Главная | Обратная связь

Работа с психотравмами.

 

Рассмотренная нами универсальная схема возникновения и уст­ройства патологических стратегий указывает на их укорененность в области карт четвертого логического уровня сознания, где в результате психотравмы, полученной человеком в определенный период личной истории, возникает специфический структурный дефект - визуально-аудиальная склейка (ее можно рассматривать также как пересечение определенных карт, что вызывает аномальное отреагирование в неко­торых, связанных с травматическим опытом, контекстах). Обстоятель­ства психотравмы, склейка и связанные с ней карты оказываются вне зоны осознания, а периферические проявления принимают характер всевозможных телесных, поведенческих, психоэмоциональных откло­нений, которые обычно описываются в виде различных симптомов, син­дромов, нозологических форм, пороков поведения, акцентуаций и т. д.

Таким образом, задача терапевта при работе с патологическими стратегиями сводится, во-первых, к выявлению травматической склей­ки и обстоятельств ее возникновения и, во-вторых, к исправлению это­го дефекта и связанных с ним периферических феноменов. Для этого используются специальные психотерапевтические и телесные техники, которые мы и рассмотрим в этой главе.

Прежде всего, следует иметь в виду следующее:

- патологические проявления рассматриваемого дефекта сказыва­ются одновременно в разных областях периферии - болезнь сопрово­ждается зажимом или группой зажимов, определенными психо­эмоциональными и поведенческими отклонениями[49], связанными как с нарушением в группе жизненно важных карт, так и с попытками лич­ности избежать травматических контекстов или переключить патоло­гическую цепочку в менее болезненную зону;

- развитие патологической стратегии только до определенного ша­га остается вне зоны осознания, ее конечные шаги осознаются и фик­сируются в памяти; зона искаженных карт недоступна для центра осознания потому, что спутанность карт не позволяет в соответствующих контекстах проследить путь отражения-отреагирования (контек­стам соответствуют одни карты, а патологическому отреагированию -другие; склейка же принадлежит обеим группам, представляя при этом несущностный структурный элемент);

- лишь некоторые, четко определенные контексты, вызывают сра­батывание «спускового механизма» патологической стратегии - аудиально-визуальной склейки; эти контексты, во-первых, абсолютно без­обидны с точки зрения любого стороннего наблюдателя и, во-вторых, относятся обычно к числу рядовых житейских ситуаций;

- человеческое существо едино в психосоматическом смысле, и поэтому психологические (аудиально-визуальные склейки), поведен­ческие и соматические (болезни, телесные зажимы) составляющие структурного дефекта не могут быть обособлены друг от друга.

Работа с патологической стратегией может быть разделена на не­сколько этапов (рис. 43).

 

Рис. 43. Этапы работы с патологической стратегией

 

На первом этапе мы должны подойти к той грани, где осознаваемая часть патологической стратегии предваряется неосознаваемой. Любое патологическое состояние характеризуется периодами обострений. Тако­вы гипертонический криз, стенокардический или астматический присту­пы и т. д. Таковы же поведенческие отклонения - например, депрессия или приступ ярости. К этому же классу явлений относятся частые при­вычные заболевания, которые традиционно не считают хроническими, рассматривая их как обособленные факты (простудные заболевания, ан­гины и т. д.), привычные травмы, нервные срывы и другие подобные яв­ления, на первый взгляд никак не связанные с определенным структурным нарушением. Скажем, И. преследовала одна и та же травма в области правого плечевого сустава, хотя он прекрасно владел методикой трениро­вок. Кроме того, травма проявлялась во время вполне щадящих нагрузок. Было установлено, когда она возникла впервые. Это произошло несколько лет назад во время тренировки в спортзале. И. выполнял становую тягу и контролировал свои движения в зеркале. В этот момент кто-то вошел в зал и отразился в зеркале - И. на мгновение потерял контроль над снаря­дом и получил травму. Он не помнил, кто тогда вошел в зал, и вообще не хотел обсуждать этот вопрос. Однако терапевт обратил внимание на при­уроченность травм И., которым он был свидетелем и которые пролечивал в массажных техниках, к определенным моментам - в эти дни И. получал письма от жены, с которой находился в разлуке. Характерно, что в ходе семинаров И. предъявлял - как самую значимую для себя - проблему именно семейных отношений. Целенаправленная работа с И. в технике, близкой к описанной в данной главе, помогла И. вспомнить, что в момент первой травмы в спортзал вошла именно его жена, с которой он в тот мо­мент находился в ссоре. Таким образом, его привычная травма была свя­зана с направлением мыслей в сторону семейных проблем, что и подтвер­дилось в дальнейшей работе. Каждый из нас по себе знает, что подобные привычные состояния предваряются вполне определенными телесными ощущениями. Такие ощущения-предвестники могут быть самыми разны­ми - например, у Н. они приобретали характер сильного запаха (иногда приятного, а иногда неприятного). У П., работу с которым мы подробно рассмотрим в следующих главах, пропадала тактильная чувствительность в зонах бицепсов и т. д. Эти ощущения могут приобретать характер болей или неприятных ощущений в разных телесных зонах (боли в области жи­вота, першение в горле, тяжесть в ногах, ощущение давления в глазах и т. д.) - важно, что это всегда определенные кинестетические феномены, которые фиксируются сознанием и могут быть выявлены.

