 |
|
ИЛЛЮСТРАЦИИ В ТЕКСТЕ 15 страница
Источник психической энергии
лю в бессознательном. Ибо она стала только лишь матерью, а ее личность принесена в жертву архетипическому образу, занявшему место индивидуальности.
Если бы это почтение вполне искренне воздавалось «матери» в религиозном духе, то оно имело бы совершенно иное значение. Тогда оно являлось бы ритуалом, целью и следствием которого были бы разрыв привязанности к собственной матери и укрепление связи с безличной матерью, Великой Матерью, источником всей жизни.
Сама мать может достичь стадии личного развития, позволяющей ей отказаться от привязанности к собственному ребенку, но если сын или дочь не подвергнутся соответствующему развитию, то они не смогут избавиться от детской зависимости, ибо намного легче оставаться ребенком, чем пускаться навстречу всем опасностям, которые подразумевает свобода. Поэтому необходимо, чтобы и ребенок прошел посвящение, включающее ритуальную или жертвенную смерть. Он переживает эту смерть в том, что касается его собственной матери, и таким образом освобождается от детской привязанности к ней, возрождаясь как дитя всеобщей матери, матери земли, матери его физического тела, которая в результате этого акта становится матерью его духа, ибо она — это и небесная мать. Древние представляли себе подобное возрождение вполне конкретным образом. Об этом свидетельствуют изображения фараона, где его, взрослого мужчину, кормит грудью Мать Богиня27 — Хатхор, как небесная корова, или Исида, Великая Мать в ее человеческой форме.
Великая Мать — это не только мать одного сына, она еще и всеобщая мать; она — материнская способность всех живых существ женского пола порождать жизнь (как животную, так и человеческую). Она — источник воспроизводства, несущий в себе зачатки всего живого. Поэтому ее представляют несущей бога в самой себе. Эта тема прекрасно отображена как в христианском, так и в языческом искусстве. Св. Анна, человеческая мать Девы Марии, изображается с дочерью на руках; но и Дева Мария держит на руках своего ребенка, маленького Иисуса. Если мы вернемся к античности, то обнаружим множество других изображений этого же архетипа матери, дочери и ребенка. Например, обнаруженный в одной из комнат дворца бронзового века под фундаментом греческого храма в Микенах небольшой предмет из слоновой кости представляет три переплетенные фигурки: мате-
М.Э. Хардинг
ри, дочери и мальчика. Как отмечает Wace, они вполне могут символизировать двух богинь, Богиню Мать вместе с ее более молодой подругой, и их юного спутника»23. (См. вкладную иллюстрацию DC.) Он продолжает: это «изображение двух женщин и мальчика напоминает ... Элевсинскую троицу.... В любом случае эта группа, очевидно, представляет богинь, имеющих множество имен: Деметру и Персефону, Demia и Auxesia, или просто Владычиц. Мальчик — это, естественно, одновременно и Иакх, и юный бог минойско-микенской религии... Найденные на Родосе и Кипре терракотовые фигурки Деметры и Коры [изображают] двух богинь, укрытых одной накидкой. Поэтому шаль, покрывающую спины двух женщин в группе фигурок из слоновой кости, можно истолковать как аналогичный предмет одежды и как свидетельство того, что они являются микенскими предшественницами Элевсинских богинь»29. Эта группа, по-видимому, олицетворяет идею универсального материнского качества женщины: женщины как источника жизненной силы, представляемой ребенком. Этого ребенка можно рассматривать как бога. Именно так изображали Гора — сидящим в чреве всеобщей матери. Эта концепция перешла и на христианские символы. Например, существуют статуи девы Марии в форме саркофага с небольшой дверцей в области живота, открыв которую можно видеть внутри Христа, иногда как младенца, а иногда как взрослого мужчину на кресте. В других случаях фигурки внутри живота представляют Бога Отца с Сыном на руках. Кроме того, деву Марию изображали склоняющейся с небес после вознесения и накрывающей своим звездным одеянием всю верующую паству — то есть, она представлена матерью всех тех, кто возродился благодаря крещению.
