Главная | Обратная связь

II ЧАСТЬ - ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ.

– ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПСИХИКИ ИЗ ЭЛЕМЕНТАРНОГО ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО СОДЕРЖАНИЯ ЖИЗНЕННОСТИ КЛЕТОЧКИ.

Генезис[10] и эволюция психического содержания живых существ объяснялись и объясняются весьма различно, но все эти объяснения суммируются в три основных решения проблемы. «Душа человеческая отличается от души животных лишь количественно, но не качественно» - так формулировал Дарвин одно из этих решений почти в тех, же самых словах, что и великий римский врач Клавдий Гален из Пергама. Ту же мысль высказывали и наиболее дальнозоркие философы античной древности. Аристотель в своей «Естественной истории» описывает душу человеческих младенцев, как тождественную душе животных, в которой он видит следы взрослой человеческой души и даже рассудка. Плутарх, в своем посвященном разуму животных сочинении высмеивает циников и стоиков, которые думали, что не только мышление, но даже и чувства чужды животным. Бюхнер находит, что «Плутарх, по-видимому, уже признавал, что разница между животными одного и того же рода далеко не так велика, как между двумя различными людьми». Подобно тому, Сократ именует его прекрасным животным, Платон - ручным, а Анаксагор - мудрейшим из животных.

Другая точка зрения, развившаяся под влиянием средневековых учений и опиравшаяся на господствовавшие тогда в духовно-научной области теологические догматы, признавала за человеческой душой исключительную, дарованную Богом привилегию человека, потому и развитие души признавалось лишь в смысле индивидуального или видового развития человеческой души, а происхождение её считалось актом супранатурального вселения готовой души в человеческого зародыша (в тот или иной момент его развития). Душа за животными окончательно не признавалась, и считалось. Что только сотворенный по божескому подобию человек может обладать бессмертной душой (а душа не мыслилась иначе, как бессмертной), животные же обладают «инстинктами». Эта точка зрения не могла не привести, и в действительности. Привела к тому крайнему взгляду, что животные никакой душой не обладают, и что движениями их заведуют чисто механические причины (более поздний взгляд) или же, как учил Цезальпин, говоривший, что «Deus estanim brutorum»- сам Бог. Испанский врач Гомец Перейер, а за ним - Декарт развили эту точку зрения до её логического конца, и животное после этого стали признаваться бездушными машинами, автоматами, лишенными и той «инстинктивной» души, которую даже враждебное естествознанию схоластическое средневековье не решалось отнять от обездоленных животных.

Таково третье решение проблемы, отличающееся от второго лишь большей последовательностью и логической законченностью, если второе решение, усматривая полную автономность человеческой души, противополагает её «инстинктам» животных, которые оно все же признает, то третья точка зрения исключает даже и это противоположение, усматривая в человеческой душе метафизическую сущность. Объяснение которой находится вне человека и лежит в супранатуральном «Сущем», причем единственным противополагаемым этой сущности является лишенный движений материальный мир.

Натуралистический монизм, проникая все глубже и глубже в сознание исследователей, был причиной того, что в новейшие время почти не насчитывается сторонников обособленности человеческой души, если не считать недостаточно знакомых с выводами естественных дисциплин философов - идеологов. Даже Луи Агасси, будучи противником материализма, все же, как глубокий натуралист, не мог не признать того, что «принцип существует, несомненно, и назовем ли мы его душой, разумом или инстинктом - он представляет в последовательном ряду органических веществ цепь тесно связанных между собой явлений». Исповедуя естественнонаучный монизм, мы, тем самым не можем не стоять на точке зрения эволюционного происхождения человеческой психики и не признать вместе с Максом Ферворном, что «психические процессы в царстве протистов[11] служат мостом, соединяющим химические процессы неорганической природы с душевной жизнью высших животных; они содержат в себе зачатки высших психических феноменов у многоклеточных и у человека».

Если бы мы хоть на шаг отступили от этого воззрения, признав, что какой либо элемент человеческой психики не эволюционировал из психики остальных животных, то пришлось бы признать его сверхъестественное происхождение и eo ipso[12] - отказаться от всякого научного объяснения. Если же современное состояние науки не может дать необходимых для объяснения явления данных, то это не может служить основанием для отказа от возможности научного объяснения, потому что перспективы научных возможностей беспредельны и. по выражению В. Гетте, «то, что непонятно, не есть ещё чудо». «Только люди малознающие, - говорит Чарльз Дарвин - могут думать, что в природе существуют проблемы для нас неразрешимые». Какой жалкой и ничтожной в сравнении с этими простыми словами кажется блестящая речь с пресловутым «ignorabimus»[13] когда-то знаменитого секретаря Берлинской Академии Наук.

В предыдущей части мы указали на существование у живых существ элементарного внутреннего стремления к наилучшей жизни, слагающегося или правильнее сказать расчленяющегося на элементарные стремления к питанию, самосохранению, воспроизведению и прочее.

Мы лишь констатировали их, не дав им какого либо объяснения. Правда, мы условно изобразили их в виде усилий, требующих для своей реализации волевых актов, но ведь самые волевые акты - воля, как таковая - требуют объяснения.

Если для объяснения психических явлений прибегать к наипростейшему способу - распространению подлежащего объяснению явления на все факты органической или даже неорганической жизни, то в результате, вместо объяснения, получатся новые проблемы. Геккель, автор целлюлярной психологии, сам, в конце концов, отказался от неё. Атомистическая теория психики есть, не что иное, как гилозоизм[14] древних. Концепции Шопенгауэра и других волюнтаристов[15], объясняющие волю волей же (?), ведут в результате к космологическому[16] волюнтаризму. Все эти обобщения только исключают возможность научного объяснения с точки зрения естественного развития, т.е. монистической теории эволюции. Эта теория требует признания постепенного происхождения всех высших психических функций из элементарного психического содержания низших существ.

Но как протекало это развитие и как связать духовную деятельность низших существ и явления неорганической природы? Эти вопросы были поставлены нами в конце предыдущей части. Присущее человеческому уму стремление к упрощению познания неумолимо требует ответа на эти вопросы. Это упрощение может быть дано только историей развития.

Её-то мы и постараемся осветить, поскольку этому позволяет ограниченность наших индивидуальных познаний, общий недостаток научных данных и особенности человеческого, а в частности и нашего интеллекта.

_________________

Мы уже имели случай указать, что плазма в условиях жизненности (в физиологических условиях) совершенно отлична от плазмы в условиях физико-химических. А. Данилевский различие это усматривает в том, что плазма в условиях жизненности обладает, по его выражению «защитной способностью», тогда как мертвая плазма этой способности лишена. Признавая «защитную способность» или, по нашей терминологии - «стремление к самосохранению», мы не видим в ней отличительной и основной черты живой плазмы, ибо эта способность, по нашему воззрению эволюционировала из более неопределенного содержания плазмы в условиях жизненности, которое явилось для живой плазмы - первичным. Это первичное духовное содержание может быть характеризовано термином «самоактивность», т.е. активность, не зависящая от внешних факторов и агентов, хотя и проявляющаяся под их воздействием.

