Главная | Обратная связь

ФАКТОРЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗНООБРАЗИЯ

Существует удивительное сходство между людьми. Оно составляет «человеческую природу», которая всех нас объеди­няет и отличает от других живых существ. Но несмотря на сходство, наш повседневный опыт убеждает в том, что между людьми есть огромное количество различий: мы даже внешне различаемся — по росту, весу, цвету волос и кожи, чертам и выражению лица, осанке, походке и т.д. Об этом же говорят физические и психические достижения людей, фиксируемые в книге рекордов Гиннеса. Разумеется, такое разнообразие людей коренится в биологии человека — мы рождаемся с разными генами. В то же время биология человека является источником разнообразия людей потому, что именно она создала и возможность человеческого общества, и его необходимость. Дети рождаются беспомощными существами, и нужна соци­альная организация производства пищи, жилища, одежды и т.п., защиты слабых и получения знаний о мире для выживания людей. Поэтому разнообразие людей и изменчивость такого разнообразия возможны лишь в обществе и через общество. В результате появляется проблема соотнесения биологической изменчивости, которую люди наследуют от своих биологически различающихся родителей, с влияниями среды.

Итак, наследственность и среда — объекты нашего вни­мания. Читатель знает по опыту, что часто они противопос­тавляются. Существуют даже утверждения, что различия в IQ (коэффициенте интеллекта) на 80% определяются генами и на 20% — средой[54]. Однако такой плюралистический подход не­корректен, ошибка состоит в попытке приписать внешним и внутренним силам отдельные, не связанные друг с другом роли, которые они играют в формировании индивидов и общества[55]. Вопрос: «Я отличаюсь от соседа потому, что у меня другие гены, или потому, что у меня другой жизненный опыт?» — является с точки зрения биологии бессмысленным. Попытки четко отделить внешние и внутренние причины идут еще от Р. Декарта, представлявшего себе человеческий организм как машину. Дробление организма на части дало положительные результаты, например, в медицине (появление профессий хирурга, терапевта, невропатолога, окулиста и т.д.). Однако неудачи такого подхода, особенно в понимании того, как оплодотворенное яйцо превращается в мыслящего и действу­ющего человека, привели к следующим выводам: а) каждый организм является субъектом постоянного изменения на про­тяжении всей своей жизни и б) организм в каждый момент времени находится под совместным влиянием взаимодейству­ющих генов и среды[56].

В силу этого мы можем сказать, что внешняя изменчивость человека является продуктом общества, а именно: половые и географические, расовые и этнические различия обретают в обществе социальные формы ввиду развития общественного разделения труда и распределения видов труда среди людей по «родовитости», «собственности» или по «способностям».

Успехи генетики человека привели не только к безусловным достижениям в понимании его природы, но также и к ошиб­кам, вызванным абсолютизацией роли генов в развитии ин­дивида. Когда мы думаем о разнообразии людей, то основным различием, с точки зрения генетики, является различие между генотипом («программой» эволюции организма) и фенотипом (всеми проявлениями организма, включающими в себя его морфологию, физиологию и поведение, в конкретные моменты его жизни). Есть несколько ошибок, которые ведут к негативным последствиям и в педагогический практике. Они сводятся к утверждениям типа: а) гены определяют фенотип; б) гены определяют предельные возможности и в) гены определяют предрасположенности[57].

Рассмотрим эти положения. Когда мы говорим, что гены определяют фенотип, то утверждаем, что по генотипу можно точно определить фенотип организма. Это ошибочно. Воспи­тание, место и характер работы, социальный опыт приводят к различиям в фенотипах. Ошибочно также утверждение, что гены определяют предельные возможности человека (организ­ма). Метафорически такое положение можно проиллюстриро­вать теорией «пустых ячеек»: генотип, мол, определяет коли­чество и размер ячеек, а опыт наполняет их содержанием. Среда может выступать при таком понимании лишь как «обедненная» или «обогащенная» с точки зрения возможности заполнения ячеек, заданных заранее, при рождении.

