Главная | Обратная связь

Глава 16. ЧАС ПОТЕХИ

И жить торопится, и чувство­вать спешит...

П. Вяземский

 

Достойная жизнь немыслима без свободы выбора времяпрепровождения. Ведь не единой работой и заботой о хлебе насущном жив человек. Все мы прекрасно знаем, что отдых инвалида на коляске сводится в ос­новном к телевизору, телефону, магнито­фону, книге, гитаре и бутылке. Я многим задавал вопрос, часто ли они в своем городе ходят в кино, и ответы почти всегда бывали неутешительные. О театрах, выставках, концертах я старался не спрашивать, чтобы не вызывать раздражения. Душу ребята от­водят главным образом в санатории, если в него попадут, или живя на вольных хлебах где-нибудь в сакской дворовой времянке. Возвращаясь домой, они меняют стереотип поведения и ни о каком кино до следующего лета не помышляют. Не только потому, что трудно спуститься или завести машину, а потому, что не с кем, или потому, что «здесь так не принято». Не принято появляться в кинотеатре на коляске — и все тут! Действительно, очень трудно первый раз сломать свой консерватизм и переступить это «та­бу». Пассивный человек устроен -так, что всегда найдет оправдание своей инертнос­ти: и фильм неинтересный, и посмотреть его можно будет месяц спустя по телеви­зору, и неможется-нездоровится, и квартиру обнесут, пока ты кино там смотришь... И тысяча иных причин найдется. А раз ты­сяча — значит, ни одной серьезной.

Первое время после травмы я ходил в ближайший (в километре от дома) киноте­атр только с другом. Все это обставлялось заранее чуть ли не как визит большой пер­соны в соседнюю державу: загодя покупа­лись билеты (чтобы не было отступления), оповещалась администрация кинотеатра, выкатывалась из гаража машина... Мы подъ­езжали к широким воротам на выходе из зала, дожидались, когда оттуда вывалит вся публика, и только после этого спешно, в полумраке, как ночной десант, перебира­лись в кресла. Даже после приобретения хорошей коляски нам долго не приходило в голову отказаться от машины, и зимой то­варищ либо ловил такси (не верится, что были времена, когда таксиста можно было уломать на такую невыгодную короткую поездку), либо долго откапывал и прогревал мою машину. Сейчас это кажется смешным и непонятным:, ведь куда проще и быстрее было преодолеть этот злосчастный кило­метр прямо на коляске, даже зимой через сугробы (хотя можно элементарно поста­вить коляску на лыжи).

Помню, как впервые я отважился отправиться в кино в одиночку. На противопо­ложном конце Москвы, в «Варшаве», шел нашумевший фильм, который я был не прос­то не в силах пропустить, но даже не мог дождаться, когда он пойдет в моем «при­дворном» кинотеатре. На меня напал «ку­раж»: собственно говоря, в чем дело, почему это меня обязательно кто-то должен сопро­вождать, словно я девица, рискующая своей честью? Все оказалось разочаровывающе просто: я без труда попросил и вынуть ко­ляску, и купить билет, и открыть двери. Но это не означало, что в следующий раз по­сетить кино уже было для меня раз плюнуть. Все равно приходилось как-то переламы­вать себя, и хотя страха не было, неуверен­ность оставалась. Зато после возвращения домой я испытывал не только удовольствие от просмотренной ленты, но и удовлетво­рение от маленькой победы над собой. И неизвестно еще, какая радость была большей.

Сейчас для меня главная проблема — не просто сходить в кинотеатр, а попасть на хороший фильм. Может быть, кому-то при­годится мой опыт, поэтому прокрутим его в ускоренном темпе: 1) дождитесь такого фильма, чтобы потом было не обидно;

2) пригласите товарища или соседа; 3) до­ждитесь эмоционального подъема или сами создайте хорошее настроение, «взбрыкни­те» (разрешаю выпить для храбрости) и от­правляйтесь на коляске в соседний кино­театр, где на выходе нет ступенек. Потом вы изучите все кинотеатры города и выберете себе самые удобные: где вас устраивает расстояние до экрана, не скатывается ко­ляска и т. д. В Москве, кроме современных кинозалов, я испытываю ощущение ком­форта в «Зарядье», где поперечный проход упирается в уютные тупички, похожие на персональные ложи, и в «Горизонте», куда можно заехать с улицы на задний, верхний ряд амфитеатра. В дни Московского меж­дународного кинофестиваля 1990 года ин­валиды-колясочники Черемушкинского района Москвы регулярно посещали кино­театр «Витязь», где шел тематический показ эротических фильмов.

О театрах разговор особый. К заядлым театралам я никогда не относился, но иног­да подмывало своими глазами посмотреть спектакль, о котором говорит вся Москва, или увидеть игру любимого и знакомого по кино актера. Кажется, впервые я решился поехать в театр, когда в очередной раз от­дыхал в Крыму. В Евпатории давал един­ственный концерт знаменитый тенор Ана­толий Соловьяненко, которым в то время я очень увлекался. От города Саки до Евпа­тории тридцать километров, так что уже через полчаса я выгружал из «Москвича» свою коляску на главной площади города. В театре был аншлаг, у кассы в ожидании брони толпился наряженный народ. Нако­нец «выбросили» билеты на балкон. Мне тоже пришлось взять такой билет, но я, ес­тественно, не собирался подниматься по лестнице, а попросил, чтобы мне открыли двери в партер. Появился администратор и стал чуть ли не отчитывать меня за такую дерзость: совсем «совесть потеряли» (на колясках уже в театр полезли). В Евпатории довольно много своих и приезжих колясоч­ников, в основном детей, но они ведут себя «прилично» и по театрам не шастают. Тут не выдержал я и попер, как шкаф, на этого чинушу: я в Москве хожу в Большой театр (тут надо признаться, что соврал для убе­дительности, точнее, не столько соврал, сколько опередил события), а в вашей Ев­патории и подавно... Публика меня поддер­жала безоговорочно, что придало мне еще больше напористости. При упоминании о Большом театре администратор пошел на попятную и стал оправдываться тем, что в партере очень крутые боковые спуски и коляска на них не удержится. Однако под натиском общественности ему пришлось изъять два кресла с последнего ряда, чтобы втиснуть на их место мою коляску. После концерта я чувствовал себя победителем не только над собой, но и над косностью и бездушием.

После первого евпаторийского опыта я приноровился и к московским театрам, выделяя среди них сначала наиболее дос­тупные, а затем и интересные. Театры име­ни Ермоловой и имени Пушкина хороши уже тем, что в них нет ступеней, во МХАТе имени Горького есть лифт, но в театр кукол Образцова пришлось проникать через свя­тая святых — его костюмерную, а в театр имени Вахтангова с партером на втором этаже — по большой лестнице.