Мы уже приводили наш взгляд на плазму в условиях жизненности, согласно которому плазма становится жизненной только тогда, когда приобретает известную структуру, или, вернее сказать - физиологическую организацию. Будет ли это зависеть от образования биофор, биогенов, мицелл, пластидул или других неделимых носителей жизни - для нас безразлично. Важно лишь то, что мертвая плазма, будучи теми или иными путями организована, приобретает совершенно специфические, исключительно ей принадлежащие свойства. Сформирование этой организации, без всякого сомнения, детерминировано физико-химическими причинами, в чём нас и убеждает физико-химическое отличие живой плазмы от мертвой. Физически - мертвая плазма отличается от живой своей свернутостью, удельным весом и другими свойствами. Химически - отличается целым рядом реакций, вследствие чего реакции эти делятся на реакции на живую плазму и на реакции на мертвую плазму, существует даже специальная реакция (реакция Лев и Бокорни) на отличие мертвой плазмы от живой. Таким образом, организованная плазма приобретает неизвестную ей до тех пор способность быть активной, независимо от внешних импульсов. Самоактивность эта вначале весьма элементарна и выражается лишь в том, что плазма, так или иначе реагирует на воздействие внешних агентов, причем реагирование это относится к улучшению или ухудшению самой организации совершенно безразлично. Самоактивность выражается здесь лишь в том, что не внешние агенты приводят плазму своим воздействием в ответные состояния, но сама плазма отвечает на эти воздействия. Импульс, таким образом, исходит не извне, а изнутри. Это видно из того, что мертвая плазма реагирует на внешние воздействия иначе, чем живая, - реагирует как неорганическое вещество. Вот и все первичное «духовное» содержание живой плазмы. Никакого сознания, разума, памяти, воли, защитной способности и стремлений, как бы элементарны они ни были и как бы мы их ни называли - здесь нет. Кроме физиологической организации и, так сказать, голой самоактивности, - живая первичная плазма не содержит ничего.

Когда живая плазма облеклась в клеточную оболочку, питание её стало происходить осмотически.[17] Проникание питательных веществ через оболочку есть тоже воздействие извне. На это воздействие, как на всякое другое воздействие извне, плазма должна отвечать внутренним импульсом. В чём выражается этот импульс - для нас в данном случае неважно, важен лишь сам факт, как таковой. Этот импульс во внешнем проявлении своем может быть почти или даже вовсе незаметен. Мы предполагаем, что всякое воздействие извне оставляет «след» в жизненной плазме. Это не есть конечно память - но нет сомненья в том, как это мы и увидим впоследствии, что память развилась из остаточного от внешнего импульса действия, которое мы, краткости ради, назвали «следом».

Предположить существование остаточных действий мы имеем право уже по одному тому, что даже в мире неорганическом подобные остаточные действия имеют место.

Разительный пример этого являет простой стальной брусок, который будучи размагничен, никогда уже целиком не теряет своего магнетизма. Правда, сила притяжения, все меньше и меньше, но будучи намагничен ещё раз - брусок восстанавливает в полной мере свои силы. Нечто, весьма похожее на явление намагничивания, должно происходить, по-видимому, и в физиологической плазме, отвечающей на внешние воздействия, которые не проходят бесследно, но оставляют за собой остаточное действие, интенсивность которого обратно пропорциональна времени, истекшему от момента воздействия. Если прохождение питательных веществ через оболочку плазмы есть ряд внешних воздействий, сопровождаемых рядом остаточных действий и рядом внутренних импульсов, служащих ответом, как на самые внешние воздействия, так и на остаточные действия, то естественным следствием отсюда будет то, что самоактивность плазмы станет проявляться в одном определенном направлении резко и интенсивно. И именно - в сторону процессов, составляющих явление осмоза. Кроме того, остаточные действия не могут не иметь влияния на самоактивность, которая поэтому должна быть направленной в сторону функции питания даже в том случае, когда плазма поставлена в условия среды, исключающие возможность осмоза. Так функция питания. Благодаря наличию остаточных действий, обусловила возникновение из самоактивности первого элементарного стремления, именуемого стремлением к питанию. Очевидно, что это стремление представляет собой не что иное, как самоактивность, направленную в строго определенную сторону выполнения функции питания.

Рост, как чисто физическое явление, обусловленное накоплением питательных веществ, особенного объяснения не требует. Зато условия роста и вытекающие из этих условий следствия стоят того, чтобы над ними остановиться и попытаться объяснить их механистически.

Основная форма клеточки, несомненно, есть форма шарообразная, потому что идентичность силы поверхностных натяжений между жидкой средой и оболочкой, с одной стороны, и оболочкой и плазмой - с другой есть достаточное условие образования шарообразной формы. Этот шар, воспринимая осмотически питательные вещества и накапливая их в себе, растет во всех направлениях одинаково (вследствие большей или меньшей равномерности распределения в нем питательных веществ), подчиняясь при этом тому геометрическому закону, согласно которого при увеличении радиуса шара поверхность его растет в арифметической прогрессии, а объем в геометрической. Естественным следствием такого роста является наступление такой пропорции между поверхностью живого существа (т.е. его оболочкой) и объемом его тела, когда количество проникающих через оболочку питательных веществ будет уже недостаточно для несоразмерно большого содержимого, заключенного в этой оболочке. Дальнейшее нарушение необходимых для нормального питания пропорций тела повлечет неминуемо весьма печальные результаты и живому существу предстоит либо погибнуть, либо, разделившись, восстановить нормальные соотношения своего тела. В этом обыкновенно и усматривают причину происхождения воспроизведения. Однако, при этом совершенно упускается из вида то обстоятельство, что гораздо проще и вероятнее предположить, что существо скорее погибнет от нарушенных условий питания, чем разделится.

Ведь, утверждение, что существо делится, стремясь к самосохранению, предполагает наличие самого стремления к самосохранению; даже больше того - наличие чуть ли не сознательных действий. Мы не можем, поэтому согласиться с таким утверждением, тем более, что стремление к самосохранению, как это видно из предыдущего изложения, могло ещё не быть (да на деле и не было), когда первые существа впервые достигли критических для их жизни размеров.

Необходимо поэтому подыскать иное объяснение происхождению воспроизведения. Когда клетка перерастает тот предел, за которыми условия питания становятся ненормальными за недостаточностью поступления питательных веществ, для поддержания жизнеспособности всех частей клетки, то рост, хотя и не прекращается сразу, так как происходит за счет питающихся частей клетки, все же делается более умеренным. Эта умеренность, конечно, нисколько не препятствует дальнейшему нарушению нормальных соотношений поверхности и объема тела. Те части плазмы, до которых питательные вещества, поступающие теперь уже в недостаточном для клетки количестве, не достигли, деструктируются, и продукты этой деструкции выбрасываются наружу вместе с продуктами, выделения, вследствие чего объем содержимого клетки значительно сокращается. Но так как площадь поверхности клеточной оболочки остается прежней, то клетка должна под действием давления среды, поверхностных натяжений и осмотического давления принять такую форму, чтобы оболочка плотно облегала со всех сторон содержимое клетки.

При имеющихся в нашем случае условиях давлений извне форма эта может быть или (более или менее) бисквитообразной или же такой, какую имеет, например почкующиеся дрожжевые грибки. Однако, опять-таки в силу тех же условий внешних давлений, под влиянием которых легкоподвижные вещества стремятся принять шарообразную форму, - форма бисквитообразная не могла быть устойчивой. Устойчивой же в этих условиях является форма либо приближающаяся к шару, либо представляющая два или несколько шаров, безразлично, какой величины относительно друг друга, соединенных между собой лишь самыми ничтожными участками протоплазмы, не изменяющими самой формы шарообразных тел. Более или менее бисквитообразная форма, вследствие её неустойчивости (как не имеющая одной из двух указанных форм), должна была, в конечном счете, принять форму двух, будто сросшихся шаров. И чем меньше площадь срастания этих шаров, тем устойчивее должна быть форма, как так тем ближе к шару (т.е. - двум отдельным шарам) она будет. Отсюда, с очевидностью вытекает, что наибольшей устойчивости форма достигает тогда, когда площадь срастания шаров будет так мала, что превратиться в точку срастания или, вернее сказать, - в точку касания; иначе говоря, когда шары отделятся один от другого. Так как клетка никогда не имеет, в действительности, формы настоящего шара; так как силы, оказывающие на её оболочку давления извне, никогда не бывает одинаковыми для каждой точки её поверхности; так как плазма никогда не бывает распределена в клетке абсолютно равномерно и так как количество проникающих через оболочку питательных веществ не одинаково для различных участков оболочки,- то естественно ожидать, что тот участок плазмы, который деструктируется при наступлении ненормальных соотношений тела, лежит не центрально, а в большинстве случаев - более или менее эксцентрично, вследствие чего и перетяжка клетки после выделения продуктов распада плазмы будет делить клетку не на две более или менее неодинаковые части. Так как количество выделяемых продуктов распада, по сравнению с размерами клетки незначительно, то вполне понятно, что и уменьшение поверхности плазмы (не оболочки) будет незначительным, вследствие чего, при перетягивании клетки только в том случае могут получиться два шара, если один из них будет весьма небольшой по сравнению с другим и, именно, таких размеров, чтобы поверхность его была равна площади освободившейся от облегания плазмы оболочки. Иначе говоря, должно иметь место почкование.

Таким образом, деление клетки, в его первичном виде, происходит не от того, что иначе клетка погибла бы и что ей нужно, поэтому уменьшить размеры своего тела, но потому, что так своеобразно слагаются чисто механистические условия роста клетки. Первичным способом размножения, как видно из изложенного, следует, вопреки установившемуся мнению, не деление на равные половины, но почкование. Этот вывод находится в полном согласии с тем предложением, которое мы высказали вначале настоящего сочинения о происхождении всего органического мира от анаэробных бактерий; ведь, эти бактерии, по крайней мере - их современные представители, - размножаются путем почкования.

Подобно тому, как из функции питания произошло стремление к питанию, так и из рассмотренной функции воспроизведения произошло специфическое стремление. Как мы видим, в этой функции принимает участие все наличие сил, действующих, как извне на клетку, так и изнутри на её оболочку. Здесь участвует и давление среды, и поверхностные натяжения, и осмотические давления (как экзосмотическое, эндосмотическое), и упругость плазмы, и многие другие силы, которых в наших рассуждениях мы даже и не принимаем в расчёт. Каждая из этих сил (внешних) требует ответного импульса; каждый момент воздействия каждой из этих сил оставляет по себе «след», или остаточное действие. Вся совокупность этих сил, этих воздействий, в результате направлена к достижению вновь образованной формой клетки наибольшей устойчивости (см. выше). Поэтому и совокупность ответных импульсов, т.е. действие самоактивности, должно быть направлено в ту же сторону достижения наибольшей устойчивости. Так как наибольшая устойчивость новой клеточной формы достигается лишь делением её на две равных или неравных части, то можно говорить, что действие самоактивности направлено в сторону воспроизведения.

Влияние остаточных действий делают действия самоактивности постоянно направленным в сторону воспроизведения.

Так, из самоактивности, опираясь на функцию деления и остаточные действия, эволюционировало стремление к воспроизведению.

Происхождение этих стремлений - стремление к питанию и стремление к воспроизведению - приурочено к первым проблескам жизни на земле.

Когда первые живые существа проходили свой первый жизненный цикл. Можно сказать, что эти стремления появились почти тотчас же, по происхождении самой жизни. Они первые и впервые наполнили жизнь духовным содержанием, явившись вместе с самоактивностью и остаточными действиями первичными и простейшими психическими функциями. Соответственно тому, что в происхождении и действии первичного стремления к питанию принимали участие не все действовавшие на клетку извне и изнутри её самое силы, так как силы поверхностных натяжений, давление среды и проч. Прямого и активного участия в этих происхождении и действии не принимали, тогда как в происхождении и действии стремления к воспроизведению все, как внешние, так и внутренние силы принимали самое энергичное и живейшее участие, как это и было показано нами выше - соответственно этому и стремление к воспроизведению оказалось, как это ни странно, гораздо более могучим, чем стремление к питанию.

Если с усилением (не в смысле общего развития, а в смысле потребности к принятию пищи) стремления к питанию, организм становится вялым и пассивным, то с усилением стремления к воспроизведению организм, наоборот, становится активным, деятельным. Если сила стремления к питанию не захватывает собой всех душевных областей живого существа, то сила стремления к воспроизведению захватывает их целиком. И это всецело вытекает из условий происхождения и действия этих двух стремлений.

Жизнь первых живых существ до и во время развития стремлений к питанию и воспроизведению всецело была обусловлена внешними особенностями среды. Несомненно, потому, что многие живые существа погибали, вследствие изменения условий среды в неблагоприятном для них отношении.

Лишь после того, как благодаря воспроизведению, живые существа размножились, стала возможна их дальнейшая физиологическая и психологическая эволюция, потому что, попадая в самые разнообразные условия среды, живые существа ответными импульсами приспособляли свою организацию к этим условиям, иными словами - имела место изменчивость, которая, собственно, и лежит в основании органической эволюции.

Попадая в неблагоприятные условия, живые существа либо погибали, либо, вследствие сухости среды, обезвоживались. Как показывают примеры латентной жизни, многие животные это обезвоживание переносят, не теряя жизнеспособности, которая лишь переходит как бы в покоящуюся, потенциальную форму. В таком обезвоженном виде первые живые существа, несомненно, и представляли собой первый пример выработки защитных средств. Правда, эта «выработка», как мы её назвали, нисколько от самого существа не зависела, так как всецело была обусловлена сухостью среды и тем свойством плазмы, которое, по-видимому. Приходится за ней признать, а именно - свойством не терять своей самоактивности и не деструктироваться в случае своего обезвоживания, но переводить свою самоактивность в состояние покоя, потенции. Вероятно, присутствие воды не меняет химической плазмы, но необходимо её для достижения условий удобоподвижности частиц её вещества, почему и обезвоживание плазмы не влечет за собой её распада, но лишь задерживает и сводит на нет движения частиц её вещества, которое возникает вновь немедленно после того, как плазма получит необходимое количество воды, а вместе с тем и самоактивность от состояния покоя пробуждается, переходя в состояние кинетическое. Чтобы не быть непоследовательным, мы должны признать, что не только внешние воздействия оставляют в плазме остаточные действия, но и внутренние импульсы и процессы тоже оставляют такие, же остаточные действия.

В состояниях обезвоживания самоактивность направляется в сторону процесса этого обезвоживания и замирания жизненной деятельности, оставляющих в плазме остаточное действие, потенциально вместе с самоактивностью сохраняющееся в обезвоженном существе.

Однако состояние скрытой жизни не всегда спасает живое существо от гибели, потому, что лишённая воды плазма легко, может быть повреждена внешними агентами. Поэтому большую роль в самозащите играет плотность клеточной оболочки. Если в состоянии влажности оболочка эта представляет хороший проводник осмотических токов, то обезвоженная она будет служить прекрасным защитным средством от неблагоприятным воздействий внешних агентов на вещество обезвоженной плазмы. Так как обезвоженные существа с наиболее плотной оболочкой имели больше шансов на выживание, чем существа с менее плотной оболочкой, и так как, с другой стороны, не обезвоженные существа с оболочкой, хорошо пропускающей через себя осмотические токи, должны были выживать преимущественно перед существами с оболочкой, менее хорошо пропускающей осмотические токи, то естественный отбор должен был выработать такую оболочку, которая в необезвоженном состоянии была бы наилучшим проводником осмотических токов, в обезвоженном же виде обладала бы наибольшей плотностью и совсем не обладала бы проводящей способностью. Существа с такой оболочкой попадая в сухую среду, обезвоживались бы и, применяя существующую терминологию «энцистировались» бы. Так как в образовании такой наилучшей оболочки принимали участие и остаточные действия и самоактивность, уже направленная в сторону обезвоживания, (как это показано выше) т.е. в сторону самосохранения, причём остаточные действия придавали этому направлению самоактивности постоянный и самодовлеющий характер, то понятен, отсюда становится и генезис стремления к самосохранению и его элементарном, первичном виде, которое произошло, в полном смысле слова, потому, что сама природа выработала живым существом первоначальные средства самозащиты.

Поступающие в плазму живого существа питательные вещества превращаются в нем в вещества органические. Так как молекулы этих вновь образующихся органических веществ немедленно занимают своё место в организации, то эти молекулы немедленно же становятся жизнедеятельными, хотя взятые сами по себе, вне организации, они будут представлять лишь молекулы мертвого органического вещества. Процесс образования этих молекул, как и процесс обмена веществ, которые представляют собой процессы молекулярных формирований, оставляют в плазме существа, в котором они имеют место, остаточные действия. Самоактивность благодаря этому направляется в сторону молекулярного формирования не только в момент самого формирования, но и тогда, когда молекулярных формирований почему-либо не происходит; в последнем случае самоактивность направлена в сторону молекулярных формирований потенциально.

Но кроме молекулярного формирования в каждом живом существе протекают процессы формирования организации. Когда в клетке благодаря достижению ею неблагоприятных для нормального питания размеров, наступают процессы деструкции, которой подвержены не только отдельные молекулы её, но и целые совокупности их, являющиеся уже частями организации и даже целыми жизнеспособными организациями, вроде биофор, мицелл, пластидул и т.п., когда эти деструктивные процессы, благодаря уменьшению размеров клетки, вследствие акта воспроизведения, прекращаются, уступая место процессам деструктивным - тогда не только возникают новые молекулы, соединяющиеся в единицы жизненной организации клетки, но и восстанавливаются те части её, деструкция которых не была доведена до конца к моменту уменьшения размеров клетки в связи с актом воспроизведения и обусловленного эти уменьшением нормального и достаточного поступления в клетки питательных веществ. Иными словами - в клетке имеют место процессы самоформирования. Полагая, что остаточные действия вызываются и внутренними импульсами и действиями и закрепляют направление самоактивности, вызывающих остаточные действия, заставляя самоактивность быть постоянно направленной в эту сторону, - мы тем самым. Можем считать происхождение стремления к самоформированию объясненным и выведенным из функции молекулярных, и общеорганизационных формирований и направленной в их сторону самоактивности, закрепленной в этом направлении остаточными действиями до состояния постоянной направленности.

Так исходя из немногих посылок - тех элементарных свойств плазмы в условиях жизнедеятельности, отнять которые от этой плазмы нельзя без того, чтобы не нарушить самого представления о ней, как о плазме жизненной, а не мёртвой. Мы этому насколько позволили наши силы и разуменья, вывели происхождение тех четырех основных элементарных стремлений, которые присущи, как это было показано в первой части настоящего сочинения, всякому живому существу. Нетрудно усмотреть, что все эти стремления направлены к достижению одной общей им цели - к жизни, как таковой. Отсюда вытекает и та совокупность психологических побуждений, которую мы называем «стремлением к бессмертию».

Фактически стремления и не существует, потому что стремление к жизни, в какой бы форме мы его ни взяли, всегда можно рассматривать, как стремление, направленное в сторону, противоположную смерти. Так как стремление к жизни не имеет себе предела и, наоборот, наиболее усиленно проявляется там, где требуется выработка условий, могущих защитить существо и предотвратить прекращение жизни, т.е. предотвратить смерть, то понятно, что никакой разницы между стремлением к жизни и стремлением к бессмертию нет; разница лишь в терминах. Поэтому и термины суть синонимы. О дальнейшем развитии этого стремления речь будет ниже.

Что же касается к стремления к наилучшей жизни, то оно выработалось отчасти из стремлений к самосохранению и питанию, вследствие способности живых существ к изменяемости, отчасти же под влиянием других факторов.

Когда живое существо не могло правильно выполнять функцию питания, вследствие наступивших неблагоприятных условий, или когда живое существо попадало в другие неблагоприятные условия среды, - проявляли своё действие стремления к питанию и самосохранению, вырабатывая внутренние условия и особенности, приспособлявшие организацию к новым условиям среды. Так как совокупность действий самоактивности была направлена в сторону выработки этих наилучших внутренних условий, то остаточные действия процессов выработки этих внутренних условий должны были сделать направление этих действий самоактивности постоянным, вследствие чего функция наилучшего приспособления к условиям среды, объясняемая эволюционной теорией чисто механистически, привела к выработке стремления к наилучшей приспособленности к условиям среды, т.е. к наилучшей жизни. Когда развились первичные бессознательные ещё волевые импульсы[18], должно было развиться и стремление к наилучшей приспособляемости к условиям среды, т.е. к наилучшей жизни, потому что, как это было рассмотрено в первой части, те волевые импульсы, которые позволяют живым существам перемещать члены своего тела в наиболее удобное положение, и те внутренние усилия, которые хотя и являются актами воли, но не ведут к видимым результатам, потому что действие их реализуется постепенно, может быть от поколения к поколению, - эти волевые импульсы и внутренние усилия, оставляя по своей реализации остаточные действия, тем самым способствуют закреплению деятельности самоактивности, именно, в этом направлении, т.е. в направлении наилучшего приспособления к условиям среды, причем направление этой деятельности становится постоянным, так что при действии изменяемости и естественного отбора или при реализации волевых импульсов или внутренних усилий это стремление к наилучшей жизни находится в кинетическом состоянии, в условиях же покоя и бездеятельности воли или в условиях, когда естественный отбор, наследственность и изменяемость не вырабатывают в организме наилучших для данной среды приспособлений и особенностей организации, - стремление это покоится в потенциальном состоянии.

Память, как было уже упомянуто, произошла и развивалась из остаточных действий, потому что остаточные действия и представляют собой не что иное, как основу и подоплёку памяти, на какой бы ступени она не была. Вся разница только в том, что на первых ступенях развития памяти все содержание её, как явления, заключалось в остаточных действиях ощущений, далее - в остаточных и их впечатлений. Ещё далее по лестнице психо-органического развития - в остаточных действиях ощущений, впечатлений ощущений и представлений ощущений. Далее к этому содержанию прибавляются остаточные действия представления впечатлений, остаточные действия чувственных и, наконец, внутренних восприятий. Вся разница только в этом. Но как велико это «только». Впрочем, как бы велико оно ни было, важно не то, что разница между остаточным действием внутренних восприятий непомерно велика, но то, что на пути от одного к другому простирается в градации длинный ряд остаточных действий, делающих переход этого пути совершенно незаметным. Важно то. что для объяснения памяти не приходится прибегать к приему обобщения, который, в сущности, ничего не дает уму, и разве только - не на долго успокаивает сердце. Важно, что происхождение памяти, как психического феномена может быть объяснено механистически. Где централизуется в разные этапы своего развития память - это нас пока не интересует, ибо рассмотрение этого вопроса не входит в наши задачи, однако нельзя не отметить, что развитие это в целях его объяснения и освещения должно быть разделено на стадии или этапы, не в зависимости от того, где память централизуется, а в зависимости от того, каково содержание самой памяти, как явления. В самом деле, если принять историю развития памяти хотя бы в том виде, как предложил её Геккель, установивший четыре стадии развития памяти: целлюлярную, гистопальную, бессознательную у животных, уже имеющих нервную систему, и сознательную, то придется признать, что память развивается в зависимости от чисто внешних условий её централизации, как «клеточную», так и «гистопальную» память придётся признать существующими также у животных, у которых уже имеется нервная система, ибо в противном случае, перекочевание памяти всех клеток данного организма в клетки первой системы - было бы фактором необъяснимым,

а то положение Эвальда Геринга, что «память есть всеобщая функция организованной материи», которое Геккель не только принимает, но даже кладет в основу своего «Перегенезиса пластидулы», - пришлось бы самому Геккелю отвергнуть для тех случаев, когда память целиком централизована в ганглиях нервной системы. Развитие памяти, в действительности, всецело зависит от развития прочих психических функций, потому что развитие памяти есть не что иное, как повышение, увеличение её содержания,[19] которое у подножия психо-органической лестницы, как уже было упомянуто, ограничивается лишь остаточными действиями ощущений, а выше по этой лестнице к этим остаточным действиям прибавляются остаточные действия прочих психических функций сознательных, причем сознательная память не есть особая стадия развития памяти вообще, но есть лишь термин для обозначения того, что воспоминаемое и самый процесс воспоминания нами сознаются. При этом память высших стадий непременно содержит в себе все элементы всех предыдущих стадий, так что высшая память человека включает в себя и остаточные действия (воспоминания) ощущений, правда, неосознаваемые человеком. Места же централизации памяти представляют собой лишь ту внешнюю обстановку, при которой память развивается. Впрочем, говорить о централизации памяти приходится с большой осторожностью и. во всяком случае, с большей, чем это допускал Геккель, потому что нет оснований предположить, что память у тех животных, у которых уже развилась нервная система, целиком перекочевывает в клетки - и при том определенные - этой системы из всех, решительно, клеток, составляющих данных организм. Кажущаяся централизация памяти на деле происходит от того, что содержание памяти, как явления, больше там, где и психические функции больше, развитее, т.е. в нервной системе. Этой же иллюзии способствует то, что сознавания памяти и объектов воспоминаний происходит только в том месте, где «обитает» сознание, т.е. в определенных местах нашей нервной системы.

При таком понимании памяти происхождение и развитие её становится весьма ясными и простыми, а простота есть залог истинности. Только при таком понимании память может быть названа «общей функцией организованной материи», при этом лучше было бы сказать не память, но «остаточные действия», и не функция, но свойство.

Обобщение памяти на все объекты органической природы, как способ наипростейшего решения проблемы, живо нашел себе ряд последователей. В этом обобщении сошлись и физиолог и натуралист, и даже чистый философ. Геккель называет память «общей бессознательной, функцией всех пластидул», причем наследственность рассматривает, как «память пластидулы», положение Эвальда Геринга мы уже приводили выше; Р.Семоп называет память «сохраняющим принципом в смене органических явлений; Бенно Эрдман видит в индивидуальной памяти «только частный случай общих функций памяти, находящих свое выражение в наследственной передаче прирожденных признаков».

Если такое широкое обобщение памяти допустимо в случае обозначения (что неправильно) термином «память» даже простейших остаточных действий ощущений, то объяснение всех явлений наследственности памятью «пластидулы» не только произвольно. Потому что «пластидула» может обладать только остаточными действиями ощущений, а никак не представлением целой органической структуры[20] , чего требует Геккель и его последователи, но и этого недостаточно, потому что одной памяти мало для воспроизведения воспоминаемой структуры, если бы даже это воспоминание (представление) и было возможно для «пластидулы», так как для реализации этого воспоминания необходимо нечто, не заключающееся в памяти.

Мы уже упоминали о том, что признавая остаточные действия внешних воздействий, мы не можем не признавать остаточных действий и внутренних импульсов. Это положение является чрезвычайно важным, так как дает возможность, как это мы скоро и увидим, весьма просто объяснить происхождение многих психических функций. Внешние воздействия, вызывая ощущения (раздражения), не только оставляют по себе след, т.е. остаточное действие, но заставляют реагировать на эти ощущения внутренними импульсами, которые тоже должны оставлять остаточные действия.

Остаточные действия ощущения и называются впечатлением ощущения. Это впечатление всегда непроизвольно и не может быть вызвано волевыми усилиями, если не было самого ощущения, т.е. раздражения.[21]

Как известно, чувственное восприятие слагается из трех моментов, нами обыкновенно не различаемых. Первый момент заключает в себе воспоминание таких же ощущений, какие были вызваны раньше или какие получаются или получились теперь. На высших ступенях развития психики, когда создаются отвлечения разных ощущений и строгое различение этих отвлечений, - через воспоминание прежних ощущений новое[22] ощущение узнается в его чувственном качестве. Этим заканчивается первый момент восприятия ощущений на высших стадиях эволюции психики. Второй момент, называемый сложным, состоит в узнавании предмета, что происходит от того, что узнавая и ощущая разные чувственные качества, мы связываем их совокупность с ранее ощущавшимися качествами, дополняя их впечатлением тех качеств, которые ощущались ранее всегда в связи с этой совокупностью, но не ощущаются теперь, чем вызываем представление этой постоянной, в смысле неизменяемости, совокупности ощущений, через это и узнается предмет. Третий (заключительный)момент, заключает в себе введение сложного момента в общее содержание нашего внешнего и внутреннего опыта, благодаря чему, вспоминая предмет, мы связываем его с теми действиями, мыслями, чувствами и желаниями, какие имели место тогда, когда этот предмет ощущался нами ранее.

Первый момент этой весьма сложной психической функции, по крайней мере - до акта узнавания ощущения в его чувственном качестве, возможен уже тогда, когда из голого ощущения эволюционировало впечатление этого ощущения, вследствие чего стало возможным воспоминание целой совокупности ранее испытанных ощущений. Однако в эту совокупность могут входить воспоминания только таких ощущений, которые налицо в данную минуту, потому что для воспоминания тех ощущений, которых нет сейчас, но которые раньше всегда имели место в этой совокупности, необходимо предпослать способность представления. Ведь, впечатление ощущения, будучи весьма активно в момент своего возникновения, со временем переходит в потенциальное состояние, от которого пробуждается к активности лишь тогда, когда вновь получается такое же ощущение. Этим объясняется то, что впечатления, полученные от ощущений, уже известных, не так резки и сильны, как новые впечатления. При частом получении одного и того же ощущения, впечатление от него настолько сливаются друг с другом, что могут быть вовсе незаметны для субъекта, могут даже продолжать покоиться в потенции. На этом и основывается сущность прививок от инфекционных болезней, так как введением в организм слабых доз яда-токсина лейкоциты «приучаются» безвредно для себя переносить эти малые дозы, вследствие чего действие более сильных доз того же яда уже столь чувствительно для лейкоцитов, сколь чувствительно и вредно было бы оно в том случае, если бы им первоначально было произведено воздействие без предварительного воздействия слабой дозой.

Таким образом, перешедшее в потенциальное состояние впечатление ощущения может быть выведено из этого состояния лишь путем получения тождественного ощущения - и то не всегда. Между тем, воспоминание ощущения и воспоминание впечатления, что адекватно, существуют и независимо от ощущений, т.е. не будучи вызваны к активности ощущениями. Поэтому приходится признать существование остаточного действия впечатления. К этому новому остаточному действию прибавляется остаточное действие того акта самоактивности, который вызван полученным ощущением и его остаточным действием и потому имеет определенное направление. В этой сумме и заключается основа представления, как такового. На первых порах психоорганического развития содержание представления не идет дальше отдельных ощущений и впечатлений. Которые могут вспоминаться в совокупности или последовательности. И только с развитием способности к отвлечению, содержанием представления становится вещь, и даже мысль.[23] Мы же указывали на то. что впечатление ощущения не зависит ни от чего, кроме как от вызвавшего его ощущения, а потому - всегда непроизвольно. Но то представление, которое с развитием воли может быть и произвольным.

Это зависит от того, что впечатление ощущения есть функция простая, не заключающая в себе слагаемых и состоящая всецело из одного следа ощущения. Представление есть уже функция сложная, содержащая в себе, кроме остаточного действия, не активного впечатления - остаточное действие активного импульса самоактивности. Поэтому представление и может быть вызвано произвольно, поэтому же, непроизвольные впечатления не зависят от получения ощущений, тождественных с теми, какие получались раньше, что необходимо для возобновления впечатления.

Когда разовьется простое представление, становится возможным и сложный момент чувственного восприятия, правда не весь, - лишь до акта представления о предмете. Возможность эта проистекает из того, что при получении некоторой совокупности, уже ранее получавшихся ощущений, самоактивность проявляет свою деятельность в том направлении, которое является для нее уже постоянным, так как остаточные действия ранее получавшихся в этой же совокупности ощущений дали самоактивности это постоянное направление. Если в числе ощущений составлявших прежнюю совокупность, были и такие ощущения, которых в новой совокупности нет, то эта последняя, вызывая деятельность самоактивности и в уже намеченном направлении, порождает представление о некоторой совокупности ощущений, которое должно содержать в себе и воспоминание о тех ощущениях, которых нет в данный момент среди получаемых ощущений, но которые были в прежней совокупности, давшей своим остаточным действием упомянутое направление самоактивности. Благодаря этому, впечатления только что полученных ощущений входят в связь с представлением о ранее бывшей совокупности ощущений, через что эти впечатления добавляются ощущениями, каких нет теперь, но которые были всегда раньше вместе с этой совокупностью. Так возникает не только способность ассоциировать одни впечатления и представления с другими, но и способность узнавать определенные совокупности ощущений путем дополнения отсутствующими в данный момент ощущениями.

Дальнейшая эволюция чувственного восприятия возможна лишь после того, как разовьется представление о предмете. Это представление, которое мы назвали отвлеченным, может развиться, в свою очередь, лишь после того, как будет развита способность к отвлечению. Способность эта прежде всего распространяется на простейшие ощущения и их впечатления. Отвлеченное ощущение и есть то, что называется чувственным качеством ощущения. Это простейшее отвлечение происходит путем ассоциации в представлении нескольких разновременных впечатлений тождественных ощущений. Ассоциированные впечатления эти, сливаясь друг с другом полностью, как бы поглощают друг друга, в результате чего и является общее отвлечение, именуемое чувственным качеством ощущения. Также, приблизительно. Развивается и отвлечение совокупности разнородных ощущений, сумма остаточных действий которых, ассоциированная с подобной же суммой, дает нечто, качественно среднее, между этими суммами, что и является отвлечением совокупности ощущений. Когда каждое из ощущений их отвлеченной совокупности узнается в его чувственном качестве, причем представление всех качеств ассоциируют, как между собой, так и с представлением совокупности ощущений, и кроме того, в этой совокупности узнается нечто целое и постоянное,- тогда создается отвлеченное представление о предмете, т.е. его отвлечение.

Таким образом, представление, вызванное не самими ощущениями, но представлением их совокупности, и есть отвлечение или отвлеченное представление о предмете. Представление же вызванное известной совокупностью ощущений, уже не будет представлением о предмете, но лишь простым представлением этой совокупности. Это последнее переходит в отвлеченное представление о том случае, если оно вызвано не самими ощущениями, но их впечатлениями, ассоциированными друг с другом, но не узнанными, как целое и постоянное. Иначе говоря, представление о предмете может быть только отвлеченным, представление же ощущений и их совокупностей могут быть как простыми, так и отвлеченными.

Таково происхождение простых и отвлеченных представлений. Сложный момент чувственного восприятия, становится целиком возможным с момента развития представления о предмете и способности к его узнаванию. Третий момент, естественно, становится возможным лишь с происхождением сознания.

Выше мы указали на то, что взгляд, будто бы «пластидулы» обладают представлением целой структуры данной организации, неправилен. Теперь понятно, почему он неправилен. Не только представление целой структуры, т.е. известной совокупности предметов, находящихся в строго постоянных взаимоотношениях друг к другу, но даже представление предмета, предпосылает способность к отвлечению и целый ряд предшествующих психических функций.

Поэтому, наделяя «пластидулу» способностью представления структуры, мы, тем самым, наделяем её и всеми необходимыми для возникновения этого представления функциями, что в корне противоречит тому положению, которое легло в основу наших рассуждений о происхождении психики: жизненность плазмы возможна только в условиях организации; первичные плазменные организации не обладают ничем, кроме голой самоактивности и способности удерживать в себе остаточные действия. Кроме того, наделение «пластидулы» отвлеченными представлениями равносильно распространению психических функций на все объекты и явления органической природы, что, как уже говорилось не раз, не только не есть научное объяснение этих функций, но наоборот - представляет собой отказ от научного объяснения.

Подобно памяти, представлениям и чувственному восприятию, - волю тоже, в целях объяснения ее развития, распространяли ее даже на всю неорганическую природу. Такой космологический волюнтаризм совершенно не удовлетворяет требованию эволюционного учения и здравого монизма. А требование этого заключается в обязательном отыскании причин происхождения всякого явления, а тем более - сложного, каковым является, и та психологическая функция, которая называется волей. То, что у низших существ не проявляется волевых актов, тоже служит доказательством тому, что воля не представляет собой какой-либо общей функции организованной материи, но возникла на пути психоорганического развития. Правда, многие действия и движения низших существ столь похожи на действия и движения обусловленные волевыми актами, что можно предположить, что воля у этих существ имеется. Однако, аналогичные факты и явления, происходящие в мире анорганическом и обусловленные так называемыми таксисами и тропизмами, - с одной стороны, и возможность объяснения их без применения воли хотя бы и бессознательной, - с другой стороны, доказывают, что воля не является общей функцией органического мира. В противном случае пришлось бы признать, что таксисы и тропизмы мира анорганического зависят не от особенностей, действующих в данном явлении физико-химических сил, но тоже от волевого акта, что было бы совершенно произвольно и ненужно, потому что эти явления могут быть объяснены и без помощи воли. Если таксисы и тропизмы имеют место в природе анорганической, то нет, решительно, никакого основания отрицать их существование и в природе органической. Сперматозоиды папоротника в опыте, поставленном Пфеффером, двигались по направлению к капиллярной трубке с яблочной кислотой точь-в-точь так же, как если бы вместо этой капиллярной трубки была женская половая клетка. Ещё интереснее опыт Дэвица, который показал, что сперматозоиды таракана притягиваются к стеклянному шарику, описывая вокруг него бесконечные кривые, не нарушая с ним соприкосновения, совершенно подобно тому, что произошло бы, если бы вместо этого шарика, было бы женское яйцо. Если в опыте Пфеффера сперматозоиды папоротника обнаруживают явный хемотаксис, то в опыте Дэвица сперматозоиды таракана обнаруживают баротаксис (по терминологии Дж. Леба - стереотропизм), т.е. стремление приводить все или некоторые части своего тела в соприкосновение с твердыми предметами. Допустить существование волевого акта в этих явлениях мы совершенно не можем, потому что движение сперматозоидов в обоих случаях не только лишено целесообразности, но и, вообще, совершенно бесполезно.[24] Движения у существ, ещё лишенных хотя бы бессознательной воли, происходит, таким образом, частью в силу тех же причин, которые детерминируют таксисы и тропизмы мира анорганического. Так как движение наиболее низкоорганизованных существ отличаются не только простотой, но и однообразием, то отсутствие у них волевых импульсов чрезвычайно правдоподобно даже с внешней стороны. Остаточные действия таксисов и тропизмов направляют деятельность самоактивности в определенную и постоянную сторону. Из этого возникли и развились впоследствии привычки. Волевой акт слагается из следующих слагаемых:

1. чувства потребности;

2. представления о предмете, который эту потребность может удовлетворить;

3. представления о тех действиях и движениях, которые приводят к удовлетворению потребности;

4. самих движений, вызванных этими представлениями.

Первое слагаемое не требует специального объяснения, потому что чувство потребности, в самом общем значении этого понятия, не может не явиться там, где нарушены условия физико-химического, механического или другого какого равновесия. Тем более это чувство должно проявляться в организованной субстанции, обладающей самоактивностью. Второе слагаемое гораздо сложнее.

Основание его покоится на индивидуальной памяти, причем, как видно из самого определения слагаемого, оно возникает, только там, где уже сложилось представление о предмете, или, по крайней мере, совокупности ощущений, могущих удовлетворить эту потребность. Без представления об этом предмете или совокупности ощущений волевой не может сложиться. И это лучше всего показывает, что те существа, у которых не развилось ещё представление ни предмета. Ни даже совокупности ощущений, лишены вовсе волевых импульсов даже в их простейшем виде. Ни одного представления предмета или совокупности ощущений, могущих удовлетворить эту потребность, - мало. Нужно, кроме того, иметь представление о тех движениях, которые в целях удовлетворения потребности, приведут к обладанию данным предметом, или вызовут необходимую совокупность ощущений. Как одно, так и другое представление могло возникнуть только из личного опыта. Воспоминание предметов, удовлетворяющих тождественную потребность, и воспоминание движений, приведших к удовлетворению потребности, создало представление о предмете и движениях, ассоциировав их. Однако, чтобы реализовать оба эти представления для достижения самих движений, приводящих к удовлетворению потребности, нужен некоторый внутренний импульс, отличный от импульса самоактивности, так как действие самоактивности в данном случае есть не что иное, как сам процесс движения. Как же возник волевой импульс, т.е. воля, как таковая? Для объяснения приходиться к первым стадиям психоорганического развития.

Когда живые существа, попадая в неблагоприятные условия существования, проявляя стремление к самосохранению, выражавшееся во внешних или внутренних рефлексах на получаемые ощущения, вызванные неблагоприятными условиями среды, то, как эти ощущения, так и рефлексы оставляли по себе остаточные действия, направлявшие самоактивность, именно в сторону этих рефлексов. Поэтому, при новом изменении условий среды в точно ту же неблагоприятную для живого существа сторону, самоактивность действовала, так сказать, по проложенному пути. Выше мы рассмотрели, что представления происходят тоже на почве остаточных действий, при чем большую роль играет самоактивность, действующая в определенном направлении. Когда возникает[25] представление, то и самоактивность пробуждается в своем действии в том, именно, направлении, в каком она действовала, обусловливая возникновение[26] представления. Поэтому, когда впервые удовлетворяемая потребность оставляет по себе остаточные действия и дает самоактивности определенное направление; когда путем повторных актов удовлетворения аналогичной потребности создаются представления о предмете, могущем удовлетворить потребность, и движении, ведущем к этому удовлетворению, причем самоактивность, направляемая остаточными действиями, действует в сторону реализации этих представлений; когда, наконец, возникает потребность, и вместе с ней - и представления предмета и движений, могущих её удовлетворить, - тогда самоактивность, пробужденная этими представлениями к действию, проявляется в том уже намеченном направлении, в каком она проявлялась, когда впервые при удовлетворении аналогичной потребности возникали эти представления, т.е. как раз в направлении реализации представлений, могущих удовлетворить потребность.

Так слагался и так возник волевой акт, т.е. воля, как таковая. Мы видим из рассмотрения генезиса этого акта, что воля есть не что иное, как действующая определенным образом и детерминированной в этом действии определенным образом и детерминированная в этом действии определенными условиями самоактивность. Далее о развитии воли распространяться не приходится, ибо в наши задачи это не входит. Однако, нелишне отметить, что в наши задачи это не входит. Однако, нелишне отметить, что в отличие от памяти, которая бывает только бессознательной[27], воля может быть, как и бессознательной, так и сознательной, а потому и движения вызванные её импульсами, различаются на непроизвольные и произвольные. Замечательно, что важнейшие жизненные функции вовсе исключены из волевого влияния. Зависит это по-видимому, от того, что движение, подчиненные воле, не обладающие безусловным постоянством, не могли бы быть столь строго и неизменно методичны, сколь это требуется для нормального и наилучшего их протекания. Эти важнейшие функции, будучи подчинены воле, стали бы опасными для организма, так как воля детерминирована теми или другими факторами.

Вопрос о свободе воли, о детерминизме и индетерминизме, принадлежит к числу кардинальных вопросов бытия. Много оружия и доспехов, строго научных и школьно-догматических, было разбито из за него. И не нас, казалось бы, браться за него разрешение. Тем не менее, мы сочтем себя вправе изложить в следующей части этот вопрос в том виде, как он нам представляется. А пока перейдем к рассмотрению следующих психических функций. Большим препятствием к установлению единой психологии является то различие в понимании терминов, обозначающих те или иные психические функции, какое встречается у разных авторов. Под словом: «единая» мы подразумеваем не универсальную дисциплину, могущую объяснить психические феномены единственным возможным путем, но дисциплину, в которой сталкиваются противоположные теории, объясняющие один и тот, же феномен, причем однако, феномен этот понимается не в различных значениях, принимаемых различными теориями, но в едином, общем для всех теорий значении.

Так как различие в понимании психологических терминов ведет к неправильному пониманию теорий, то необходимо, прежде чем начать излагать происхождение высших психических функций, установить, насколько возможно, точно формальное содержание понятий этих функций в том виде, как мы его принимаем.

Такие функции, как впечатление, представление, память, в достаточной степени элементарны, чтобы требовалось объяснить наше понимание их, которое явствует уже из самого изложения их происхождения. Последнее относится также и к воле. Однако, чтобы не получить упрека, что мы говорили все время о воле лишь в том смысле, в котором её понимают другие, мы должны разъяснить, что в действительности, мы не стоим ни на одной из этих взглядов и, вот, почему. Воля, обыкновенно, понимается двояко: одни видят в ней (волевых стремлениях) чувствование неудовольствия, соединенное с ощущением или представлением возможности двигательного усилия, - другие же в волевом акте усматривают предпочтение одного представления перед другим, одной физиологической возможности перед другой или другими, в целях сохранения их или переходу к другим. Первое понимание сводит самую сущность воли к чувствованию неудовольствия, второе - в к функции предпочтения, которое может зависеть или от чувства, или от интуиции, или от рассудка. Так как чувствование есть чувствование, даже, если оно соединено с представлением возможности движения (которое своего рода чувствование), а предпочтение есть предпочтение, от чего бы - от чувства, интуиции или рассудка - результат его не зависел, то оба понимания грешат тем же, чем грешит Локк в своем взгляде на волю, и, в сущности, ведут к отрицанию самой воли, так как сводит её акты, то к актам чувствования, то к интуиции, то - рассудка, чем и уничтожается понятие воли, как таковой. Из нашего изложения, в котором мы говорили о происхождении воли, из стремления к самосохранению, вызывающему рефлекторные действия, можно было бы ошибочно заключить, что мы стоим на первой точке положения понимания, придерживаясь того мнения. Что волевые импульсы состоят из чувствования неудовольствия и связанного с этим чувствованием представления (или ощущения) возможности движения. На самом деле, мы, как в этом нетрудно убедиться из предыдущего, признаем волю, как нечто реально существующее и представляющее собой особую форму самоактивности, действующей определенным образом и детерминированной в этом действии определенными условиями. Чувствование неудовольствия с ощущением возможности движения являются условиями, детерминирующими определенное направление волевого акта, но не содержанием этого акта. Таким же детерминирующим условием является результат предпочтения одного представления перед другим, так как результат этот, как и предшествующий ему психический процесс, есть акт чувств (эмоций), интуиции или рассудочного выбора, но не содержание волевого импульса.

Следующие психические функции, происхождение которых нам предстоит разобрать, суть разум, сознание, рассудок, способность к абстракции и самосознание. Полагая, что термин: «абстракция» понимается единообразно, мы укажем лишь на то, как понимается нами разум, рассудок, сознание и самосознание.

Разум (лат. ratio) не только многими авторами, но даже в целых языках - культурных европейских языках - не различается от рассудка (intellectus). Так, например, во французском языке словами «raison» и «raisonnement», одинаково обозначается разум и рассудок, разумный и рассудочный. Различие этих двух понятий может быть вскрыто лучше всего филологическим путем, приведя слова «разум» и «рассудок» к глагольным формам «разуметь», «рассуждать».

«Разумение может быть и без рассуждения», говорит Вл. Соловьев, который под разумом понимает интуитивное мышление, а под рассудком понимает интуитивное мышление, а под рассудком - дискурсивное К этому же пониманию примыкаем и мы, так как оно на основании общего сознания, представляется нам наиболее приемлемым.

Под «сознанием» мы понимаем разумные совокупности элементов, составляющих содержание объективного мира, в полном соответствии, как между собой, так и с элементами души сознающего субъекта. Последнее соответствие имеет место лишь в высших формах сознания, которое, как и все психические функции, имеет свои градации. Ввиду одновременности разумения всех элементов внешнего мира и сознания, это разумение можно назвать созерцанием, или - иначе, внутренним отражением, объективного мира. Отсюда - самосознание есть самоотражение, или разумение своего «Я», т.е. разумение происходящих в сознающем субъекте психических актов в полном соответствии их, как друг с другом, так и с их совокупным значением и отношением этого значения к объективному миру.

Выше было рассмотрено происхождение способности ассоциировать одни впечатления и представления с другими и способности узнавания сначала совокупности ощущений, а затем, после развития способности к отвлечению, - узнавания и предметов.

Эти-то три психические функции - способности к ассоциации, отвлечению и узнаванию - и лежат в основании разума.

Подобно тому, как узнавание совокупности ощущений и предмета происходит от воспоминания в этой совокупности даже тех ощущений, которых сейчас нет, но некоторые всегда имели место в этой совокупности, так и узнавание совокупности предметов в их постоянной зависимости и последовательности, называемой явлением, происходит вследствие того, что определенная совокупность явлений, оставляя по себе в психике остаточное действие, тем самым вспоминается полностью, т.е. в полном наличии составляющих её слагаемых, когда ощущается и воспринимается некоторая совокупность предметов, весьма близкая к рассматриваемой, но отличающаяся от нее лишь немногими данными. Путем дополнения воспринимаемой совокупности этими воспоминаемыми недостающими до известной уже совокупности данными, так что представлении дается образ совокупности уже известной, - рождается узнавание явлений. Узнавание предметов и явлений и может быть, в известном смысле, названо первой ступенью разума. Понимание явления развивается тогда, когда известная совокупность предметов (или явлений) постоянно влечет за собой новое явление. Так как все имеющие место в этом ряду явления оставляют остаточные действия в том же порядке, что и они сами, то в тех случаях, когда явление представляется субъекту не как заключительный акт некоторого ряда явлений, но как нечто, непосредственно данное, - тогда самоактивность в процессе узнавания этого явления начинает действовать в тех направлениях, в каких заставляли её действовать, как причины тождественного или аналогичного данному явлений, так и остаточные действия этих причин; в процессе узнавания самоактивность будет действовать не только в те стороны, в какие продиктуют заявляющиеся остаточные действия, но и в том же порядке (последовательности), в каком эти остаточные действия возникали. Вследствие этого, и происходит воспоминание причин, обусловивших раньше воспринимавшиеся явления, аналогичные данному, что и составляет основание узнавания причин этого нового явления, т.е. его понимание. Это и есть простейшая форма интуитивного познания - простейшая, не в смысле её действительной, имеющей место и в современной высшей человеческой психике простоты, а в смысле филогенетическом.

Согласно выставленной нами в первой части этого сочинения теории стремления живых существ к наилучшей жизни,- допускается органическое развитие не только в сторону прогресса, но и в сторону регресса организации. Прогрессивное развитие есть развитие психо-органическое, т.е. параллельно развитию организации прогрессирует и психика. Нет поэтому основания отрицать, что регрессивное развитие, т.е. реэволюция, организации не влечет параллельно себе реэволюцию психическую. Монистическая концепция совершенно исключает возможность неизменности (в смысле развития психики) при регрессивном развитии организации, потому что в противном случае, пришлось бы признать все элементы психики не покоящимися на материальном базисе,