Главная | Обратная связь

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ (на заметку преподавателю) ..... 443 10 страница

Удивительна способность всего живого снижать собственную энтропию, укрощать хаос, извлекая упорядоченность из окружающей среды; в отличие от "естественного стремления вещей приближаться к хаотическому состоянию (то же самое стремление, которое выявляется у книг в библиотеке или у стопки бумаг и рукописей на письменном столе), если мы не препятствуем этому". Живой организм как бы "питается отрицательной энтропией, как бы привлекает на себя ее поток, чтобы компенсировать этим увеличение энтропии, производимое им в процессе жизни, и таким образом поддерживать себя на постоянном и достаточно низком уровне энтропии"³. И если физик-теоретик Э. Шредингер тайной бытия живого считает процесс упорядочивания — уменьшения энтропии, то наш соотечественник Вл. Соловьев, как бы преодолевая ригоризм вывода естествоиспытателя, в качестве предельного основания и цели человеческого бытия провозглашает добро, творимое каждый раз во имя спасения души. Проблема бытия — это как бы панорамное видение мира не просто в его субстанциональном постижении от имени вечности, но восприятие его самодостаточности и неудовлетворенности в ракурсе личностного измерения.Мир не удовлетворяет человека, и он своим действием решает его изменить, но, наверное, не в движении от хаоса к еще большему хаосу, а, по логике, от хаоса к порядку. Эту логику предстоит строить каждому живущему на протяжении всей его жизни.

Перу В. Шекспира принадлежит совершеннейшая формула человеческого мироощущения: "Быть иль не быть, — вот в чем вопрос". Размышления общечеловеческой значимости вкладывает Шекспир в уста своего героя — принца Гамлета. Главными в них оказываются проблемы выбора и конечности бытия.

Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье"

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?

Т.Лешкевеч 161

Конечность человеческого бытия встает в философии проблемой смерти. Философы часто обходят молчанием эту проблему, мало известен и сам термин — "танатология"(Танатос — мифический бог смерти). Искусство более внимательно к финалу индивидуального бытия. Дело не в том, что в древнейшем пралоги-ческом мифомышлении отсутствует жесткая дилемма живого и мертвого, смерть не осознается в качестве небытия, а только как инобытие. Первоначальное понимание причин смерти оказывается закрытым для естественной причинности. На вопрос: "Почему человек умер?" — предлагается однозначный ответ: "Его смерти кто-то пожелал!".

Религиозное толкование смерти лишает ее трагизма финаль-ности. В религиозном сознании совершается как бы инверсия (обращение) конечных условий человеческого бытия. Земное бытие понимается как отрицательное движение от смерти (равной физиологическому рождению) к истинному рождению (равному физиологической смерти). Согласно христианским догматам, именно с наступлением физиологической смерти связан акт истинного рождения души.

И если в 17 столетии принц датский Гамлет размышляет над вопросами — быть или не быть, то в 20 в. весьма актуальны философские размышления на тему быть или иметь? Переведенное на русский язык произведение американского философа, социолога и психоаналитика Э. Фромма (1900 — 1980) "Иметь или быть?" не единственное в своем роде. Появляются исследования французского философа Г. Марселя (1889— 1973) "Быть и иметь", Б. Штеемина "Обладание и бытие". Сами названия симптоматичны, сопоставляются две несоизмеримые ценности: бытийственная, связанная с абсолютной ценностью жизни, и вещистская, уводящая в дурную бесконечность товаров.

На первый взгляд альтернатива — бытие или обладание— как бы противоречит здравому смыслу. Действительно, чтобы жить, необходимо есть, пить, обладать хотя бы минимальным числом вещей, словом, удовлетворять самые первоначальные

потребности. Материализм в этом отношении весьма реалистичен. Да и о какой альтернативе может идти речь в обществе товарного производства, где товар является критериальной единицей измерения прогресса. Все это так. Но значит ли это, что верен вывод, будто смысл бытия в обладании? Что мешает заглушить кровоточие смысложизненных проблем постоянными покупками, продажами, обновлениями и обменами? Что препятствует сделать излюбленной темой обсуждения престижность тех или иных товаров и наслаждаться жизнью в пестром зверинце диковинных вещиц? Конечно, если человек ничего не имеет в душе, если он пустой квадрат, с никогда не удовлетворяемой вещистской потребностью, то сущность его бытия именно в обладании. Чем ничтожней твое бытие, чем меньше проявлений находит твоя действительная жизнь, тем большую значимость приобретает имущество, чужая, отчужденная жизнь. Однако роскошь такой же порок, как и нище-та. И цель человека не обладать многим, а быть многим. Великие учителя Будда и Иисус учат, что не обладание имуществом приблизит человека к счастью. В Евангелии от Луки сказано: "...что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить, или повредить себе?".

