Главная | Обратная связь

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 3 страница

– Привет, – говорю я.

Он стоит и смотрит на меня молча. Я чувствую, как сжимается горло, но продолжаю:

– Я – Бэтмен, а вы, должно быть, Робин...

Я смеюсь над собственной шуткой, он по-прежнему безучастен.

– Мы с вами сегодня утром гнались за одним челове­ком, помните? За человеком, который забрал ребенка...

Я не могу заставить себя сказать «похитил». Не­смотря на то что сейчас я заслоняю незнакомца от солн­ца, он продолжает очень сильно щуриться.

– Сегодня утром, – повторяю я. – Точнее, пару часов назад. Мы гнались за ним по переулку, помните?

Я упала, а вы пробегали мимо и крикнули, чтобы мы шли обратно...

Я понимаю, что говорю чересчур быстро. Кроме того, я чувствую, что у меня горят щеки.

– Сегодня утром, помните? Естественно, вы ведь не могли так быстро все забыть.

– Я не забыл. Да.

– Что – да?

– Да, я тот самый человек.

– Понятно. Я подумала, вы говорите «да», имея в виду «что вам угодно».

Я громко смеюсь. Он отворачивается и слегка по­жимает плечами, как будто в знак согласия. Хотя, с дру­гой стороны, мне могло и показаться. Если он не нахо­дит меня привлекательной, это еще не основание вес­ти себя так грубо. Впрочем, большинство мужчин, которых я встречаю, думают, что меня можно запрос­то игнорировать.

– Мне сразу показалось, что я вас узнала, хотя, сами понимаете, я лежала на земле, когда мы первый раз встретились... Собственно, поэтому я вас и разгля­дывала... Хотела убедиться, что это на самом деле вы... Вообще-то я тут такси жду, собираюсь ехать домой...

Я пытаюсь закончить монолог на жизнерадостной ноте, но получается как-то уныло.

Мой собеседник смотрит на меня молча. В принци­пе я могу повернуться и, не говоря больше ни слова, уйти. Вряд ли я когда-нибудь встречу этого человека. Если нас обоих вызовут в суд, то совсем не обязатель­но, что мы попадем на одно и то же заседание в один и тот же день. Я могу уйти, не говоря ни единого слова, и не бояться, что он посчитает меня грубиянкой...

– Невероятно, что нам пришлось просидеть там так долго, – говорю я и киваю в сторону полицейского уча­стка. – Правда, я проходила медосмотр. Тот парень посадил мне пару синяков.

Я показываю на свой живот. От собеседника ника­кой реакции. То есть совсем никакой. Надо просто раз­вернуться и уйти.

– Впрочем, если подумать, что такое пара синяков? В сравнении с тем, что могло случиться с ребенком... Кстати, это вы похитителя поймали? Молодец, ничего не скажешь.

Я одобрительно поднимаю вверх большой палец. Никакой реакции. Господи, ну почему я никак не затк­нусь? Стыд-то какой.

– Даже не знаю, о чем я тогда думала... Хотя в та­ких ситуациях человек, наверное, не способен думать, правда, ведь? Я просто действовала... В смысле просто делала то, что должна была сделать... То есть я, конечно, не знала, что именно надо делать... В такие минуты не­когда что-то планировать, правда? – Мой голос пере­ходит в жалобный шепот, и я зачем-то добавляю: – Вот такие дела...

Еще немного, и я снова расплачусь, на этот раз от напряжения. Глаза щиплет, в горле встает огромный комок.

Мой собеседник значительно старше меня, совсем взрослый. Лично я чувствую себя взрослой только тогда, когда держу на руках ребенка. Двадцать восемь лет–это не так много, как казалось в детстве. Тогда я думала, что к двадцати пяти годам Санни Уэстон совсем по­взрослеет и окончательно устроит свою жизнь.

Я оглядываюсь по сторонам. Незнакомец тоже ог­лядывается и вяло улыбается, ничуть не впечатленный моими рассуждениями. Я чувствую себя ужасно глупо при мысли о том, что этот человек, наверное, совсем не такой, каким показался мне при первой встрече. Он проявил удивительную для наших дней храбрость, но это не значит, что он исключителен во всем. Всякий раз, когда я встречаю новых людей, меня не оставляет чув­ство, что мы давно знакомы. Люди так стараются быть похожими друг на друга, соответствовать одному и тому же идеалу, что в результате сливаются в одно ог­ромное уродливое и безликое существо. С чего я взя­ла, что этот человек другой? Я ему просто-напросто не интересна. Я для него недостаточно белокурая, или не­достаточно кокетливая, или недостаточно какая-нибудь еще. В общем, не соответствую некоему важному для него критерию...

