 |
|
II. Мастер и Пастух
В одном из рассказов «аляскинского» цикла Джека Лондона (кажется, это «Закон жизни») повествуется, как индейцы бросили во время кочевья старика-родителя умирать в снегу, снабдив его напоследок охапкой хвороста. Несмотря на все глубокомысленные рассуждения обреченного старика, фабула рассказа очень проста и сурова — дети избавились от лишнего рта. Аналогичный сюжет является основой и нашумевшего в свое время японского фильма «Легенда о Нарайяме» -дети относят стариков умирать на вершину горы, чтобы не кормить их. Как свидительствуют античные авторы, многие древние народы придерживались подобных обычаев. Например, колхи сажали своих родителей в корзины и бросали их в море, а ираноязычные кочевники не только умерщвляли своих стариков, но и поедали их, разрубив на куски и сварив в котлах вместе с мясом овец и быков. Таких легенд очень много в разных концах мира.
Существует такая легенда и у вайнахов, повествующая об обстоятельствах отмены бесчеловечного и варварского обычая. Некий юноша, отнеся своего старого отца в корзине на то место, где оставляли обреченных на смерть стариков, стал, однако, тайком носить тому еду. Вскоре повелитель того края столкнулся с трудной проблемой, которую разрешил юноша, воспользовавшийся советами своего мудрого отца. Узнав об этом, повелитель запретил убивать стариков, ибо их опыт и мудрость были полезны для общества.
Бесспорно, в основе всех этих обычаев лежал дикий, первобытный рационализм . Если человек из-за дряхлости или увечий не был в силах прокормить себя сам, то его оставляли умирать голодной смертью или убивали, а то и съедали, чтобы мясо обреченного досталось не червям или птицам, а пошло на пользу племени. Это подтверждается и тем, что все неандертальцы, как надежно доказано археологами, были заядлыми людоедами.{20}
Словом, старик или инвалид, чтобы его не убили или, хуже того, не съели, должен был каким-то образом отрабатывать свой «хлеб».
Охотиться, конечно, эти несчастные не могли. На охоте нужны быстрые ноги, твердая рука и меткий глаз. Собирательство съедобных растений, обработка шкур, ухаживание за малышами и другие «домашние» работы были извечной прерогативой женщин, и, конечно же, если бы в этой сфере нашлась какая-нибудь легкая вакансия, ее немедленно заняли бы старухи, чтобы сохранить себе жизнь, доказав свою полезность. Но была одна отрасль, одна «производственная ниша», в которой могло найтись место и престарелым мужчинам — поддержание огня и изготовление впрок каменных изделий . Этнографические наблюдения, произведенные среди примитивных племен на далеких окраинах цивилизованного мира, подтверждают подобную «специализацию» стариков и позволяют ретроспективно оценить ситуацию, характерную для более древних эпох.
Если старухи, хорошо изучившие свойства различных растений, постепенно породили сословие знахарок, ведьм и колдуний, то старики явились основателями клана «мастеров» и «хранителей огня» .
В эпоху неолита каменные орудия становятся все более совершенными, вычурными и сложными. Их тщательно полируют, отверстия для насадки просверливаются с помощью хитроумных приспособлений, в полной мере учитываются все природные свойства различных минералов — словом, безвозвратно уходят в прошлое те времена, когда любой мужчина в племени мог по необходимости изготовить себе топор или наконечник копья. «Сверлильный станок» (подобие лука и специальный штырь с шероховатой поверхностью из самых твердых пород камня), набор полировальных камней и масса других приспособлений, используемых при изготовлении орудий труда и оружия, не могли быть достоянием всех без исключения членов племени. Ими обладали лишь мастера. Кроме того, для изготовления изящных и совершенных «неолитических» изделий необходимы были знания и сноровка, а их мог дать только опыт. Что касается опыта, то он появляется лишь у тех людей, которые занимаются тем или иным видом деятельности постоянно, то есть специализируются в данном ремесле и ревниво оберегают свои производственные секреты от непосвященных.