В последние годы Международный фонд милосердия и здоровья сделал инвалидам-опорникам неоценимый подарок — почти на каждый спектакль Большого театра Фонд закупает шесть-десять билетов на лучшие места в партере, в том числе для двух ко­лясочников с сопровождающими. За это время здесь побывали не только сотни ка­лек из Москвы и Подмосковья, но и наши гости из других городов и стран, которым мы уступали билеты. Так что посещение Большого театра, недоступного для прос­того смертного, становится будничным событием для любого колясочника. (Это к вопросу о том, что в нашей жизни якобы ничего светлого не происходит.)

Это же относится к отремонтированному финнами цирку на Цветном бульваре, где в первом ряду освобождаются несколько кре­сел для инвалидных колясок. Вообще, когда дело касается реставрации зданий иност­ранными фирмами, можно быть уверен­ным, что об инвалидах они не забудут. Ос­воили москвичи концертные залы «Олим­пийский» и «Россия», куда колясочников пускают задаром или по льготным расцен­кам даже на концерты Аллы Пугачевой или Лайзы Минелли.

И все же, кроме коллективных выходов в упомянутые «очаги культуры», колясочники редко чтут своим посещением другие куль­турные заведения Москвы да и, насколько знаю, других городов. Во всяком случае, за многие годы мне лишь пару раз встретились коллеги на выставках в Доме художника, и оба раза я чувствовал себя не совсем ловко, не зная, как себя вести — то ли делать вид, что мы такие же рядовые посетители, как десятки здоровых людей вокруг, то ли...

Я, помню, посчитал самым подходящим удостоить их одобряющей полуулыбкой-полукивком, и они (один раз это была девушка с мамой) так же молча попривет­ствовали меня, как будто мы принадле­жали к тайной организации и находились здесь по заданию центра. Похоже вел себя Штирлиц во время нелегальной встречи с женой, устроенной для них в кафе. Эта напряженность как раз и свидетельст­вует о неординарности и редкости таких встреч.

В последнее время начали входить в моду благотворительные концерты и другие ак­ции, устраиваемые разнообразными фонда­ми, центрами, обществами, которые растут, как грибы после дождя, исключительно ра­ди нашего с вами блага. На одном из таких вечеров в концертном зале «Россия» журна­лист Иван Кононов из Авторского телеви­дения в антракте спросил, не кажется ли мне, что ребята, учреждающие здесь клуб меценатов, просто отмывают часть своих хитрых доходов. Я ответил примерно так:

доля подобных бизнесменов среди присут­ствующих мне неизвестна, но что таковые есть, сомнения не вызывает, а вот вместо задушевных разговоров о милосердии, ко­торые лились со сцены, неплохо было бы для начала положить пару щитов на сту­пеньки в фойе, а также побеспокоиться, чтобы буфетчица спустилась к нам со вто­рого этажа, и не одна, а с бутербродами — вдруг кто-то из колясочников, несмотря на цены, захочет побаловаться копченой кол­баской...

Не скажу, чтобы даже крупные спортив­ные события привлекали внимание инва­лидов на колясках чаще, чем театр или выставки живописи. А значит, дело тут не в совпадении интересов, а просто в том, что люди не представляют, насколько это воз­можно. Я не часто, но все же бываю на баскетбольных матчах и теннисных турни­рах, однако не натыкался там ни разу на своего брата-колясочника. Исключение, правда, составляла деятельность Москов­ского клуба болельщиков «Спартака», ко­торый, кроме организации команды футболистов-ампутантов, заботился одно время о доставке и размещении инвалидов (в ос­новном спастиков) на трибунах Главной спортивной арены Центрального стадиона имени Ленина. В Донецке и, с его подачи, кажется, в Симферополе на футбольные матчи пускают прямо на машинах, и по те­левизору бывает видно, как у угла футболь­ного поля стоят, прижавшись друг к другу, «Запорожцы» с мотоколясками.

Городские общества и клубы инвалидов сами должны подсказать местным зре­лищным организациям условия посещения их инвалидами и предлагать какие-то ми­нимальные переделки для удобства. Это касается и кинотеатров, расположенных в местах «компактного проживания» инва­лидов на колясках, скажем, рядом с дома­ми-интернатами, и спортивных сооруже­ний, и просто входов в парки, куда иногда тоже ведут ступени.

Но это все о развлечениях на стороне. А дома, кроме того же телевизора и видеомагнитофона, могут быть и декоративные рыбки, и волнистые попугайчики, и кана­рейки, которые не только отвлекают от бредней и досад, не только успокаивают порой разбушевавшиеся нервы, но и могут приносить вполне серьезные доходы. В этом смысле на первом месте может сто­ять домашнее собаководство. Ведь щенки высокопородных собак стоят сейчас боль­ших денег. Однако дело не только в выгоде:

я не стану напоминать банальные истины о дружбе человека и собаки, но отмечу вдо­бавок, что собака умиротворяет домашние конфликты, служит средством общения с другими людьми и дома и на улице, дис­циплинирует и не дает залеживаться, осо­бенно, если взять за правило прогуливаться с ней хотя бы раз в день самому, а не сва­ливать эту обязанность на членов семьи. Маленьких собачек к тому же можно при­учить гулять на балконе (я вспоминаю при этом Валентину Иванову и Бориса Феофилактова, жену и мужа, и их белую болонку Жужу. Валя перед смертью не могла вы­бираться на улицу, и сообразительная со­бачка довольствовалась лоджией). Моя со­бака приносит мне массу радости, когда я катаюсь на лыже-санях в лесу, она носит газеты, поднимает с пола упавшие предме­ты, но главное — охраняет квартиру и хо­зяина. В наше тревожное время это тоже немаловажно. Если вы не отлучаетесь из дому на много дней и можете самостоя­тельно вылезать на улицу, заведите соба­ку—не пожалеете. Что еще сказать об увлечениях? Это безбрежная тема, и на нее не хватит не только главы, но и целой книги. Я как-то лежал в одной палате с шейником из Волгограда, серьезным радиолюбителем-коротковол­новиком, который гордился связью даже с Австралией. Женя 3. освоила переплетное дело, и ее богатейшая библиотека состоит не только из купленных книг, но и содержит сотни сборников, скомпонованных из жур­нальных публикаций. Кактусы, марки, но­вогодние открытки и другие коллекции упоминаются в специальных справочниках. Прекрасное занятие для колясочника — фо­тоискусство, совершенствоваться в кото­ром не хватит жизни. Как и в рисунке и в живописи. Есть желание и время — посту­пите в Народный заочный институт искус­ства.

При Московском обществе инвалидов де­лались попытки создать театральный кол­лектив, в него входили и инвалиды на ко­лясках. Ребята долго и увлеченно репетиро­вали, и не их вина, что хорошее дело не было доведено до конца. Наверное, нужно быть дисциплинированным и упорным немцем, чтобы создать в Мюнхене «Кабаре калек», которые дважды приезжало в Москву на гастроли. В его программе, кроме коротких сценок из жизни инвалидов и музыкальных номеров, были также танцы на колясках.