Однако он вдруг протягивает мне руку:

– Кэгни. Кэгни Джеймс.

У меня невольно округляются глаза. Это же не имя, а название детективного сериала пятидесятых годов – с черно-белыми титрами, отвратительным монтажом и смешной графикой.

– А меня зовут Санни. Санни Уэстон. Можно про­сто Санни.

Я замечаю, что у него тоже округляются глаза. По всей видимости, он привык на все реагировать с камен­ным лицом, но на сей раз удивление оказалось силь­нее. Интересно, он когда-нибудь поддается чувствам настолько, чтобы выдавить из себя улыбку?

– Вас зовут Санни?

—Да.

– Санни?

— Да...

– Как одного из гномов в сказке про Белоснежку?

Он смотрит на меня с недоверием.

– А кем из них был Кэгни? – спрашиваю я. – Гно­мом, который любил выпить и пообщаться с девицами легкого поведения?

Мы все еще жмем друг другу руки, и наши пальцы стискиваются с обоюдной злостью. Похоже, будь у нас такая возможность, мы переломали бы друг другу кос­ти. Поняв, что происходит, мы одновременно отдерги­ваем руки. Я трясу кистью, чтобы скрыть смущение, а затем поднимаю глаза на собеседника. Он опустил глаза и смотрит на свой кулак. Я бы не сказала, что между нами проскочила искорка, однако получилось как-то... забавно. Не смешно, а именно забавно. Не по-хороше­му забавно.

Я делаю шаг назад, когда мистер Джеймс вдруг пре­рывает молчание.

– То, что вы сделали сегодня утром, было очень глу­по, – говорит он.

– В каком смысле? Я вас не понимаю.

– Ничего удивительного. Глупо то, что вы броси­лись бежать за тем ублюдком. Я находился всего в не­скольких футах за вами. Надо было просто подождать. Он ведь мог серьезно вас поранить. Или в сказочной стране не случается несчастий?

– Он меня действительно поранил, но я, как види­те, выжила, отобрала у него ребенка и не потеряла ни одного жизненно важного органа.

Я поражена тем, как он со мной разговаривает, и одновременно в ужасе от собственного тона. Не пони­маю, зачем я говорю с ним так грубо? Надо немедлен­но все исправить.

– Тем более что он выглядел таким испуганным. Думаю, он и сам не до конца понимал, что делает.

– И, по-вашему, это его оправдывает?

Кэгни выпрямляет спину. В ответ я по-петушино­му закидываю голову. Я почему-то ужасно разозли­лась.

– Конечно, нет! Однако нельзя все красить только черной и белой краской.

– Нельзя? Тогда в какие цвета окрашено похище­ние ребенка? В цвет сливочного мороженого? Может, это было чудесное приключение? Или скачки на еди­нороге?

– Нет, но это было не черным, как ваши легкие, и не белым, как ваши волосы.

– В таком случае, мисс...

Я выжидающе смотрю на него в течение несколь­ких секунд, а затем понимаю, что он забыл мою фами­лию и ждет подсказки.

– Уэстон, – напоминаю я раздраженно.

– В таком случае, мисс Уэстон, что это было? Объясните, пожалуйста.

– Дело в том, Кэгни...

Я произношу его имя с подчеркнутым сарказмом и тут же сожалею об этом, чувствуя себя смешной.

Мистер Джеймс смотрит на меня с презрением и молчит.

– Я не имела в виду, что оправдываю поступок того человека.

– Что же в таком случае вы имели в виду?

– Я имела в виду, что у его поступка должна быть какая-то причина. То есть не оправдание, а объяснение.

– Он больной ублюдок, вот и все объяснение.

– Наверное, он в какой-то степени болен. Не спо­рю. Однако он ведь не родился таким. Он ведь не с са­мого детства хотел причинять людям боль, или похи­щать младенцев, или еще что-нибудь подобное.

