Главная | Обратная связь

Основные принципы формирования патологических стратегий.

 

Сформулируем некоторые промежуточные выводы. Итак:

- человеческое существо едино по вертикали «тело-душа-дух» от­носительно оси отражения-отреагирования, т. е. относительно любой внешней и внутренней деятельности.

- оно структурировано в соответствии с общими законами Уни­версума, фрактальным локусом которого является;

- оно подчинено структурно-ритмическим закономерностям, оп­ределяющим «личную историю» и «личную эволюцию»;

- оно вовлечено в Глобальное взаимодействие, относительно кото­рого определяются все параметры и качества человеческого бытия, в том числе и такие, как успешность и неуспешность, здоровье и патоло­гия, жизнь и смерть.

Рассматривая эти важнейшие категории, мы должны прежде всего учитывать тройственность отражения-отреагирования (объект отраже­ния/объект отреагирования - инструмент отражения-отреагирования -внутренний образ/механизм анализа и принятия решений) и двойную направленность связанных с ним психосоматических процессов («из­вне» - «вовнутрь» и «изнутри» - «вовне»).

С точки зрения человеческого Я, ядра личности, ветвь отражения отслеживает общие энтропийные тенденции Универсума, разрушаю­щие базовую структуру вплоть до бессистемного хаоса «мертвой» при­роды (это «разрушение», впрочем, может быть интерпретировано и как «развертывание», без которого просто невозможно материальное мно­гообразие проявленной Вселенной; эти тенденции постоянно «сносят» и всякую биологически активную форму из зоны жизни в зону смерти (рис. 35).

Ветвь отреагирования обеспечивает собственную негэнтропийную активность человеческого существа, позволяющую ему развиваться (в сторону Объективной Реальности) или хотя бы сохранять позицию «выше» хаоса и смерти.

Источником такой негэнтропийной активности являются глубин­ные воления ядра. Они, являясь подлинными источниками любой ак­тивности человеческого существа, вместе с тем, несут в себе только нормализующие, чисто структурные импульсы; отбор конкретных механизмов отреагирования определяется конкретной жизненной ситуа­цией, контекстом, который моделируется одной из карт специфиче­ских структур четвертого логического уровня. Карты базируются на космограмме, осознанной или находящейся в подсознании (неструкту­рированной и непроработанной), и, в свою очередь, являются базисом для стратегий, организующих ответ

 

Рис. 35. Зона жизни и зона смерти.

 

Таким образом, на одном «полюсе» мы встречаем безличный, но не­сущий в себе явный отпечаток закономерной структурной цикличности энтропийный пресс (его наше сознание интерпретирует, в зависимости от культуральных пристрастий, т. е. той или иной космограммы, в тер­минах «судьба», «рок», «фатум» и т. д.), а на другом - волю; связующим звеном выступает совокупность структур текущей триады, базирую­щихся на том или ином генотипе и выступающих в отражении-отреагировании как феномены логических уровней сознания... Текущая триада, в зависимости от положения центра осознания (значение коэф­фициента К) может позиционироваться на различном расстоянии от сущностной (разумеется, в терминах рассмотренной нами модели), т. е. обладать той или иной степенью сущностности, что определит в конеч­ном итоге истинность механизмов отражения-отреагирования.

Так или иначе, реакция всегда зависит от совокупности условий сво­его проявления, как «внешних», контекстуальных, так и «внутренних», структурных. Это, в частности, означает, что человек не бывает «всегда эффективен» или «всегда неэффективен», «всегда болен» или «всегда здоров» и т. д. - «неэффективность», «болезнь», «отклонение» того или иного рода есть проявления сущностных и периферических конфликтов и процессуально выражается в определенных патологических стратегиях, действующих в рамках конкретных контекстов.

Мы утверждаем, что не существует принципиальной разницы ме­жду различными видами структурных психосоматических отклонений: любой неистинный или несущностный навык, будь то неумение зна­комиться с представителями противоположного пола или тяжелая ор­ганическая патология, структурно устроен сходным образом - это именно то, что мы называем патологической стратегией. Точно так же отсутствие навыка, свидетельствующее о дефекте «высшего», четвер­того логического уровня, каким бы этот навык ни был, предполагает одинаковые в структурном плане нарушения космограммы и синтези­рованных в ней карт.

Рассмотрим крайние проявления патологических стратегий - бо­лезнь - и рассмотрим ее на данном этапе в разрезе третьего логическо­го уровня. Суммируя сказанное о природе стратегий, их устройстве и позиционировании в отражении-отреагировании, мы можем изобра­зить центростремительную ветвь этого процесса в виде следующей формулы:

 

 

где - волнения ядра, преломленные структурами пятого логи­ческого уровня сознания. С- карта четвертого логического уровня, на базе которого формируется стратегия, Р - периферические по от­ношению к стратегии феномены второго и первого логических уровней, ∑С" - смежные карты, отражающие смежные контексты, ∑ - контексты, порождающие данную карту, ∑ - контексты, порождающие смежные карты.

Упрощая эту схему и учитывая, что стратегия представляет собой цепочку шагов разной модальности, мы можем записать:

→C'→V₁→A₁ →... →V_n→A_n→... K,_top1→K_topn→P,

где A₁: V₁; K_top - соответствующие аудиальные, визуальные и ки­нестетические шаги стратегии.

Что собой представляет периферия третьего логического уровня? Это определенные процессы (второй логический уровень) и отдельные фазы, параметры, звенья этих процессов, отдельные их точечные или фактические следствия (первый логический уровень).