Работа начинается с первичной калибровки - определения основ­ных и текущих модальностей партнера, присоединения и установления надежного раппорта. Затем в ходе опроса выявляется упомянутый ки­нестетический маркер, всегда предшествующий обострению патоло­гии. С точки зрения структурной психосоматики, этот кинестетиче­ский феномен и представляет собой самый первый осознаваемый шаг патологической стратегии, предшествующие ему шаги находятся вне зоны осознания.

Зафиксировав в сознании пациента кинестетическое ощущение-маркер, терапевт направляет центр осознания с первого на четвертый логический уровень, в зону интересующего нас пересечения карт. Это достигается в ходе примерно такого диалога: «Вашему недугу предше­ствует определенное ощущение. А что вы ощущаете? На что похожи ваши ощущения?». Необходимо последовательно выявить все субмо­дальности и точную локализацию телесных феноменов. Подобные расспросы относятся еще к первому-второму логическим уровням (когнитивные вопросы: Что? Что происходит?), но уже они концентрируют партнера на собственном существе, что позволяет плавно пе­рейти к трансовым состояниям. В конце концов мы получаем ответ типа: «Как будто что-то сжимает голову». Далее: «А что именно сжи­мает голову?» - «Будто бы железная каска...» - «А какая это каска? Опишите ее...» - и т. д. Происходит постепенное углубление центра осознания, переход на третий логический уровень (в данном случае он формулируется в виде когнитивных вопросов: Как? Каким образом формируется выделенное кинестетическое ощущение?). Продолжая расспросы, мы должны получить совершенно определенный образ комплекса телесных ощущений, непосредственно предшествующих обострению, сформулированный на четвертом логическом уровне соз­нания. Это телесная метафора. Переход к четвертому логическому уровню осуществляется за счет вопросов типа: «Это неприятное ощу­щение, которое вы описываете, - имеет ли оно связь с какими-то дру­гими ощущениями, которые одновременно возникают в других частях тела?». В результате в сознании партнера возникает (как в нашем при­мере) совершенно четкий образ тяжелой, ржавой железной каски, имеющей целый ряд креплений к телу (например, ремнями, охваты­вающими плечи и т. п.).

Ощущения, образующие телесную метафору, никогда не бывают изолированно локализованы только в одной части тела; скажем, тяжесть в области головы всегда сопровождается какими-то иными феноменами - например, «ватными» ногами. Или больной говорит: «У меня сжимает голову и давит в груди,» - но при этом до поры до времени он разъеди­няет в сознании эти проявления. Мы же должны отметить, что такой разнобой в ощущениях связан именно с перенесением центра осознания в область пересеченных травматической склейкой карт. Этот разнобой может быть интерпретирован также в терминах Глобального взаимодей­ствия как расхождение в скорости прохождения ощущений в разных частях тела.

Здесь мы должны сделать несколько важных замечаний.

Оказывается, перемещение центра осознания на тот или иной ло­гический уровень не означает включение в зону осознания всего уров­ня в целом - по крайней мере (остановимся пока именно на такой формулировке) осознание на четвертом логическом уровне в каждом случае ограничивается областью определенных родственных и смеж­ных карт (но ведь и синтез карт в единую картину - космограмму -происходит только на пятом логическом уровне).

