 |
|
ИЛЛЮСТРАЦИИ В ТЕКСТЕ 7 страница
Кажется, что если бы других средств обуздания инстинкта не существовало, повторяющиеся откаты к варварству были бы неизбежными. Однако с самого начала действовал еще и второй фактор, а именно: представление человека о том, что его пища исходит от богов и что запас продовольствия лишь в незначительной мере зависит от него самого. Это, по крайней мере, давало надежду, что по воле богов в человеческой сущности может произойти реальная перемена. Ибо именно религиозные обряды впервые научили человека преодолевать свою инертность, а в результате поклонения духу зерна, а позднее богу или богине урожая, помогли высвободить энергию, замкнутую на немедленном удовлетворении инстинкта. Добившись этого высвобождения, человек стал творчески подходить к божеству, на которое переключилось освободившееся либидо. Религиозные обряды стали более сложными и содержательными, а храмы и образы богов — более прекрасными. Под влиянием религиозной установки проявляющееся в инстинктах либидо претерпело перемену. Оно перестало быть привязанным к психике и постепенно перешло к ней на службу.
С самого начала человек крайне болезненно ощущал свою беспомощность перед лицом природы и полагал, что для получения хорошего урожая следует угодить богам. То, что он считал необходимым сделать для умилостивления богов, не было продиктовано разумом или сознательно продуманно, и не основыва-
М.Э. Хардинг
лось на наблюдении реальных условий, способствующих выращиванию урожая. Это ему подсказывала собственная интуиция или провидцы и жрецы, обладавшие особым знанием в таких вопросах.
Иногда эти обряды были просто фантастичными и, с нашей точки зрения, абсолютно бесполезными. Но удивительно, что часто они приводили к деятельности, расширяющей границы человеческого познания и увеличивающей продуктивность полей. Следует лишь вспомнить изобретение календаря, основанного на знаниях, обретенных благодаря поклонению луне как богине плодородия. Осирис, например, был не только богом луны, но и учителем земледелия. В то время как некоторые из ритуалов имели практическую сельскохозяйственную ценность, другие, несомненно, не обладали вовсе никакой. Но все они оказывали дополнительное, крайне важное действие: усиливали дисциплину и контроль над инстинктом, давали человеку определенную свободу действия, свободу от компульсивной слепой внутренней жизненной силы.
Религиозные обряды и народные обычаи, связанные с удовлетворением голода, появились спонтанно. Они не были задуманы намеренно, а зародились сами по себе, как наивные выражения инстинктивного представления человека о «природе вещей». Это означает, что в своих действиях, связанных с магией, человек лишь следовал интуитивному пониманию древних, архетипи-ческих образов, возникающих в бессознательном18. Поэтому фактически эти обычаи связаны не с божеством или демоном, обитающим в пшенице, и даже не с живым духом зерна, как полагали их зачинатели, а с неизвестным фактором в рамках психики человека. Однако в связи с тем, что сам человек совершенно об этом не подозревал, бессознательное содержание, активированное необходимостью сделать что-то в связи с потребностью в пище, проецировалось на внешнюю ситуацию, где воспринималось как зародившееся во внешнем мире. Чтобы человек научился преодолевать регрессивные тенденции и инертность и мог прогрессировать не только в сельскохозяйственной науке, но и в психологическом развитии, он должен был отыскать способ прийти к согласию с этим неизвестным демоническим фактором.
Считалось, что религиозные церемониии магические обряды, задуманные с целью увеличения урожая, оказывают влияние на богов, существующих независимо от человека: их гнев усмирял-
Источник психической энергии
ся, преодолевалось их безразличие, пробуждался интерес и вызывалась благосклонность. Только спустя многие столетия в человеческом сознании созрела идея: его магия не оказывает никакого реального воздействия на порядок вещей во внешнем мире, а влияет на демоническую силу, проистекающую из глубин его собственной психики. Молитвы богам затрагивают внутреннюю установку просителя и возникающая в результате перемена его собственной позиции может, в свою очередь, изменить облик мира и ход событий. Но эта «вера», так же как и атеизм, ее неизбежный предшественник, и то, и другое — это продукты психологического инсайта, обретаемого лишь на значительно более поздней стадии исторического развития.