Здесь необходимо еще раз подчеркнуть важнейшее обстоятельство - психосоматическое единство человеческого существа относительно отражения-отреагирования. Это значит, что когда мы говорим о любом из феноменов логических уровней сознания, мы не имеем в виде ду­ховные, психические или соматические свойства, качества, процессы, параметры, функции и т. д., но всякий раз - только их неразрывное психосоматическое единство. Всякий акт, всякий факт, всякая струк­тура человеческого существа вдоль структурной оси отражения-от­реагирования (т. е. описываемые в терминах логических уровней со­знания) одновременно и нераздельно и духовны, и телесны, и психичны.

Как ни странно, но для западного массового (и не только массово­го) сознания, при всем декларируемом им материализме, труднее представить себе участие тела в любом духовном движении, нежели присутствие духа во всяком соматическом акте. Указанный парадокс порождает «проблему телесности», имеющую ряд важных для нас ас­пектов и связанную именно с тем, что подчеркивание материальности мира, отрыв в парадигме духа от материи ведет к их ложному линей­ному противопоставлению; к вырождению самой категории «материя» (тождественной в плане человеческого существа категории «сома», «тело») в некоторую абстракцию, в нечто всегда данное и потому все­гда остающееся за скобками как несущественное. Духовный порыв высок - телесное проявление низко. После такой формулировки не­возможно непредвзято и совокупно исследовать как нечто единое жиз­ненную позицию, психический процесс и физическое здоровье, невоз­можно видеть человеческое существо таким, каково оно есть. Между тем последовательный психосоматический подход открывает совер­шенно иные возможности анализа, синтеза и коррекции.

Очевидно, что в рамках такого подхода болезни можно предста­вить как результат определенных патологических стратегий. Конеч­ные, кинестетические шаги этих стратегий хорошо изучены и описаны в виде различных нозологических форм и заболеваний, их периферия воспринимается как соответствующие болезненные признаки, симпто­мы и синдромы. Именно с ними имеет дело современная официальная медицина, которая, в соответствии с собственной механистической парадигмой и линейными способами мышления, лечит в большинстве случаев болезнь, а не человека, снимает симптоматику, т. е. следствие, а не причину, «внутреннее» структурное нарушение.

Если же рассматривать болезнь (а также любое другое отклонение) с точки зрения структурной психосоматики, то на первом этапе анали­за нас должны интересовать три вопроса:

- какие именно «внешние» причины порождают серьезные иска­жения трансляций волений ядра, приводящие, в конечном итоге, к по­строению ложных операционных цепочек патологических стратегий?

- какие «внутренние» структурные дефекты при этом возникают?

- как организован механизм патологических стратегий (иными словами, каким образом может быть произведена коррекция структур­ных нарушений на третьем-четвертом логических уровнях)?

Рассматривая проблему в разрезе поставленных вопросов, мы должны помнить, что выделенные нами три аспекта соответствуют трем звеньям отражения-отреагирования: «внешний» объект - меха­низм отражения-отреагирования - «внутренний» образ - и должны быть в дальнейшем объединены в некотором конечном синтезе. По­становка вопросов именно в той формулировке, которая приведена выше, не может считаться окончательной, поскольку соответствует мышлению на третьем логическом уровне сознания (когнитивные во­просы «Как? Каким образом?»). Психосоматическая работа никогда не сводится к какой-либо одной изолированной технике и редко ограни­чивается коррекцией какого-либо типа структурных дефектов. Поэто­му мы по необходимости будем возвращаться к одним и тем же случа­ям многократно, излагая разные уровни анализа и работы. Это позво­лит проследить в целом отдельные аспекты работы, синтезировать их в единое действие и тем самым составить представление о практике специалиста, использующего методы структурной психосоматики.

Перейдем к конкретным примерам.

Трехлетний мальчик (назовем его М.) захотел на берегу моря по­бегать по волнам. Ядро личности, исполненное кинестетических ощу­щений, которые мы можем охарактеризовать метафорой «полнота ощущений», начинает резонировать на определенные «картинки», «звуки» и т. д., ожидаемые на более низких уровнях; центр осознания погружен достаточно глубоко: в зону четвертого-пятого уровней. В этот момент разъяренный отец хватает мальчика за плечи и кричит на него. Происходит резкое торможение в том участке тела, куда направ­лен вектор внимания.

Ребенком подобная ситуация воспринимается как сильный удар, в том месте, куда был ориентирован вектор внимания, возникает силь­нейший мышечный спазм, зажим.

Спустя много лет на одном из семинаров М. предъявил проблему такого рода: «Почему-то в те моменты, когда мне особенно хорошо, вдруг возникает крайне неприятный холодный комок внизу живота. Мне сразу же становится очень плохо. Я не знаю, откуда взялся этот комок и что с ним делать». Разумеется, о произошедшем на берегу моря многие годы назад М. не помнил, ситуация забылась, но осталась психосоматическая память о ней. Глубинная часть этого следа оказа­лась вне зоны осознания, периферия же приняла характер телесного страдания, провоцируемого рядом жизненных ситуаций и сказываю­щегося на всем психосоциальном статусе М., на модели его повсе­дневного поведения, успешности целого ряда аспектов и т. д. Со вре­менем конкретный эпизод генерализовался на очень многие контек­сты, мешая получать удовольствие в самых различных случаях. Мож­но сказать, что у М. выработались патологические навыки отреаги-рования в целом классе ситуаций, связанных с удовольствием, радо­стью, наслаждением, гедоническими эмоциями и т. п. Это мы и называем патологической стратегией. Периферически такая стратегия проявляется в целом ряде феноменов. Наиболее очевидны телесные - в данном случае первичный спазм в конце концов превратился в мощ­нейший зажим на животе, к которому практически невозможно было прикоснуться. У М., по существу, было только два варианта: либо по­лучать удовольствие, а потом испытывать боль, либо запретить себе вовсе испытывать удовольствие. Что он, в основном, и делал. Таким образом, М. был вынужден существовать в тесных рамках самоогра­ничений поведенческого, эмоционального, социального характера - это также было следствием сформировавшейся патологической страте­гии, следствием способа избежания ее болезненного развертывания.