Я не призываю всех тут же пуститься в пляс, но подумать есть над чем. Ведь жизнь идет и, скорее всего, она одна. Но даже если вы рассчитываете когда-нибудь перевоп­лотиться в муравья или бенгальского тигра, то в новом обличье и ощущения будут иными, и вам уже не удастся ни запечатлеть на фото любимую женщину, ни завести пере­писку с эскимосом на его родном языке, ни даже склеить из спичек избушку на курьих ножках. Так что не откладывайте все это на потом, а делайте, пока вы — человеки.

 

Глава 17. МЫ И ВЫ

Смотри на меня, как на равного.

Девиз фестиваля искусств инвалидов России

 

Наверное, будет интересно напомнить, что обрусевшее слово «инвалид» по-латыни означает «неполноценный, ущербный» и примерно в этом же смысле используется в большинстве европейских стран и Америке. Поэтому наши гости недоумевают, когда умственно и эмоционально здоровые, фи­зически активные русские на колясках на­зывают себя этим словом. На Западе для таких людей чаще используются другие тер­мины — со значением «потерявший воз­можность» (по-английски дисэйблд) или «имеющий затруднения» (хэндикэпт). Чувствуете разницу между потерей воз­можности сделать что-то или пойти куда-то и потерей своей ценности как личность? В литературе и в быту инвалидов там обычно называют по характеру травмы или заболе­вания, например, спинальников — «пара», то есть параплегик, человек с параличом обеих нижних конечностей, шейников — «квад», а также «полио», «эмпюти» и т. п.

Слово «инвалид» режет слух иностранца на коляске так же, как мой — обращение «се­ньор паралитико», которым меня окликнул мальчик на улице Барселоны.

Наверное, многие не согласятся, но слово «калека» в его изначальном смысле вполне бы соответствовало нашему состоянию, и если бы не оттенок пренебрежительной жа­лости, я ввел бы его в лексикон на законном основании. Ведь понятие «инвалид» за пос­леднее время в еще большей степени дис­кредитировалось в очередях, приемных, в списках на льготы и связывается с гумани­тарной помощью, ржавыми мотоколясками и толчеей у винных магазинов.

Справками об инвалидности, которые были получены спустя четыре месяца после того, как я очнулся на берегу таежной речки с бесчувственными и неподвижными нога­ми, государство закрепило официально два моих новых качества: нетрудоспособность и беспомощность. С этого момента я понял, что мне все время придется опровергать и то, и другое, иначе жизнь быстро наскучит.

Слово «инвалид» я долго стеснялся про­износить не только вслух среди здоровых или в обществе себе подобных (где больше в ходу понятия «спинальник» или «колясоч­ник»), но и про себя. Понадобилось много лет, прежде чем я научился выговаривать его без внутреннего сопротивления — ви­димо, так долго боролось мое самосознание с новой социальной ролью. Удивительно, что, перешагнув через этот барьер, я почув­ствовал явное облегчение. Я как бы отринул свою прошлую жизнь, которая напоминает о себе и сейчас, но только в сновидениях, и зажил новой, раскрепощенной жизнью с повседневными заботами. Помните, как в телевизионной передаче «Контрольная для взрослых» семья мальчика Павла и он сам лишь спустя пятнадцать лет заговорили с экрана о своем еврейском происхождении? Так же открыто стали в последнее время заявлять о себе представители сексуальных меньшинств. Нечто подобное этому осво­бождению, видимо, испытал и я. По време­ни это совпало с началом инвалидного об­щественного движения в стране, благодаря которому люди перестают стесняться сво­его положения, а окружающие не так чура­ются калек, как это было еще несколько лет тому назад. Все потихоньку начинают пони­мать, что костыли и коляска — лишь способ передвижения и не более того.

Теперь мне не нужно преодолевать му­чительное противодействие, прежде чем пробормотать из окна машины прохожему:

— Извините, я вот не хожу, не могли бы вы...

Но что делать с моей подругой Женей, красавицей и умницей, лишенной, казалось бы, предрассудков, которая многие годы не может преодолеть в себе страх перед улицей и людьми, хотя технически выбраться из дому ей ничего не стоит? Этот психологи­ческий комплекс победил ее разум и закре­пился, а желание выйти на волю угасло. Знаю по себе, достаточно посидеть дома из-за гриппа или поломки машины неделю-другую, и снова надо прилагать усилия, чтобы заставить себя открыть дверь. А едва очутишься во дворе, норовишь снова спря­таться в свою комнату-скорлупу, как реци­дивист, выпущенный на свободу и скучаю­щий по зоне.

И все же в какой мере можно применять к таким «засидевшимся» моральное давле­ние — ведь в конце концов они будут вправе послать агитатора ко всем чертям. Не от­крою ничего нового, если выражу баналь­ную истину: в каждом случае нужен инди­видуальный подход. К слабовольному чело­веку — он вроде бы и не прочь выйти на люди, но не решается, и хочется и колется — не грех применить меры активного воз­действия. Другой, выстроив целую защит­ную философию в оправдание пассивности, не только не стронется с места, но будет еще высмеивать агитатора и искать в его сове­тах подвох. Такому, если он и почувствует свою неправоту, согласиться не позволит самолюбие. В этом случае необходимы пос­тепенность и хитрость, как при ловле обе­зьяны. Например, его можно поймать на том, что сами нуждаетесь в его помощи где-нибудь в гараже.

Если вы внутренне созрели для первого выхода в свет, то, в зависимости от спокой­ного или взрывного характера, могу поре­комендовать два способа самостоятельного преодоления страха перед улицей.

Первый — постепенный: откройте дверь на лестничную площадку или калитку на улицу и приучите себя к самой возможности выхода «в открытый космос». Следующий этап — прокатитесь в лифте до первого этажа или выскользните ненадолго из калитки на улицу. Дальше — больше: задер­житесь на пять-десять минут. Прихватите с собой газету, чтобы укрыться от глаз про­хожих.

Второй способ — внезапный. Поймайте момент волевого подъема и бросайтесь, как в омут головой. Не повредит, как и для первого случая, рюмка-другая водки.

Надо смотреть правде в глаза: многие здоровые люди воспринимают калеку как нечто чужеродное, и это, по-видимому, имеет истоки в законах выживания живот­ных сообществ, ведь стае невыгоден ране­ный или хилый сородич. Животные унич­тожают искалеченных особей. Коллектив людей пытается отрицать инвалидов своим эгоистическим инстинктом. Примитивные общества устраивали и устраивают резер­вации для инвалидов и престарелых (вспом­ните японский фильм «Легенда о Нараяме» — там стариков уводили умирать в горы, подальше от деревни). Мне рассказы­вал таджик-спинальник, что в некоторых горных районах здоровые дети норовят забросать камнями ребенка-инвалида.