Две тенденции, одна — в направлении научного понимания мира, а другая — в направлении психической эволюции самого человека, развивались бок о бок. Однако постепенно они разошлись. Первая дала начало современной науке; вторая оставалась исключительно прерогативой религии. Современная психология, разъясняя психологические явления, обеспечила мостик между этими двумя противоположными взглядами. Нуминозные переживания — основа метафизической догмы — сейчас объясняются как обусловленные проекцией психических явлений. С таким пониманием они могут быть признаны как действительные. В результате их можно будет полностью отделить от внешних событий и изучать последние объективно.
Таким образом осуществилось постепенное изменение точки зрения. Демонический фактор, рассматриваемый теперь как выражение инстинктивного побуждения человека, проецировался на объект, ибо человек недостаточно осознавал его существование в самом себе. Едва ли стоит говорить, что процесс освобождения человека от своих внутренних компульсивных влечений до сих пор находится только на начальной стадии. У различных индивидов этот процесс существенно варьирует. Одни едва распознают субъективный фактор в своей страстной любви и ненависти, тогда как другие, хотя их и немного, осознают его в большей мере и потому более независимы от компульсивных затруднительных положений.
Когда внутренней движущей силой человека был просто биологический инстинкт, его заботило немедленное удовлетворение аппетита. Но в результате модификации инстинкта голода вследствие расширения сознания произошло две веши: во-первых, че-
М.Э. Хардинг
ловек благодаря самодисциплине и напряженному труду получил возможность контролировать запас пищи; во-вторых, он стал осознавать стремление, не облегчаемое удовлетворением физического голода. Пшеница превратилась просто в растение, подвластное законам природы: она больше не обладала жизненным духом, не ассоциировалась с демоном или богом. Но настоятельная потребность воссоединиться с присущей прежде пшенице невидимой потенцией осталась. Собственный дух человека стремился к единению с тем жизненным духом, который одухотворяет всю природу. Так человек осознал, что ритуальные действия, необходимость которых ощущали его предки, не были бессмыслицей, а представляли субъективные импульсы большого значения. Он начал понимать, что истинный смысл мифов и обрядов можно постичь только при их символическом рассмотрении.
Это не одно и то же, что метафорическая интерпретация. Метафора — это замена одного фактора другим. Вытеснение реального жертвоприношения символической человеческой фигуркой из теста могло произойти потому, что человеческое жертвоприношение стало отвратительным для более цивилизованной эпохи. В таком случае это можно назвать метафорическим использованием неодушевленного объекта вместо одушевленного. Такая замена не является символом в строгом смысле слова.
Но если ощущение таинства, незримой силы, нумена, ранее свойственное ритуальному съедению зернового человека, остается, — хотя сейчас оно выражается необычным и незнакомым чувством духовного единства с Богом, осуществляемого в форме реальной трапезы, когда, съев пшеничный корж, человек объединяется с Богом, — то это переживание является символическим. Ибо если ясно осознается, что сама пшеница не является божеством, что дух, скрытая в зерне потенциальная способность к росту, также не является Богом, и что Бог — это нечто их превосходящее, но тем не менее некоторым образом представляемое или изображаемое ими, и если физическое действие принятия пищи распознается только как аналогия духовному акту слияния, действу, которое не может быть лучше представлено сознанию иначе, то мы вынуждены сказать, что это действие и эти объекты являются символами, «наилучшим из возможных описанием, или формулой, сравнительно неизвестного факта»".