– Ну, естественно, он таким родился! Некоторые люди больны с самого появления на свет.

– Не может быть, чтобы вы на самом деле так ду­мали.

– Очень даже может. Или вы считаете, он стал та­ким из-за того, что мать до восемнадцати лет кормила его грудью, а отец был алкоголиком? Вы считаете, что во всем виноваты родители?

По моей спине стекает тоненькая струйка пота. Ненавижу этого типа!

– Вы сейчас самого себя описали, мистер Джеймс?

– В сравнении с нашим утренним знакомым я само воплощение нормальности.

– Ну конечно. Злобность и невежество – очень здоровые явления.

– Может, я и не самый добрый человек на свете, но ничего плохого я людям не делаю.

– Не считая того, что занудством доводите их до белого каления. Мне искренне жаль вашу жену.

Он сдвигает брови и стискивает челюсти. У меня от злости трясутся руки.

– По-вашему, я выгляжу достаточно глупым, что­бы иметь жену?

– По-моему, вы выглядите достаточно глупым для чего угодно.

Мимо проходят двое полицейских. Они подозри­тельно косятся на нас, когда я повышаю голос. Я улы­баюсь им самой милой из всех своих улыбок и жду, пока они не скроются за вращающейся дверью полицей­ского участка. Затем снова поворачиваюсь к Кэгни, от­части надеясь, что тот уже успел уйти. Он стоит на пре­жнем месте, не меняя позы, и смотрит на меня с не­скрываемым презрением.

– По крайней мере, я глуп не настолько, чтобы свя­заться с такой особой, как вы, – заявляет Кэгни самым решительным тоном.

– А я, как и большинство женщин, глупа не на­столько, чтобы дать вам такую возможность, – пари­рую я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно невозмутимее.

– Ну, естественно. Современные женщины слиш­ком заняты сжиганием лишних калорий. – Он окиды­вает взглядом мою фигуру на тот случай, если я не по­няла, о ком идет речь, и продолжает: – Им некогда за­мечать достойных мужчин.

– А вы вообще в курсе, что происходит? Может, вы в магазинах до сих пор пытаетесь расплачиваться шиллингами?.. Загляните в газету – на дворе двадцать первый век! Если найдете где-нибудь достойного муж­чину, обязательно дайте мне знать. Лично я не увере­на, что таковые еще существуют. По крайней мере, мне они не попадаются.

– Наверное, потому, что они успевают заметить вас первыми и скрыться от греха, подальше.

Кэгни смотрит на меня. Я смотрю на него. Честное слово, если бы мы стояли не у дверей полицейского участка, я дала бы ему пощечину.

– Здравствуйте.

Мы оба резко поворачиваемся на голос и замеча­ем, что к нам приближается высокая, сухощавая эле­гантно одетая женщина. Я мгновенно узнаю в ней мать Дугала. Глаза у женщины распухли от слез. Детей она, к счастью, с собой не привела.

Мы с Кэгни смотрим на нее с недоумением. Стран­ный сегодня день выдался.

–Я так и не успела как следует вас поблагодарить, – говорит женщина. – Вас обоих.

Она упирается длинными худыми руками в бедра. Затем убирает руки с бедер и нервно хлопает в ладоши. Затем откидывает с глаз прядь волос и скрещивает руки на груди. Да, сегодня утром с ней случилось самое ужас­ное, что может произойти с любой матерью. Я чувствую, что душившая меня ярость понемногу отступает, и про­никаюсь к матери Дугала глубокой благодарностью – она прекратила то недоразумение, которое случилось между мной и Кэгни Джеймсом. Понятия не имею, что на нас нашло. Моим единственным оправданием явля­ется то, что я определенно была не в себе.

– Ну что вы. Нет никакой необходимости нас бла­годарить. То есть меня благодарить... – Я бросаю взгляд на Кэгни и продолжаю: – Любой на моем месте посту­пил бы точно так же. Я рада, что все хорошо закончи­лось.

Она устало улыбается нам обоим и снова откиды­вает со лба прядь волос. Я делаю шаг в ее сторону, по­дальше от Кэгни.