Для сознания, формулирующего целостный образ системы телес­ных зажимов, телесную метафору, сами искаженные карты доступны лишь отчасти: эти карты деформированы настолько, что сам дефект оказывается как бы «за горизонтом» и подойти к нему без посторонней помощи просто невозможно.

Травматическая склейка и соответствующая телесная метафора, обобщающая и формулирующая в виде образного ряда систему телес­ных зажимов, на самом деле - суть одно и то же; точнее, мы можем утверждать, что телесные зажимы, травматическая склейка и прочие периферические проявления патологической стратегии представляют собой разные стороны одного и того же структурного дефекта или разные его описания. Что касается телесной метафоры, то до момента, когда терапевт формирует возникновение в сознании пациента этого образа, она «не существует», т. е. разрозненные, связанные с травма­тической склейкой, ощущения не синтезируются, не обобщаются, не служат «объектом» отражения-отреагирования, порождающим «внут­ренний образ» на четвертом логическом уровне.

Что же, в таком случае, представляет собой телесная метафора? Мы уже бегло упоминали ранее, что «внутренняя» деятельность также может служить объектом отражения-отреагирования, в процессе кото­рого будут формироваться соответствующие карты, — назовем их «служебными» (хотя их роль далеко выходит за рамки «обслужива­ния» карт, отражающих «внешние» контексты). В работе с патологи­ческими стратегиями мы сталкиваемся со следующей проблемой: кар­ты, связанные с травматическими контекстами, искажены и недоступ­ны для осознания, однако их проявления вполне осознаются. Чтобы обойти препятствие, связанное со структурным дефектом, терапевт направляет вектор внимания пациента на периферические проявления патологической стратегии таким образом, чтобы была сформирована новая служебная карта, отражающая их совокупность на четвертом логическом уровне, - телесная метафора. Эта карта не искажена, и, опираясь на нее, мы можем проникнуть в ранее недоступную область -область травматической склейки, - подвергнув отражению-отреагированию все шаги патологической стратегии, вплоть до зоны пересеченных карт (рис. 44).

Рис. 44. Телесная метафора как служебная карта, отражающая патологическую стратегию

 

Таким образом, мы будем оперировать в «поврежденной» зоне из вновь образованной неискаженной, которая отражает само это повре­ждение. Дальнейшая работа терапевта сводится к возможно более полному отражению дефекта в сознании пациента, а затем - к коррек­тировке его на всех уровнях «вертикали».

Важно понимать, что любая патологическая стратегия, с чем бы она ни была связана и какие бы ее периферические проявления ни вы­ходили на первый план - будь то соматическая или психическая бо­лезнь, поведенческое отклонение, психоэмоциональная акцентуация[50], всегда сопровождается, в том числе, и рядом телесных зажимов, обра­зующих вполне определенную систему, - телесная метафора может быть вычленена и осознана всегда.

Ее формулировка может быть очень разной - это зависит от осо­бенностей структурной организации человека, в том числе от домини­рующей модальности ее внутреннего опыта - однако уже на этом эта­пе терапевт может проанализировать доступный ему материал и сде­лать важные промежуточные выводы.

Так, С. Н. вербализовал свои ощущения следующим образом: «Что-то вроде пенькового каната, натянутого под диафрагмой. При этом почему-то возникают тяжесть в груди и какие-то неприятные ощущения в горле». После ряда дополнительных вопросов он смог определить эти ощущения как «першение или скорее неприятный привкус в носоглотке - вроде привкуса канцелярского клея». В этот момент он сделал паузу и внезапно добавил: «Знаете, а ведь это ощу­щение всегда предшествует у меня ангине, я часто болею ангиной».

Работа с С. Н. была начата с болезненных зажимов в области верх­ней части живота, причем для терапевта было ясно, что эти ощущения как-то связаны и с повышенной агрессивностью С. Н., и с мучитель­ным для него желанием вспомнить событие детства, связанное с мате­рью, которое все время «ускользало» от него. Что же касается частых заболеваний ангиной, которые, как выяснилось, входили в единый «патологический комплекс», речь об этом возникла только при пере­ходе к телесной метафоре.