Эти знания вызвали постепенную перемену в человеческом отношении к демонической или нуминозной силе инстинктов. Тем
Источник психической энергии
временем соответствующее изменение стало очевидным и в обычаях. На смену ритуалам, связанным с сохранением положительного аспекта духа зерна или с преодолением его отрицательного аспекта, пришел обычай посвящения первой, лучшей части урожая духу зерна. Этот дух или демон теперь рассматривался в более общей форме как бог урожая. Идея бога урожая одновременно более абстрактна и более личностна. Вместилищем маны служит уже не фактический колос пшеницы; его сменил урожай в целом. Одновременно дух становится более персонифицированным; начинает обретать форму реальное божество. Ему, или ей, подносят пшеницу, дарованную человеку. Обычно первые плоды, сменившие жертвенного пшеничного человека прежних времен, не съедались, а посвящались богу урожая.
Из этого ритуала возник другой, даже более содержательный. Человек начал вкушать пищу, подносимую богам, но не для удовлетворения собственного голода, а для того чтобы сблизиться со своим богом. Так как пшеница или другая еда считалась фактическим телом бога, дух которого заставлял зерно расти, то ритуальная трапеза в действительности была причащением реальным телом божества; считалось, что таким образом человеческое естество обогащается добавлением божественной субстанции.
Там, где предполагалось, что дух зерна обитает в человеке, уже была заложена скрытая потенциальная возможность этого перехода. Ибо когда человека, воплощавшего дух зерна, убивали и съедали (как это было в древней Мексике), считалось, что его дух — олицетворяемый им дух или жизненная сила зерна — впитывается участниками трапезы. Этой пище приписывали удивительные животворные свойства. Она могла исцелять больных и даже воскрешать мертвых, а вкусившие ее — не будут испытывать голода годами.
Обычаи такого рода многочисленны и широко распространены. Они варьируют от едва понятных ритуалов до обрядов очень сходного содержания, ставших крайне важными и содержательными церемониями высокоразвитых религий, в которых подтекст приобщения к Богу и мистического возрождения посредством священной трапезы пришел на смену древним ожиданиям магического действа.
Католическая месса во многом напоминает эти ранние трапезы в честь сбора урожая. Предполагается, что облатка ритуальным действием священника превращается в подлинную плоть
М.Э. Хардинг
Христа. Таинство мессы, основывающееся на обычаях и верованиях глубокой древности, пробуждает в человеке отклик, ибо взывает непосредственно к бессознательному и воздействует на область, не подконтрольную сознанию. Человек, для которого этот символ продолжает жить, через участие в ритуале ощущает себя действительно переродившимся. Там, где таинство способно затронуть глубины человеческой души, оно может оказать и трансформирующее влияние на бессознательное человека. Но с развитием рационального мышления эта способность ослабла. Психологические позиции средневекового человека больше не имеют широкого распространения, и в результате большинство интеллигентных людей оказываются совершенно неспособны принять иррациональный характер символического явления.
Современный человек стремится охватить сознательным разумом всю жизнь и обнаруживает, что иррациональная жизненная сила не преодолена, а лишь отступила в бессознательное, и из этой скрытой твердыни оказывает мощное, часто губительное влияние на его жизнь. Сила примитивной алчности человека прорывается в захватнических войнах и проявляется в безнравственных деловых поступках, тогда как исключительная занятость внешними удовольствиями приводит к тому, что его душа изнемогает от голода. Ибо человек не может жить удовлетворенным, не может ощущать себя единым целым, если он не пребывает в гармонии с бессознательными корнями своего естества. Но как же он может быть заодно с самим собой, если в его бессознательном продолжают властвовать первобытные импульсы неукрощенного инстинкта? Все это происходит потому, что поддерживаемые нами идеалы не отображают истину в отношении человечества, а олицетворяемые ими надежды мира и прогресса постоянно ускользают от нас. Тем не менее, мы боимся признать этот очевидный факт и ослабить наши усилия по самосовершенствованию, дабы снова не погрузиться в хаос и варварство.