Конечно, постижение всех тонкостей ремесла было возможным лишь после периода ученичества. Тут с полной уверенностью можно сказать, что сильные и ловкие подростки с задатками будущих воинов и охотников не попадали в обучение к мастерам. Их ждала иная, более героическая судьба защитников племени и добытчиков пропитания. Учениками мастеров и «хранителей огня» становились хилые, физически и даже умственно неполноценные дети — недаром, почти все мифологии мира подчеркивают физическую «ущербность» мастеров («кузнецов»): хромота, кривизна, горбатость и т.п. Классический тип — хромой бог-кузнец Гефест. Не все народы, как жители Спарты, убивали детей-калек в младенчестве. Они становились той средой, из которой вырастали «мастера-жрецы». Так, в течение веков и тысячелетий, складывалась «интеллектуальная элита» древнего человечества и своеобразие той среды, из которой она пополнялась, наложило, как мы увидим в дальнейшем, поистине сатанинскую печать на религию Верховного Существа.
Мы намеренно употребили выражение «мастер-жрец», ибо идентичность этих двух древних профессий наглядно проступает в так называемом «культе кузницы» у некоторых народов. Обширную работу, посвященную этой теме, написал В. Г. Ардзинба.{21}
Ученый приходит к следующим важным выводам, проистекающим из сопоставлений культа кузнечного ремесла абхазов с аналогичными культами других древних и современных народов.
Кузница (а до появления металлов — мастерская) выполняла функции храма и главными объектами поклонения в нем являлись Камень и Огонь. Кузнец (мастер) выполнял роль жреца (шамана) в этих ритуалах. Наковальня (первоначально это был камень) являлась алтарем, на котором возжигался священный огонь. Женщины в мистериях кузницы не участвовали.
Проведение обрядов, связанных с культом кузницы, приурочивалось ко дням зимнего и летнего солнцестояния, что, по мнению В. Г. Ардзинбы, свидетельствует о центральном месте в этих обрядах Солнца. Иными словами, кузнецы (мастера) являлись жрецами культа, в котором совмещались три символа и объекта поклонения: Солнце, Огонь и Камень. А сама кузница (мастерская) служила первоначальным храмом этого культа.
Вспомним, что именно кузнец (Аинар-жьи, Тлепш, Курдалагон) в нартовском эпосе извлекает «солнечного героя» из камня. Если воспринять данное сказание как миф (объяснение древнего ритуала), то «кузнец», несомненно, является жрецом в этом действе (мистерии).
Сочетание двух функций (мастера и жреца огня) одновременно, присуще и чеченскому нарту Пхьармату, добывшему людям огонь.
Все ученые, касающиеся этой удивительной легенды о Пхьармате, согласны в том, что первая часть имени нарта означает «мастер» (пхьар). Разногласия вызывает вторая часть имени — «мат». Не так давно один из авторитетных и заслуженных чеченских лингвистов К. З. Чокаев опубликовал такое разъяснение: «Вторая часть имени Пхьармат — мат в современных вайнахских языках означает место (поселения), народ, люди, язык».{22}
Приняв эту этимологию, мы получаем такую расшифровку имени Пхьармата -«мастер поселения» (шире — «страны») или «мастер людей» («народа»). И ее можно было бы принять без всяких возражений, если бы она не противоречила нормам построения фраз в чеченском языке.
Дело в том, что никогда, ни в одном случае, в чеченском языке определяемое слово (в данном случае пхьар — «мастер») не ставится впереди слова-определителя (в данном случае мат — «страны», «людей»). И нет ни одного исключения из этого жесткого правила. В чеченском языке словосочетание «мастер страны» («людей») звучало бы так — «маьт пхьар». Приведем несколько типологических примеров.
«Мастер села», «сельский мастер» будет звучать так: «юьртан пхьар», или «эвлан пхьар», но никак не «пхьар юрт» или «пхьар эвл»; «пхьар эвл» или «пхьар юрт» можно перевести на русский только как «мастерское село», «село-мастер». Точно так же, если мы возьмем два наиболее употребляемые ныне понятия, связанные с термином народ — «къам» (нация) и «халкъ» (народ), то словосочетание «мастер народа» неминуемо сложится так: «халкъан пхьар» и «къоман пхьар», но никак не «пхьар халкъ» и «пхьар къам». Короче говоря, если исходить из грамматики чеченского языка, имя Пхьармат может означать что угодно, только не «мастер страны» или «мастер народа».
