипажи и один за другим отъехали, нагруженные сытыми, но очень недовольными хоббитами. Затем пришли нанятые заранее садовники и увезли на тачках самых заядлых кутил, которые по вполне простительной причине несколько задержались на пиру.
Долго ли, коротко ли – ночь минула. Встало солнце. Хоббиты тоже встали – правда, много, много позже солнца. Начинался день. Пришли рабочие и принялись (по распоряжению хозяина) снимать шатры, убирать столы, расставлять стулья по своим местам и подбирать ложки, ножи, бутылки, тарелки, фонарики, оберточную бумагу, крошки, обрывки хлопушек, забытые сумки, перчатки, носовые платки, а также остатки трапезы (каковых оказалось плачевно мало). Вслед за рабочими пожаловали визитеры (хотя этим никто никаких распоряжений не давал): Бэггинсы, Боффины, Булджеры, Тукки и прочие вчерашние гости – короче, все, кто жил или гостил поблизости. К полудню, когда даже самые завтраколюбивые хоббиты вышли наконец на улицу узнать, что слышно новенького, у Котомки снова собралась изрядная толпа – незваная, но нельзя сказать, чтобы нежданная.
Фродо поджидал гостей на пороге, вежливо улыбаясь, но выглядел усталым и озабоченным. Он принимал всех, но добавить к уже сказанному накануне ничего не мог. На все вопросы ответ был один: „Господин Бильбо Бэггинс покинул эти места. Нет, насколько мне известно, возвращаться не собирается“. Некоторые посетители получили приглашение зайти в дом: Бильбо оставил им „весточки“.
В прихожей высилась куча всяческих пакетов, свертков и мелкой мебели. На каждой вещи красовался ярлычок с надписью. Надписи эти были иной раз довольно пространными – например, такая:
„Аделарду[60] Тукку – в личную собственность, от Бильбо“ – на зонтике. Аделард вечно прихватывал с собой из гостей чей-нибудь зонтик, хотя на этих зонтиках далеко не всегда значилось, что они предназначены ему в подарок!
„Доре Бэггинс – в память о нашей продолжительной переписке, от Бильбо“ – на вместительной корзине для бумаг. Дора, сестра Дрого, была в то время старшей из родственниц Бильбо и Фродо. Старушке минуло девяносто девять, и за последние полвека, а то и больше, она исписала горы бумаги, наставляя родню на путь истинный.
„Мило[61] Барсукку – в надежде, что пригодится, от Б.Б.“ – на ручке с золотым пером и чернильнице. Мило славился тем, что никогда не отвечал на письма.
„Анжелике – от дяди Бильбо, в личное пользование“ – на круглом вогнутом зеркальце. Анжелика принадлежала к юному поколению Бэггинсов и, мягко выражаясь, не скрывала, что считает себя первой красавицей Заселья.
„Для библиотеки Гуго Перестегинса – от одного из внесших посильный вклад“ – на пустом шкафчике для книг. Гуго охотно брал почитать чужие книги, но возвращал уж как-то особенно туго, если возвращал вообще.
„Лобелии Саквилль-Бэггинс – в подарок“ – на шкатулке с серебряными ложечками. Бильбо подозревал, что за время его первой отлучки Лобелия позаимствовала из Котомки немало столового серебра. И Лобелия знала о его подозрениях лучше кого бы то ни было. Когда старуха прибыла и прочитала надпись, она сразу взяла в толк, на что намекает Бильбо, – но ложки тем не менее взяла.
И подарков, и надписей было, конечно, гораздо больше. За долгую жизнь Бильбо в его жилище накопилась уйма вещей. В хоббичьих норах зачастую повернуться негде от всякой всячины – в основном из-за обычая задаривать гостей множеством подарков. Нельзя, правда, сказать, чтобы подарки дарились всегда новые. Было, например, несколько старых мэтемов, которые кочевали по всей округе, от владельца к владельцу. Но у Бильбо заведено было дарить всегда только новые подарки, а те, что получал он сам, – хранить. Теперь старая нора могла наконец избавиться хотя бы от толики хлама.
На каждом из прощальных подарков белело по ярлычку, снабженному собственноручной надписью Бильбо – иногда шутливой, иногда не без намека. Но конечно, большинство вещей попали туда, где в них нуждались, и встречены были с радостью. Так, больше всех повезло хоббитам победнее, особенно тем, что жили в Отвальном Ряду[62]. Старикан Гэмги получил два мешка картошки, новую лопату, шерстяной жилет и горшочек с мазью для больных суставов. Почтенный Рори Брендибэк отхватил, в благодарность за хлебосольство, дюжину бутылок „Старого Виноградника“, крепкого красного вина из Южного Предела, как следует выдержанного, – еще бы, ведь эти бутылки в свое время закупоривал еще отец Бильбо! Едва распробовав вино из первой бутылки, Рори тут же даровал Бильбо полное прощение и с тех пор стоял за него горой, доказывая, что Бильбо всегда был хоббит что надо.
Фродо получил кучу всякой всячины, не считая, конечно, основного добра: книг, картин, мебели, причем в итоге всего этого набралось даже больше, чем нужно для скромной, но безбедной жизни. Однако о деньгах и драгоценностях помину не было. Бильбо не завещал племяннику ни гроша, и среди подарков не отыскалось даже какой-нибудь завалящей стеклянной бусинки.
Этот день стал для Фродо настоящим испытанием. Словно лесной пожар, по окрестностям распространился слух, будто имущество Бильбо все до последней пуговицы будет роздано бесплатно. Вскоре Котомка наполнилась хоббитами, у которых никакого дела к хозяину не было, – но и выставить их не удавалось. В прихожей царил тарарам. Ярлыки кто-то посдирал, подарки перепутались, там и сям вспыхивали перебранки. Некоторые не сходя с места предлагали меняться подарками и заключали сделки, другие норовили смыться с какой-нибудь мелочью, адресованной другому, или просто тащили, что казалось невостребованным (или плохо лежало). От двери и до самых ворот выстроился ряд возков и тачек.
В разгар неразберихи заявились Саквилль-Бэггинсы. Фродо как раз отправился отдохнуть ненадолго, попросив своего друга Мерри Брендибэка[63] приглядывать за всем происходящим. Когда Ото[64], ввалившись, громогласно потребовал Фродо, Мерри вежливо поклонился в ответ:
– Приема нет. Хозяин отдыхает.
– Прямо, отдыхает! Говори уж лучше сразу „прячется“! – не поверила Лобелия. – Мы пришли с ним поговорить, и нас никто не остановит. Иди и передай ему это!
Мерри заставил их долго ждать, так что у Саквиллей оказалось в запасе достаточно времени, чтобы обнаружить в общей груде прощальных подарков адресованную им шкатулку с ложками. Настроение у них от этого, прямо скажем, не улучшилось. Наконец их провели в кабинет. Фродо сидел за столом перед кучей бумаг. На его лице явственно читалось, что гостей он принимать не склонен, тем более если эти гости – Саквилль-Бэггинсы. Увидев их, он встал, теребя в кармане какую-то вещицу. Впрочем, правила учтивости он все же постарался соблюсти.
Саквилль-Бэггинсы, наоборот, с первого слова взяли тон самый оскорбительный. Начали они с того, что пожелали купить у Фродо некоторые ценные вещи, не отмеченные ярлыками, однако предложили за них смехотворно мало (какая меж своих торговля?). Когда Фродо ответил, что, кроме вещей, отобранных самим Бильбо, ничего продавать не собирается, Саквилли объявили, что вся эта история с подарками – сплошное надувательство и выглядит крайне подозрительно.