Локализация болезненных ощущений, в данном случае в зонах «верх живота-диафрагма», «грудь-область сердца», «горло-носогло­тка», позволило связать их с чакрами Манипура, Анахата и Вишудха соответственно, и с определенной тематикой травмированных карт, а также периодами «личной истории». Тематическая выделенность соответствующих чакровых зон - Манипура, проблемы индивидуализации; Анахата, проблемы межличностных отношений; Вишудха, проблемы высшей интеграции элементов вертикали «тело-душа-дух» - и определяющая роль этих чакр в период, когда произошла психотравма, весьма показательны. Проявившееся «внезапно» в пе­риод взросления отклонение в поведении С. Н. (повышенная агрес­сивность) также оказывается связанным с тематикой телесной ориен­тации и выделенностью в «личной истории» Манипуры, Анахаты и Вишудхи.

В данном случае работа начиналась с выяснения телесного зажима. Могут быть и другие отправные точки. Так, в случае У. телесный зажим был обнаружен далеко не сразу. Он вербализировался в виде следующей телесной метафоры: «Каменный стержень, пронизывающий тело от плеча до плеча» (постоянный зажим в области верхней части спины и стыка между грудными и шейными отделами позвоночника). В ходе дальнейших расспросов последовало уточнение: «похоже на теплый пористый стержень из пемзы». В данном случае, как и в случае с С. Н., работа велась в других техниках, чем описываемые в этой главе, но со­отнесение зажима с зоной Вишудхи имело большое терапевтическое значение (в тематическом плане и в плане «личной истории»).

На этом этапе очень важно как можно четче сформировать образ телесной метафоры, проработать все ее детали и субмодальности - она должна быть и для терапевта, и для пациента «реальным внутренним объектом», удобным для манипулирования, оценки, отслеживания трансформаций. Огромное значение имеет текущая калибровка со­стояния партнера - необходимо по вербальным реакциям отслеживать модальность возникающих ощущений, фазы и глубину транса. Также чрезвычайно важно надежное присоединение, хороший раппорт; необ­ходимо не просто слышать высказывания партнера по поводу его ощущений, а буквально чувствовать их, становиться соучастником внутренней деятельности пациента.

Дальше можно двигаться в двух направлениях: трансформируя те­лесную метафору при помощи соответствующих телесных техник и возвращаясь вспять по шагам патологической цепочки, подойти к аудиально-визуальной склейке и разрушить ее. Как мы увидим, необхо­димо провести соответствующие терапевтические мероприятия в обо­их направлениях. Их очередность диктуется условиями работы и со­стоянием пациента, однако только полный цикл: телесная работа с зажимом и психотерапевтическая работа с искаженными картами - обеспечивает успех.

Стоит подробнее остановиться на некоторых тонких моментах ра­боты с патологическими стратегиями.

Перед терапевтом возникает ряд важных вопросов:

1) как наиболее быстро и эффективно добраться до «центра кристаллизации» патологической стратегии - аудиально-визуальной склейки?

2) что является надежным критерием того, что терапевт обнаружил именно склейку, а не один из промежуточных шагов стратегии?

3) каким образом наиболее эффективно отключать «дигитальные голоса» в сознании пациента и что вообще означает нарастающая во время работы дигитальность?

Наиболее удачной является метафора медленно, по кадрам про­кручивающегося назад фильма, где каждый кадр - визуальный, аудиальный или кинестетический шаг стратегии.

Задавая вопросы типа: «Что предшествовало этому едва ощути­мому покалыванию в груди? Откуда это ощущение «знало», что сле­дует появиться?», - терапевт должен очень внимательно отслеживать глазодвигательные реакции пациента. Например, если реакцией на заданный вопрос является движение глаз партнера в зону визуально­го воспоминания, то следует незамедлительно задать вопрос: «Что за картинку вы сейчас вспомнили? Что промелькнуло перед глазами?» Конечно, при выполнении такой процессуальной техники большие требования предъявляются к умению терапевта устанавливать на­дежный раппорт и уверенно калибровать. Терапевта в большей сте­пени интересуют субмодальности картинки или звука, а не их содер­жание. Очень важно с самого начала формирование третьей позиции[51] у пациента, его максимальная диссоциация от происходящего.