Эрих Фромм на стороне первого способа — ориентации на бытие. Но как врач-психоаналитик, наблюдающий за больным миром, существующим в извечной дихотомии Восток — Запад, с рационально-прагматистской ориентацией Запада и созерцательно-символистской Востока, вынужден сделать иной вывод. "Обладание и бытие являются двумя основными способами существования человека, преобладание одного из которых определяет различия в индивидуальных характерах людей и типах социального характера" ⁴.

Для ориентации в различных способах бытия вслед за Фроммом сопоставим три поэтических сюжета: стихотворение английского поэта 19 в. Теннисона, японского поэта 17 в. Басе, немецкого поэта 18 в. Гете. Сюжет таков: поэт видит цветок. Какие же мысли и действия описывает английский поэт Теннисон?

И* 163

Возросший средь руин цветок,

Тебя из трещин-древних извлекаю,

Ты предо мной весь — вот корень, стебелек, здесь на моей ладони.

Ты мал, цветок, но если бы я понял, в чем суть твоя, цветок,

Тогда и Бога суть и человека суть познал бы.

Итак, поэт сорвал цветок, он одержим жаждой обладания. И вряд ли даже самые глубокомысленные рассуждения о постижении Бога и человека оправдают то, что цветок сорван, он умерщвлен. Здесь в поэтической форме выражена типичная позиция западного ученого — устремленность к высокой цели оправдывает средства.

Как подобная ситуация представляется японскому поэту Басе? Его трехстишье звучит так:

Внимательно вглядись! Цветы "пастушьей сумки" Увидешь под плетнем!

Здесь нет призыва сорвать цветок, или даже желания дотронуться до него. Только внимательно вглядеться, и этого достаточно, чтобы испытать чувство восхищения, печали или радости и наполнить ими свое бытие.

Какова же позиция Гете? Его стихотворение называется "Нашел".

Бродил я лесом...В глуши его найти не чаял я ничего.

Смотрю — цветочек в тени ветвей, всех глаз прекрасней, всех звезд светлей.

Простер я руку, но молвил он: "Ужель погибнуть я осужден?"

Я взял с корнями питомца рос и в сад прохладный к себе отнес.

В тени местечко ему отвел, цветет он снова как прежде цвел.

Мыслитель предельно откровенен. У него было желание сорвать цветок, но сам цветок предостерег его от этого. Ориентация на бытие, пусть не в своем подлинном, но в преобразованном виде, победила.

Таким образом, ориентация на бытие как на подлинную ценность предполагает такой способ существования, при котором человек "счастлив, продуктивно использует свои способности, пребывает в единении со всем миром". Она означает жизнелюбие и подлинную причастность к миру. "При существовании по принципу обладания мое отношение к миру выражается в стремлении сделать его объектом владения и обладания, в стремлении превратить все и всех, в том числе и самого себя, в свою собственность"⁵. Как видим, личности предстоит сделать выбор.

Фромм интересен особым ракурсом постановки проблемы. В целом же для европейской традиции характерны поиски ответа на вопрос с предварительной апробацией его в методологическом ключе. Иными словами, чтобы понять и определить, что такое бытие, необходимо с чего-то начать. С чего же начать? Наиболее зрелую рефлексивную форму ответа на этот вопрос предложил Гегель. Он считал, что начало постижения бытия должно быть чем-то достоверным, созерцанием абсолютно истинного. Поэтому он предлагает начать с "чистого бытия", т.е. мыслить бытие как "неопределенную простую непосредственность, как Я = Я, как абсолютную индифферентность или тождество"⁶. При таком определении бытие абсолютно или, иначе, абсолютное есть бытие. Но ведь это и есть пройденный в истории философии первый этап трактовки бытия элеатами как вечного, неизменного, всегда себе равного Единого! Из этой позиции вытекал и знаменитый парадокс Парменида: "Сущее есть, не-сущего — нет; бытие есть — небытия — нет".И все бытие "отовсюду замкнуто, массе равно вполне совершенного шара с правильным центром внутри". Сущее, следовательно, понималось как вечное, однородное, беспредельное в пространстве и времени.