Возможно, нам не следует бояться. Ибо в конечном счете первоначальный импульс к психологическому развитию и эволюции сознания пришел не от сознательного эго (которое является результатом, а не первопричиной развития), а из внутренних бессознательных источников жизни человека. Поэтому неудивительно, что его возрождение тоже следует искать в бессознательном, где жизненные процессы проявляются сейчас, как и на протяжении всей истории человечества, в символической форме. С по-
Источник психической энергии
мощью изучения этой малоизвестной части человеческой психики можно распознать и понять символы, самопроизвольно всплывающие из сокровеннейших глубин естества индивида в сновидении или фантазии. Таким способом человека можно примирить с его другой стороной, потому что символы сновидения лично для него имеют такую же ценность, как организованные символы религиозного ритуала для его предков. Сосредоточенная работа и внимание, уделяемое сновидениям, оказывает глубокое влияние на внутренние примитивные импульсы. Ибо сами символы воспроизводят древнюю, постоянно возобновляющуюся драму духовного возрождения или трансформации. Когда современный человек переживет эту внутреннюю драму, правильно ее поймет и надлежащим образом отреагирует на нее, он сможет достичь психического здоровья и внутренней зрелости точно так же, как их обретали предшественники посредством эмоционального соучастия в символической драме религиозного ритуала.
1. C.G. Jung, «Psychological Factors Determining Human Behaviour» (C.W. 8), pp. 117 ff.
2. Этот процесс Юнг называет «психизацкей» (см. выше, с. 30—33).
3. J.G. Frazer, The Golden Bough, pp. 522ff. [Рус. пер.: Фрэзер Дж. Золотая ветвь. — М.: Политиздат, 1980. — 832 с. и Фрэзер Дж. Золотая ветвь. Дополнительный том. — М .: Рефл-бук, К.: Ваклер, 1998, — 464 с]
4. Ibid., pp. 393ff.
5. Ibid., p. 412.
6. Liknon — корзина для провеивания зерна, использовавшаяся в качестве колыбели для маленького Диониса, сына Деметры.
7. Hippolytus, Philosophumena, пер. Legge, I, 138.
8. В отношении более подробного описания этих ритуалов см. J. Harrison, Prolegomena to the Study of Greek Religion, p. 549 и Frazer, The Golden Bough, pp. 142f.
9. Harrison, op. tit., pp. 126,547, illus.
10. Frazer, op. tit., pp. 469f.
11. Cm. Harrison, op. cit., p. 540.
12. Frazer, op. tit., pp. 43Iff.
13. Ibid., p 482.
14. См. выше, с. 46.
15. См. Kabloona, pp. 90—91.
16. Frazer, op. cit., p. 425.
М.Э. Хардинг
17. См. выше, с. 45—46.
18. Источник этих образов нам неизвестен, но Юнг отметил, что сходство обычаев и идей, возникших в ходе столетий в разных уголках мира и встречающихся в сновидениях и фантазиях современного человека, указывает на общий субстрат в психике, на универсальный паттерн психического переживания и поведения, соответствующий инстинктивным образцам, которые обуславливают физические реакции каждого. Элементы этого психического паттерна он называет архетипами: и точно так же, как инстинкты проявляются в типичных физических реакциях, так и архетипы проявляются в типичных психических формах, архетипических образах. В последние годы теория Юнга получила существенное подтверждение благодаря наблюдениям ученых в смежных областях. В этом же направлении указывают, например, раоота Брейна (Brain) по изучению функционирования мозга и наблюдения таких биологов и исследователей психологии животных, как Элли (Allee), Портманн (Portmann), Лоренц и др.
19. См. Jung, Psychological Types, p. 473, где подробно обсуждается это различие.
САМОЗАЩИТА
Вражда и дружба
Существует довольно широко распространенное в нынешнем столетии заблуждение, что жизнь нам что-то должна. Нам кажется, что мы «можем ожидать» от жизни определенные вещи — как если бы она была некоторого рода сверхматерью. Например, говорится, что каждый имеет право на минимальный прожиточный уровень, хорошее образование или даже здоровье, тогда как народы заявляют, что они заслуживают «места под солнцем» или Lebensraum, как оно называлось в 1914 г. Каким-то необъяснимым образом мы считаем эти условия надлежащими, забывая, что большинство из них должны быть созданы собственными усилиями человека. Минутное размышление, несомненно, убедит нас в том, что такая позиция разума основывается на иллюзии. Чтобы понять ее абсурдность, следует лишь вспомнить о первозданных условиях жизни.
У первых животных организмов, оказавшихся в мире, уже населенном растительной жизнью, не было ни матери, ни могучего государства, которые бы регулировали условия их существования. Старшее поколение перед лицом неумолимых окружающих условий было таким же беззащитным, как и молодое. Предшественники животной жизни, растения, развивались, приспосабливаясь к изменяющимся условиям климата и почвы по мере того, как последние действительно менялись в различных регионах мира, и мы не можем себе представить, что растение-мать было способно обеспечить своему потомству шанс выжить. Семя, упавшее в неблагоприятное место, не может преддоложить, что ему отказано в его правах, или заявить, что жизнь обязана предоставить ему лучшие условия для выживания и роста. Тогда почему человек дела-
4 - - 7325
М.Э. Хардинг
ет такое иррациональное предположение? Животные формы, сумевшие адаптироваться к условиям, в которых они оказались, выжили; не сумевшие — погибли. Если местность неблагоприятна, растение ничего не может сделать; его рост останавливается и в конце концов, если условия не улучшаются, оно погибает. Но животные научились покидать неблагоприятные районы в поисках мест, более удовлетворяющих их потребностям.
На такое развития потребовались тысячелетия. Тем временем животные осваивали новые способы адаптации к изменяющимся условиям. Этого они добивались не прямым изменением своего окружения, а развитием новых способностей. Способность к независимому передвижению привела к множеству революционных перемен в структуре тел. У них появились легкие, что дало возможность дышать воздухом, жить на суше и не быть привязанными к воде. У них развились зубы, конечности, нового типа пищеварительные и репродуктивные органы. Все это — лишь немногие радикальные изменения, увеличившие способность живых форм к распространению на земле.
В течение многих тысячелетий все новые возможности, завоеванные животным царством, обретались вследствие физической адаптации самого организма. Они были достигнуты задолго до того, как революционная идея изменения условий жизни впервые осенила разум, который к тому времени уже следует рассматривать как человеческий. До этого момента выживание организма полностью зависело от инстинкта самосохранения, который с развитием самих организмов все более усложнялся. В попытке изменить окружение все большую роль стало играть согласованное усилие со стороны развивающихся единиц. Естественная общительность человека способствовала продвижению вперед, которое существенно увеличивало его власть над природой, но в то же время угрожало независимому развитию индивида. Ибо группа обладала силой, которой индивид не имел. В результате индивид все чаще и чаще смотрел на группу как на всемогущего кормилица и защитника, как на объединение, которое «должно» заботиться о своих членах. Группа или племя стали сущностью, в которой полностью сливались индивидуальности отдельных людей.
Выживанию живого организма угрожает не только отсутствие пищи, но и многое другое. Опасности можно грубо разделить на три категории: угроза со стороны природных стихий; опасность
Источник психической энергии
травмы или заболевания и угроза, исходящая от врагов. Детальное рассмотрение всех этих категорий потребует описания истории человеческой культуры, далеко выходящего за границы возможностей настоящей книги. Поскольку основной ее темой является психологическая проблема, вставшая перед человеком при попытке согласовать сознательное эго с собственными ком-пульсивными влечениями, то наш главный интерес будет замыкаться на опасности, исходящей от врагов, обусловленных агрессивными склонностями человека.