Однако слово «мат» имеет в вайнахском языке еще одно значение, отмеченное в древнейших топонимах, связанных, преимущественно, с языческими храмами и святилищами. Их перечислил и сам К. З. Чокаев, и пришел к совершенно верному выводу, что «мат первоначально было именем бога с функцией, сходной с функцией бога Пхьа».{23} Тогда непонятно, почему маститый ученый не применил выявленное им сакральное значение слова «мат» для объяснения имени нарта Пхьармата. Ему оставалось только отметить, что «пхьармат» в чеченском означает «мастер-бог», «творец-бог» или, применяя распространенный в религиоведческой литературе термин, «бог-демиург». Такая расшифровка никоим образом не противоречит нормам чеченского языка и, кроме того, сам К. З. Чокаев вплотную подводит читателя именно к этой этимологии.
Вселенная — это огромный Храм (Мастерская Бога), в котором священнодействует Мастер-Бог, Бог-Демиург. Такая концепция является краеугольной в различных эзотерических космогониях, в частности, масонской, в чьих ритуалах важнейшее место занимает символ Храма (Мастерской) и одна из высших степеней посвящения заключена в звании Мастер. Само слово масон расшифровывается как «каменщик», то есть «мастер камня». Нужно помнить, что с древнейших времен Камень, Огонь и Солнце являются тесно связанными и взаимозаменяемыми символами Верховного Существа.
Конечно, К. З. Чокаев не случайно роняет замечание о том, что «мат первоначально было именем бога…» — и далее конкретизирует: «…с функцией, сходной с функцией бога Пхьа». Какие же функции у бога Пхьа, чтобы по ним мы могли узнать функции божества «мат»?
Возьмем несколько слов с основой «пхьа», чтобы уловить его семантику.
Пхьа — кровь;
Пхьа — селение;
Пхьа(р) — мастер, кузнец;
Пха(рдан) — беременеть, делать беременной;
Пхьа(лгIа) — мастерская, кузница;
Пха(тоьда) — лемех;
Пха — стрела;
Пха — вена, жила.
Сгруппируем эти понятия в ассоциативные блоки: 1. «Кровь», «беременеть», «селение», «вена»; 2. «Мастер» («кузнец»), «стрела», «мастерская» («кузница»), «лемех».
Первый блок объединяет понятия, относящиеся к людям. Понятия второй группы семантически привязаны к образу мастера (жреца огня), мастерской (храм огня) и некоторым предметам, производимым мастером (лемех, стрела). Следовательно, Пхьа — покровитель человеческого рода, бог огня, демиург.
Если мы верно обрисовали функции бога Пхьа (связь его с огнем нам представляется бесспорной), то в слове «мат» следует искать присутствие «огня небесного», то есть Солнца.
Солнце в древней вайнахской традиции обозначается словом Ма.{24} Бацбийцы (сохранившие самое архаичное звучание нахской речи) говорят Матх. Возможно, конечно «х» в этом слове утерялось при добавлении к нему слова «пхьар». И «Пхьарматх» превратилось в «Пхьармат».
«Мастер-Солнце» — в таком смысле предстает перед нами нарт Пхьармат. Сравним этот образ с «божественными кузнецами» и «божественными мастерами», которые занимают одно из центральных мест в мифологиях многих народов.