Парменид указывает на невозможность для мысли о бытии не иметь соответствующего ей объекта, на необходимость тождества мысли и бытия. В этом суть знаменитого парменидовского

афоризма: "Быть и знать — одно и то же". Содержание мысли и предмет, на который направлена мысль, одно и то же. Мысль есть всегда мысль о предмете, предметность мысли обусловлена бытием. Небытие не может быть предметом мысли, оно немыслимо, невыразимо, и, значит, в качестве объективной данности небытия нет. Парменидовский путь бытия как бы уничтожает небытие, обрекает его "на забвение". Но удалось ли предать "небытие" забвению?

В парадоксе Парменида фиксируется первоначальное убеждение человека в том, что мир есть, он существует "здесь" и "теперь". Но как только эта уверенность укрепляется, тут же чередой встают многие вопросы: если мир есть здесь, то есть ли он везде? мир един или их множество? мир изменчив или постоянен, конечен или бесконечен? Люди рождаются, живут и умирают. Суть жизни — в переходе не из небытия в бытие, а из бытия в небытие. Старо как мир суждение: "Все, что имеет начало — имеет конец, все, что рождается — должно умереть — таков непреложный закон бытия". Поэтому утверждение Парменида: "Сущее есть, не-сущего — нет", "Бытие есть, небытия — нет", — не могло надолго задержать греческую мысль. В решении вопросов о конечности и бесконечности мира, принципах его строения и характере изменения философы пошли разными путями.

По мнению М. Хайдеггера, у греков вообще всякая речь о "бытии" и о "есть" движется в русле обязывающего для мысли определения бытия как "присутствия". Видимо, поэтому каждый из вариантов истолкования бытия закреплял за ним один из моментов чувственного мира. Путь, который вел к атомистическому учению Демокрита, намечал пространственную схему анализа. Наряду с сущим должна существовать возможность движения, т.е. пустое пространство. Следовательно, сущее многократно повторимо.

Другой путь вел к идеям Платона. Но начала его — в школе Пифагора. В Пифагорейском союзе большую роль играли занятия музыкой и математикой. С этим было связано знаменитое

открытие: колеблющиеся струны производят при одинаковом натяжении гармонические созвучия в том случае, когда их длины находятся друг к другу в простом рациональном отношении. По мнению пифагорейцев, именно математическое отношение способно было сочетать две первоначально независимые части в нечто целое и тем самым создавать красоту. В силу этого убеждения в пифагорейском учении произошел прорыв к новым формам мышления. Он привел к тому, что первоосновой всего сущего стало считаться уже не чувственно воспринимаемое вещество вроде воды Фалеса, воздуха Анаксимена, огня Гераклита, а идеальный принцип формы, принцип организации вещества.

Следующий шаг на этом пути и был сделан Платоном в его учении об идеях. Платон понимает подлиное бытие как предел становления вещей и называет его Благо. Все вещи здешнего мира нуждаются в нем как в своей основе и истине. Высшим смыслом бытия является движущая сила цели, исполняющая и оправдывающая свои предназначения. Быть— значит совпасть с самим собой, трансцендироватьк невидимым смысловым очертанием эйдоса (идеи). Несовершенным образованиям телесного, чувственно воспринимаемого мира противопоставляется совершенство идеальных форм. Высший мир идей и есть подлинное бытие, которое раздроблено в телесном мире на множество проявлений бытия.

Условно говоря, с позицией Демокрита и Платона связаны две мировоззренческие ориентации, которые проросли в современный строй мышления. Первая (Демокритова) предполагала понимание бытия в его дискретном ситуативно-эмпирическом виде и в своих крайних проявлениях выглядит как натурализм. В этом случае бытие сводится к эмпирически конкретным актам и состоит из всего того, из чего состоит каждый человеческий день, и не более. Вторая (платоновская) нацеливает на отвлеченное умозрительное теоретизирование по поводу сути бытия, когда бытие становится идеей, розовой мечтой, нежизненным и нереальным процессом. Такая схоластическая

интерпретация бытия до сих пор присутствует в лозунгах, программных предначертаниях, призывах и декларациях. В реальном жизненном процессе эти две крайности снимаются взаимозависимостью единичного, особенного и всеобщего. Ибо нет ни одного предмета и явления, которые в своей единичности не представляли бы свою всеобщность, а фактом и данностью своего существования не предполагали бы изменение и исчезновение. События говорят о сущности бытия, фрагмент реальной жизнедеятельности обременен новым качеством. Становление, изменение, развитие — неотъемлемые компоненты жизненного процесса.