На буддистских изображениях мы видим Майю в ее ужасном аспекте, она вмещает в своем чреве все миры — миры небес и преисподней. В этом ее отличие от девы Марии, признающей лишь верующих; ибо Майя приемлет всех, хороших и плохих. Возможно, именно по этой причине ее изображают пожирающей матерью. Ибо эта мать (Мать-Природа, как ее следовало бы называть) не только дарует жизнь, но и отнимает ее. Она и плодовита, и жестока. Ее законы направлены на продолжение существования рода. Молодые особи важны, поскольку представляют новое поколение. Тем не менее, если многие из них умрут, на смену им всегда придут другие. Как индивиды они очень мало значат в глазах Матери Природы, создающей живые существа в
Эта двойственность Матери Природы неизменно находила свое отражение в культах Великой Матери. Она была как черной, так и белой, как разрушающей, так и созидающей. В современной культуре мы пренебрегаем темной или неприглядной стороной материнского инстинкта и обращаем сознательное внимание только на благожелательный, лелеющий, бескорыстный аспект. Однако, если доброта женщины обусловлена идентификацией с лучшей стороной материнского инстинкта, в то время как его темный, жестокий аспект подавляется, порой она будет проявлять жестокость, даже если ею будет двигать лишь самый искренний, по ее мнению, альтруизм.
Необходимо понимать тот момент, что хорошим или плохим, добродетельным или порочным является не инстинкт, а человек. Инстинкт — демоничен, он выходит за пределы сознательной личности. Он действует в женщине и через нее, а ее задача заключается в том, чтобы отделиться от его побуждений и установить с ним содержательный контакт. После чего женщина будет добровольно служить жизни, подчиняясь требованиям инстинкта и содействуя его целям; и тогда действие трансформированного инстинкта будет нести жизнь, а не смерть. Желание иметь детей и защищать их уже не будет функционировать просто как биологическое влечение, которое может подавить все порядочные человеческие чувства и заставить игнорировать все иные цели, оно займет соответствующее место в ее совокупной личности.
Но основательная трансформация инстинкта может быть осуществлена только посредством тренировки и ценой серьезного конфликта и страданий. Материнский инстинкт не является исключением из правил. Для того чтобы люди не голодали, необходимо обуздать жадность; дабы не испытывать духовного голода, следует взять под контроль плотские побуждения; для того чтобы между противоположными полами возникла любовь, требуется усмирить вожделение; и аналогичным образом, для того чтобы мать не лишила сына права на собственную жизнь, необходимо разрушить ее инстинктивную идентификацию с «плодом собственного чрева». Как мы видели, трансформация материнского инстинкта включает «пожертвование сыном»30. Такая жертва требовалась от матери всегда. Она имеет несколько стадий, начиная с момента рождения ребенка вплоть до достижения им зрелости.
М.Э. Хардинг
Если мать шаг за шагом добровольно не осуществит это жертвоприношение, то не сможет избавить ребенка от обоюдной привязанности друг к другу. Во время войны необходимость в такой жертве встала с новой душераздирающей реальностью. Мать должна была отпустить сына исполнить долг, — возможно, трагический. Она не могла ни помочь ему, ни защитить, ни утешить его и даже не знала, где он находится и как ему живется.
Интересный обычай, связанный с этим аспектом материнского переживания, существует во многих районах Индии31. В день своего рождения мать вместо причитающихся ей поздравлений и подарков сама должна отдать жрецу самую дорогую свою собственность — в знак того, что однажды ей придется расстаться со своим сыном. Это служит ей напоминанием о том, что в роли матери женщина полностью не распоряжается собственным ребенком и не может требовать вознаграждения для себя. Другими словами, она не должна ставить себе в заслугу благословение сыновьями, тогда как другие женщины, возможно, бездетны. Она выступает всего лишь инструментом исполнения воли богов, которые предопределили плодоносность человека и предписали ему размножаться. Мать должна быть благодарна за то, что она избрана для выполнения этой роли, которая сопровождается горечью и радостью, болью и восторгом — возможно, столь же важной, как и любая другая роль, что может выпасть на долю женщины. Но так как ребенок не является ее личным творением, то она не может претендовать на владение им. Он и она связаны теснейшими из биологических уз, которые обычно служат основой единственной в своем роде духовной близости; но и мать и сын должны освободиться от этой бессознательной инстинктивной привязанности, разграничив человеческую мать и присущий ей архетипический образ.
