Здавалка
Главная | Обратная связь

О человеке с Востока



 

В Овсянку прискакал Улоф Летняя Птичка, в сопровождении еще десяти человек. Принят он был как дорогой гость. Он остался у Орма на три дня, ибо они с хозяином Овсянки были большие друзья. Сам же он направлялся к восточному побережью, в Кивик, куда заходили корабли с Готланда, привозя соль. И когда Орм узнал об этом, он тоже решил поехать за солью вместе с Улофом.

Настали времена, когда соль было купить трудно, хотя люди и готовы были заплатить за нее подороже. А все из-за короля Свейна Датского и его воинских побед. Ибо драккаров у короля Свейна было теперь очень много, и он яростно преследовал любого, кто попадался ему в море. Король разграбил Хедебю. Рассказывали, что он опустошил и страну фризов. И всем было известно, что он подумывал захватить всю Англию, и еще что-нибудь в придачу. Торговля и всяческие купеческие дела ничего для него не стоили, он ценил лишь корабли и отважных воинов. И так далеко зашло, что в последнее время с Запада вообще не появлялось судов с запасами соли: они просто не осмеливались подходить к берегам Скандинавии. Оставалось только одно — та соль, которую гуты везли из Вендена, и за эту соль жители побережья так ревниво бились друг с другом, что другим землям почти ничего не доставалось.

Орм взял с собой восьмерых людей и вместе с Улофом Летней Птичкой отправился в Кивик. Там они долго пробыли в ожидании хоть какого-нибудь корабля, и тем временем в этом же месте собралось много других людей со всех концов страны. Наконец на горизонте показались два судна с Готланда. Они везли тяжелый груз и бросили якорь на расстоянии от гавани. Потребность в соли была столь велика, что жители Готланда занимались торговлей с большими предосторожностями, чтобы их ненароком не убили ненасытные покупатели. Корабли гутов были большие, с высокими бортами, с надежной командой, и покупатели отправлялись к ним в маленьких лодочках, поднимаясь на борт по двое.

Улоф Летняя Птичка и Орм наняли себе рыбачью лодку и принялись грести к кораблю. На них были красные плащи и блестящие шлемы, и Улоф роптал потихоньку на убогость лодчонки, ибо ему хотелось бы плыть с большей пышностью. Когда подошла их очередь, они поднялись на борт того корабля, над которым развевалось знамя хёвдинга. А их гребцы, — один — слуга Орма, а второй — Улофа, — громко выкрикнули их имена, так что гуты сразу же поняли, что к ним пожаловал не кто иной, как хёвдинги.

— Улоф сын Стюре Великолепный, хёвдинг Финведена, которого многие называют Улоф Летняя Птичка, — выкрикнул один.

— Орм сын Тосте Странствователь, морской хёвдинг, по прозвищу Рыжий Орм, — выкрикнул второй.

Среди людей на корабле началось движение, едва они услышали эти имена, и некоторые из них выступили вперед, чтобы приветствовать обоих гостей. Нашлись такие, кто помнил Улофа с тех пор, как тот служил на Востоке, и некоторые были с Торкелем Высоким в Англии и узнали Орма.

У поручней сидел человек, и он жалобно застонал, пытаясь нащупать гостей рукой. Это был рослый человек с косматой бородой, которая начинала уже седеть. Через все лицо его шла широкая повязка, закрывавшая ему глаза, и когда он начал искать на ощупь взошедших на корабль, то оказалось, что у него еще и правая рука отрублена по кисть.

— Смотрите-ка, — заговорили купцы, — слепой чего-то хочет.

— Похоже, он знает кого-то из вас, — сказал морской хёвдинг. — Но у него отрезан и язык тоже, так что говорить он не может, и мы не знаем, кто он. Его привел к нам на корабль один купец с востока, когда мы торговали в Курляндии, на реке Западная Двина, и этому человеку нужно было добраться до Сконе, сказал купец. У слепого было серебро, так что он мог заплатить за себя, и поэтому мы взяли его с собой. Он хорошо понимает, что ему говорят, и после долгих расспросов я понял по его жестам, что он родом из Сконе. Но больше я ничего о нем не знаю, и даже имя его мне неизвестно.