Однако человеческое рождается в борьбе с животным, и уважение к личности в сов­ременной цивилизации становится ее глав­ным приоритетом. Такие общества стара­ются интегрировать инвалидов, понимая, что дело не во внешности и не в способе и скорости передвижения, а в душевных и интеллектуальных качествах человека. «Смотри на меня, как на равного» — таков был девиз Всероссийского фестиваля искус­ств инвалидов. Не всем удается это в одинаковой степени, и нам самим важно это понять и снисходительно относиться к людям, которые из-за своих природных данных или воспитания не могут преодо­леть ксенофобию (боязнь или неприязнь всего чужого). Можно, наоборот, только посочувствовать тем, кто предпочитает об­щаться или сотрудничать с внешне сохран­ными невеждами, глупцами и негодяями, а не с духовно богатыми и порядочными людьми только потому, что эти послед­ние — калеки. Я уж не говорю о мимолет­ных контактах на улице или в обществен­ных местах.

Представьте себе ситуацию. Кафетерий. Инвалид на коляске со здоровым другом. Буфетчица спрашивает:

— Ему с сахаром? Друг говорит ей:

— Почему бы вам не спросить у него са­мого?

Тогда она наклоняется к инвалиду и по слогам, громко, как будто он глухой и ум­ственно неполноценный одновременно, вопрошает:

— Вам с са-ха-ром?

Эту сценку описал англичанин — гость Всероссийского съезда инвалидов, но кто скажет, что у нас не происходит ничего по­добного. Удивляет даже не это, поражает то, что и сами инвалиды иногда относятся к себе как к людям второго или третьего сорта и оправдывают неприязненное отно­шение со стороны окружающих. Знакомая (на коляске) как-то рассказала, что директор магазина «Дом игрушки» на Кутузовском проспекте Москвы отказалась принять детей-спастиков из дома-интерната, опасаясь за самочувствие покупателей.

— Я не осуждаю ее, — прокомментирова­ла моя знакомая,— ведь она по-своему за­ботилась о психике здоровых детей, а боль­ные... они и так уже больные.

Недавно в московской газете «Куранты» промелькнуло объявление, которое приво­жу слово в слово: «Мне 68 лет, три года назад стала инвалидом. До сих пор не могу с этим смириться... Хотелось бы иметь настоящего друга. В моем возрасте осталась современной женщиной. Если кто-то не бо­ится знакомства с инвалидом (не калекой), отзовитесь». Видите, женщина, считающая себя современной, судя по всему, калек ста­вит рангом ниже всех прочих инвалидов. А ведь что греха таить, даже в нашей среде сложилась некая иерархия: здоровый — ходячий — колясочник — лежачий, и при­ходится видеть, как колясочники не прочь обойти очередь на какой-нибудь льготной распродаже, состоящую из одних инвали­дов.

Передам мысль, которой со мной дели­лись и инвалиды и здоровые и которая по­казалась сначала неожиданной: именно мы должны воспитывать и, если хотите, лечить общество от непонимания, черствости и озлобленности, чаще показываясь на людях и даже провоцируя прохожих на сочувствие. Я с некоторых пор действительно перестал отказываться от помощи окружающих, даже если мог бы обойтись без нее, исключи­тельно «в педагогических» целях. Надо догадываться, что им хочется не просто по­мочь нам, но и возвыситься в собственных глазах, а сами они стесняются своего отно­сительного здоровья не меньше, чем мы своей немощи.

В установлении нормального контакта между здоровыми и инвалидами громад­ную роль может сыграть телевидение, ко­торое у нас с недавнего времени стало со всех сторон разрабатывать эту тему, казав­шуюся раньше запретной или щекотливой. Но до одной из стран третьего мира — Зим­бабве — нам пока далеко: там проходят еже­недельные передачи, где инвалиды показа­ны не только в кругу семьи, но и в рабочей обстановке, как полезные члены общества, а не тунеядцы*.

* Программа «Шаг из круга» появилась в октябре 1994 года на Российском телевидении.

Находясь на улице, мы должны уяснить, что интерес большей части здорового на­селения к нам намного больше, чем обрат­ный: ведь мы, как правило, были такими когда-то и все про них знаем, а для них мы в диковинку. Особенно не скрывают любо­пытства обыватели и дети.

Обыватель, особенно подвыпивший, справляется о здоровье, спрашивает, давно ли сижу в коляске, но я-то вижу, что все это фигня. Главное для него — преодолеть соб­ственную робость перед необычным и са­моутвердиться таким способом. Это все равно что подойти к кинозвезде и спросить, который час. Кстати, если я сижу на улице, многие предпочитают справляться о времени именно у меня, а не у десятков других мужчин, у которых можно заподозрить на­личие часов с не меньшим основанием.

Мальчишек в основном привлекает тех­ника, а не тот, кто в ней находится. Они осведомляются о тормозах и удивляются, почему нет руля. Девочки, наоборот, обес­покоены бытовыми, почти альковными подробностями моей жизни. Одну мою ма­ленькую соседку волновал вопрос, как я сплю. (Видимо, она вообразила, что я сросся с креслом.) Пришлось разочаровать дитя, сказав скучную правду.

Родители, как правило, ведут себя непе­дагогично. В ответ на возглас: «Мама, смотри, смотри, а почему он так едет?» — они или одергивают ребенка, или что-то шепчут, или заговаривают зубы, как это де­лают, когда хотят отвлечь от малоэстетич­ного зрелища собачьей свадьбы. Очень ред­ко папы, не понижая голоса, спокойно объ­ясняют, что у дяди болят ножки, или что-нибудь в таком духе. Сейчас по телевидению появилось много передач об инвалидах, в том числе и об инвалидном спорте. Поэ­тому, когда мальчишки кричат: «Инвалид, инвалид!» — я это отношу за счет возросшей популярности и горжусь, как если бы вслед мне кричали: «Смотри, Шварценеггер!» Ви­димо, в семьях идет какая-то работа с деть­ми.

— Смотри, инвалид приехал,— сказал один из игравших ребят. Другой тихо предупредил:

— Молчи, сломаешь ногу — сам таким будешь.

Чтобы постепенно разрушать барьер между собой и окружением, если для вас он существует, можно выдумать несколько упражнений, подходящих к конкретной об­становке. Допустим, вы выбрались на люд­ную улицу. Первое: не отводите глаз от прохожих. Сделайте вид, что не они вас разглядывают, а вы их. Второе: попробуйте кому-нибудь улыбнуться. Третье: спросите, который час. Четвертое: усложните задачу, спрашивая у все более недоступных, по ва­шему впечатлению, людей. Меняйте и уд­линяйте формулу вопроса. Поинтересуй­тесь, что продают в магазине или что идет в соседнем кинотеатре. Чтобы самому было интереснее играть «в приставание», заранее загадывайте характер прохожего и по его ответу, внимательному, неприветливому или равнодушному, определите, насколько вы тонкий психолог.