Женщина, понимающая недостаточность «естественной» или инстинктивной позиции по отношению к своей материнской функции и неудовлетворенная традиционной манерой поведения по причине своего более тонкого осознания внутренних скрытых тенденций, может усомниться в характере собственных чувств. Моральный конфликт, возникающий в результате этого подозрения, может побудить ее вернуться в прошлое и самой испытать силу древних установок, которые давно отброшены или вытеснены. Кажется, будто конфликт каким-то непонятным образом обособляет ее с целью перенести прошлое в настоящее. Она вынуж-
Источник психической энергии
дена сознательно в сжатой форме пережить эмоциональную историю расы. Собственной ассимиляцией древних грубых аспектов материнского инстинкта она выполняет культурную задачу, имеющую реальную ценность: своим актом она делает возможным развитие новой позиции. Каждая женщина, способная удержать в сознании древний хладнокровный аспект материнского инстинкта вместе с его мягким и благожелательным аспектом и примирить их друг с другом не только в мыслях, но и в фактической реальности, на шаг опережает культуру своих современниц. Она свершила творческий акт; ибо она переступила границы сознания того поколения, в котором родилась. Она выступает первооткрывателем новой, более культурной позиции, когда индивид освобождается от непреодолимой власти слепого материнского инстинкта и становится способным истинно любить объект.
1. «Mind and Earth» in Contributions to Analytical Psychology, p. 122. [Рус. пер. Душа и земля//Про5лемы души нашего времени. — М.: Прогресс, 1994, с. 84-112].
2. См. также Eranos-Jahrbuch 1938, посвященный теме «Великой Матери».),
3. Neumann, The Great Mother. См. также М.Е. Harding, Woman's Mysteries, Ancient and Modern.
4. «Mind and Earth», in Contributions to Analytical Psychology, p. 123.
5. «Woman in Europe», ibid., p. 175ff: «Перед этим последним вопросом [т.е. вопросом психических или человеческих взаимоотношений между полами] бледнеет значимость сексуальной проблемы. Вместе с ним мы вступаем в истинно женскую сферу. Психология женщины основывается на принципе эроса, великом связующем и избавляющем факторе; на современном языке мы могли бы выразить понятие эроса как психическое взаимоотношение». См. также Harding, op. cit., pp. 34 ff.
6. Очень интересное обсуждение этой темы см. в C.G. Jung, Symbols of Transformation (C.W., 5), chap.VII, «The Dual Mother».
7. См. вкладную иллюстрацию V.
8. В отношении анализа материала сновидений этого типа у ребенка см. J. Jacobi, Complex Archetype/Symbol in the Psychology of C. G. Jung.
9. Cm. Harding, op. cit., pp. 39 ff.
10. J. A. MacCulloch, The Religion of the Ancient Celts, p. 383: idem «The Abode of the Blest», in J. Hastings, Encyclopaedia of Religion and Ethics, II, 694.
11. C. Guest (tr.)j The Mabinogion, p.37. См.также J.A.MacCulloch, Celtic Mythology, in L.H.Gray (ed.), Mythology of All Races, III, 112.
М.Э. Хардинг
12. Guest, The Mabinogion, p. 295.
13. Celtic Mythology, in Gray, Mythology of All Races, III, 109 ff.
14. Плутарх, Исида и Осирис, пер. в G.R.S.Mead, Thrice Greatest Hermes, I, pp. 279, 312.
15. E.A.W. Budge, The Gods of Egyptians, I, p. 107.
16. Frazer, op. cit., p. 260.
17. MacCulloch, The Religion of the Ancient Celts, p.383; idem, «The Abode of the Blest», in Hastings, op. cit., II, p.694; idem, Celtic Mythology of All Races, HI, p. 202.