На данном этапе анализа все представляется достаточно ясно. Речь идет о психотравме, подробно описанном и детально изученном явле­нии, которое со времен Фрейда успело стать «общим местом» психо­логической науки и даже массового сознания - о травматическом опыте. Уже упомянутый нами Р. Дилтс называет опыт такого рода «импринтом» (т. е. «запечатлением»; термин восходит к классическим работам Конрада Лоренца, посвященным поведению животных). В его формулировке это - значительное событие из прошлого, на основе которого основано убеждение или ряд убеждений. Подобный детский опыт, как правило, забывается (вытесняется), но, одновременно, гене­рализуется (обобщается) на сходные контексты.

С позиций структурной психосоматики мы можем добавить, что, во-первых, забывание или вытеснение детского травматического опы­та сопровождается невозможностью устойчивого пребывания центра осознания в зоне ниже третьего логического уровня - в тех картах и области космограммы, которые соответствуют травматическому контексту; это вытеснение носит, на первых порах, защитный характер, ограждая психику от тяжелых переживаний, далее же оно приводит к тому, что целый ряд карт оказывается не проработанным и не доступ­ным для сознательного структурирования (это смежные карты, связан­ные со сходными контекстами), образуется своеобразное «слепое пят­но», которое, во-вторых, резко снижает эффективность отражения-отреагирования в определенной зоне реальности; подобная нечеткость в сочетании с недоступностью, в данном случае, глубинных логиче­ских уровней и близостью уже сформированной патологической стра­тегии и приводит, в-третьих, к генерализации вокруг нее множества контекстов, подобных первичному травматическому контексту. Струк­турирование целой области космограммы происходит вокруг несущ­ностного дефектного образования и по его подобию, что при запущен­ности процесса и жизненной важности затронутых карт может привес­ти к образованию «ложного центра» и к очень тяжелым последствиям. Такой процесс подобен разрастанию микротрещин к толще кристалла вокруг первичного нарушения, что может привести к полному распаду монолита.

Сказанное позволяет нам лучше понять связь вытеснения и гене­рализации, но пока что не выходит за рамки традиционных описаний. Рассмотрим еще один пример, который позволит нам сформулировать первый из целого ряда неудобных вопросов.

С. Н. перенес сходную психотравму в чуть более позднем возрасте, нежели М.: во время отдыха на юге ребенку захотелось на прогулке мороженого. По каким-то причинам мать отказала ему, ребенок начал капризничать - тогда мать, накричав на него, сказала: «Ты плохой. Я ухожу и оставляю тебя. А ты оставайся и плачь сколько хочешь. Ты мне такой не нужен». Она сделала вид, что уходит, а ребенок, в пол­ной уверенности, что она его на самом деле бросила, впал в истерику. В этот момент он испытывал чувство крушения самых основ своего мира, суть которых в этом возрасте составляют родители и отношения с ними. Он бросился искать маму и, как назло, совершенно в другую сторону. Тут он потерялся уже всерьез и был найден только через не­сколько часов (дело происходило на городском рынке).

«Воспитательное» воздействие в данном случае сказалось в виде мощнейшего зажима в области верхней части живота. Когда в даль­нейшем С. Н. попадал в ситуации, связанные с возможным конфлик­том на межличностном уровне, когда, как ему представлялось, кто-то посягал или мог посягнуть на его «жизненные» интересы (конфликт мог только назревать или даже просто у С. Н. могло сложится впе­чатление, что такой конфликт возможен), он начинал испытывать очень неприятные ощущения в области подреберья, солнечного спле­тения, желудка, диафрагмы - такие ощущения затем превращались в боль, подобную характерной для межреберной невралгии, которая могла продолжаться в течение 4-5 суток. В возрасте примерно 15 лет С. Н. обнаружил, что если в такой предконфликтной ситуации пове­дет себя резко агрессивно в отношении лица, от которого ждет не­приятностей, болезненные последствия не наступят. Естественно, он стал поступать соответствующим образом, что не могло не сказаться в социальном плане. Можно сказать, что таким образом проблема была перенесена из телесной сферы в сферу поведенческой патоло­гии. Любопытно и очень характерно, что С. Н., не помнивший об­стоятельств психотравмы (при этом у него оставалось смутное и тя­гостное ощущение, что «что-то было», которое, кроме всего прочего, сказывалось на его отношениях с матерью), обосновывал свою агрес­сивность целым рядом «мировоззренческих» причин типа: «надо проявлять силу», «не ты его, так он тебя» и т. д. Итак:

- психотравма М. телесно выразилась в виде зажима в области ни­за живота, а психотравма С. Н. - в виде зажима в области солнечного сплетения;

- в случае М. затронутой оказалась сфера получения удовольст­вий, а в случае С. Н. - сфера «раздела жизненных интересов», сфера бытовых конфликтов;

- М. нашел способ избежания болезненных последствий в виде ук­лонения от определенных действий и эмоциональных состояний (или совершая сознательное действие с ожиданием грядущего «возмез­дия»), а С. Н. - в виде агрессии в адрес человека, с которым был связан травматический конфликт (т. е. в виде преобразования травматическо­го контекста в нетравматический).

Почему возникли такие особенности? Можно, разумеется, отве­тить, что именно потому, что М. и С. Н. - разные личности. Но пере­ведем наш вопрос в иную плоскость: почему у данного конкретного человека, пережившего данный конкретный травматический опыт, нарушения структуры выражаются в конкретных «внутренних» де­фектах (конкретные ложные карты, несущностные зоны космограм­мы и т. д.), конкретных телесных зажимах (в той или иной зоне), конкретных механизмах развития патологий и компенсации ее?

Прежде чем ответить на этот вопрос, зададимся еще одним, так­же сформулированным на четвертом логическом уровне (когнитив­ный вопрос «Почему?»). Все мы в течение жизни неоднократно стал­киваемся с событиями, подобными описанным выше (на кого не кри­чали родители?), - почему же только некоторые из них приводят к структурным дефектам, порождающим патологические стратегии и затем - соответствующие поведенческие отношения, телесные стра­дания и т. д.? Почему одни зоны космограммы оказываются подвержены искажению в результате конкретной психотравмы, а другие - нет? Почему конкретный опыт для одного человека становится трав­матическим, а для другого - нет?

Рассмотрим еще один практический пример. В девятнадцатилет­нем возрасте У. Подверглась сексуальному насилию, причем это был ее первый сексуальный опыт. Однако никакой психотравмы не про­изошло. Более того, спустя многие годы во время индивидуальной ра­боты У. так сформулировала собственную проблему: «Я знала, что для меня это должно быть чрезвычайно тяжелым переживанием, но ничего подобного не ощущала. Никаких препятствий в общении с мужчинами у меня не возникло - я даже стала думать: неужели я такая испорчен­ная? Разумеется, со временем эти мысли исчезли, но тень какого-то недоумения осталась».

Отметим, что некоторые неочевидные последствия на глубинных уровнях сознания это событие все-таки имело, но к анализу этих по­следствий, не связанных с патологическими стратегиями, мы вернемся в другом месте. Теперь же детально рассмотрим всю совокупность составляющих психотравмы и ответим на поставленные выше вопросы.

Итак:

- «внешне» к психотравме приводит некоторая последователь­ность событий, развертывающихся в рамках вполне безобидного кон­текста; эта последовательность и превращает контекст в травматиче­ский; однако далеко не всякий контекст в разрезе конкретной личности способен даже в потенции привести к психотравме;

- «внутренне» психотравма проявляется как нарушение опреде­ленной карты (распространяющееся в дальнейшем на группу смежных карт), приводящее к возникновению патологической стратегии; такое структурное нарушение сказывается в виде мышечных зажимов, эмо­циональных, социально-поведенческих и т. п. аномалий; важно, что далеко не каждая карта может быть в данный момент, у данного чело­века подвергнута деформации, а только определенная, связанная с оп­ределенной зоной космограммы;

- «устройство» патологической стратегии таково, что во-первых, возникает неадекватное отреагирование на некоторые стереотипные раздражения (мышечный спазм как результат переживания гедониче­ской эмоции и т. д.), во-вторых, «спусковые механизмы» такого лож­ного навыка могут быть заблокированы каким-то встречным действи­ем (агрессия предотвращает развитие мышечного зажима и т. д.).

Из сказанного можно сделать вывод, что психотравма возникает как следствие совокупности «внешних» и «внутренних» причин. «Внешние» причины - это возникновение травматической цепочки событий в потенциально травматическом контексте. «Внутренние» -

уязвимость определенных карт. Такая уязвимость связана с этапами «личной истории».

Действительно, рождение человека является лишь отправной точ­кой дальнейшего развития и созревания структур текущей триады. На четвертом логическом уровне это связано с формированием опреде­ленных карт, соответствующих определенным зонам реальности, формирование карт, в свою очередь, связано с «развертыванием» чакровой системы и вполне определенными телесными зонами. Таким образом, механизм возникновения психотравмы предстает перед нами в следующем виде:

- психотравма может быть генетически предопределена, т. е. раз­виваться в зоне сущностного напряжения структуры, связанного с предысторией данного человека (ошибками трансляции генотипа в прежних поколениях); эта предрасположенность может быть описана как соответствующая психосоматическая конституция;

- психотравма всегда приурочена к той зоне структуры, которая в соответствии с «личной историей» находится в стадии формирования;

- событие, вызывающее психотравму, содержит в себе некоторые обстоятельства, которые, отразившись в виде определенных парамет­ров «внутреннего образа», становятся в дальнейшем «спусковыми крючками» патологической стратегии.

Продолжим анализ практических примеров в свете высказанных предположений.

Период раннего детства характеризуется высокой динамикой про­цессов развития. В социальном плане в это время личность полностью ориентирована на родителей, которые и являются основным источни­ком психотравм. Так произошло и с М., и с С. Н. Однако последствия психотравмы были для них разными, поскольку дети переживали раз­личные этапы «личной истории».[32]

М. в момент психотравмы было около трех лет, С. Н. - около четы­рех. Рассмотрим чакры, связанные с этими возрастными категориями, учитывая, что чакры, во-первых, выступают структурными категориями человеческого существа, указывают на определенные свойства, качества, телесные зоны и т. д. и, во-вторых, зоны их «созревания», «активизации» и т. д. несколько «размазаны» вдоль временной оси. Проанализировав основные закономерности, мы можем сделать следующие выводы:

- психотравма М. связана с чакрой Свадхистаной (в возрасте двух лет происходит переход этой чакры из состояния «включение» в со­стояние «активность»);

- психотравма С. Н. связана с чакрой Манипуроц (в четырехлет­нем возрасте происходит переход этой чакры из состояния «включе­ние» в состояние «активность»);

- зоны зажимов и «психологической» проблемы, сопровождающие их, соответствуют выделенным чакрам.

Изложим это в терминах структурной психосоматики. В свое время создатели НЛП Гриндер и Бендлер выдвинули кон­цепцию репрезентативных систем. Эта классификация типов личности по структурному признаку - предпочтительному способу получения и внутренней обработки информации. Были выделены три основные репрезентативные системы - аудиальная, визуальная и кинестетиче­ская; соответственно, описывались и три типа личности.