Так, выполнение тестов IQ основано на положении о том, что в «обедненной» среде все тестируемые будут равно плохо выполнять тесты, а в «обогащенной» среде их природные различия в способностях должны будут проявиться. Но еще не найдено доказательств того, что различные фенотипы имеют различные предельные возможности. Положение о том, что генотипы определяют предрасположенности организма (лич­ности), тоже является достаточно ошибочным утверждением. Идея предрасположенности (например, к полноте или худобе) предполагает, что тенденция проявляется в нормальных усло­виях. В отношении человека «нормальные средовые условия» выглядят чрезвычайно расплывчато, и здесь не помогают даже средние величины для популяции, взятые как эталоны.

До недавнего времени в нашей научной литературе много внимания уделялось генотипу человека как источнику асоци­альных отклонений, девиантного поведения. Такой интерес подпитывался и распространенностью иллюзии, что при со­циализме исчезают социальные факторы преступности. Однако резкий рост преступности, отмечаемый в стране вследствие изменения социально-экономических и политических условий, свидетельствует о слабой связи асоциальности личности с ее генами. Решающий фактор — социальные условия. Так же обстоит дело и со способностями людей: тест IQ измеряет, скорее, подготовленность человека, нежели его природные данные, а это, понятно, зависит от социокультурных условий социализации конкретного человека.

Мы подошли к вопросу чрезвычайной важности — к проблеме наследуемости тех или иных свойств и проявлений человеческой личности. Эта проблема связана с ошибочной дихотомией: природа или воспитание. Наследуемость в ее обыденном значении понимается как «нечувствительность к средовым условиям». Практические выводы из этого носят порой комический характер. Недавно, например, один суд в США принял решение о признании рекламируемого средства от облысения мошенничеством, потому что появление лысины «обусловлено наследственностью»[58].

Когда мы ставим вопрос: «Чему обязано то или иное свойство личности — природе или воспитанию?», то допускаем заведомую ошибку, не понимая, что эти факторы — нераз­делимые и взаимодействующие формы развития.

Для характеристик наследуемости ряда антропологических и личностных черт приведем следующую таблицу[59] (обследованы белые женщины в США).

 

Признак	Коэффициент корреляции с родителями
Рост	0,94
Вес	0,42
Длина рук	0,87
Длина ступени	0,81
Объем бедер	0,66
Головной показатель (отношение поперечного размера головы к продольному)	0,70
Маскулинность-фемининность (выраженность мужских или женских черт)	0,85
IQ	0,53
Экстраверсия	0,50
Невротизм	0,30

 

Острейшие дискуссии возникли по поводу наследуемости интеллекта. А. Дженсен внес серьезное недоразумение в эту проблему, поставив вопрос: «Можем ли мы повысить IQ и школьную успеваемость?» и ответив на него — «Немного». Ошибка заключается в предположении, что интеллект устойчив на протяжении всей жизни человека. Внесем некоторую яс­ность сначала в термины: 1) врожденное не означает гене­тическое; 2) генетическое не означает неизменное — действие генов является прямым ответом на средовые сигналы; 3) врож­денное не означает неизменное. Как все это сказывается на жизненном успехе индивида? Следующая простая схема воз­можных путей, связывающих характеристики семьи, IQ и достигнутый социальный уровень, говорит об этом весьма ясно[60].

 

 

 

Эта схема подводит нас к поиску более важных факторов, обусловливающих расслоение общества и «разброс» людей по слоям и группам[61].

 

РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА В ОБЩЕСТВЕ И СОЦИАЛЬНОЕ РАССЛОЕНИЕ

В начале XX века еще были в ходу воззрения типа: «Чем примитивнее общества, тем больше сходства между составля­ющими его индивидами»[62]. Часто цитировался Уллоа: «Кто видел одного туземца Америки, видел их всех»[63]. Дюркгейм утверждал, что у цивилизованных народов два индивида раз­личаются один от другого с первого взгляда и без всякого предварительного ознакомления[64]. Известный антрополог Р. Левонтин, уже в наши дни, рассказывает следующую исто­рию: «Однажды в Египте в холле отеля к моей жене подошел незнакомый человек, египтянин, который стал обсуждать с ней совершенно неизвестное ей дело. Она убедила его, что они видятся впервые, и он, наконец, посмотрев вокруг, заметил другую женщину, за которую принял мою жену. Нечего и говорить, что они не имели между собой ничего общего. Он принес извинения за ошибку, сказав в заключение: "Я прошу простить меня, но вы все так похожи"»[65].