— Значит, язык, глаза и правая рука, — сказал Улоф Летняя Птичка. — Очень похоже, что это в Византии его так отделали.

При этих словах слепой кивнул.

— Меня зовут Улоф сын Стюре из Финведена, и я служил в охране у императора Василия. Это меня ты признал?

Слепой отрицательно качнул головой.

— Значит, он узнал меня, — сказал Орм, — хотя я сам даже не представляю себе, кто бы это мог быть. Я — Орм сын Тосте сына Торгрима, который жил в Гримстаде у Холма. Ты знаешь меня?

Слепой поспешно закивал головой, и с его губ слетел невнятный звук.

— Ты был с нами, когда мы плавали с Кроком в Испанию? Или с Торкелем Высоким в Англию?

На это слепой отреагировал отрицательно, и Орм задумался.

— Может, ты сам родом из нашей деревни? — спросил он. Слепой снова закивал головой и задрожал всем телом.

— Видишь ли, я давно уже уехал из тех мест, — сказал Орм, — но раз ты меня знаешь, то мы, наверное, жили на Холме одновременно. Ты долго отсутствовал в чужих краях?

Слепой медленно кивнул и испустил тяжелый вздох. Он вытянул свою уцелевшую руку и растопырил пальцы, а потом сжал руку вновь. Так проделал он пять раз, а потом показал лишь четыре пальца.

— А мы разговариваем лучше, чем могли ожидать, — сказал Улоф Летняя Птичка. — Значит, он посчитал, что был вдали от дома двадцать девять лет, если я правильно понял его.

Слепой кивнул ему.

— Двадцать девять лет, — задумчиво произнес Орм. — Когда ты уезжал из дома, мне, следовательно, было тринадцать лет. И значит, я могу вспомнить, кто уезжал от нас в то время на Восток.

Слепой встал прямо перед ним. Губы его шевелились, он жестикулировал руками, словно бы поторапливая Орма. И внезапно Орм произнес изменившимся голосом:

— Ты Аре, мой брат?

По лицу слепого промелькнуло подобие улыбки, когда он согласно кивнул головой в ответ. Он устало опустился на скамью, дрожа всем телом.

Все на корабле изумлялись этой встрече и говорили, что история достойна того, чтобы запомнить ее и рассказать другим. Орм продолжал стоять задумчиво и смотреть на слепого.

— Было бы неправдой сказать, что я узнал тебя, — произнес он наконец. — Уж слишком ты изменился, и виделись мы с тобой в последний раз очень давно. Но ты поедешь со мной домой, ибо там есть человек, который сразу сможет узнать тебя, если ты тот, за кого выдаешь себя. Ибо мать моя еще жива, и она, бывало, рассказывала о тебе. Поистине, Бог направлял твой путь, раз ты, слепой, сумел вернуться домой и найти меня и мать.

Затем Орм с Улофом начали торговаться с купцами о соли, и оба они поразились алчности гутов, едва речь зашла о цене. Из команды на корабле многие имели свою долю и в товаре, и в самом судне, и все они были одинаковы: благодушные во всем остальном, но острые, как лезвие ножа, когда речь заходила об их торговых делах.

— Мы никого не неволим, — говорили они покупателям, — мы не навязываем ни нашу соль, ни другие товары. Но тот, кто пришел купить у нас что-нибудь, должен заплатить нам требуемую сумму, или же пусть идет себе восвояси. Да, мы богаче других и собираемся разбогатеть еще больше. Ибо мы, гуты, отличаемся своим умом. Мы не разбойники и не грабители, в отличие от многих, мы извлекаем себе выгоду из честной торговли. А вам известно лучше, чем нам, что такое сейчас торговать солью. Слава королю Свейну, который позволяет нам запрашивать высокую цену!

— Тот, кто нахваливает короля Свейна, большим умом не отличается, — мрачно сказал Орм. — И сдается мне, что легче договориться с грабителями да убийцами, чем с вами.

— Мы часто слышим подобные слова, — сказали гуты, — но это неправда. Взгляни на своего несчастного брата, которого ты встретил на нашем корабле. У него за поясом серебро, причем немалое. Но никто из нас не позарился на его богатство, он просто платит нам за дорогу и пропитание. Другие отобрали бы у него серебро, а его самого выбросили за борт, в море. Но мы люди честные, хотя многие и не желают признать это. Конечно, если бы у него было золото, то, возможно, с ним бы обошлись иначе, потому что против золота никто не устоит.

— Как я тоскую по морю, — сказал Орм, — хотя бы потому, что мог бы встретить там такой вот корабль, как этот.

— Многие так думают, — засмеялись гуты, — но кто попытался напасть на нас, долго потом залечивал свои раны. Так что знай, что мы сильны и не страшимся сражения, если это понадобится. Мы боялись только Стюрбьерна, но после него — никого. Так что решайте, будете вы покупать у нас соль или нет. Нас ждут еще покупатели.

Улоф Летняя Птичка заплатил за свои мешки с солью без дальнейших объяснений, но Орм все продолжал ворчать, подсчитав свои деньги. Его брат прикоснулся к нему: он заботливо вложил в руку Орма горсть серебряных монет.

— Глядите, — заговорили гуты, — мы так и знали: у него много серебра. Теперь уж нет никаких сомнений в том, что он твой брат.

Орм в нерешительности посмотрел на серебро, а затем сказал:

— От тебя, Аре, я приму эти деньги. Но ты не думай, что я жадный или нищий. Моих денег хватит и на меня, и на тебя тоже. Просто всегда стыдно переплачивать торговцам, тем более таким, как эти.

— Здесь они сильнее нас, — сказал Улоф, — и нам нужна соль, чего бы это ни стоило. Но правда и то, что надо быть очень богатым чтобы покупать товар у гутов.

Они коротко распрощались с гутами и, доплыв до берега, отправились со своей солью домой. Орм и сам не знал, радоваться ему или печалиться о том, что он везет с собой нашедшегося брата-калеку.

На обратном пути, когда они остановились на ночлег, Орм с Улофом попытались расспросить беднягу и понять, что же случилось с Аре на чужбине. Улоф Летняя Птичка, который сам служил охранником в варяжской дружине в Миклагарде, никогда не встречал там Аре. Но им удалось выяснить, что тот служил хёвдингом на одном из кораблей императора. И похоже, его увечья были следствием не какого-нибудь наказания, а плена или сражения. Но то, что это дело рук византийцев, не подлежало никакому сомнению. Больше ничего Орм с Улофом не добились от слепого, как ни пытались угадать; своими вопросами, что с ним случилось. Ибо все, что мог делать Аре, — это кивать головой, и было заметно, что он очень расстроен из-за этого; они никак не могут задать ему правильных вопросов, а он ничем не может помочь им. Но в общих чертах им сделалось ясно, что с ним произошло что-то необычайное, связанное с золотом и предательством. И он словно знал какую-то тайну, которую очень хотел поведать им. Но все их старания были напрасными.

— Нам нужно набраться терпения, — сказал наконец Орм. — Хватит мучить его бесполезными вопросами, ибо мы все равно неверно поймем его. Когда мы вернемся домой, мы обратимся к священнику, и тогда, может, дело пойдет на лад. Хотя я и не знаю, как вообще мы сумеем понять друг друга.

— Да, нет ничего труднее, чем уразуметь, как же он в своей немощи сумел добраться до родных берегов, — сказал Улоф. — Но раз ему удалось это, то мы можем надеяться, что и в остальном мы найдем выход и сумеем узнать, что он собирается сказать нам. Я-то уж точно буду у вас в Овсянке до тех пор, пока не узнаю его историю.

Аре вздохнул, вытер пот со лба и сидел потом не двигаясь.

Когда они уже приближались к Овсянке, Орм поскакал вперед, чтобы предупредить Осу. Он опасался, что радость и ужас этой встречи будут для нее невыносимы. Сперва Оса пришла в замешательство, услышав, что сообщил ей Орм, и начала плакать. Но потом она упала на колени, опустив голову на скамью, и возблагодарила Господа за то, что Он вернул ей сына, которого она уже было считала пропавшим. Когда же Оса увидела Аре, она с плачем кинулась к нему и не выпускала из своих объятий. И сразу же принялась упрекать Орма за то, что он не признал в слепом их Аре. Опомнившись немного, она заявила, что сошьет для него красивую повязку на глаза. А едва узнав, что он голоден, она сразу же повеселела и собственноручно побежала готовить одно из тех блюд, которое, как она помнила, ему было особенно по вкусу. Много дней после этого она ходила словно в чаду и думала об одном только Аре и о том, как бы получше угодить ему. Она нарадоваться не могла на его аппетит, а когда он один раз похлопал ее по руке, благодаря за еду, она расплакалась от радости. Когда же она временами утомляла его своей болтовней, так что он затыкал уши и громко мычал, она утихала ненадолго, а потом все продолжалось снова.

Все домочадцы испытывали сострадание к Аре и охотно помогали ему. Дети сперва побаивались его, но вскоре привыкли и даже полюбили его. Он охотно позволял отвести себя утром на речку, сидел там на берегу и удил рыбу, а кто-нибудь из домашних помогал ему насаживать наживку на крючок. Больше всего слепой любил удить вместе со Свартхёвди и еще с Раппом, когда у того находилось время. Эти двое умели сидеть у речки так же тихо, как и он сам.

С первых же дней все в доме сгорали от любопытства, желая узнать историю Аре, после того как Орм поведал им в общих чертах то, что ему удалось вытянуть из слепого по дороге в Овсянку. Улоф Летняя Птичка отпустил своих людей с солью домой, оставив при себе только двоих. Он очень хочет остаться здесь, пояснил он Ильве, до тех пор, пока не узнает, что приключилось с Аре в чужих краях, ибо он догадывается, что здесь какое-то важное дело. Ильва была рада, что Улоф гостит у них: она очень любила его и всегда радушно принимала в своем доме. А кроме того, она давно обратила внимание на то, что взгляд Улофа все чаще задерживается на Людмиле, которой исполнилось уже пятнадцать лет и которая с каждым днем хорошела все больше.

— Хорошо, что ты останешься у нас, — сказал ему Орм, — ибо без тебя мы ничего не добьемся от Аре. Ты ведь единственный, кто бывал в Константинополе и знает этот народ.

Но как они ни старались, вместе с женщинами и священником, все было тщетно. Единственное, что удалось понять, — что с Аре случилось несчастье у реки Днепр, прямо у порогов. Трудно было представить себе, что делали там византийцы, считал Улоф Летняя Птичка. Больше ничего они так и не узнали.

Тогда Орму пришла в голову одна мысль, которая действительно могла бы облегчить расспросы. Аре знал руническое письмо. И Орм смастерил дощечку из липы, белую, гладкую, на которой Аре смог бы писать углем. Аре обрадовался и долго трудился над рунами. Но писал он своей уцелевшей левой рукой очень коряво, сослепу смешивая руны, так что никто не мог понять, что он там такое пишет. В конце концов он пришел в ярость и отшвырнул от себя дощечку с углем, не желая больше мучиться.

Рапп со священником придумали способ получше. Рапп обтесал бревно и нанес на него руны, — все шестнадцать знаков по порядку, — они были большие, четкие, и между ними была проведена глубокая черта. Они положили это бревно перед Аре и попросили ощупать его руками. Когда слепой понял, что от него требуется, он почувствовал явное облегчение. И он начал указывать ощупью на руны, слагая их в слова, а брат Виллибальд сидел рядом и записывал за Аре знаки на овчине. Вначале дело двигалось туго, но потом пошло все лучше и лучше, так что все воспрянули духом, ожидая, когда же история Аре будет записана целиком. Каждый вечер священник зачитывал то, что удалось записать за день. Все жадно слушали его, и за три недели усердного труда история была дописана до конца. Но самый первый отрывок — о том, где спрятан клад, — священник прочитал одному только Орму.

 

Глава 3







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.