– Мальчики сейчас с отцом. Дугал в ужасном со­стоянии, напуган, весь трясется... В общем, Теренс, мой муж, отец Дугала, даже не знает, как вас благодарить. Он приглашает вас к нам домой на ужин. Мы живем совсем недалеко, в Кью. Вы не представляете, как мы вам признательны, никакие слова не в силах выразить... Короче говоря, он хочет пригласить вас обоих на ужин, а я подумала, что еще успею застать вас тут.

Я смотрю на нее в ужасе, не веря собственным ушам. Несчастная женщина всего несколько часов на­зад пережила самые кошмарные минуты в своей жиз­ни, а сейчас как ни в чем не бывало приглашает нас отужинать у нее дома. Это самое нелепое предложе­ние, какое только можно себе представить.

– Даже и не знаю. По-моему, лучше нам просто забыть о том, что сегодня случилось, и...

– Нет-нет, прошу вас. Вы обязательно должны прийти. Терри мечтает поблагодарить вас лично. Все будет очень просто, по-семейному. Я приготовлю утку или что-нибудь другое, что найдется свежего в мясной лавке...

Когда мать Дугала замолкает, ее глаза уже почти не блестят от слез. Еще немного, и все ее страхи уйдут, окончательно уступив место радостному облегчению. Тем не менее мне очень неловко. Такое чувство, будто она разбила тарелку из моего фарфорового сервиза или пролила мне на брюки красное вино. Я просто не знают что сказать. Стою, открыв рот, и молчу, поэтому мать Дугала продолжает говорить сама:

– Естественно, вы можете привести с собой своих родителей или еще кого-нибудь. Ну, пожалуйста. Вы обязательно должны прийти. Я очень вас прошу. В сле­дующую пятницу.

Я поворачиваюсь к Кэгни, который удивлен проис­ходящим ничуть не меньше меня.

– Даже... Даже...

– Ну, пожалуйста. Дайте слово, что придете.

Наконец я все-таки соглашаюсь:

– Ладно... Я думаю, что смогу прийти... Почему бы и нет...

Вот и отлично. Спасибо вам огромное. А вы?

– Кэгни Джеймс. Пятница мне подходит.

– Простите, я не представилась. Меня зовут Дайдре Тернболл.

Она протягивает руку и на несколько секунд остав­ляет свою безвольную ладонь в моих пальцах.

– Санни Уэстон, – представляюсь я.

Дайдре подает руку Кэгни, а затем достает из сум­ки два листка бумаги и пишет на каждом из них свой адрес. Дописав, протягивает нам обоим по листку. Кро­ме адреса, на них указано время – 19 часов. Я расте­рянно смотрю на клочок бумаги.

– Увидимся в пятницу, – говорит Дайдре.

Она отбрасывает со лба прядь волос и, развернув­шись, элегантно удаляется. Я продолжаю смотреть на листок бумаги, когда раздается автомобильный гудок. Пожилой таксист, высунувшись из окна машины, вы­крикивает мое имя.

– Она не оставила номер телефона, – говорю я, находясь в каком-то оцепенении от происшедшего.

– Ив телефонном справочнике его наверняка нет, – откликается Кэгни, напомнив мне о своем присутствии.

Я поднимаю на него глаза и отмечаю, что он тоже выглядит смущенным и сбитым с толку. Затем я вспо­минаю, что перед тем, как нас перебила Дайдре, он ус­пел сказать мне какую-то гадость. Я хочу ответить что- нибудь достойное, но ничего не приходит в голову. Тог­да я громко вздыхаю и ухожу, не сказав ни слова.

Через несколько минут я сижу на заднем сиденье такси и, закрыв глаза, прокручиваю в голове все, что случилось со мной сегодня утром.

Не верится, что уже в следующую пятницу мне придется идти на ужин в дом Тернболлов и сидеть за одним столом со всей их семьей, включая Дайдре и Дугала.

Не верится, что я встречусь с Дуталом. Даже не представляю, как на бедного ребенка подействует наша встреча.

Не верится, что мне придется ужинать и любезни­чать с таким грубияном и ретроградом, как Кэгни Джеймс.

И я уверена, что ничего низкокалорийного на стол не подадут.

 

СТРУЯ ВОЗДУХА

 

Сегодня в полдень я встречаюсь с Лайзой и иду вме­сте с ней в тренажерный зал, а к вечеру непременно успею прочистить себе мозги – по понедельникам в три часа дня у меня встреча с психотерапевтом. Если не случится никакого природного катаклизма, так бу­дет и сегодня.