18. Budge, op. cit., I, p. 515.
19. Cm. Neumann, The Great Mother and The Archetypal World of Henry Moore.
20. Symbols of Transformation, (C.W., 5), pp. 355—356.
21. См. историю о Коре и Деметре. Деметра, как мать, несет в себе свою собственную юную сторону, тогда как Кора в свою очередь становится Деметрой. См. Jung and Kerenyi, Essays on a Science of Mythology, pp. 168 ff.
22. Третья книга царств, 3:23—27.
23. Harding, op. cit., chap. XIV.
24. «The Indian World Mother», Spring, I960.)
25. Jung, Symbols of Transformation, (C.W., 5), pp. 204, 423; Harding, op. cit., pp. 141-142.
26. Frazer, op. cit, p. 329.
27. См. вкладную иллюстрацию VIII.
28. Wace, Mycenae, p. 115.
29. Ibid., pp. 84, 86.
30. Эта тема более подробно обсуждается в Harding, op. cit, chap. XIV.
31. H. Zimmer, «The Guidence of the Soul in Hindooism», Spring, 1942.
ЭГО И ПРОБЛЕМА ВЛАСТИ
Самоуважение и стремление к господству
В предшествующих главах мы рассматривали психические силы, лежащие в основе жизни и переживаний человека. Стремительные волны желания, вздымающиеся и опускающиеся подобно приливам в огромном психическом океане, накатываются и пульсируют, увлекают за собой, невзирая на личные желания или намерения. Будучи одержимым инстинктивным влечением, индивид забывает о сознательных желаниях и полностью отдается служению целям непреодолимой силы, удерживающей его в своей власти. То, что в действительности является наименее личным, наименее индивидуальным, кажется жертве коллективной безличной силы самым что ни на есть его собственным, наиболее тесно связанным с ощущением «Я». Лишь только после того как рассеивается дурман, он смутно видит, как далеко его «затянуло», насколько серьезно утрачен контакт с ценностями, отличающими человека от животных собратьев.
При обсуждении человеческой природы, основных инстинктов и проявлений безличной части психики, я могла поговорить о том, что выступает против слепого принуждения инстинктов и связано с желаниями и интересами, отличающимися от устремлений природы и даже внутреннего естества человека1.
Это очень странное явление, но мы настолько привыкли к нему, что обычно принимаем его во всей необычности. Насколько нам известно, то, что мы называем природой, не является силой, а тем более личностью, обособленной от естественных явлений мира. Камни, деревья и животные — это выражения природы: только через них, их строение и функции мы имеем какое-то представление о природе. Можно было бы ожидать, что и чело-
М.Э. Хардинг
век, со своей стороны, будет служить выражением природы, и только природы — то есть, его существование будет подчиняться тем же законам, что управляют всеми другими явлениями. Однако, если мы обратим внимание на себя и вспомним историю человечества, то станет очевидным, что в человеке действует сила, отличная от слепого инстинкта.
На заре жизни человеческой расы, как и в жизни каждого младенца, на сцене господствовали силы инстинкта. Но в какое-то время появилась иная сила, установившая границы беспрепятственному требованию последнего. Такая сила действует у всех народов, даже самых примитивных. Мы называем ее силой воли. Она черпает свою энергию из инстинктов и служит эго, которое появилось pari passu* с обузданием инстинктов.
Неизвестно, как возникло в человеке сознание. Мы располагаем рядом мифов, повествующих о том, что древний человек думал об этой проблеме. Кроме того, мы можем и сегодня наблюдать это явление у очень маленьких детей. Точно так же, как каждый ребенок требует воспитания и обучения, так и примитивный характер человека требует укрощения и одомашнивания, сдерживания и адаптации, чтобы индивид мог развиваться в культурном отношении и совершенствоваться в способности контролировать свое окружение.
Сдержанность и дисциплинированность, требуемые от ребенка, достаточно тяжелы, несмотря на то, что он живет в окружении, где нормы поведения твердо установлены и безоговорочно принимаются окружающими людьми. Все, что ему остается — это достичь уровня самоконтроля, присущего взрослым. Насколько сложнее, должно быть, протекало зарождение соответствующей дисциплинированности в общинах, еще не достигших цивилизованного состояния, смутно представлявшегося отдельным индивидам. Тем не менее, сознание и эго, вероятно, зародилось спонтанно. То, что человек способен противостоять слепой настоятельности инстинкта, удивительно. Функция эго из всех живых существ развилась только у человека. Лишь он один украл у богов часть священной прерогативы власти, способность что-то делать по собственной инициативе, создавать нечто новое. Лишь он один научился познавать, помнить, предвидеть и судить о вещах соответственно их значимости для его благополучия.
"Одновременно (лат.). — Прим. перев.
Источник психической энергии
Для человека появление сознания означало, что все стало ориентированным на него. Каждое происшествие, каждое состояние уже больше не принималось просто как существующее: начиная с этого времени, все рассматривалось сквозь призму эго. Оно было хорошим — для него; или плохим — для него. Все вещи, единые в своем существовании, разделились надвое. Для него сознание разделило первичное единство природы на пары противоположностей. «Ка» — сказали об этом алхимики, психологи средних веков, «две рыбы плавают в нашем море» — то есть, в океане бессознательного бок о бок плавают неразделенными пары противоположностей, но сознательное эго знает, что они разделяются надвое2.
Как мир раскололся для человека на пары противоположностей, так и сам человек оказался внутренне расколотым. Ибо часть его психики — эго-сознание — восстала против внутреннего господства природы. Он больше не действует под диктовку естества, а взвешивает, обдумывает, рассуждает и выбирает; в некоторой мере он может поступать так, как желает его сознание, хотя временами природа может заставлять его действовать иначе. В этом внутреннем разделении, вызове природе, заключается грех Люцифера, а также и грех Адама и Евы, которые, отведав плода дерева знания добра и зла, то есть знания пар противоположностей, обрели способность самостоятельного выбора. Таким образом, вместо того чтобы оставаться в слепом повиновении законам, управляющим всеми другими природными явлениями, прародители человечества объявили себя свободными. Но Господь, как нам говорят, разгневался и изрек следующее: «Очень хорошо. Берите свою свободу и делайте с ней, что хотите. Но природа уже больше не будет вам доброй матерью» — или, как сказано в Писании: «Терние и волчицы произрастит она [земля] тебе».
С одной точки зрения, такой подход к рассмотрению истоков сознания обоснован; эту позицию отражают мифы, в которых предполагается, что сознание было украдено у богов и потому не может быть естественным продуктом жизни на земле. Но мы, психологи, едва ли можем рассматривать эго как относящееся к другой системе или как принцип, отличающийся от всех остальных. Мы обязаны исходить из того, что эго появилось в ходе естественного развития жизни на земле: то есть, сознание зародилось из бессознательного в результате естественного эволюционного процесса. Поэтому точнее будет сказать, что человеку присуши два внутренних естества, находящихся в противоречии
М.Э. Хардинг
друг к другу, нежели заявлять, что человек пребывает в конфликте с природой. Ибо если бы последнее было верным, то это значит, что человек сам создал собственное эго. Когда в Египте встал вопрос о появлении первого бога, создателя, Хепри, ответом было то, что вначале Хепри сотворил себя сам, произнеся собственное имя. Каждый ребенок, впервые называющий себя «Я», повторяет этот акт творения. До этого момента он говорил о себе только в третьем лице: «Детка сделает»; «Масик пойдет». Затем наступает день, когда он говорит: «Я сделаю», тем самым провозглашая рождение новой индивидуальности, нового эго.