Дело, оказывается, не в «цивилизованности», чем до не­давнего времени оправдывались колонизация, международная эксплуатация народов, наделение одних народов кличками «дикари», «примитивные существа» и присвоение другими себе права на порабощение народов, менее приспособленных для военных и экономических экспансий. Все это постепенно уходит в прошлое.

Умение отличать друг от друга членов незнакомой группы — это не просто дело случая или тренировки и не только вопрос внимания или желания. Истинные причины запрятаны глубже, во многом они уходят в подсознание человека. В любой культуре существуют архетипы «своего», они зафиксированы в сознании и подсознании. Это — своеобразные эталоны восприятия действительности, в том числе и людей «не своего рода». Селекция происходит автоматически, мы видим лишь то, что мы «должны» видеть, и только сознательные усилия могут преодолеть этот архетип, превратившийся уже в пред­рассудок, стереотип воспитания. XVII—XIX века сформировали уже и другой стереотип — европейская колонизация в свое время успешно «лишила» представителей целых народов звания человека, имеющего свою индивидуальность, а следовательно, и его прав и свобод.

Этот пример указывает на самую видимую и социально оформленную часть биологических различий людей. Однако человека надо рассматривать не только внешне, но и внут­ренне. Любой человек по своему опыту знает об огромном внутреннем различии людей. Эти различия вызваны не только той или иной усвоенной культурой, но и способностями, пределами развития, предрасположенностями (призваниями) людей. Развитие и реализация людьми своих способностей протекают в рамках непрерывно развивающегося обществен­ного разделения труда. Основатель социологии («социальной физики») О. Конт видел в разделении труда «самое существен­ное условие общественной жизни». С тех пор теория разде­ления труда серьезно продвинулась вперед, однако здесь придется изложить ее лишь схематически.

Различают несколько видов разделения труда: физиологи­ческое, технологическое, разделение труда человека, общес­твенное и главное. Под физиологическим разделением пони­мается естественное распределение видов труда среди населе­ния по полу и возрастам. Выражения «женский труд», «мужская работа» говорят сами за себя. Существуют также области применения «детского труда». Перечень последних обычно регулируется законом государства.

Технологическое разделение труда по своей природе бес­конечно. Сегодня в нашей стране существует около 40 тыс. специальностей, число которых с каждым годом растет. В общем смысле технологическое разделение труда есть расчле­нение общего процесса труда, направленного на производство материального, духовного или социального блага, на отдельные составные части в силу требований технологии изготовления продукта.

Разделение труда человека означает разделение труда мно­жества людей на физический и умственный — общество может содержать людей, занимающихся умственным трудом (врачи, люди науки, учителя, духовенство и т.д.) лишь на основе повышения производительности труда в материальном произ­водстве. В середине 70-х гг. 3 человека, работающих в ма­териальном производстве в нашей стране, могли содержать одного занятого в сфере умственного труда. Умственный труд (разработка технологий, образование, повышение квалифика­ции работников и их воспитание) составляет все более рас­ширяющуюся сферу. Так, прогнозы свидетельствуют о том, что к 2000 г. в США в области материального производства будет занято лишь 10% самодеятельного населения.

Общественное разделение труда есть распределение видов труда (результатов технологического разделения труда и раз­деления труда человека) между социальными группами в обществе. Какой группе и как выпадает та или иная жизненная «доля» в виде той или иной совокупности видов труда, а следовательно, и условий жизни — на этот вопрос отвечает анализ работы механизма распределения труда в обществе в данное время. Более того, сам механизм такого распределения непрерывно воспроизводит классы и социальные слои, функ­ционируя на фоне объективного движения технологического разделения труда.

Что это за механизм? В экономически развитых обществах таким механизмом выступает собственность, прежде всего частная. Имущий класс (группа) так или иначе сосредоточивает в своих руках те виды труда (деятельности), которые обес­печивают управление и организацию во всех сферах жизне­деятельности общества: руководство производством, государст­вом, просвещением, средствами массовых коммуникаций и т.д.