Очень помогает в общении собака, с ко­торой вы прогуливаетесь. Во-первых, вам будет казаться, что вы не один и что про­хожие обращают внимание именно на соба­ку, а не на коляску. Во-вторых, вы сможете найти контакты с другими «собачниками». Возвращаясь к этой теме, собаку советую завести при любой возможности. Она не только несет радость дружбы с живым су­ществом, но и будет гасить развитие «ин­валидного эгоизма», так как вам придется заботиться о ней. Собака будет дисципли­нировать вас, не даст залеживаться в пос­тели, и вам будет труднее отвертеться от прогулки, если, конечно, родные проявят твердость и не станут потакать вашим слабостям. Собака будет буфером в семейных конфликтах, которые неизбежны, особенно на первых порах вашей новой жизни. Она сможет быть защитником в квартире и на улице. Посоветуйтесь со специалистами насчет выбора породы, а нет — останови­тесь на «выходце из дворянства»: преданнее и умнее не найдете. А какой она станет взрослой — зависит от вашего терпения и искусства дрессировщика.

Андрей Ж. в мае 1990 года поехал на ги­гантский митинг на Манежной площади. Он сидел в толпе на коляске, а вокруг волнова­лись шахтеры с тогда еще незаконными флагами России. К коляске подошла жен­щина, протянула Андрею яблоко и гортанно сказала:

— Я глухонемая, возьмите от меня.

Народ кругом как бы спохватился и стал совать трешки и пятерки. Андрей еле выр­вался из окружения доброхотов. Останься он там на четверть часа — все деньги, пред­назначенные бастующим горнякам, пере­кочевали бы ему за пазуху.

По этой причине я не люблю по праздни­кам бывать в церкви. Отчасти из-за этого стесняются бывать на улицах, особенно примыкающих к базарам, колясочники в восточных городах, где заботливое отноше­ние к инвалидам перерастает в навязчи­вость. (Оно, кстати, не мешает подозревать в браке инвалида со здоровой девушкой подвох. Во всяком случае Рамазу К. приш­лось пойти на уловки и скрепить свой союз с невестой в Москве, а не в родном Тбилиси, где власти ему в открытую заявили, что такой брак не может не быть фиктивным.) Итак, как поступать в подобных обстоя­тельствах? Ответ будет простым: по-разно­му. Одно дело, когда на празднике вам да­рят цветок или угощают стаканом пива, другое, когда долго отсчитывают и суют мелочь. Когда-то я столкнулся на вокзале с таким «щедрым» парнем, который пытался всучить мне мятый рубль со словами:

— Возьми, батя, у меня самого отец та­кой. Я ответил:

— Что же ты так низко ценишь своего отца? Давай сотню, раз такое дело.

Николай М., живущий в доме-интернате для инвалидов, имеет большой опыт по этой части. Однажды, в очередной раз от­казавшись от подачки, он ответил обидев­шейся женщине:

— А вам не кажется, что вы можете оби­деть меня еще больше?

Тот же Андрей Ж. предлагает отшучи­ваться в таких щекотливых ситуациях воп­росом:

— Какой сегодня день недели? Извините, по вторникам я не принимаю.

Труднее привлечь к себе внимание, сидя за рулем машины. В случае, необходимости для ясности можно выставить за дверцу костыль, а иначе — надо быть психологом и знать, к кому с какой просьбой обратиться, а также видеть себя со стороны и не прок­линать весь мир после того, как вам при­дется выслушать от торговки овощного ларька: «С такой будкой и сам дойдешь». Несложно догадаться, что в автомагазин за справкой вернее будет отправить мужчину, а за молоком или пуговицей — женщину. Не останавливайте спешащих, с тяжелыми сумками, а также детей, что может быть неправильно истолковано их родителями. Очень важны само обращение и первая фраза. Подростки с большей охотой отзо­вутся на обращение «мужики», «парни», «хлопцы», чем на «мальчика», и вряд ли от­кажут, если идут втроем-вчетвером. Муж­чину в возрасте надежнее всего окликнуть нейтральными «земляком» или «братком», так как «господин» еще не прижился, а «то­варищ» выходит из употребления и стано­вится все более рискованным. Молодые женщины часто принимают призыв муж­чины из машины за начало штурма, причем замечено, что чем менее они привлекатель­ны внешне, тем более настороженны. По­этому смелее обращайтесь к красавицам — на худой конец, не так будет обидно. Жен­щина за рулем — явление пока довольно редкое, и подозвать прохожего для нее не составит большого труда. Начинать нужно без лишних слов: «Извините, я инвалид...» или «Я не хожу совсем... не могли бы вы...» и дальше по обстоятельствам.

Вы, наверное, знаете, что просить за дру­гих всегда проще, поэтому, если вас в ма­шине двое, легче произнести: «Извините, мой товарищ совсем не ходит, помогите ему купить (узнать, достать, опустить письмо, позвонить и т. п.),— а в ответ на естест­венное недоумение добавьте: — Вы будете смеяться, но я тоже инвалид».

Моя соседка как-то посетовала, что наш общий знакомый, тоже колясочник (в доме на 250 квартир приходится 10 колясок), не общается с нею, а лишь сухо здоровается при встрече. Я ответил Алле:

— А почему он должен с тобой дружить? Только потому, что вы оба на колясках? — и напомнил анекдот про девицу, которая вязалась на улице к мужчине и напоминала про волшебную ночь, проведенную три дня назад.

— Мадмуазель, это еще не повод для знакомства, — сказал тот.

Человек, по моему убеждению, выбирает приятелей не по способу передвижения, а по более серьезному признаку — по общим ин­тересам, по родству душ наконец. Конечно, можно и нужно объединяться инвалидам, но помня при этом, что общение будет прино­сить практический характер и основываться на борьбе за права, на решении медицинских проблем, транспорта, трудоустройства и пр. Более тесные контакты возникают в спортивных инвалидных клубах.

Все равно не стоит замыкаться в общест­ве себе подобных, и во всяком случае ста­райтесь не терять старых друзей. Формула «друзья познаются в беде» верна, на мой взгляд, только отчасти. Во-первых, эту беду даже самые близкие вам люди будут восп­ринимать и переживать по-своему. Во-вторых, одно лишь сочувствие не сможет на­долго удержать возле вас ни жены, ни друга, если ваши взаимоотношения будут постро­ены на эксплуатации их доброты и вашей беспомощности. В одних случаях связи на­рушатся внезапно, в других будут медленно истончаться. Чтобы этого не произошло, должен существовать взаимный интерес:

либо вы — яркая личность, вокруг которой роятся люди, как мотыльки вокруг фонаря, либо вы обязаны быть полезным для других, не только брать, но и отдавать, платить. «Платить» вовсе не предполагает деньги или водку: одних будет притягивать ваш оптимизм, других — житейская мудрость и дельные советы, третьих — умение разоб­раться в технике, электронике, иностран­ном тексте, сделать фотографию, возмож­ность обменяться видеокассетами, выкро­ить платье или показать узор для вязания. Известно, что представители некоторых «обиженных» народностей сражаются с комплексом «национальной неполноцен­ности», достигая высот в спорте, науке и искусстве. Надо и нашему брату стараться преуспеть в чем-то таком, чему отсутствие здоровья и относительная неподвижность не помеха: в мастерстве вождения машины, знании двигателя, игре на гитаре. Кто бы обратил внимание на Сережу, тяжелого спастика из города Саки, если бы не шах­маты: фигуры за него переставляет против­ник, который чаще всего и оказывается по­верженным. А сколько народу толпится в парке, когда кто-нибудь из спинальников поет, классно аккомпанируя себе на гитаре! Уверен, девушкам совершенно безразлично, что парень при этом сидит в коляске.