Со своими лучшими подругами – Лайзой и Ан­ной – я знакома уже больше двадцати лет. В восемь мы вместе играли на одной детской площадке, а в под­ростковом возрасте втроем бегали на школьные дис­котеки.

Естественно, и Лайза, и Анна давно замужем. Свою личную жизнь они устроили уже годам к двадцати пяти, выйдя замуж за сокурсников из университета.

Анна не ходит в этот тренажерный зал. Насколько мне известно, она вообще не ходит по тренажерным залам. Ее первому ребенку, Джейкобу, всего одинна­дцать недель, и она пытается кормить его грудью. За последнее время и Анна, и Лайза несколько раз не уз­навали меня, когда мы договаривались встретиться воз­ле кинотеатра или станции метро. Они еще не привык­ли к моему новому облику. Анна говорит, что я теперь совсем не похожа на ту Санни, которую они знали. Даже моя улыбка стала не такой широкой, говорит она.

Лайза уверенно приближается к спортивному цен­тру, возле дверей которого я ее жду. Длинные белоку­рые локоны свободно падают на спину, подхваченные над висками двумя заколками. Лайза никогда не пользуется средствами для укладки волос, поэтому вокруг ее головы парит прозрачный венчик из легких завитков. У нее широкое лицо с чистой сияющей ко­жей. На щеках заметны пара-другая тоненьких крас­ных прожилок, а в уголках глаз уже различимы мор­щинки. Лайза приближается, и я вижу, что на подбо­родке у нее наливается злобой огромный прыщ, который грозно уставился прямо на меня. Лайза по­чти никогда не делает макияж. Только отправляясь в ресторан или на вечеринку, она слегка подкрашивает ресницы и наносит тонким слоем губную помаду. Ко­нечно, я всегда восхищалась ее умением выглядеть свежо и естественно, но, по-моему, в том, чтобы хоть изредка пользоваться декоративной косметикой, нет ничего преступного.

Когда мы учились в школе, Лайза постоянно бегала – и стометровку, и по пересеченной местности. Есте­ственно, она до сих пор находится в отличной форме. Честно говоря, она находится в гораздо лучшей фор­ме, чем я, однако вы заметили бы это только в том слу­чае, если бы мы с ней бежали марафонскую дистанцию. Наблюдая сквозь окна тренажерного зала за тем, как мы делаем упражнения, вы никогда не догадались бы, что Лайза увлекается спортом всю свою жизнь, а я на­чала заниматься всего год назад.

Муж Лайзы, Грегори Натан, тоже очень стройный. В нашем университете он был чемпионом по бегу с пре­пятствиями на пять тысяч метров. Когда Грегори улы­бается, он становится похож на собаку. Насколько мне известно, он занимает какую-то высокую должность в страховой компании – настолько высокую, что Лайза восемь месяцев назад смогла бросить свою работу в издательстве и сейчас решает, чем бы ей заняться для души. Все грозится открыть собственный магазинчик, где будут продавать «разные симпатичные безделуш­ки, свечи, постельное белье с подушками и красивые стеклянные вазочки». К счастью для покупателей «раз­ных симпатичных безделушек», за то время, пока Лай­за собирается взяться за дело, в Лондоне открылась добрая сотня таких магазинчиков. Лайза и Грегори живут в Ричмонде и по выходным вместе бегают вдоль берега реки.

Когда мне удалось сбросить четырнадцать фунтов, Лайза стала первой, кто заметил, что я теряю в весе. Кроме того, она первая обратила внимание на то, что я стала по-другому питаться. Как-то в субботу мы втро­ем собрались пообедать и немного поболтать, и я зака­зала салат из тунца с красным луком и грецкими оре­хами вместо гамбургера с жареной картошкой. Анна не обратила на это никакого внимания, а Лайза тут же спросила:

– Санни, ты что, перешла на салаты?

– Просто захотелось чего-нибудь свеженького, – ответила я с невинным видом.