О связи Гефеста с огнем (он — прежде всего бог огня и огненной стихии) написано достаточно много. Однако хромоногий бог-кузнец оказывается еще и «солнечным героем», выводимым в этой ипостаси в орфических мистериях. Он — покровитель плодородия, воплощение всех светил, солнечного света.{25} В мифах прибалтийских народов бог-кузнец Кальвис не только связан с солнцем — он называется творцом солнца, «кует» его.{26} Кузнец, «выковавший» солнце — устойчивый мотив в мифах финно-угорских народов. Подобное деяние народная молва приписывает финнскому Ильмаринену,{27} карельскому Ильмойллине,{28} удмуртскому Инмару, который, к тому же, живет на Солнце.{29}
Бог-кузнец в индуистской мифологии Вишвакарман («творец всего») свое имя иногда «одалживает» в виде эпитета богу солнца Сурье, сливаясь, таким образом, с этим богом. Кроме того, связь «кузнеца» с солнцем подчеркивается еще одним штрихом — дочь Вишвакармана выходит замуж за Сурью.{30}
В Ветхом Завете фигурируют два брата, сыновья Адама и Евы. Один из них, Каин, убивает другого, Авеля. Образ Каина развился до личности Тувал-Каина, «отца всех кузнецов». Яхве берет Каина под защиту и, для того чтобы его не убили, отмечает его своим «знаком». Талмуд («Бершит рабба», 22) разъясняет, что знак этот, которым отмечен убийца-кузнец, «сияние, подобное солнцу». В апокрифическом «Житии Адама» говорится, что Ева родила Каина «сияющим».{31}
Таким образом, все эти мастера (кузнецы) являются, как и вайнахский Пхьармат, «Мастерами-Солнцами».
В хеттской мифологии кузнецом, кующим богов, представлен Солнце-Царь.{32} Его «сын», земной царь, в подражание Мастеру-Солнцу, также кует священные ритуальные предметы.{33} Японские императоры, в качестве одной из самых священных регалий, до сих пор сохраняют зеркало, изготовленное богом — кузнецом Амацумарой, чтобы выманить им богиню солнца Аматэрасу из пещеры.{34}
Как мы помним, в эпизоде рождения героя из камня важное место занимает пастух. В абхазской, кабардинской и осетинской версиях пастух («нартский пастух») явлен прямо, а в вайнахской версии присутствие пастуха как бы раздвоено его приметами: «коровы», которых доит девушка и «молодой человек», который оказывается вблизи.
Образ «пастуха» в мотиве рождения «солнечного героя» из камня занимает одно из центральных мест и лишь расшифровав этот образ мы сможем полностью раскрыть изначальный смысл и содержание всего эпизода.
«Пастухами» в различных мифологиях названы следующие боги: Ахурамазда, Пушан, Митра, Агни, Аполлон, Гелиос, Пан, Думузи.{35} У древних евреев сам Яхве считался пастухом, земля — пастбищем, а люди — скотом, охраняемым пастухом Яхве (см. напр. «Псалтирь». 79,2).
Кто же эти боги-пастухи, какими стихиями они управляют?
Ахурамазда — верховное божество в иранской мифологии. Основатель и покровитель жреческого клана. Видимое проявление, «тело» Ахурамазды — огонь; ему поклоняются, поклоняясь огню. Он — отец бога солнца Митры.{36}
Пушан — в индийской мифологии божество солнца. Разъезжает по небу в колеснице, запряженной козлами. Женат на дочери Солнца.{37}
Митра — восточноиранский бог солнца. Он — сын Ахурамазды. В античную эпоху отождествлялся с греческими богами Гелиосом (бог солнца) и Гефестом (бог огня и кузнечного ремесла).{38}
Агни — в индийской мифологии бог огня (агни — «огонь»); может «восходить на небе», т.е. становиться «небесным огнем» — солнцем. Часто отождествлялся с Митрой.{39}
Аполлон — один из «солнечных богов» древней Греции. Его стрелы, которые он мечет во врагов, это солнечные лучи.{40}
Гелиос — основной солнечный бог в древней Греции, самое архаическое, «доолимпийское» божество. В поздний период отождествлялся с Аполлоном.{41}
Пан — «бес полуденный», то есть «солнечный», как называли его ранние христиане, в римской традиции назывался Сильваном.{42} О Сильване мы поговорим позднее, а теперь лишь укажем на бесспорную «солнечность» (солярность) этого божества.