Ясно, что любая схема, особенно такая простая, имеет множество натяжек. Это понимали уже ее создатели, которые предпочитали счи­тать свою классификацию рабочей моделью для практической работы. Впоследствии эта тенденция укоренилась, и появились представления о существовании неких «смешанных» типов - «визуальных кинестетиков», «кинестетичных аудиалов» и т. д. Анализ показывает, что подоб­ное «расширение» ничего не дает. Это тот случай, когда классифика­ция теряет свой смысл.

Большинство современных специалистов НЛП считает, что ника­ких смешанных типов не существует, но важна конгруэнтность[33] внут­ри человеческого существа в каждый конкретный момент времени. Это значит, что сумма невербальных реакций должна соответствовать смыслу высказываний.

Скажем, даже для индивида с ведущей визуальной системой при рассказе о кинестетическом опыте конгруэнтны расслабленная поза, нижнее дыхание, кинестетические глазодвигательные реакции и т. д. В противном случае мы наблюдаем неконгруэнтность, которая, по боль­шому счету, свидетельствует о деструктивных убеждениях, о том, что внутреннее состояние не соответствует содержанию высказывания.

Подобный подход, в некоторых случаях оправдывающий себя, в целом представляется непродуктивным.

Например, при калибровке истинности высказывания, т. е. в облас­ти практической, скажем, деловой психологии. Ориентация на такие сферы практики характерна для американской психологии в целом. Это вовсе не является упреком, однако практическая направленность методики может трансформироваться в узкопрактическую, что сказы­вается и на теоретической части учения. Структурная психосоматика возникла как практическая концепция, но разработка теоретических вопросов на базе несколько иной фактографии сразу же продемонст­рировала ограниченность интерпретаций НЛП. В дальнейшем полу­ченные теоретические результаты были опробованы в области семина­ров повышения деловой эффективности, при работе с разного рода деловыми и психосоциальными проблемами и подтвердили свою жиз­ненность.

Совершенно очевидно, что любой человек имеет дело с визуаль­ными, аудиальными и кинестетическими ощущениями. Преобладание тех или иных, безусловно, определяется генетически, в соответствии с психосоматической конституцией, т. е. в зависимости от ядра и «лич­ной истории»[34].

Это - «одна сторона медали». Но сами модальности внутреннего опыта, прежде всего, привязаны к соответствующим логическим уров­ням сознания, определяются направлением вектора внимания. Это оз­начает, что при движении точки осознания от периферии к ядру посте­пенно затухают аудиальные ощущения и нарастают кинестетические. Разумеется, и аудиальная, и визуальная составляющие остаются, но из области непосредственного («внешнего») отражения они перемещают­ся в область воспоминаний и конструктов при определяющем значе­нии кинестетики. Это представляется очевидным выводом, если иметь в виду, что внимание переносится «извне вовнутрь».

Анализ конкретных случаев показывает, что в базисе патологиче­ских стратегий присутствуют особые образования - визуально-аудиальные «склейки». Декларируя присутствие этих структурных де­фектов, мы несколько забегаем вперед - они были обнаружены в ходе практической работы с патологическими стратегиями; рассказывая о техниках этой работы, мы подробно разберем и устройство этих обра­зований. Построение концепций происходило здесь следующим обра­зом: от предположения о существовании патологических стратегий, объясняющих отклонения разного рода, - к разбору их устройства. Патологические стратегии были также первыми структурными дефек­тами, которые оказались в зоне внимания одного из авторов еще до оформления базовых положений структурной психосоматики, как са­мостоятельный теоретической и практической концепции.

Сегодня мы можем утверждать, что обнаружение такой склейки является явным маркером неблагополучия. С процессуальной точки зрения, мы наблюдаем здесь явный структурный дефект, противоречие между «спусковым механизмом» стратегии (аудиально-визуальный конструкт) и кинестетическим отреагированием:

 

 

где V_y/A_T - визуально-аудиальная склейка.

 

Ложность такой карты (или убеждения, в других терминах) по своей природе структурна - здесь мы видим своеобразное структурное «смеше­ние слоев», смешение карт. Дело в том, что первые шаги любой сущност­ной стратегии, относящиеся к ее базису, кинестетичны, т. е. они связаны с желаемыми и ожидаемыми внутренними ощущениями, с сущностной необходимостью получения этих ощущений («сытости», «полноты жиз­ни», «удовольствия» и т. д.). Разумеется, эти первые побудительные кине­стетические шаги связаны с аудиальными и визуальными ощущениями периферических уровней, а также с принадлежащими карте визуальными и аудиальными воспоминаниями и конструктами, но не так, как в случае патологии, когда визуально-аудиальная склейка внедряется в результате психотравмы в структуру карты, искажая ее. В чем же разница?

В момент психотравмы травмируемая карта не оформлена, находится в стадии структурирования. Это значит, что она еще не представляет со­бой какой-либо стабильной модели потенциально травматического кон­текста. Карта соседствует с другими, смежными в разных смыслах - как в плане схожести контекста, так и в плане ассоциации, совмещенности кон­текстов, операционного взаимодействия карт и т. д[35]

Психотравма «сдвигает» в травмируемой зоне отражение-отреагирование, в результате чего формирующаяся карта «захватывает» чуждую ей визуально-аудиальную склейку - так возникает патологическая страте­гия, развивающаяся на базе смешения карт, неполноценная или несущно­стная по отношению к любой из сущностных карт, которые должны были возникнуть в случае нормального, не искаженного травматическим опы­том развития. Иными словами, патологическая, стратегия базируется на некоторой химерической карте, причем ветвь отражения развивается в лоне одной из карт, а отреагирование - в лоне другой; «переключателем» выступает аудиально-визуальная склейка. Ясно, что такое образование должно быть изначально жизненно важным, выделенным для индивидуу­ма; ниже, разбирая работу с патологическими стратегиями, мы подробно обозначим особенности такой выделенности.

Развитие травматической реакции, патологической стратегии про­исходит по следующей схеме: отражение в зоне одной карты (группы карт) - аудиально-визуальная склейка, переключение-отреагирование в зоне другой карты (группы карт). Структурное противоречие, кон­фликт между отражением и отреагированием приводит к тому или иному отклонению (зажим, болезнь, поведенческая аномалия и т. д.).

Когда личность замещает болезненные последствия психотравмы некоторым другим отреагированием (избегание тех или иных действий - как в случае М, агрессия - как в случае С. Н. и т. д.), это не восстанавли­вает нарушенную структуру, а просто направляет патологическую страте­гию по новому руслу, т. е., в конечном счете, структурное нарушение усу­губляется, захватывает новые зоны космограммы, новые группы карт.

«Переключающий» патологическую стратегию в новую зону триг­гер принадлежит глубинным зонам психики. Он, как и замещающая карта, возникает не случайно, а тоже в ходе «личной истории» - такая карта «захватывается» в зону патологий по смежности в момент собст­венного формирования (для С. Н. зоной захвата оказалась чакровая зона Анахаты, связанная с межличностными отношениями, зоной диа­фрагмы - она соседствует и тематически, и телесно с Манипурой - и соотносится с возрастом около 18 лет).

Итак:

- аудиально-визуальная склейка первоначально принадлежит травмирующему контексту;

- далее она захватывается формирующейся картой и приводит к смешению карт;

- после этого абсолютно безобидный контекст становится травма­тическим;

- одновременно происходит «сброс» центра осознания на перифе­рию, в дальнейшем перепутанность карт не позволяет самостоятельно осознать зону структурного дефекта и ликвидировать повреждение.

М. переживал момент глубокого обобщения опыта, синтеза фактов «внешней» (аудиальные и визуальные ощущения - «берег моря») и «внутренней» (кинестетические ощущения - «полнота жизни») реаль­ностей на базе новой и чрезвычайно важной карты, входящей в группу «карт удовольствия», в соответствии с «личной историей» структури­ровавшихся в этот период его жизни. Центр осознания М. пребывал, при этом, на пятом-шестом логических уровнях сознания, а деятель­ность разворачивалась от подчиненного четвертого уровня к перифе­рии. В этот момент и произошло травмирующее воздействие, которое включало визуально-аудиальную склейку («картинка» места действия плюс грубый окрик). Развитие сущностной стратегии было прервано (получение удовольствия) и замещено через склейку другой цепочкой реакций, приводящих к болезненному спазму. Искаженная смешанная карта стала использоваться во всех подобных контекстах, связанных с получением удовольствия и ожиданием гедонических эмоций, - ведь она изначально и предназначалась для выработки стратегии в этих контекстах. Искажение карты привело к искажению целого сегмента текущей триады и к невозможности эффективной деятельности во множестве жизненно важных контекстов.

Подобное произошло и с С. Н. - только искаженные карты оказа­лись отнесены к другой группе карт, что было связано с иным этапом «личной истории», соответствовавшим возрасту С. Н. Уклонение от болезненных последствий в обоих случаях привело к дальнейшему искажению структуры, сказавшемуся на социально-поведенческом уровне.

На этих примерах удобно продемонстрировать и некоторые тонкие моменты, связанные со структурами сущностной и текущей триад. Действительно, «карта удовольствия» (будем говорить так для просто­ты, понимая, что на самом деле это группа тематически смежных карт) как таковая, сущностно и тесным образом связана с волением ядра. То же можно сказать о группе «конфликтных» карт. Сформированные искаженные (смешанные) карты оказались носителями несущностных программ и элементов (аудиально-визуальные склейки, патологиче­ские стратегии, триггеры, переключающие развитие патологических стратегий в зону сторонних карт) и составили неотъемлемую часть текущей триады. Конфликт между потенциально истинными картами (карты сущностной триады) и искаженными картами триады текущей внешне фиксировался в виде различных неконгруэнтностей. Он ощу­щался и самими М. и С. Н., которые осознавали неблагополучие в не­которой зоне своего существа, но не могли разобраться в причинах, характере и устройстве несомненного дефекта. Так, С. Н. постоянно пытался вспомнить что-то, происшедшее с ним во время отдыха на море; он знал, что это «что-то» очень важно для него и как-то связано с его матерью, но никаких подробностей, тем не менее, вспомнить не мог, более того, он никак не связывал это, тяготившее его, «забытое» воспоминание ни с болями в области живота, ни с собственной повы­шенной агрессивностью. Последнюю он вообще считал нормальной и свидетельствующей о том, что его натура более сильная и здоровая, чем у других людей, он не осознавал даже, что эта агрессивность оста­навливает развитие болезненного спазма - все эти детали прояснились только в ходе терапевтической работы с ним.

Случай с У. — совершенно иной: к моменту насилия у нее уже бы­ли сформированы собственные сущностные карты, связанные с кон­текстами отношений полов, семьи и т. д. (как показала психотерапев­тическая работа на глубоких уровнях, это было связано с благотвор­ным влиянием отца в период «личной истории», когда формировались именно эти карты). То внутреннее неудобство, которое она испытывала («Как же так? Для всех подобный опыт - трагедия, а для меня - нет! Мо­жет быть, что-то не в порядке со мной?»), а это свидетельство некоторой осознаваемой не конгруэнтности, объясняется общей непроработанностью космограммы, присутствием в структуре имплантированных карт, соци­альных и культуральных стереотипов - о нарушениях подобного рода речь впереди.

Рассмотрим еще один пример.

В процессе работы с пациентом А. в технике знаковых систем (речь о ней - впереди, сейчас же отметим, что на первом этапе она сводилась к раздельному выявлению вербальных конструкций и свя­занных с ними телесных ощущений и образных представлений, с по­следующим предъявлением выявленных неконгруэнтностей) была вы­явлена глубокая неконгруэнтность между образными и словесными представлениями некоторых карт четвертого логического уровня. Эта неконгруэнтность прослеживалась вплоть до уровня самоидентифика­ции (шестой логический уровень). Своими реакциями А., находивший­ся в состоянии глубокого транса, позволил связать эти проблемы с на­рушениями в области шейного отдела позвоночника (зона чакры Ви-шудха) и расстройствами слухового и зрительного анализаторов (зона чакры Аджна), присущими ему с раннего детства. Выяснилось, что А. был нежеланным ребенком. Это в самом раннем возрасте, в начальный период «личной истории» посредством самой структуры семейных отношений, привело к образованию у А. целого набора ложных не­сущностных карт, на базе которых потом возникло несколько патоло­гических стратегий, проявившихся в теле. Как следствие, А. не мог приобрести сущностно необходимые навыки в целой группе контек­стов, патологические же стратегии, заменившие их, выразились раз­личными отклонениями в области слуха, зрения, подвижности шейно­го отдела позвоночника. Ложные карты нуждались, как это всегда бы­вает, в обосновании и вербализации посредством серии идеологиче­ских конструкций, убеждений. Однако ощущения, возникавшие в тех же контекстах, и в особенности образы, которые А. предлагалось изо­бразить графически, демонстрировали иную структуру карт - как показал анализ, в этом плане они отражали сущностную структуру. Дж. Перракос и его последователи говорили бы здесь об «оторванности головы от те­ла»[36], нам же необходимо отметить несколько важных моментов:

- неконгруэнтность между сущностной и текущей триадами в ис­каженной зоне, что само по себе не должно нас никоим образом удив­лять, коль скоро искажения имеют место;

- неконгруэнтность внутри самих карт, когда разным образом ори­ентированное отражение-отреагирование (в области абстрактного (вербализация) и образного (рисунки) мышления) давало в одной и той же зоне разную реакцию - в одних случаях аудиально-визуальная склейка оказывалась задействованной, в других - нет;

- локализацию телесных проявлений неконгруэнтностей не только в области шеи и головы, а также их поведенческую распространен­ность на очень широкий класс жизненных ситуаций, весьма далеких от выявленных патологических стратегий.

Такие результаты позволяют сформулировать следующую про­блему: всегда ли отклонения - телесные, поведенческие и т. д. — явля­ются следствием патологических стратегий? Во всех ли случаях де­фект структуры сводится к визуально-аудиальной склейке?

Отметим сразу, что это не так. Работа с А. показала, что патологи­ческие стратегии связаны с незначительной частью его проблем. Эти проблемы никоим образом не могут быть описаны в терминах визуально-аудиальных склеек и психотравм - здесь травматический опыт приобретает совершенно другой характер; да и сами дефекты структу­ры коренятся в зонах карт, космограмм и самоидентификации, т. е. стратегии могут сами по себе носить вполне «правильный» характер -их ложность возникает из ложности базиса - несущностных карт и глубинных уровней структуры. Анализу таких дефектов мы посвятим следующие главы.

Тем не менее, патологические стратегии, включающие аудиально-визуальную склейку, являющиеся следствием психотравм разного ро­да, составляют большой класс структурных дефектов - мы обсудили здесь случай с А. лишь для того, чтобы сразу ограничить класс таких дефектов. Прежде чем описать методику работы с травматическими склейками, обозначим несколько важных моментов.

Следует учитывать, что карты не имеют четких границ и, даже в случае достаточно проработанной космограммы, в принципе не могут покрывать все мыслимые контексты. Сами карты также могут быть в разной степени проработанными и «жесткими». Важно при этом, что степень детализации и структурированности карты никоим образом _не говорит об ее истинности или ложности. Широко известны чрез­вычайно разработанные карты, на базе которых у разных людей воз­никает множество патологических стратегий. Таковы жесткие идео­логии - такие, как марксизм-ленинизм или определенные религиоз­ные системы. Здесь мы не говорим о содержательной стороне этих карт, тем более не касаемся таких институтов, как социалистическая модель общества или церковь - мы просто констатируем, что дефект структуры типа патологической стратегии может базироваться и на таких картах, а в других случаях они вполне работоспособны. Таким образом, следует четко различать проработанность карты, безразлич­но, истинной или ложной, и базирующиеся на ее основе стратегии. Разумеется, если карта безукоризненна, она не включает визуально-аудиальную склейку, но, во-первых, несущностная карта также мо­жет быть свободна от подобного дефекта, а во-вторых, расширяясь и детализируясь, карта может быть искажена, хотя большая структури­рованность предполагает большую устойчивость к искажениям.

Другой случай - когда карты пересекаются, наползают друг на друга. Разумеется, это свидетельствует о несформированности кос­мограммы. Как мы видели, такие искажения могут быть связаны с аудиально-визуальной склейкой. Но встречаются и другие случаи: в некоторых контекстах такие наложения могут проявляться в виде весьма характерных феноменов. В теле наблюдаются противополож­ные проявления: расширение и спазм, ощущение легкости в одной части тела и тяжести - в другой и т. д. Это объясняется параллельной инициацией нескольких несбалансированных программ, разных стратегий. Хорошей иллюстрацией может служить такой пример: вы случайно встречаете человека, которого когда-то любили, но потом произошел болезненный разрыв, причем этот опыт не был внутренне структурирован («воспоминания еще слишком остры») - радость и болевой шок здесь перемешиваются между собой, налицо «смятение чувств».

Наконец, возможна миграция аудиально-визуальной склейки из одной группы карт в другую. Этот феномен может быть описан при помощи следующей метафоры: в физике твердого тела описано свой­ство дислокаций (линейных нарушений идеального расположения элементов кристаллической решетки) передвигаться по кристаллу и взаимодействовать с точечными дефектами - присутствующими в ней посторонними включениями. Точно так же аудиально-визуальные склейки могут перемещаться в зоны разных карт, прояв­ляясь в разных контекстах, что, помимо всего прочего, приводит к известному феномену «смена симптома» (когда периферическое ле­чение одного заболевания приводит к возникновению другого).

 

Фатум и воля

 

Словарный состав языка - такой же показательный феномен по­знания, как и любой другой продукт культурной деятельности. Когда же речь идет о наиболее общих категориях, анализ передающих эти категории слов, нюансов, смысла и бытования этих слов в качестве технических терминов той или иной традиции особенно интересен.

Рассмотрим следующую словарную цепь:

«Рок» - «фатум» - «судьба» - «доля» - «воля» - «свобода».

Первые два слова заимствованы, но могут быть так или иначе со­отнесены с русским словом «судьба». Мы уже говорили, что санскрит­ский термин «карма» также близок к нему, а вот «дхарма» ближе к русскому слову «доля», оно же может быть соотнесено с китайским термином «мин». Если мы теперь расположим все эти слова вдоль обозначенной нами цепочки «энтропийный пресс» - «инструментарий отражения-отреагирования» - «ядро личности», то можем констатиро­вать следующую картину (рис. 36).

 

 

Рис. 36. Фатум и воля

 

Разумеется, такое расположение в достаточной степени условно, по­скольку язык не ограничивает точно пределы использования того или иного слова, мы же не предполагаем придавать им характер технических терминов доктрины. Все же определим, что термины «рок», «фатум», а также «динамике» означают судьбу - неизбежность, жесткое предопреде­ление будущего хода событий. Термин «карма», обозначающий судьбу, -неизбежность, воздаяние, на первый взгляд схож с предыдущими, но име­ет существенные смысловые различия. «Рок» как бы независим от чело­века, определяется внешними, по отношению к нему, причинами. Тогда как «карма» - результат собственных, благих или неблагих, поступков (совершённых, в соответствии с ведической или буддистской, традици­ей, может быть, и в прежних рождениях). Китайский термин «мин» тем и схож с русским «доля», что обозначает возможность будущего хода событий, которая, тем не менее, может быть либо упущена (если такой ход благоприятен, а необходимые действия не совершены), либо пре­дотвращена (если существует опасность, которую удалось предотвра­тить). «Дхарма» - это судьба - долг, казалось бы, обусловленность, но обусловленность морально-мировоззренческого характера. В древнеин­дийской традиции «дхарма» непосредственно связана с «кармой»: по­ступки, совершаемые против дхармы, оборачиваются неблагоприятны­ми кармическими последствиями; карма выступает своеобразным «эхом» деятельности, преломляющейся по дхармическим закономерно­стям. В «Бхагавадгите» завязка сюжета построена на глубочайшем раз­боре «должного» и «недолжного» поступка, причем напрочь отвергается возможность классификации по этому признаку для любого человека «вообще» и для любой ситуации «вообще». Лишь конкретный человек с его конкретной дхармой, существующий «здесь и теперь», может быть точкой отсчета морально-этической шкалы. Человек может поступать «должно» или «недолжно», но не относительно других, а относительно самого себя, собственной дхармы. На поле Курукшетра, где должно со­стояться сражение между армиями пандавов (центральных героев всей «Махабхараты», частью которой и является «Бхагавадгита») и их двою­родных братьев, кауравов, битва, занимающая центральное место в эпо­се, по своим масштабам, значению и последствиям, в глазах индусов, сравнимая, может быть, только с христианским Армагеддоном, царевич Арджуна вдруг отказывается сражаться на том основании, что, во-первых, он будет вынужден убивать своих близких родственников, дру­зей и учителей, а, во-вторых, убийство живого существа само по себе запретно, противно одному из базовых принципов поведения индуса - ахимсы («ненасилию», «неубийству»); нарушение ахимсы отягощает карму и совершенно неприемлемо для последователя йоги, каковым Арджуна является. В спор с ним вступает его друг и колесничий Криш­на (инкарнация бога Вишну), и вся «Бхагавадгита», справедливо почи­таемая одним из авторитетнейших религиозно-философских текстов индуизма и главным «философским», «парадигмальным» текстом йоги, представляет собой, во-первых, обоснование, почему Арджуна должен сражаться, и, во-вторых, изложение философских и поведенческих ос­нов йоги, базирующихся на тонком разборе таких категорий, как «ис­тинное Я» (Атман), «деяние» и «не-деяние»_: «дхарма», «карма» и т. д. Вот первый аргумент Кришны, самый простой, бытовой по своему со­держанию, но интересующий нас в данном случае больше других (он Дается до обращения к аргументам из философии йоги): «Ты, Арджуна, - кшатрий (т. е. принадлежишь к варне воинов), а значит, твоя дхарма -сражаться, не приписывай себе дхарму другой варны, брахманов (жре­цов); если воин отказывается сражаться за правое дело или правитель отказывается покарать преступника, ссылаясь на ахимсу, он тем самым нарушает собственную дхарму, отягощает свою карму и, более того, практически нарушает принцип ахимсы (зло, которое не остановлено, и дальше будет порождать зло).

 

Рис. 37. Фатум и свобода в Глобальном взаимодействии