Все это верно, но все же остается проблема: что или кто произносит имя. Возможно, пролить свет на нее поможет история культуры. Способность человека противостоять компульсивнос-ти инстинктивных влечений выработалась в результате воспитательного процесса, начавшегося с магических или религиозных обрядов, с одной стороны, и социального давления — с другой. В далеком прошлом все происходящее в мире без личного вмешательства человека приписывалось богам, демонам или магическим силам, присущим естественным объектам и естественным явлениям. Для примитивного разума силы природы (как и внутренние инстинктивные силы человека) по закону находились в распоряжении богов. Всякие желания человека, затрагивающие эти силы, сдерживались запретами и табу, налагаемыми богами. Благодаря подчинению божественно установленным ограничениям и окружавшему их суеверному страху человек научился говорить себе «нет». Рассматривая ситуацию с этой стороны, мы вынуждены сказать, что установить различие между собой и внутренним влечением естественного желания человека побудило чувство собственности богов. Но в действительности это не дает ответа на вопрос. Проблема лишь немного сместилась; для толкования воли богов и установления запретов требовался человек — знахарь или жрец. Но откуда этот человек знал, какие табу учредили боги, и кто дал ему право требовать от своих соплеменников подчиняться законам, идущим вразрез с естеством именно в тех областях, где требования естественных импульсов наиболее властны? Единственный возможный ответ состоит в том, что действенные запреты основывались на реакции на архетипические образы, которую знахари или жрецы способны были распознать благодаря своей незаурядной интуиции: эти запреты выражали нечто из бессознатель-
Источник психической энергии
ного всего племени. В действительности табу отражали религиозный инстинкт человека, имеющий несколько иную цель, чем естественные влечения. То есть, потенциальная возможность появления эго-сознания существует в самом бессознательном. Именно это означают искры света в океане, о которых говорят алхимики3, и которые иногда появляются в сновидениях современного человека.
В условиях групповой жизни сдерживанию естественного инстинкта активно способствовали не только религиозные запреты. Соответствующее давление на инстинкт оказывали и социальные ограничения. Ибо контакт между людьми и их воздействие друг на друга также сыграли свою роль в развитии способности противостоять давлению врожденных импульсов. Индивид признавал существующий социальный порядок и придерживался его отчасти из-за совместной групповой деятельности, которая требовалась для выживания, а отчасти из-за своей природной общительности.
Таким образом, один инстинкт противопоставлялся другому, один инстинкт препятствовал другому и сдерживал его. Это породило конфликт целей и желаний, который вызвал к жизни сознание, ибо человек оказался перед выбором: нерешительность привела бы его к полному бездействию, результатом которого стало бы вымирание. Как было сказано, сознание пробуждается только в момент дискомфорта. Аналогично распространенной: «необходимость — мать изобретательности», конфликт можно назвать матерью сознания. Если все хорошо, мы плывем по течению; и лишь когда положение ухудшается, мы начинаем осознавать условия окружающей жизни и готовы играть активную роль в собственной судьбе. Это одна из причин того, почему война приводит к быстрому прогрессу во многих областях деятельности, например, в научных исследованиях. Кажется, будто бы угрозы и опасности войны ускоряют человеческую жизнь. Когда для комфортного существования большинства всего достаточно, жизнь идет своим чередом. Однако, при появлении угрозы самой жизни и возникновении дефицита в разного рода неожиданных местах, сложившаяся ситуация взывает к творческому гению, который спит или, по крайней мере, дремлет в безмятежные дни мира, и люди снова начинают жить творчески. Сознание пробуждается — во всяком случае осознание внешнего мира. Мы можем надеяться на психологическое пробуждение.
М.Э. Хардинг
Если безличными силами распоряжаются боги, если именно они даруют человеку достаток, дождь и солнечный свет, плодородие, здоровье и силу для победы над врагами, то человек должен повиноваться велениям богов. Как еще он может избежать опасностей и несчастий, которые серьезно угрожают жизни примитивных народов. Божественные заповеди прежде всего выражают императив: «Ты не должен!» Они — запреты или табу. Человек считает, что для умилостивления богов должен воздерживаться от действий или поступков, кажущихся совершенно естественными. Или он должен угождать богам дарами или жертвоприношением — часто самого дорогого — либо практиковать воздержания, выступающие самопожертвованием жизни. Он считает, что эти вещи угодны богам и не понимает, что реальной причиной растущего благополучия служат налагаемые на себя дисциплинированность, воздержанность и самоконтроль. Ибо из способностей, обретенных человеком в ходе тысячелетнего развития с момента появления первой искры сознания, интроспекция является одной из последних. Вначале сознание развивалось относительно внешнего мира; в результате явления, составляющие внутренний мир, проецировались и потому казались человеку свойственными внешним сущностям, богам и демонам, существам и силам невидимого, но весьма реального мира.