Тогда мне еще не хотелось рассказывать им о дие­те. Я не была уверена, что смогу ее выдержать. Сбро­шенные шесть килограммов – это хорошо, но заявлять о том, что я попытаюсь избавиться еще от пятидесяти, я не рискнула. Кроме того, сброшенный было вес на­чинал медленно возвращаться. В то время я поняла, что придется предпринять более радикальные меры и от­правиться на занятия в тренажерный зал. Эта мысль меня пугала. И дело не в том, что я никогда раньше не занималась спортом. Нет. Просто мне казалось, что я буду выглядеть ужасно глупо, работая с раскраснев­шимся лицом на каком-нибудь тренажере – запыхав­шаяся, одетая в бесформенную футболку и огромные спортивные штаны.

С тех пор я сбросила половину своего прежнего веса и теперь, встречая в тренажерном зале людей с такой же комплекцией, какая когда-то была у меня, стараюсь поймать их взгляд и ободряюще улыбнуться. К сожалению, они никогда не замечают моей улыбки, потому что никогда не поднимают глаза.

– Судя по лицу, ты немного похудела. – Лайза с усмешкой осмотрела меня, осторожно выуживая при­знание.

– Ты на диете? – спросила Анна и обмакнула хлеб в оливковое масло.

— Что-то вроде того, – неохотно признала я.

По моему лицу наверняка было заметно, что Санни Уэстон собой довольна. Я постелила на колени салфет­ку и добавила:

– То есть это не столько диета, сколько здоровое питание.

– Господи, тебе что, больше заняться нечем? Вот уж никогда бы не подумала, что тебя волнуют такие вещи, – сказала Анна.

Конечно, она предпочла бы услышать, что на подоб­ные глупости не стоит тратить свою жизнь, – Анна не сидит ни на каких диетах.

– Естественно, меня волнуют такие вещи, – отве­тила я. – Потому что я хочу быть здоровой.

– А спортом ты занимаешься? – спросила Лайза, глядя на меня с улыбкой.

– Я стараюсь побольше ходить, но чувствую, что этого недостаточно. Придется, наверное, записаться в тренажерный зал.

Лицо у Лайзы осветилось неподдельной радостью.

– Запишись в мой! Будет весело. Я тебе помогу.

–Ладно, почему бы нет? Только имей в виду, я пока не готова к серьезным нагрузкам. Я давным-давно ни­каких упражнений не делала, придется начинать с ма­лого.

– Вот и отлично! – Лайза подняла свой бокал с соком лайма и содовой.

– Санни, а помнишь, как ты в последних классах школы сидела на капустной диете? – спросила Анна со смехом. – Тебя еще от нее постоянно пучило. – Она повернулась к Лайзе. – А ты, Лайза, помнишь, как твой отец подвозил нас однажды из кинотеатра? Мы ходи­ли смотреть «Привидение». Помнишь, как Санни са­дилась в машину и нечаянно пукнула? В салоне стоял такой ужасный запах, что твоему папе пришлось опус­тить стекло! Никто не сказал ни слова, потому что мы просто не знали, что говорить.

Анна хохотала так сильно, что опрокинула свою чашку.

– А «Слимфаст» помнишь? – спросила Лайза с широкой улыбкой. – Сколько фунтов ты набрала за ту неделю, Санни? Десять?

Лайзин смех превратился в задорное хрюканье.

– Я неправильно поняла инструкцию, – сказала я, стараясь улыбаться как ни в чем не бывало.

– Насколько я помню, ты решила, что всякий раз во время еды надо выпивать по молочному коктей­лю, – выдавила Лайза, задыхаясь от смеха и выти­рая слезы. – Бедная Санни!.. Не обижайся, пожалуй­ста. Я не со зла.

Я кивнула, натужно улыбаясь.

– А помнишь, как получилось в другой раз? По­мнишь?

Анна едва говорила от душившего ее хохота.

– Ты решила носить на лодыжках груз, чтобы по­стоянно поддерживать ноги в тонусе... Прямо в таком виде пришла на занятия, а к концу дня уже не могла поднять ноги. Тебе пришлось снять груз...

Анну одолел очередной пароксизм смеха. Она пре­рвала рассказ секунд на двадцать, хватаясь за бока от гомерического хохота, а затем продолжила:

– Груз-то ты сняла, а ноги от земли все равно ото­рвать не получалось. Ты даже не смогла в автобус за­браться... Пришлось... пришлось... – Она кое-как взяла себя в руки. – Пришлось ковылять до самого дома пеш­ком! