Главная | Обратная связь

Метаморфозы религиозности

Кажется, что пророчества мыслителей середины–конца XIX в., которые касались «смерти Бога», угасания веры, – сбылись. Мировые религии, укрепившие свое официальное положение в обществах и устоявшиеся в качестве достаточно могущественных церковных организаций, усилили моменты своей рационализованности. Приспосабливаясь к смыслу, характеру и формам происходивших цивилизованных сдвигов, эти организации отказались от конфронтации со светскими властями, с наукой и техническими нововведениями.

Они модернизировались и внутренне и внешне. Раньше и очевиднее других католицизм, но не только он. В середине 60–х гг. ХХ века монах или монашенка, едущие на мотороллере, воспринимались вполне обычно. К концу века не только электричество и телевидение, но и компьютерная техника вошли в жизнь церквей и монастырей. Самое современное авангардное искусство (архитектура, музыка, живопись, скульптура и т. д.) стало использоваться в церковных сооружениях, в религиозных ритуалах. Бога совсем перестали представлять в виде старика с бородой: его абстрактный лик искали на фотографиях звездного неба, которые делались астрономами с помощью самой совершенной техники. От прихожан в жизни не требовалось и не ожидалось страстно–эмоциональных выражений религиозного рвения, строгого соблюдения норм жизни, диктуемых религиозной верой. Никакой инквизиторской или особой надзирательной функции церкви не брали на себя, к атеистам относились спокойно. И в отношении к другим вероисповеданиям старались вести политику мирного сосуществования. Все крупные мировые церкви и религиозные объединения, по крайней мере в конце ХХ столетия, подчеркивали, что Вера как высшая ценность воплощает в себе истинные ценности жизни и культуры, и поэтому не противостоит культуре светской в ее порой странных зигзагах развития.

Но при всей этой кажущейся умиротворенности религиозной жизни людей ХХ в. эта жизнь была «так бурна и яростна, что многие» пророчили «XXI веку бесконечные религиозные войны».^[385] На деле религиозность в ХХ столетии пошла как бы «вразнос» в напряженности противоречий и поисков. Прежде всего потому, что активна была оппозиция ранее отмеченной внешней рационализованности и формализованности веры. В противовес этому существовал и распространялся атеизм, а также появилась тенденция к увлечению самыми разнообразными формами мистицизма. Атеизм порой обретал государственный характер, как в бывшем СССР и других странах социализма. Что касается мистицизма, то А. Генис заметил:

Сегодня гороскопов составляют больше, чем триста лет назад, каждый третий американец верит в реинкарнацию, каждый четвертый – в ангелов, почти все остальные сомневаются в способности науки создать убедительную картину мира.^[386]

Существующие традиционные религии не удовлетворяли очень многих. При видимом количественном доминировании мировых церквей возникло множество сект и течений внутри и вне каждой из них. Кроме того, чрезвычайно активными были и так называемые «новые религии», некоторые из них собирали и собирают миллионы последователей, будучи порой весьма агрессивными в своей противопоставленности традициям религиозным и светским.

Наряду с прогрессами модернизации верований, религий и церквей шли и процессы их архаизации. Основания современной веры искали в древних культах. Для Западной Европы и США особый интерес в этом плане приобрели культы восточные. Кроме того, в мире массового монотеизма стало теоретически и практически воспроизводиться язычество, а также «гремучие смеси» язычества с монотеизмом и новейшими идеологическими построениями. Так, в Советском Союзе гонениям подвергалась православная вера (и другие монотеистические верования), считавшаяся проявлением крайнего невежества, суеверий, бескультурья. На этих основаниях вполне оправданными казались действия властей, взрывавших храмы, превращавших их в клубы и склады. Но в то же время возник и укрепился культ вождей с массовым поклонением их многочисленным изображениям, со «священными» текстами (марксистско–ленинской догматикой), со своими «пророками» (мучениками), с отработанными ритуалами (приема в пионеры, в комсомол, в партию), с верой в возможное построение коммунистического общества, очень напоминавшей веру в царство Божие на Земле.

Помимо всего этого, в мировых религиях в ХХ и в начале ХХ1 в. не только продолжали существовать, но и активизировались наиболее ортодоксальные их течения (исламский фундаментализм, ирландский католицизм и др.).

В связи с этим очень трудно говорить о реализации религии в качестве момента современной культуры. Бог, конечно, остается высшей ценностью для верующих. Но вера в Бога настолько проявляет себя как культура, насколько именно она действует в сторону облагораживания, одухотворения жизни. Пестрота и неоднозначность проявлений религиозности, которая в XX столетии, да и в этом, не помешала совершаться самым гнусным и бесчеловечным деяниям, а порой и оправдывала совершение зла (хотя часть духовенства и многие верующие примыкали к тем, кто активно противился злу, отстаивая гуманность), – все это не позволяет определенно связывать религиозность вообще с культурностью. Может быть, отчасти и поэтому каждое из вероучений в ХХ в. претендовало на роль истинной, единственно возможной нравственной основы жизни в мире, полном безнравственности, жестокости, лжи и насилия. Это касалось и христианства, и мусульманства, и буддизма (в том числе и дзен–буддизма), и большинства новых религиозных и псевдорелигиозных течений и сект. Это не удивительно, ибо проблемы нравственности, нравственной культуры были чрезвычайно обострены.