И именно Гераклиту в античности, а Гегелю в Новое время обязаны мы введением в картину мироздания идеи становления, согласно которой весь мир, действительность есть процесс. Гераклитовское "все течет" противостоит парменидовс-кому "сущее есть" и позволяет понять бытие как все в себя включающий и непрерывно изменяющийся поток жизни. Согласно Гераклиту, бытие, будучи небытием, неустойчиво. Выражением этой неустойчивости является борьба противоположностей. "Борьба (вражда) — отец всему и царь". В основе всех противоречий лежит противоречие между бытием и небытием. Отсюда "panta rei" — все течет, все изменяется.

Однако идея бесконечного становления имеет свои напряженные следствия. Реальному человеку, живущему в конкретном месте со своими нерешенными повседневными заботами, импонирует мысль об изменяющемся мире, но желательно в лучшую сторону и весьма целесообразно. Идея бесконечного и непреходящего изменения, изменения спонтанного и нерегулируемого — неудобна обыденному мышлению. Вся напряженность бытийственных отношений как раз и сосредоточивается в противоречии преходящего и непреходящего, конечного и бесконечного, устойчивого и изменчивого.

Аристотелевский вариант ответа на вопрос " Что есть бытие?" акцентирует момент определенности в бытии и возвращает нас к идее тождества мышления и бытия. Поскольку, как

утверждает Аристотель, "бытие же само по себе приписывается всему тому, что обозначается через формы категориального высказывания, ибо сколькими способами делаются эти высказывания, в стольких же смыслах обозначается бытие. А так как одни высказывания обозначают суть вещи, другие — качества, иные — количество, иные — отношение, иные — действие или претерпевание, иные — "где", иные — "когда", то сообразно с каждым из них те же значения имеет и бытие"⁷.

Укрупняя наиболее общие системообразующие принципы осмысления проблемы бытия до их парадигмальных блоков, можно выявить следующую картину. В центре античного ми-ропостижения находится космос, оно космоцентрично.Космическая закономерность определяет законы полисной жизни, строй мироощущения, отражается в человеческой жизни как в микрокосмосе. Законы космоса, то или иное сочетание созвездий влияют на успех всех государственных предприятий, как-то: походы, завоевания, строительство, а также на предназначение самого человека. Согласно меткому замечанию А.Ф. Лосева, античность построена на одушевленно-разумном, а не просто объективно-материальном и чувственном космологизме.

В качестве предельного основания бытия в средневековье выдвинут Бог. Как совокупность всех совершенств, Бог обладает также и существованием, так как существо, не имеющее существования, по необходимости несовершенно. Следовательно, существование всего заключено в Боге. И в этом состоит один из тезисов онтологического доказательства бытия божьего. Весь мир пронизан иерархическими структурами,основанными на соподчинении, субординации низшего и высшего. Центральной проблемой оказывается вопрос о взаимодействии человеческой души и божественного начала. Бытийственная проблематика средневековья теоцентрична.

Для Нового времени суть бытия сокрыта не в божественном промысле, но в природных закономерностях. Ее Величество Природа обнимает собой весь тайный смысл бытия, поэтому-то так

важно вступить с ней в диалог, испытать естество. Первостепенную значимость приобретают науки, изучающие природу. Развитие инициативы, активности и предприимчивости, обусловленное зарождающимся капитализмом, создает антропоцентрист-скоевидение мира с культом индивидуализма.

Ядром новейшей истории в постижении сути бытия оказывается социальное творчество человека. Бытие понимается как процесс жизнедеятельности.Такая ориентация на фоне все ускоряющихся темпов научно-техниического прогресса зачастую именуется технократической.

Гелса 14. ПОСТМОДЕРН КАК ТИП СОВРЕМЕННОГО БЫТИЯ

Постмодерн — "новая" страница в истории человеческой бытийственности. — Возраст постмодерна. — Что значит "пост"? — Новый тип человека в постмодерне. — Две версии постмодерна. — Размышления о логике постмодерна. — Ведет ли постмодерн ко всеобщему кризису духовности? — Что такое киборгкультура? — Бытие или небытие? — "Трактат о небытии".

"Новая" страница в истории человеческой бытийственностиносит название "постмодерн".Если возраст постмодерна трактовать исходя из понимания последнего как явления художественной культуры, сопоставимого с авангардизмом, то его появление можно датировать началом 20 в. Если же во главу угла ставить основной тезис постмодерна — "нежелание жить согласно предписаниям, жить по разуму", то тогда это явление может исчисляться двумя столетиями, а имена Шопенгауэра и Ницше становятся значимыми для постмодернистской философии в первую очередь. Ибо именно тогда все художественные формы, отражающие жизненные ситуации, "поссорились" с Разумом, Истиной, Добром, Логикой, Законом причинности, кантовским категорическим императивом.

Понятием "постмодерн" обозначают период времени, который "последовал за" предшествующим, получившим характеристику "новый" (модерн). Однако следовать — не значит продолжать. Постмодерн в полной мере подтвердил эту логику. Достижения модерна не стали основанием для постмодерна, но всего лишь ассимилируемой частью и материалом, подлежащим радикальному переосмыслению. В этом плане понятие "постмодерн" может быть использовано для обозначения специфического характера нынешнего периода, вошедшего в историю как неравновесный, нестабильный, "ошалевший от неопределенности"

мир. Это автограф и почерк эпохи, претендующей на право отразить духовный переворот индивидуального самосознания, собственный тип чувствования, бунтующий против оков и ограничений "целого", общепринятого, разрешимого. В данном контексте термины "постмодерн" и "постсовременность" — синонимы.

Постмодерн, как новой строй мироощущения, предполагает в качестве своего носителя новыйи своеобразный тип человека.Будет ли тут действенна аналогия с ницшеанским сверхчеловеком или, напротив, отдельное "Я" станет принципиально неопределенным, как квант, это вопрос. Может статься и так, что ключевой фигурой окажется этакий "социальный Юродивый". Бесспорно, однако, полное неприятие нормативности, рациональности во всех их проявлениях. Подобному "странному современному человеку" весьма свойственно хаотическое поведение, он во многом человек неописуемый", ему, как правило, "все равно". А согласно формуле Достоевского, и "все дозволено". Люди говорят что хотят, делают что угодно, изображают, как считают нужным, и оказывается, что это и есть жизнь.

Постмодерн, как это ни парадоксально, интернационален. Связь постмодерна Запада с отечественными российскими духовными исканиями весьма ощутима. Хотя есть в нашем отечественном постмодернистском менталитете свои, ни на что не похожие, странности. Страсть к разоблачению доведена до абсурда. Не случайно в фольклоре присутствует бичующая сентенция: "Иван, родства не помнящий" — это про русского, не укорененного и распыленного в бескрайней дали-горизонтали обширной российской земли. Все исторические публичные саморазоблачения проводятся от имени "МЫ". Абсурдная вера подпитывается "похвальным" якобы отсутствием какого бы то ни было расчета. Все это можно истолковать как проявления ар-хетипических, надсознательных установок : "Будь что будет", "Была не была".

Главенство стихийного жизненного процесса над Логосом и Разумностью всегда было свойственно исторической судьбе

России. Этакое "выпадение" из мирового Закона, этакое "кипение в действии пустом", состояние постоянного восстания, "взведенности" и характерное ожидание — "немота русских лиц", — все это весьма узнаваемые черты, многократно описанные и русскими философами, и русскими литераторами. Непостижимая любовь к отечеству, при которой самобичевание доходит до надругательства, укоренена в наших традициях. Еще Чаадаев едко хлестал соплеменников словами: "В домах наших мы как будто определены на постой; в семьях мы имеем вид чужестранцев; в городах мы похожи на кочевников..."⁸.