Многое из сказанного распространяется и на отношения в семье. Беда далеко не всегда сближает супругов, если один из них стал инвалидом, или родителей ребенка-инвалида, так как каждый ищет из нее выход по-своему. Внезапная травма или болезнь выводит из себя не только самого инвалида, но и членов семьи. Возникает растерян­ность, начинаются панические метания, которые усугубляются недомолвками вра­чей и собственным невежеством в этой об­ласти медицины. Для близких возможен эмоциональный срыв, и надо, чтобы прошло некоторое время, пока в семье наладится взаимопонимание. А проблемы навалива­ются скопом, и не только медицинские и психологические. Непредсказуемыми ста­новятся расходы, причем родственники не знают, на что тратиться в первую очередь, а с чем можно повременить, поэтому деньги часто летят на ветер. Даже в мыслях боясь отказать в чем-нибудь больному, родные из-под полы за бешеные цены добывают импортные лекарства, которые якобы только и спасут, или нанимают самого до­рогого массажиста, который только и смо­жет поставить на ноги. Хочется сказать: не торопитесь — в дальнейшем вам понадо­бится ой как много сил и еще больше денег. Поберегите до поры и то и другое.

Для «свежих» спинальников и их родных, наслышанных о всякого рода чудесах или насмотревшихся на других, которые «уже ходят», свойственны шараханья в поисках целителя (профессора-светила, колдуна, экстрасенса, травника, бабки и т. п.). Они ловят любую информацию из объявлений на столбах, из газет, сенсационных телепе­редач. Сейчас на мутной волне нетрадици­онной (народной, тибетской, оккультной и пр.) медицины, кроме действительно та­лантливых людей с выдающимися способ­ностями, развелось впятеро больше лека­рей, мягко говоря, переоценивающих свои возможности, и вдесятеро больше откро­венных шарлатанов и проходимцев. Нас­колько мне известно, настоящие костопра­вы не берутся за больных, перенесших опе­рацию на позвоночнике. За двадцать с лиш­ним лет я, правда, не слышал также ни об одном случае исцеления или резкого улуч­шения после курса мануальной терапии у параплегиков. Напротив, если в эффект Чу­мака или Кашпировского можно верить или не верить, но их отрицательное действие на спинной мозг маловероятно, то в случае мануальной терапии или акупунктуры (иг­лоукалывания) надо быть очень осмотри­тельным. В газете «Аргументы и факты» № 6 за 1992 год сообщалось даже о смерти известного ученого во время сеанса, а после курса иглоукалывания, который знамени­тый врач-кореец решил попробовать на спинальнике из Самарканда, у того резко повысилась спастика и наступила задержка мочи.

Еще и еще раз призываю: не доверяйте слепо тому, что пишут о случаях чудесных исцелений или новых чудодейственных ме­тодах даже в серьезных газетах, если это написано не рукой специалиста. За свой век я начитался такого, что, кажется, трижды должен был встать на ноги. Имейте в виду, что бессовестные лекари зарабатывают по­пулярность (и, естественно, деньги) на из­вестных именах (чаще всего выдающихся спортсменов, попавших в беду). Вспомните, например, сколько было понаписано о на­шей знаменитой гимнастке, сломавшей во время тренировки шею. Девочку без како­го-либо жизненного опыта, не желавшую верить в нелепость случившегося с ней, конечно же, было легко обманывать, суля скорое выздоровление. Прошло много лет, чудо не свершилось, но она замкнулась в себе, не показывается на люди и все лечится, лечится.

Многие «клюют» на предложение прооперироваться спустя много лет после травмы позвоночника. По данным донецких врачей В. Кондратенко и В. Молчанова, спустя шесть лет после травмы при полном нарушении проводимости спинного мозга 72% прооперированных больных так и не смогли ходить даже в ортопедических аппа­ратах. Они делают вывод, что операции на спинном мозге не дают желаемых резуль­татов и по показателям у оперированных больных результаты даже хуже, чем у неоперированных. Американский реабилитолог Дэвид Вернер считает, что, если актив­ные движения в конечностях не появились спустя год после травмы позвоночника, то решаться на операцию следует только при рекомендации трех независимых докторов.

Инвалид, попадающий из больницы до­мой, лишается сразу двух важнейших жиз­ненных стереотипов — любимой (или по крайней мере привычной) работы и связи с коллективом. Чтобы в первое время этот разрыв прошел как можно менее болезнен­но, важны регулярные посещения коллегами, которые не просто бы справлялись о здоровье или «принимали» за здоровье, но и советовались с приятелем или загружали его посильной работой. Важно, чтобы это не были дежурные визиты к больному с тра­диционными гвоздиками и апельсинами. Тогда чувство потерянности и никчемности не будет таким острым. Сослуживцы не всегда бывают догадливы, и родные долж­ны подсказать им, что эта, пусть даже в ка­кой-то мере игра будет воспринята инва­лидом как признание своей незаменимости и уважения.

Переориентация инвалида, попавшего домой на новые для него роли, должна быть осознана им самим и сглажена родными. Например, бывший начальник, которому подчиненные «смотрели в рот», будет с трудом привыкать к обязанности «кухонно­го мужика». Если раньше, благодаря высо­кой зарплате, он был кормильцем в пере­носном смысле, то теперь вынужден стать им в прямом. Воспитание детей тоже ляжет на отца, который большую часть времени будет проводить дома.

В современной психологии выделяется четыре типа людей по сочетанию мужских и женских черт характера и по манере по­ведения: 1) чисто мужские натуры (в том числе и у женщин), 2) чисто женские (в том числе среди мужчин), 3) сочетающие в вы­сокой степени мужские и женские черты, 4) неопределенные натуры с низкими показа­телями обеих особенностей. Выясняется, что, как ни странно, наиболее легкий пере­ход от мужских занятий к женским или наоборот характерен для лиц третьего типа. Женственные женщины и мужественные мужчины — еще не залог полного благопо­лучия. Первые бывают мнительными, кап­ризными и неуверенными в себе, а вторые со временем тоже теряют уверенность в себе и становятся тревожными. Третий тип мужчин и женщин легче других справляется со сложными жизненными ситуациями, их поведение разносторонне, они отличаются более высокими творческими способнос­тями, а в половой жизни чувствуют себя уверенно и свободно.

