 |
|
III. М. В. Ломоносов
Величайший из писателей века он не мог не коснуться великого дела – открыть свету древность российского народа и славные дела государей, хотя он нисколько не был приготовлен к занятию русской истории, хотя и для него, как для всех его современников, история отечества была доступна менее всех других знаний. Мы видели, что Татищев умел понять свои силы и средства и ограничился сводом летописных известий, примечаниями к ним и предварительными исследованиями о древностях. Татищев мог так поступить, потому что он занимался русской историей не официально, а как охотник только; но от Ломоносова были другие требования: хотели, чтобы он в красноречивом повествовании представил события древней и русской истории. Сам Ломоносов так понимал свою задачу, то есть смотрел на историю с чисто литературной точки зрения, и таким образом явился у нас отцом того литературного направления, которое после так долго господствовало. Легко себе представить, каково должно было выйти произведение Ломоносова при отсутствии целостного изучения и след. ясного понимания предмета, при отсутствии живых вопросов, которые бы заставили историка обратить особенное внимание на известные отношения, при стекавшем от того неумении схватывать особенности известного народа, при стремлении перевести летопись на язык похвального академического слова. Могучий талант Ломоносова оказался недостаточным при занятии русской историей, не помог ему возвыситься над современными понятиями, и потому исторический труд его разделяется по достоинству на две половины: в первой части, в исследованиях о древностях, где нужно было только разобрать известия писателей и вывести из них заключение, там иногда блестит во всей силе великий талант Ломоносова, и он выводит заключения, которые наука, после долгих трудов, повторяет почти слово в слово в наше время. Здесь Ломоносов стоит так высоко потому, что этот предмет был ему вполне доступен, после тщательного изучения он мог овладеть им в полном, по тогдашнему состоянию науки, объеме; вторая же часть, где Ломоносов приступает к изложению событий, представляет не иное что, как сухой, безжизненный риторический перефразис летописи, подвергающийся иногда сильным искажениям, и легко понять, почему вторая часть так ниже первой. Автору недоставало ни времени, ни средств изучить вполне русскую историю; он начал учиться, когда нужно было писать, и начал учиться предмету, совершенно для него новому, не имевшему связи с прежними его занятиями; исторические занятия были, как видно, чужды Ломоносову вообще, а уж тем более занятия русской историей, которая, по необработанности своей, очень мало могла входить в число приготовительных познаний тогдашнего русского человека; вот почему события древней нашей истории должны были представляться ему отвлеченно, как события всякой другой истории. Рассматривая их в этой отвлеченности и отрывочности, Ломоносов искал в них только предметов для украшенного описания (с. 1351 – 1352).
Не имея возможности изучить вполне русскую историю, Ломоносов, разумеется, не мог уяснить себе ее хода, характер главных явлений, определяющих эпохи; почему он не мог представить никакой системы, и удовольствовался, как выражается сам, «некоторым общим подобием в порядке деяний российских с римскими…» (с. 1353).