Бердяев в качестве всегдашней цели провозглашал "не гармонию и порядок, а подъем и экстаз"⁹. Особенности национального менталитета он объяснял геопсихическими факторами. Русский человек во власти стихии русской земли. Легкомысленное растяжение вширь, нигде не встречая дисциплинируюших очертаний, препятствует вертикальной укорененности. Русский человек обосновывается на поверхности, бунтует против унаследованных связей. "...Недостаточность формы, слабость дисциплины ведет к тому, что у русского человека нет настоящего инстинкта самосохранения, он легко истребляет себя, сжигает себя, распыляет в пространстве"¹⁰. Сознание не в силах вынести на себе гнет постоянного напряжения по оформлению бытия, а путь "вольного хотения", "бунт своеволия" ведет к отрицанию общечеловеческих смыслов и ценностей. Не случайно современное состояние, именуемое эпохой постмодерна, оценивается как культурный мутант.

Две версии постмодерна.В континууме постмодерна иногда выделяют два вектора. Первый направлен на деконструкцию или элиминацию оставшихся в наследство от классической эпохи или Нового времени ценностей, как-то: Бог, истина, мир, смысл. Второй направлен на сохранение эталонных единиц отсчета на шкале мировосприятия, хотя и оставляет за собой право наполнять их специфическим и отличным от традиционного содержанием, которое бы более адекватно,

с точки зрения модернистов, отражало особенности постмодернистского мировоззрения. В первом варианте во Вселенной не остается места целям, идеалам, божеству, ибо все лишается смысла. Во втором они признаны, но многолики, многовариантны и изменены порой до неузнаваемости. Они постоянно демонстрируют свою контекстуальную зависимость.

В первой, деконструктивной, версии постмодернизм освобождает философию от поиска смысла, науку — от поиска истины, а искусство — от системы ценностей. Во второй версии царит принцип селекции, согласно которому отбор соответствующих кубиков мировоззренческой мозаики идет с поправкой на ситуацию. Мировоззрение здесь принципиально релятиви-зируется. Оно становится одним в зависимости от одних целей и иным, чтобы быть полезным в условиях других целей. Негативным экзистенциальным следствием оказывается то, что "фрагментарное" отношение к миру отзывается фрагментарным отношением к самому себе.

Если же размышлять о логике постмодерна,минуя избитые определения типа: логика распада, логика абсурда, — следует заметить, что она полифуркационна. Термин "бифуркация" означает неединственность продолжения развития, разрушение преемственности и раздвоение траекторий последующего осуществления событий. Полифуркация указывает на многочисленный набор актуально прорастающих возможностей. В реальности постмодерн видит не одну (моно-) и не две (би-), а множество (поли-) версий, когда все вероятностны, но ни одна из них не полна и не целостна. Истина состояться не может, ибо неизвестно, что должно быть с чем соотнесено и чему должно соответствовать. Следовательно, это не только неотображаемое, но и неистинное мировосприятие. Возникает ситуация симуляции действительности, когда текст или коллаж, или бриколлаж одновременно и означает действительность, и замещает ее.

Ж.-Ф. Лиотар, французский философ и идеолог постмодерна (р. 1924), видит ключ к пониманию этого непростого явления

в том, что в нем осуществлен "выход к культуре многообразия через коллапс тотализации и унифицирующего дискурса в повествовании и науке"".

На место тщательно продуманной формы выступает фрагментарность и внешняя неотделанность. Сознание героя предстает как разорванное сознание. Сам текст становится открытым, разомкнутым, он допускает множество интерпретаций и различные контексты. Из него не только произвольно считываются (извлекаются) смыслы, в него вчитываются (внедряются) весьма субъективистские толкования. Релятивизм выступает одной из определяющих особенностей "логики постмодерна".

В парадигме постмодерна причинность разрушается, будучи принесена в жертву изначальной разорванности и ато-тальности. Не современно не только прослеживать какие-либо однозначные и определенные связи причинно-следственной зависимости, но даже упоминать о причине как источнике, породившем, а следовательно, и ответственном за происходящее. Любое событие мыслится как равнозначное в ряду прочих. Господствует установка на скольжение по поверхности и перебирание различных составляющих. Эклектизм предполагает и смешение опыта прошлых эпох, и причудливую имитацию поверхностных впечатлений. Может быть, поэтому в качестве основных средств означения берутся коллаж и монтаж. Монтаж ответственен за построение структуры. Теперь уже не матрица объяснения, а прощупывание возможных границ, этакая пограничность, блуждание в мире якобы сообщающихся смыслов становятся сутью логики постмодерна, нового взгляда на мир. И как бы ни отталкивало подобное состояние, постмодерн — это новая страница в истории европейского духа, перевернуть назад которую невозможно.