При всей условности такого деления в нем, как говорится, что-то есть, и сам ин­валид и родные должны иметь это в виду. Из этого, например, следует, что надо с большим тактом относиться к мужчине с мужским характером, который, возможно, будет вымещать утрату своего лидерства на членах семьи. Может быть, первое время стоит поиграть с ним в поддавки или прис­троить его командовать дворовыми под­ростками, которые станут его помощника­ми в гараже.

Психологи утверждают также, что члены общества, с трудом приспосабливающиеся к новым обстоятельствам, сродни так на­зываемым маргиналам, то есть лицам на обочине. Их чертами становятся ненависть к остальной части общества, в которое им не удается вписаться, а также легковерность в отношении простого решения их проблем. В нашем случае, попросту говоря, они под­вержены вере в чудесное исцеление. Мы действительно иногда наблюдаем в своей среде озлобленных инвалидов, которые считают всех уцелевших чуть ли не своими кровными врагами и ищут любой повод до­казать это, не желая ничего сделать для себя собственными руками или головой.

Женственной женщине будет тяжела по­теря ее физической привлекательности, по­этому для душевного равновесия очень важ­ны будут комплименты относительно ее внешности, а также помощь в подборе одежды, приобретении косметики, пригла­шении на дом парикмахера и т. п. Отрыв от семьи в больнице или санатории для всех женщин гораздо чувствительнее, чем для мужчин, поэтому детям надо внушить необ­ходимость почаще писать письма матери или навещать ее.

Обычная крайность, в которую впадают многие семьи, — это превращение инвалида в объект всеобщей заботы, с которого все обязаны «сдувать пылинки». В конце концов такой член семьи превращается при извест­ных природных задатках в настоящего дес­пота. Как сказала моя знакомая, может быть, чересчур жестко:

— Главное, чтобы вокруг не прыгали родственнички, тогда и наука придет быст­рее, и скулить меньше будем.

Конечно, детям, даже из простых педа­гогических соображений, надо сразу же дать понять, что инвалид должен пользоваться в семье некоторыми привилегиями. Напри­мер, телефон, может быть, единственное средство общения с внешним миром, или телевизор не должны быть в семье яблоком раздора, что чаще всего и сама установка телефона возможна ради него и из-за него.

Существуют женщины жертвенного типа, готовые на все, если плохо мужьям. Но по­рой это оборачивается воспитанием без­волия и пассивности у тех, кого они неу­сыпно опекают. Я знаю пару, в которой жена так приучила мужа к «постороннему уходу», что он не мыслит о самостоятельной поезд­ке даже на курорт и не хочет видеть необ­ходимости, пусть кратковременного, от­дыха для жены.

Второй тип жертвенности — это жерт­венность желанная, жертвенность по выбо­ру: жена (или муж) готова делать пусть са­мую неблагодарную работу по уходу, в чем инвалид не так уж остро нуждается, но не захочет, например, перешагнуть через не­простые отношения с соседкой, чтобы схо­дить за нужной книгой или, тем более, на­учиться водить машину.

Ничто так не раздражает «свежего» инва­лида дома, как невнимание к мелочам:

отодвинутая от кровати коляска, разбро­санная по прихожей обувь, высоко задвину­тая «любимая чашка» и т. п. Поэтому род­ным не надо лезть из кожи вон, чтобы уго­дить инвалиду во всем, будьте просто вни­мательны к тому, что вам кажется ерундой, вам, но не ему. Помните, что непонимание и разлады начинаются с этого.

Интересно вот еще что. Английские пси­хологи установили, что оптимизм и песси­мизм заложены в генах человека. «Коли­чество оптимизма» оказалось одинаковым в инвалиде с детства и в здоровом сыне преуспевающего миллионера. Ученые видят основное спасение от природного песси­мизма в смехе и в медитации. Депрессанты, вырабатываемые организмом пессимиста, распадаются при смехе в отличие от нар­котиков, которые скорее усугубляют деп­рессию.

Все сказанное выше касается прежде все­го ранних стадий адаптации со своим поло­жением, и главное — чтобы она наступила как можно скорее. Надо стараться победить жалость и к себе самому и со стороны ок­ружающих, «озлобившись, — как говорит ак­тер Зиновий Гердт, — на свои обстоятельст­ва». Удивительно, но через несколько лет колясочники как бы забывают о своих фи­зических недостатках. Как-то мне пришлось заполнять анкеты своим товарищам на выезд за границу. Так вот, в пункте «особые приметы» никто не вспомнил про ампути­рованные или атрофированные ноги или шрамы на спине — все упоминали родинки! Говорят, снявши голову, по волосам не плачут. Еще как плачут! Ребят-шейников очень заботит раннее облысение, а жен­щин — морщины. Так и должно быть: жизнь продолжается.

В семье муж-колясочник обязан создать для жены (неважно, здоровой или тоже на коляске) такие условия, чтобы она не чувст­вовала себя обделенной по сравнению со своими подругами или сослуживцами и имела возможность гордиться мужем-лиде­ром. Если она сможет сказать: «Я за своим, как за каменной стеной, он все в жизни пробьет, всего добьется», — то она вряд ли посмотрит на другого.

Женщина-инвалид должна вдвойне поза­ботиться о создании семейного уюта — ба­зы, куда здоровый муж будет с радостью возвращаться с работы, всегда находя ласку и заботу. В этих, казалось бы, известных премудростях залог устойчивости и проч­ности «смешанных браков», и уж во всяком случае, если они не соблюдаются, неизбежен разрыв либо предстоит томительная жизнь чужих людей в общей квартире.

Ребенок-инвалид — тема особая. Подход матери и отца к воспитанию его не всегда совпадает: мать полностью отдается служе­нию ребенку и может стать его рабой, забыв о муже и о своей внешности. Отец, возмож­но, будет делать попытки воспитывать бо­лее активно, особенно сына. Мать должна понимать, если хочет удержать семью от возможного распада, что отец подсозна­тельно страдает еще и оттого, что потерпел жизненную неудачу, лишившись здорового наследника, и оттого, что обделен внима­нием.

Если школа под боком, то не нужно огра­ничивать образование ребенка-инвалида учителями-надомниками. Надо условиться, чтобы один—два раза в неделю он ездил в класс на главные уроки и в спортзал. Зама­нить в гости соседей-сверстников можно не только «жвачкой», но теми же шахматами, музыкальными записями, видеокассетами и, конечно, персональным компьютером с игровой приставкой. Кроме того, и сам компьютер станет другом, а потом, гля­дишь, и кормильцем вашему сыну или до­чери.