Возвращаясь к вышеприведенной схеме IQ ребенка, мы устанавливаем, что решающим моментом его развития является социоэкономический статус родителей. Так соединяются во­едино развитие способностей и уровень собственности, про­изводным от которых является как раз «социоэкономический статус родителей»[66].

Но как объяснить собственность в рамках теории разделения труда? Для этого используется термин «главное разделение труда», впервые введенный в научный оборот А. Куреллой[67]. Это понятие обозначает процесс приобретения стоимостной харак­теристики трудом, расчлененным на прошлый и живой. Весь прошлый труд, концентрирующий в себе в опредмеченном виде силы, знания, способности, умения работников, поступает в сферу обладания, распоряжения и пользования частных лиц или организаций (кооперативов, акционерных обществ, госу­дарства) и приобретает статус собственности, охраняемой юридическими законами государства. Частная собственность при этом выступает как мера обладания прошлым трудом всего общества; ее форма, приносящая прибавочную стоимость, названа капиталом (финансовым, предпринимательским). Живой

труд в форме способности к нему тоже выступает как собствен­ность, но в виде рабочей силы как товара. В противополож­ности «капитал — рабочая сила» в концентрированном виде проявляется классовое, групповое расслоение общества, пос­кольку носители этих противоположностей выступают как представители разных классов — одни управляют, другие — работают. Так в истории общества переплетаются власть и собственность, взаимно развивая и укрепляя друг друга. Глав­ное разделение труда (раскол труда) обеспечивает функцио­нирование товарно-денежных отношений как оперативного механизма распределения и оплаты видов труда среди членов общества. Этот механизм является производным от форм собственности, функционирующих в конкретном обществе.

Но как развиваются отношения между группами людей, занятых теми или иными видами труда в силу постоянно развивающегося технологического разделения труда в общес­тве? Э. Дюркгейм считал, что наиболее поразительным след­ствием разделения труда является не то, что оно увеличивает производительность разделенных функций, а то, что делает их солидарными[68]. Механизм солидарности при этом отличается от механизма солидарности, вызванного сходством (этничес­ким, половозрастным, расовым). Большие общества могут удер­живаться в равновесии только благодаря специализации зна­ний; разделение труда — если не единственный, то по крайней мере главный источник общественной солидарности. На этой точке зрения стоял уже Конт, увидевший в разделении труда нечто иное, чем чисто экономическое явление, и утверждав­ший, что «именно непрерывное распределение различных человеческих работ составляет главным образом общественную солидарность и становится элементарной причиной возраста­ющей сложности и объема социального организма»[69].

Эти классики социологии утверждали, что разделение труда призвано также интегрировать социальное тело, обеспечить его единство. Время внесло серьезные коррективы в такое пони­мание. Классовые бои первой половины века показали, что существуют некие причины, начисто подрывающие ту форму солидарности в обществе, которую описывали О. Конт и Э. Дюркгейм. Идеи социального равенства, свободы и братства, лежавшие в основе Великой французской революции, в XX веке сменились своими противоположностями: классовые стол­кновения и появление на исторической арене государственного социализма, две мировых войны, серия национально-освобо­дительных войн, существующий до сих пор расизм заставляют

[1] Как отмечает В.М. Розин, «культура и человек в некотором роде одно целое: культура живет в людях, их творчестве, активности, переживаниях; люди, в свою очередь, живут в культуре» (Разин В.М. Введение в культу­рологию. М., 1994. С. 18).

[2] См.: Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Емельянов Ю.Н. Основы культурной антропологии. СПб., 1994; Социокультурное исследование /Под ред. Ф.И.Минюшева. М., 1994; Очерки социальной антропологии. СПб., 1995.

[3] См.: Емельянов Ю.Н. Указ. соч. С.5.

[4] См.: Орлова Э.А. Указ. Соч. С. 19.

[5] См.: Емельянов Ю.Н. Указ.соч. С. 6.

[6] На наших глазах у нас в стране развертывается борьба за соблюдение прав человека — например, в ходе чеченского кризиса и идеологических баталий вокруг него.

[7] Спор о том, является ли социальная (культурная) антропология гумани­тарным познанием или научным, не имеет смысла, поскольку сама жизнь показала: бесполезное или вредное для совместной жизнедеятельности людей не берется на «вооружение», не культивируется людьми. Опыт всегда стремится сохранить полезное, необходимое для дальнейшей жизни. Хотя он всегда приобретается путем проб и ошибок, люди в целом разумно относятся к своей практике, отбирая из нее самое конструктивное, созидательное и отметая разрушительное или ставшее таковым. Известно, что ум миллионов создает нечто более великое и прочное, чем ум отдельного гения; он создает и воспроизводит систему совместной жизни. Социальный антрополог имеет дело с объективным процессом социокультурной селекции практики в виде по­зитивного опыта, ему как исследователю остается лишь зафиксировать ар­тефакты и объяснить их с позиций ценностей данной культуры. Здесь нет авторского произвола, здесь нужна лишь максимальная добросовестность исследователя.

 

[8] См.: Кертман Л.Е. История культуры стран Европы и Африки. М., 1987. С.14-18.

[9] Тейлор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989. С. 18.

[10] Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 292.

[11] Эти понятия важны для социального антрополога и социолога культуры, ибо существует некоторое соответствие между внутренними «механизмами» духовной деятельности и жизни отдельного человека и внутренними «меха­низмами» коллективной деятельности социальной группы (см.: Моль А. Социодинамика культуры. М., 1979).

[12] Опыт есть компонент познавательной деятельности человека, с помощью которого обеспечивается непосредственная связь системы знания с познава­емым объектом. Позитивный опыт соотносит человека с его природным и социальным окружением в плане знаний о правилах, например эффективного взаимодействия, и выражает строение и условия успешной реализации того или иного вида и способа деятельности, поведения и взаимодействия.

[13] Проф. Гарвардского университета С. Хантингтон пишет: «Столетиями историю делали государства. В XX веке их сменила тоталитарная идеология, на пороге XXI века мировую политику будут определять столкновения культур. Роковым уже является не вопрос "на чьей ты стороне?", а "кто ты?". Не паспорт и не партийный билет определяют уже самосознание индивида, а, вера и история, язык, обычай, короче — культура». И «следующая мировая, война, если ей суждено быть, будет войной между культурами» (Независимая газета. 25 авг. 1994).

[14] «Формы идеального, сложившиеся в процессе исторического развития сознания и культуры... возникая и развиваясь в недрах социальной практики, не только порождаются материальным, но и способны его активно преоб­разовывать» (Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 198; см. также: Спиноза Б, Этика //Избр. произв. Т. 1. М., 1957; Фихте И.Г. Факты сознания. Наукословие, изложенное в общих чертах. СПб., 1914; Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма. М., 1936).

[15] Э.А. Орлова в своей содержательной книге «Введение в социальную и культурную антропологию» относит к культуре вещи, образцы человеческих отношений, технологию, символические объекты (с. 19-20). Включая в культуру весь искусственный мир и понимая под ней все содержание общественной жизни, автор неправомерно, на наш взгляд, расширяет предметную область культуры. Такой подход превращает культурологию в метатеорию, метанауку; это весьма похоже на попытку философии в свое время «обнять» все науки, дать им единую парадигму развития. Все это уже было в истории неод­нократно и ушло. Такой подход к культуре в социологическом плане, думается, малопродуктивен.

[16] См.: Розин В.М. Указ. Соч. С. 16, 18.

[17] См. там же. С. 16.

[18] Подробнее об этом см.: Орлова Э.А. Указ. Соч. С. 41-45.

[19] См. Кропоткин П.А. Взаимная помощь среди людей и животных как двигатель прогресса. Пг.; М., 1922. См. также Баландин Р. Дарвин ударил в голову // «Вечерняя Москва». 1995. 9 янв.

[20] В недавно принятой в США программе снижения уровня преступности предусмотрено, в числе прочих мер, «предложить подросткам здоровую альтернативу способам наживы» (Бизнес Уик. 1994, № 3. С. 21).

[21] Для горожанина, тысячи раз в своей жизни пересекающего улицу, за­полненную движущимся транспортом, знак светофора в виде шагающего зеленого человека есть само собой разумеющийся символ перехода через улицу. Но какую сложную эволюцию должно было пройти человеческое сознание, чтобы освоить даже эту простейшую знаковую систему!

[22] Цит. По: Розин В.М. Введение в культурологию. С. 36-37.

[23] Весьма интересная точка зрения на появление разума изложена в книгах: Назаретян А.П. Интеллект во Вселенной: истоки, становление, перспективы. Очерки междисциплинарной теории прогресса. М., 1991; его же. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (Синергетика социального прогресса). М., 1995. Формирование интеллекта (природного и человеческого) автор объясняет необходимостью преодоления экологических кризисов, возни­кающих в органической природе.

[24] Исключительную ценность для социальной антропологии представляет собой знаменитый труд Аристотеля «О душе».

[25] Бердяев Н. Проблема человека // Путь. Париж, 1936. С. 13.

[26] См., например: Гроф С. За пределами мозга. М., 1993.

[27] См.: Ламбер-Карловски К., Саблов Дж. Древние цивилизации М., 1992. С. 34.

[28] Само слово «цивилизация» вошло в обиход сравнительно недавно (в начале XIX века). Формирование цивилизации представляет собой процесс, ведущий к возникновению обществ со сложными социальными, политическими, эко­номическими и идеологическими институтами. Цивилизация выступает как целостная единица анализа исторического процесса.

[29] См.: Ламберг-Карловски К., Саблов Дж. Указ. соч. С. 33.

[30] См. обэтом: Цивилизация. Вып. 1, 2. М., 1992; Цивилизации и культуры. Вып. 1. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М., 1994; Рейснер Л.И. Цивилизация и способ общения. М., 1993; Ахиезер А.С. Россия: Критика исторического опыта. Т. 1—3. М., 1991; Бердяев Н.А. Русская идея //Вопросы философии. 1990. № 1, 2.

[31] Особенно ясно это проявилось в связи с кризисом в Чечне, когда радикалы обратились к Западу для организации давления на Россию с целью реализации принципа политического самоопределения Чечни с ее полным выходом из состава России. Здесь был использован лозунг большевиков в годы первой мировой войны: «поражение своего правительства в войне», но с худшей редакцией: «поражение русской армии в войне», что говорит о полной оторванности этой субкультуры от системы ценностей своего народа.

[32] См. об этом: Цивилизации и культуры. Вып. 1. С. 39-82, 116—131; Общеевропейский процесс и гуманитарная Европа. Роль университетов. М., 1995. С. 78—84, 207, 222.

[33] «Идеократия» — термин, не стоящий в одном ряду с «аристократией» или «плутократией». Два последних термина выражают власть конкретных людей, социальных слоев. "Идеократия" стоит над "демократией", "аристок­ратией" и т.д., притязает на высшее положение. В этом понятии заключено обращаемое ко всякому политическому строю требование: политический строй должен обладать идейным оправданием и быть таким, чтобы в нем и через него могли осуществляться высшие, чем он, идеи» (Евразия. Еженедельник но вопросам культуры и политики. Париж, 1929. 16 февр.).

 

[34] Никитин В.П. Мы и Восток //Евразия. 1928. № 1. С. 5.

[35] Там же.

[36] См. там же.

[37] См. там же.

[38] Подробнее об этом см.: Глухарев Л.И. Общеевропейский процесс и ге­ополитическая идеология//Общеевропейский процесс и гуманитарная Европа. Роль университетов. М., 1995. С. 73-100.

 

[39] Разумеется, интерпретация таких стандартов обращения зависит от традиций того или иного народа; здесь они истолковываются с позиций уходящих в историю советских традиций.

[40] Сонеты Шекспира. М., 1952. С. 78.