Животные подчиняются только закону природы. Он говорит и управляет силой их собственных инстинктов. Животные безоговорочно подчиняются этому закону и не ведают внутренних конфликтов; они истинно «благочестивы» и верны, ибо голос естественных инстинктов полностью выражает их собственную сущность, и ничто не восстает против этого закона. Человек — совсем другое дело. Он не пребывает в согласии с самим собой. Он подчиняется двум редко совпадающим законам. В результате в человеке наблюдается внутреннее разделение.
Будем ли мы рассматривать раскол в человеке как обусловленный конфликтом между человеком и природой (или человеком и богами) либо же признаем его как результат расхождения двух естественных линий внутреннего развития — зависит от того, в каком контексте мы будем рассматривать безличные инстинктивные силы: либо как присущие человеческой психике, или же мы присоединимся к теологической гипотезе, и будем считать эти силы относящимися к богам или демонам. До расцвета современного материалистического мировоззрения гипотеза существо-
Источник психической энергии
вания божественных существ пользовалась столь широким признанием, что эта проблема практически не возникала. Но с развитием интеллекта боги были свергнуты, и их место заняли законы естествознания. Все, что нельзя было объяснить этими законами, игнорировалось. Было широко распространено представление о том, что рациональное мышление может решить все проблемы. Но оставалась иррациональность самого человека. Если бы только человек мог вести себя рационально, то, вероятно, можно было бы избежать войн, кризисов и безумия; но, к сожалению, сегодня человек способен поступать разумно не более, чем тысячу лет тому назад. Мы продолжаем сталкиваться с иррациональным поведением человека и внутренними необузданными силами его психики.
В двадцатом столетии мы живем в переходный период. Нашему рациональному научному мышлению, сопоставляющему каждый факт с известными или познаваемыми причинами, претит гипотеза о божественных существах. Однако остающийся в нас первобытный человек продолжает создавать богов и демонов для объяснения переживаний, характеризующихся иррациональной компульсивностью. а наше религиозное естество в благоговении склоняется перед таинствами жизни, которых наша наука не в состоянии ни объяснить, ни опровергнуть.
Психолог занимает промежуточную позицию. От него не требуют ответа на загадки вселенной. Полем его деятельности является изучение человека. Психолог наблюдает за энергиями и силами, которые поднимаются из бессознательного и действуют как самостоятельные существа. Это как служит очень ценным дополнением, ибо оно позволяет научно изучать законы, управляющие этими силами, и влияние на них сознательной позиции, не связывая себя догматическими суждениями относительно их характера или происхождения. При определенных обстоятельствах эти автономные факторы могут накопить столько энергии, что фактически овладевают всем полем сознания и смещают все остальное во второстепенное положение. Они могут уничтожить все, что было построено за жизнь индивида. С другой стороны, когда сознательная позиция по отношению к ним модифицируется, они могут лишиться своего угрожающего аспекта и вместо смертельного исхода или безумия нести с собой обновление жизни, подлинное возрождение.
М.Э. Хардинг
Таким образом мы с полной уверенностью можем говорить о личностной части психики, состоящей из сознательных и контролируемых элементов, и безличной, складывающейся из тех элементов, что не управляются сознательным «Я», а стоят выше его, действуют независимо, часто подчиняют его своим интересам и заставляют поступать наперекор желаниям. Когда сознание все еще составляет лишь незначительную часть психики, ограничиваясь осознанием тела и физических потребностей, его центром выступает аутос. Когда же в результате захвата части присущей инстинктам энергии и направления ее на иные цели сознание расширяется, развивается новый центр сознания: его мы называем эго. Эго обладает способностью видеть себя, по крайней мере частично, в связи с остальным миром. Аутосу это недоступно. Эго понимает, что другие тоже обладают эго-созна-нием и способностью к критическому анализу. Таким образом, оно осознает то, что думают и говорят другие, и вдобавок собственные мысли и намерения. Оно может сказать: «Я есть то, что мыслит и делает».