Думузи, «пастырь времен до потопа», умирающий и воскресающий бог в шумеро-аккадской мифологии, божество плодородия. «Умирание и воскрешение» — одна из главных мифологических черт солнца, которое ночью «уходит в мир мертвых», «умирает», а утром «воскресает». Плодородие (или его отсутствие) есть милость (или гнев) солнца.{43}
Об «огненной природе» Яхве мы поговорим ниже, в специальном разделе, а теперь лишь напомним, что Яхве в Ветхом Завете появляется всегда и только в виде пламени.
Таким образом, образ «пастуха» раскрывается полностью — это солнце (или огонь, видимо, «небесный огонь»). Если в образе «кузнеца» преобладают черты «жреца огня», то у «пастуха» такое же преобладание черт «небесного огня» — солнца. Однако обе эти стихии в мифологиях настолько тесно связаны, что образы «огня» и «солнца» очень часто подменяют друг друга в различных мифах.
Образ матери «огня-солнца» в различных мифологиях прогрессирует от «камня» к «камню-женщине» и от последней — к «женщине», рядом с которой камень фигурирует лишь полунамеком, а то и вовсе отсутствует. Все эти варианты, бесспорно, ретроспективно сходятся на технологии высекания огня из камня. В этом древнейшем своем состоянии миф о рождении огня (солнца) непосредственно из камня (даже без косвенного участия в этой акции женщины) отчетливее прослеживается у народов (племен) Америки и Океании. Так, напрямую с камнем, без посредничества женщины, связываются Манко Капак у инков; Мауи в Океании; На-Реау у микронезийцев островов Гилберта; Нденгеи у меланезийцев; солнце у микронезийцев Каролинских и Маршалловых островов; Тагаро у меланезийцев островов Новые Гебриды; Тайме у индейцев кайова; Тмелогод у микронезийцев острова Палау; Фомагата у индейцев чибча-муисков; Эдао у микронезийцев Маршалловых островов и т.д. Однако, солнце напрямую из скалы выходит также у корейцев; Митра рождается из камня без всякого соучастия женщины; Хур (огонь) у армян появляется напрямую из камня без намека на присутствие женщины. Так что, древнейший архетип этого мифа не локализован четкими географическими рамками.
От восприятия камня как некоей субстанции, порождающей огонь (солнце), остается мизерный шаг до ассоциативной привязки этой «порождающей субстанции» к женскому образу, образу «рожающей матери», Вначале, как в нартовском эпосе, женщина (Сатаней, Шатана, Сата) лишь провоцирует своей обнаженностью или красотой «оплодотворение» камня солнцем — «пастухом». Затем она извлекает огненный зародыш с помощью жреца огня («кузнеца» — «мастера»); иногда «донашивает» оплодотворенный камень за пазухой или подмышкой. И становится, по цепочке наглядных ассоциаций, как бы матерью новорожденного и воспринимается таковой всеми окружающими. Таковы, например, «дева-камень» из арабской и Кибела («мать» рожденного из камня Агдистиса) из фригийской мифологий.
Затем «камень» отступает на второй план или вообще остается вне поля зрения мифа, и «герой» рождается женщиной, но обязательно чудесно, необычным способом. Например, на одном из храмов Исиды в Египте сохранилась такая надпись: «Я — мать владыки Гора, и никто не поднимал моего платья».{44} Гор — это солнце, сын Исиды.
В нартовском эпосе сохранилась, как можно полагать, наиболее распространенная магическая инсценировка (мистерия) этого древнейшего и основного мифа. Сам миф и его вариации дают нам возможность восстановить ход мыслей и ассоциаций древних людей и зарождение мистерии огня и солнца.
Конечно, все эти сопоставления и анализы могли бы представлять лишь чисто научный, академический интерес, если бы разбираемый нами миф не сыграл в жизни человечества роль, определившую всю его историю и культуру, весь облик его цивилизации.