[41] Отрыв от людей продуктов их взаимодействия, например от социальных институтов, и превращение этих продуктов в силу, стоящую над ними и повелевающую их повседневным поведением и деятельностью, в истории философии и культуры получили название «отчуждение человека». На эту тему написано множество книг: так, в одной работе, посвященной истории анализа этой проблемы, насчитывается до 600 библиографических источников. Острота проблемы возрастает в XX в., когда две мировых войны, тоталитарные государства, диктат капитала принесли гибель миллионам, ущемление свободы и наемное рабство. Ныне практически значимым выводом теории отчуждения является необходимость повсеместной борьбы за реализацию прав и свобод человека. Мера такой реализации оценивается путем человеческого измерения социальных отношений и деятельности государственных и иных структур. Естественно, что сама легитимизация кодекса прав и свобод человека со стороны ООН свидетельствует об уровне развития культуры и ее универсалий в современных условиях.

[42] См.: Современная американская социология. М., 1994. С. 71-72.

[43] См.: Современная американская социология. М., 1994. С. 191.

[44] См. там же.

[45] См.: Орлова Э.А. Цит. соч. С. 65.

[46] Схема исторической эволюции такой системы составлена проф. Ю.В. Рождественским (МГУ, 1993).

[47] См.: Кнабе Г.С. Язык бытовых вещей. М., 1981. С.39-40.

[48] Подробнее об этом см.: Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М., 1993.

[49] См.: Народонаселение стран мира. М., 1978. С.367.

[50] На китайском — 850 млн., английском — 500, хинди — 237, арабском — 140, испанском — около 230, русском — примерно 200, португальском — свыше 115, японском — более 110, немецким пользуются свыше 100 млн., французским — более 70 млн. человек (Народонаселение стран мира. С. 368— 369).

[51] См.: Моль А. Социодинамика культуры. М., 1971.

[52] Систематизация произведений речи проведена коллективом авторов под руководством проф. Ю.В. Рождественского.

[53] См.: Орлова Э.А. Цит. соч. С. 97

[54] Дженсен А.Р, Генетика и воспитание. Цит. по: Биологическое и социальное в человеке. М., 1977. С. 8-10.

[55] См.: Левонтин Р. Человеческая индивидуальность: наследственность и среда. М., 1993. С. 27.

[56] См. там же. С. 28.

[57] См. там же. С. 31.

[58] См. там же. С. 92.

[59] См. там же. С. 98

[60] См. там же. С. 119.

[61] Т. Парсонс, один из теоретиков стратификации общества, выделил три группы дифференцирующих признаков: а) характеристики, которыми люди обладают с рождения (этническая принадлежность, половозрастные особен­ности, родственные связи, физические и интеллектуальные особенности); б) признаки, связанные с исполнением ролей в сфере профессионально-трудовой деятельности; в) элементы «обладания» (собственность, материальные и духовные ценности, привилегии, товары). Мы же полагаем, что для раскрытия связи разнообразия людей с их общественным положением весьма полезно использовать теорию разделения труда. Она проясняет и причины социального неравенства людей. Именно эта теория соединяет в единое целое взаимодействие социальной дифференциации и социальной оценки, пони­маемой как общественное вознаграждение за индивидуальный вклад в со­циальную жизнь.

[62] Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.,1990. С.129.

[63] Там же.

[64] См. там же.

[65] Левонтин Р. Указ. соч. С. 18.

[66] В последнее время у нас стала развиваться тяга к «родовитости», тоже являющаяся в истории страны механизмом, определявшим статус, роли и престиж тех или иных людей, называвшихся аристократами. Так, газета «АиФ» (1995. № 3) пишет: «Стать сегодня графом или князем в столице довольно просто (титулованных особ насчитывается уже 7 тыс., из них потомственных — 5, новоиспеченных — 2 тыс.). Нужно быть или знаменитыми, как княгиня Л. Федосеева-Шукшина, графиня А. Сурикова, барон И. Кобзон, граф А. Шилов, или преуспевающим бизнесменом, способным заплатить за бесплатные сто­ловые и купить маленький автобус для нужд пажеского корпуса (в котором учится князь Аркадий Бугаев-младший) или для юных фрейлин (возглавляет которых Надя Михалкова)».

[67] Курелла А. Свое и чужое. М., 1970.

[68] Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 62.

[69] Цит. по: Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 64.