Инстинкт самосохранения оказал положительное влияние на человеческое общество, ибо благоприятствовал развитию взаимоотношений между людьми. Индивидуальная жизнь, несомненно, защищена лучше, если группы людей объединяются для взаимопомощи. В таких группах легко завязывается дружба. Поэтому именно в области отношения человека к своему собрату можно проследить как самый ценный, так и самый деструктивный аспекты этого инстинкта. Здесь превратности усилий человека обуздать и приручить компульсивные инстинктивные реакции можно видеть на протяжении столетий. Движение к цивилизации никоим образом не является стабильным продвижением вперед. Усилия многих веков и лет, посвященные укрощению и психической модификации инстинктов, снова и снова сметались в коллективном неистовстве, ярости или безумии, овладевавших человечеством с регулярностью, способной заставить человека отчаяться обуздать и смирить демоническую силу.
Как это ни парадоксально, но инстинкт самосохранения, подобно голоду, наделенному особой энергией и компульсивной движущей силой, ответственен за некоторые из самых неуправляемых и разрушительных волнений в анналах истории. Время от времени значительные регионы земли опустошались по причине голода или наводнений; эпидемии также наносили тяжелый, иногда ужасающий урон жизни. В таких ситуациях люди инстинктивно объединялись против общего врага. Но когда человек выступает против человека, то кажется будто нет предела дьявольской изощренности, с какой он приводит к погибели не только собрата, но и человечество в целом. Война остается величайшим злом человечества. Просьба царя Давида, чтобы наказанием за его прегрешение были голод или чума, но не поражение в войне, отражает разумный выбор. Он заявлял: «Лучше отдаться на милость Господа, чем попасть в руки человека».
4*
шшшш^шашш
100_________________________________________М.Э. Хардинг
Действующий в человеке механизм самосохранения, оберегающий его жизнь от тысячи опасностей, до сих пор остается по преимуществу бессознательным. Меры, предпринимаемые человеком для самозащиты, лишь в небольшой степени находятся под его управлением или контролем. Чисто физические рефлексы, обеспечивающие благополучие, редко проникают за порог сознания, но их непрестанное бдение продолжается даже во время сна. Желудок человека изрыгает отраву, когда он даже не догадывается, что проглотил ее; глаз моргает, избегая попадания столь маленькой соринки, что человек даже не замечает ее. Число бессознательных механизмов и рефлексов, ежедневно оберегающих человека от физических повреждений, почти бесконечно.
Другие защитные реакции менее бессознательны, а потому менее автоматичны. Они подвержены психической модификации благодаря контролю сознания. Однако реакция, оказавшаяся под сознательным контролем, может снова вернуться в бессознательное, если порог сознания понизится. Обычно вполне кроткая домашняя собака может зарычать и укусить, если ее потревожить во время сна. Ибо во сне ею снова овладевают примитивные инстинкты, и она действует рефлекторно. Многие люди демонстрируют аналогичную регрессию к более примитивному состоянию, когда их сознательный контроль ослаблен усталостью, болезнью или каким-нибудь химическим препаратом (прекрасным примером служит действие алкоголя). То же самое может происходить, когда индивид охвачен сильной эмоцией или при подавлении сознания наплывом бессознательного материала, заполняющего психику. При таких обстоятельствах индивид также может реагировать на опасность, реальную или воображаемую, автоматической или компульсивной реакцией, почти чисто рефлекторной по характеру и не принимающей во внимание реальной ситуации.
Однако, когда автоматическая реакция преступает порог сознания, она подпадает под контроль индивида и частично утрачивает свой автоматизм. Инстинктивный механизм, прежде определявший ее запуск, попадает под модифицирующее влияние моральных, социальных и религиозных факторов, и начинается процесс трансформации инстинкта. На этот процесс огромное влияние оказала склонность представителей рода человеческого объединяться в группы с целью взаимной защиты и добывания пищи. Однако эти преимущества омрачались недостатками, ибо появилось множество благоприятных возможностей для краж,
Источник психической энергии 101
результатом которых являлись ссоры. Таким образом, развитие инстинкта самосохранения сыграло очень большую роль в проблеме человеческих взаимоотношений. В действительности именно на основании вытекающих из этого инстинкта мотиваций человек классифицирует всех людей как врагов или друзей.