Тысячекратно проделанная операция извлечения огня из камня не могла не побудить людей древности задуматься: а как, собственно, огонь оказывается внутри камня? Ответ мог быть только один: камень оплодотворяется, в его нутро попадает огненное семя, испускаемое «огнем небесным» — солнцем. Вспомним, как «пастух» (солнце), увидев раздетую Сатаней, «испустил крик» и пустил «стрелу». «Стрелы» солнца — это его лучи, как у Аполлона. Иногда «стрела» солнца — молния. Именно так расшифровывает эту ситуацию В. Г. Ардзинба.{45} Затем, в примечании, ученый отмечает, что «„стрела“ и „кровь“ — эвфемизмы (иносказательное обозначение) для семени».{46} Примечательно, что и по-вайнахски стрела (пха) и кровь, зародыш (пхьа) звучат одинаково{47} и возводят свою семантику к имени бога огня (солнца) Пхьа, который, как можно предположить из этих созвучий, «осеменяет стрелой» (молнией).
Раз солнце питает такую постоянную и непрерывно проявляемую сексуальную привязанность к камню, то камень, очевидно привлекателен для «небесного огня», возбуждает его. В хурритском мифе «Песнь об Улликумми» соитие бога Кумарби со скалой мотивировано тем, что при виде огромного камня, лежащего посреди озера, «у Кумарби подпрыгнуло сердце».{48} У этой фразы явный эротический подтекст.
Итак, объяснение загадки пребывания огня «во чреве» камня было найдено: камень для солнца (небесного огня) — самый привлекательный любовный объект и «пастух» оплодотворяет его с помощью луча или молнии. Кстати, у многих народов некоторые камни считаются застывшими молниями или лучами солнца, как, например, янтарь или камни черного (красного) цвета.
Затем, как мы уже отмечали, «женственность» камня привела к ассоциативному отождествлению его с женщиной, чьи ритуальные функции заключились в «усыновлении» огня, выходящего из чрева камня. Если жрец огня (мастер) становился «отцом» огня, то некая жрица становилась его «матерью». Эта функция «матери огня» до сих пор сохранилась в вайнахском языке в обозначении хозяйки дома, очага — «цIе нана» (буквально «мать огня»). Вероятно, в древних мистериях огня «цIе нана» составляла ритуальную пару «цIен стагу» — жрецу огня (мастеру).
Новорожденному пламени, как и человеческому детенышу, нужно постоянно «питаться», чтобы «окрепнуть». Мощь огня, его размеры напрямую зависят от количества «питания» (дров, хвороста). Интересно, что первое ритуальное кормление Сасрыквы в абхазской Нартиаде производит не «мать» Сатаней, а «кузнец» Аинар-жьи, извлекший его из камня.{49}
Разумеется, самая обычная «пища» огня — дерево. Однако, жаря на огне мясо, люди обратили внимание на то, что капающий на угли жир вызывает особенное «оживление» огня, заставляет его жадно подпрыгивать вверх, к мясу, шуметь, трещать, ярко вспыхивать и разгораться сильнее. Живое, трепетное пламя всем свэим поведением «давало знать», что самая желанная, вкусная пища для него -жир, тук, плоть. Люди, обожествившие огонь, не могли, конечно, отказать божеству ни в чем. И началась бесконечная, не поддающаяся никакому исчислению бойня животных и людей в жертву (в «пищу») огню — земному и небесному.
Богу — все самое лучшее! Самые сильные, здоровые, красивые животные и, соответственно, самые сильные, красивые, здоровые люди — как правило, юноши и девушки. Часто — дети, которые не растратили свою жизненную силу, таящуюся в сексуальной энергии. Впрочем, тема жертвоприношений настолько обширна, что требует специального раздела.
Добавим только, что мистерия огня (солнца) породила не только ритуальное умерщвление людей, но и ритуальную проституцию, вначале имитирующую «священное соитие» солнца («пастуха») с камнем («девой-камнем» или просто «девой»). Но и данный ритуал, неотделимый от мотива «священного» гомосексуализма и «священного» инцеста нуждается в особом рассмотрении.
Грех отвратителен и сам по себе. Но особенное омерзение он вызывает в том случае, когда пытается облечься в «священные» покровы ритуала, обязательного для последователей им же порожденной религии.
Пхьармат, Мастер-Солнце… Обнаружив его неожиданно в самом центре масонского ритуала, мы должны задать себе несколько вопросов. Например: что связывает нартовский эпос с масонской теофилософией? Или: кому поклоняются масоны в лице Великого Архитектора? И что собой символизирует масонский храм, в котором отправляются культы «вольных каменщиков»?
Итальянский исследователь истории масонства Микеле Морамарко, признаваемый в этом качестве самым объективным и эрудированным, пишет о символике масонского храма, что «храм в миниатюре воспроизводит Вселенную».{50} Вселенная, по обратной логике восприятия, это храм; храм-мастерская, в котором установлен трон Мастера: «Храм имеет прямоугольную форму. Потолок усыпан звездами, пол — с узором в виде шахматной доски. Одна из стен не достигает потолка. При входе в храм, символически обращенный на Запад, возвышаются две колонны… На Востоке установлен трон Мастера, председательствующего в ложе».{51} Чтобы убедиться в том, что масонский Мастер есть «наш» Мастер — Солнце, поищем рядом в храме три символа: Камень, Солнце, Огонь.
Мы помним, что в культе кузницы каменная наковальня служила не только в качестве священного ремесленного атрибута, но и как алтарь. А теперь читаем у М. Морамарко: «В центре храма треугольный алтарь, на котором лежат Библия, угольник и циркуль. На каждой из трех граней алтаря начертаны слова: Свобода — Равенство — Братство. У подножия алтаря один неотесанный и один отесанный камень…»{52}
Камень мы обнаружили, поищем Солнце, которое в культе кузницы присутствует явственно: этот культ, как уже отмечалось, отправлялся в дни летнего и зимнего солнцестояния. Опять обращаемся к работе итальянца: «После того, как масоны вошли в храм и руководители ложи заняли свои места, начинается Работа. Согласно ритуалу, она символически начинается равно в полдень, подчеркивая солярность (т.е. „солнечность“ — авт.) события».{53} Далее мы узнаем, что Библия, лежащая на алтаре, раскрыта на первой странице Евангелия от Иоанна, где напечатан Пролог («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…» и т.д.), рассказывающий в эзотерической форме об Иисусе Христе (мир ему). О месте Христа в масонстве мы поговорим позже, а теперь обратим внимание на слова М. Морамарко: «У масонов Иоанн — евангелист празднуется по случаю зимнего солнцестояния.»{54}
Что касается третьего искомого символа (Огонь), то и он обнаруживается в масонском храме. Наш источник пишет: «Сегодня свечи в храме являются своеобразным напоминанием о культе огня. Прав, видимо, такой исследователь масонства, как Буше, когда он напоминает в своей „Символогии масонства“ о зороастрийском происхождении обычая возжигания священного огня».{55}
М. Морамарко мог бы легко обнаружить культ огня в эпохах, более древних, чем эпоха зороастризма, но ведь Морамарко, будучи масоном, и не обязан объяснять нам все тайны «братства». Нас вполне удовлетворяет то, что масонский Мастер оказывается Солнцем («Мастер пребывает на Востоке»){56} и что в ритуалах масонского храма обнаруживаются все три символа Верховного Существа — Камень, Огонь, Солнце, а богодьяволизм Верховного Существа выражают относимые к нему слова: «пребывающее вверху и пребывающее внизу взаимоотражены и в этом чудо единого ».{57} Чудо еще и в том, что эта формула странным образом совпала с главной формулой марксовской диалектики: «единства и борьбы противоположностей» .
Впрочем, эта формула обнаруживается отчеканенной задолго до масонов и Маркса, в трудах древнегреческого философа Диогена, жившего два с половиной тысячелетия назад: «Огонь — основа всего , все является изменением огня… все происходит в борьбе противоположностей и все течет как река, все имеет границы и все один мир .»
Узнав о том, что Маркс начал свою карьеру как масон-иллюминат, мы перестанем удивляться подобным совпадениям, а пока поговорим о «противоположностях».