Общаясь с сотнями колясочников, я при­шел к парадоксальному убеждению, что многих новая жизнь сделала лучше, и вооб­ще из своего положения можно извлечь не­которые выгоды. Первым, от кого я услы­шал, что он благодарен судьбе, был Андантин Белопухов, знаменитый альпинист. Он пытался ползком штурмовать пик Ленина и Эльбрус, а еще в шестидесятые годы на рычажке путешествовал по Крыму, Памиру, совершал пробеги Москва—Киев и Моск­ва—Жигули. Без доли «выпендривания» и без тени сомнения он признался, что до травмы был жестоким себялюбцем, не за­мечавшим людей вокруг, и только потом ему было дано счастье испытать дружбу и самому стать добрее. Рекомендую прочесть его вышедшую посмертно книгу «Я — спинальник». Примерно то же говорила мне Лиля, которая убеждена, что коляска свела ее с прекрасными людьми, среди которых и ее избранник на всю жизнь.

Упомянув о выгодах, я вовсе имел в виду не льготы в очередях и на транспорте, и не «гуманитарные» консервы из рациона бун­десвера, а моменты более странные. Не секрет, что многие девушки, подростки, да и часть мужчин живут в постоянной насто­роженности, если не сказать страхе, и чув­ствуют себя незащищенными от посяга­тельств сверстников, нападения злоумыш­ленников, оскорблений уличных хамов и т. п. Иногда это состояние внутренней на­пряженности неосознанно и не имеет кон­кретного источника. В колясках, как расска­зывали такие девушки и вызванные на откровенность ребята, они обрели большее спокойствие и внутренний комфорт, как бы оказавшись в защитном коконе.

Правда, там, где колясочники не предс­тавляют собой городскую экзотику, напри­мер в Саках, местная шпана нет-нет да и обидит, сорвав вечером золотую цепочку с шеи шейника (простите за каламбур). Но все-таки эти случаи пока единичны в от­личие от грабежа квартир — тут никаких моральных запретов у взломщиков не су­ществует. Оказывается, в этом злом и бе­зумном мире мы не одиноки — я узнал из американского журнала, что и в этой бла­годенствующей стране грабят слепых, швыряя их на землю, и вытягивают ко­шельки у колясочников. Не зря энтузиаст из Сан-Франциско Чак Борг стал преподавать каратэ именно колясочникам. Он считает, что эти знания не повредят инвалидам, которые более уверенно будут выбираться из своих домов. Чак тренируется с боксер­ской грушей, а также разработал систему маневров на коляске для нанесения оглуша­ющих ударов или для заламывания рук на­падающим. А американцы даже предлагают организовать секцию каратэ для инвалидов в Москве. Ну вот, скажет читатель, начал за здравие, кончил за упокой. Что подела­ешь — «такова се ля ви».

Как-то, раздумывая об удачных и неудачных браках среди своих многочисленных знакомых, я насчитал всего три счастливые пары. Увы, одна из них недавно распалась, в другой оказалась червоточинка, хорошо скрывавшаяся, но потом все-таки вышедшая на поверхность, ну, а третья пока про­должает существовать для меня в таком же качестве идеальных супругов. Всего одна за больше чем полвека. Маловато, чтобы не разочароваться в семейной жизни. Но не­давно эта и без того небогатая, а тут и сов­сем обнищавшая коллекция счастливых су­деб пополнилась еще одной удивительной четой. Эти счастливые люди — он и она. К ней, назовем ее Л., я как-то позвонил с просьбой порыться в памяти и рассказать мне какие-нибудь интересные эпизоды из жизни ее знакомых. В ответ она сказала, недолго думая:

— Пожалуй, самый интересный эпизод — это моя собственная жизнь, которую я свя­зала со своим мужем.

Я слышал об их семье и раньше много хорошего, а тут по телефону Л. поведала мне столько всего, что стало радостно на душе за то, что все же есть на свете и любовь и счастье. И совершенно не при чем то, что оба они — инвалиды первой группы, на которых многие окружающие люди, веро­ятно, смотрят как на обездоленных. Кто-то жалеет, кто-то брезгливо отворачивается, а они, эти двое, живут, наслаждаясь той ежедневной радостью, которую доставляют друг другу вот уже двадцать один год, и ни до кого им нет дела.

А началось все с трех операций на спин­ном мозге. Последняя застала Л. в технику­ме, где учился и В., которого она видела, но не замечала: ну, прыгает на костылях ка­кой-то широкоплечий парень без обеих ног. После операции Л. не только не встала на ноги, как было раньше, но и слегла вовсе. А этот парень стал навещать ее дома. Ни­когда не приходил без цветов, книг, плас­тинок, а через год предложил ей выйти за него замуж, не рассчитывая даже на то, что она когда-нибудь сможет сама стирать или готовить на кухне. Он уверял, что все будет делать сам, что у них будет свой дом, ма­шина, на которой они вдвоем объездят всю страну. Только благодаря ему она вышла из душевного штопора и не сделала ничего дурного с собой. На свадьбе она все время просидела за столом, и его родители, впер­вые познакомившись с будущей невесткой, недоумевали, почему она не танцует — ока­зывается, сын не предупредил их, что у него, полностью безногого с трехлетнего возрас­та, будет парализованная жена. Когда они получили наконец собственную квартиру, он почему-то запаздывал на новоселье. Она начала было сердиться, и в пустой, без ме­бели, дом ее внесли на руках друзья. А даль­ше все было, как в песне про миллион алых роз: все пространство было убрано цветами.

С тех пор они не расставались больше чем на неделю, и все, что он тогда обещал, сбы­лось: и путешествия, и театры, и друзья. Могли бы быть и дети, но страх и неопыт­ность ее, не общавшейся с женщинами-спинальницами, не позволили принять пра­вильное решение в нужную минуту, а леча­щий врач отсоветовал ей рожать — зачем ему были нужны лишние хлопоты. Как часто наша участь зависит от чужой некомпетент­ности и собственной неосведомленности — знать бы ей тогда, что десятки женщин в ее положении воспитывают нормальных де­тей, все было бы иначе. Для В. ребенком стала она сама. Он и врачевал ее, и воспи­тывал. Воспитывал не только тем, что по­такал всем ее увлечениям, будь то шахматы, книги по индийской философии или выжи­гание по дереву, но и своей удивительной добротой, интеллигентностью и уравнове­шенностью. Он изо дня в день делал ее лучше, но и сам рядом становился мудрее. Даже когда на ее небосклоне вновь возникла звездочка ее девичьего чувства, В. проявил невероятный такт и понимание: «Если я тебя люблю, то почему же это не может дру­гой. Одно было страшно: вдруг я потеряю тебя...» Они выдержали и не потеряли друг друга, и счастливая их жизнь продолжалась, несмотря на неимоверные трудности.

Только через пятнадцать лет на его рабо­те случайно узнали, что его жена — еще бо­лее тяжелый инвалид. Вот тогда ему по­высили зарплату.

• Единственное, о чем жалеет Л., что она не умеет писать стихов и музыки, иначе все поэмы и все симфонии она посвятила бы ему.

Вот такая история. А вы говорите, со здоровьем неважно...