Естественным оружием, — зубами, когтями и проворством — с помощью которого одиночное животное обычно может одолеть свою жертву или защитить себя от всего того, что угрожает ему или причиняет боль, человек пожертвовал в интересах сугубо человеческих качеств. В результате враги человека зачастую оказывались слишком сильными, чтобы он мог встретиться с ними один на один, особенно, если имелись дети, требующие защиты и кормления1. Союзы между отдельными индивидами или семьями и между группами людей обеспечивали взаимную помощь при нападении и защите. В этом движении к становлению социальной жизни уже поразительно очевидна модификация инстинкта; ибо если бы он не претерпел некоторой трансформации, примитивные объединения распались бы вследствие междоусобных ссор. Люди, жившие в устойчивых группах, должны были научиться терпимо относиться друг к другу и сдерживать свои инстинктивные реакции. Кроме того, они должны были научиться сотрудничать и принимать беду одного человека как затрагивающую всю общину. Необходимо было каким-то образом утвердительно ответить на вопрос Каина: «Разве я сторож брату моему?»
С течением столетий человек обрел определенную независимость от своей апатии, достаточную для того, чтобы по собственному усмотрению принимать участие в групповом действии. Ущерб мог стать реальным, дажсесли лично он не страдал от него. Затем он научился запоминать прошлые события и в дальнейшем мог поступать по собственной инициативе и выбору, а не зависеть от раздражителей опасности или фактического повреждения. Тем не менее, у многих примитивных племен даже сегодня эта способность находится в зачаточном состоянии. Довольно часто мобилизация племени для выхода на тропу войны требует пантомимических танцев и постановок, даже несмотря на недавний и серьезный характер вражеских набегов. Для человека примитивной культуры, с его затуманенным сознанием, легче забыть жену, захваченную соседним племенем, или любимого ребенка, убитого волком, чем преодолеть собственную инертность. Он просто не в силах осознать — то есть, «сделать
М.Э. Хардинг
реальной» для себя — подлость врага, причинившего ему боль. Как только пантомима сделала ее реальной, он уже не может удержаться от мщения, как раньше был не в силах сбросить оковы безразличия и летаргии.
В подобных ситуациях, большая часть племени, рядовые члены, полностью зависимы от инстинкта самосохранения. Однако может найтись один человек, поборовший свою инертность и бессознательность. Искра сознания уже зажглась у знахаря либо вождя, которые призывают к танцу или собственной пляской побуждают других к действию. У них психическая модификация инстинкта прогрессировала дальше, и благодаря этому развитию действия рядового члена племени направляются в русло укрепления группового союза. Благодаря своему более высокому психологическому развитию и ясному сознанию такие люди становятся лидерами.
Согласованное действие отмщения за причиненное зло, особенно в Ситуации, не требующей немедленного внимания всей группы, подразумевает зарождение дружбы и преданности группе. Таким образом, вражда становится стимулом для формирования дружеских отношений. Дружба, развивающаяся в общине, которой угрожает общий враг, будь то голод или агрессивный сосед, основывается на идентификации членов группы с группой в целом. Группа реагирует как организационная единица: отдельный ее член уже больше не является обособленной сущностью, а слит с другими, и ценности группы становятся его ценностями. Одна овца в отаре очень похожа на всех остальных, как внешне, так и по своему поведению. Точно так же примитивное племя, гражданский клуб, религиозная секта и политическая партия состоят из ряда личностей, значение которых определяется группой, а не их индивидуальными специфическими качествами.
Там, где солидарность племени существенно необходима для выживания, для идентификации индивида с группой используются специальные приемы. По своему значению это прежде всего инициации в период наступления половой зрелости, во время которых, парней и юношей посвящают в секреты племени, после чего они становятся полноправными его членами. Испытания, через которые они должны пройти, также имеют своей целью разорвать их детскую зависимость от своих семей, предлагая взамен привязанность к группе как стоящую выше родства. Обряды, исполняемые в тяжелые времена, когда поселение находится в