Для этого служат и подчеркнуто нейтральный, «безразличный», даже ленивый тон терапевта, и различные метафоры «чисто научно­го эксперимента», «академического интереса» не к содержанию травматического опыта, а к его структурному устройству. Необхо­димо использовать весь терапевтический инструментарий, чтобы «обмануть» механизмы психологической защиты, отключить дигитальную болтовню в голове. Главным инструментом на этом этапе является идентификация и возможность осознание пациентом «дигитального голоса».

Как это происходит на практике?

Например, пациент на вопрос терапевта: «А что вызывает этот ти­хий звук?» неожиданно отвечает: «Да ничего там нет! Я не знаю, о чем вы меня спрашиваете, не понимаю, чего вы от меня хотите!».

При этом ответ всегда имеет ряд характерных особенностей:

а) он очень быстрый, как будто говорит не сам человек, а кто-то быстро включает в нем внутреннюю «магнитофонную запись»;

б) голос практически лишен интонационной окраски;

в) темп речи, тембр голоса, интонации очень сильно отличаются от тех, которые присущи человеку в обычном состоянии, и от того, как он говорил только что, до этого;

г) ответ сопровождается резким и очень быстрым, почти мгновен­ным усилением неконгруэнтностей, ярко выраженной «рассинхронизацией» всех вербальных и невербальных ответов партнера.

Именно в этот момент терапевту очень важно «отзеркалить» реак­ции партнера, дать ему возможность осознать сам факт существования дигитального голоса, выявить его субмодальности, в том числе и его локализацию в теле, ощущения, возникающие во время его прослуши­вания и т. д. Принципиальным моментом является достаточно жесткое отделение «дигитального» голоса от подлинного голоса человека. Только тогда появляется возможность «выключить», хотя бы на время, дигитальную болтовню.

Таким образом, удается преодолеть сопротивление клиента или, ес­ли быть более точным, его «дигитальной» части, неразрывно связанной с ложным, несущностным центром. (Следует отметить, что именно из­быточная дигитальность, как сетка, вплетенная во все элементы струк­туры, и является главным маркером существования ложного центра.)

Инструментами отключения «дигитальной болтовни» являются и использование различных метафор, и применение недирективных (а иногда и директивных) гипнотических техник. Очень важно все время помнить о конечной цели, напоминать пациенту о результате, который он хочет получить.

Тем не менее, даже при удачном преодолении «дигитального сопро­тивления» общая неконгруэнтность пациента нарастает. Это и не удиви­тельно - ведь мы вступаем в зону значительных структурных дефектов. Именно усиление общей неконгруэнтности и свидетельствует о движении в верном направлении, в сторону аудиально-визуальной склейки.

На одном из «кадров» фильма состояние пациента вдруг становит­ся резко нересурсным. Он, можно сказать, резко «вваливается» в нере­сурсное состояние. Чаще всего это проявляется в мгновенном застыва­нии всех физиологических процессов, остановке дыхания, сильной асимметрии мимических мышц лица.

Со стороны это похоже на реакцию на резкий и сильный удар или звук. Для терапевта это является маркером, говорящим о том что, ве­роятнее всего, обнаружена визуально-аудиальная склейка, запускаю­щая всю патологическую стратегию. Терапевту важно максимально быстро «выдернуть» пациента из нересурсного состояния, добиться резкой диссоциации от травматического опыта. Это достигается путем быстрой смены визуальных субмодальностей - можно отодвинуть кар­тинку, уменьшить ее размер и т. д.

Но как убедиться в том, что мы действительно добрались до _аудиально-визуальной склейки? Для этого необходимо провести ряд тестов. Вернув пациента в нейтральное состояние, переключив его внимание на какое-то приятное воспоминание и убедившись, по невербальным реакциям, что партнер действительно находится в ресурсном состоянии, - попросите его еще раз представить непри­ятную картинку со звуком. Если это действительно аудиально-визуальная склейка, то произойдет быстрое вхождение в нересурс­ное состояние, аналогичное по калибровочным признакам выше­описанному. Если же этого не произойдет, значит, был выявлен лишь один из первых шагов патологической стратегии, близкий к аудиально-визуальной склейке и работа должна быть продолжена.

Важно, что звук - это почти всегда либо высокий и быстрый женский голос, либо низкий и медленный мужской. Он обязательно имеет некоторое смысловое содержание, жизненно важное для пе­ренесшего психотравму человека - как правило, это слова типа: «Да как ты мог! Да я тебя за это!.. Тебя убить мало!..» - и т. д. Всегда такой смысл касается либо оценки личности («Ты - негодяй! Ты — ублюдок!» и т. п.), либо подрывает ее основы существования («Я тебя прибью! Я тебя брошу!» и т. п.), несовместимых с ситуацией раннего детства, когда ребенок целиком зависит от родителей. Если психотравма возникает в другом возрасте, то и тогда смысловое содержание тормозящего звука либо прямо связано с унижением личности, либо угрожает основам существования человека (даже если такая угроза и существует лишь на словах и не может быть осуществлена в принципе - личность, находящаяся в стадии фор­мирования карт, соответствующих контексту, в котором произно­сится угроза, еще неспособна адекватно оценить ситуацию)[52].

Если вспомнить, с какими контекстами связан травматический опыт и в какие карты он включается, сказанное становится совершен­но понятным.

«Картинка» для любого другого человека не представляет собой ничего особенного, она крайне проста и обладает следующими ха­рактеристиками: статичностью, черно-белой гаммой (обычно) и, в ста процентах случаев, ассоциированностью (т. е. человек себя в этой картинке никогда не видит, что говорит о смешении логических Уровней). Этот визуальный образ чаще всего очень размыт и неконкретен: он может принимать форму какого-то черного или цветового пятна, с которым приходится дополнительно в дальнейшем работать, выявляя его содержание. Отметим, что это содержание может пока­заться любому постороннему человеку совершенно нелепым или да­же смешным, но для больного такая «пустяковина» страшнее любого монстра из фильма ужасов.

Так, у пациента К. пусковая склейка представляла собой «картин­ку» черной ложки, сопровождаемую звуком окрика. Оказалось, что в раннем детстве он получил удар ложкой по голове, что привело к фор­мированию патологической стратегии: черная ложка - окрик - «искры из глаз» - звук удара - ... На конечной же стадии это выражалось тя­желейшей гормонозависимой бронхиальной астмой.

Здесь важно отметить два обстоятельства:

1. Предъявление любой части склейки - картинки или звука - мо­ментально вызывает у человека мощнейшее нересурсное состояние вплоть до слез, острейших телесных реакций и т. д.; такая реакция не зависит от того, как себя чувствует человек непосредственно перед срабатыванием травматического «триггера», произошло перемещение центра осознания из области одной (сущностной) карты в область дру­гой (несущностной), со всеми вытекающими отсюда последствиями.

2. Предъявление одной части склейки порождает возникновение другой ее части, звук вызывает зрительный образ, картинка - звуко­вой, склейка, смешивающая карты, увязывает между собой отдельные элементы опыта.

Можно предположить, что именно звук, несущий неприемлемое для личности смысловое содержание, тормозит развитие нормальной стратегии. Картинка же запечатлевается в момент такого слома и пе­рехода стратегии в русло аномального отреагирования. Таким обра­зом, звук как бы отключает одну карту, а картинка включает другую. Впрочем, образование тесной склейки приводит к тому, что и аудиальное, и визуальное ощущения начинают действовать сходным об­разом: они нераздельны и выступают в виде единого дефекта, сраба­тывающего во всех контекстах, сходных с контекстами, в ходе кото­рых возникли, - таким образом, оказываются затронутыми и карты по ситуационному признаку, и карты по тематическому признаку (скажем, ситуации межличностного конфликта и контексты, связан­ные с обстоятельствами психотравмы) - рис. 45.

Итак, в ходе работы мы вступили в зону травматической склейки. Это сопровождается всплеском неприятных ощущений, эмоциями, нервным срывом. Все эти проявления необходимо купировать, не до­пуская «сваливание» пациента в неконтролируемое состояние разви­тия патологической стратегии. Здесь важен очень тонкий момент: па­циент должен оставаться в пределах новой служебной карты, отражающей «внутренний объект» - патологическую стратегию, а не перемещаться в область искаженных карт.

 

Рис. 45. Фазы образования патологической стратегии:

а) нормальными процесс формировании новой карты;

б) развитие сущностной стратегии;

в) торможение сущностной стратегии;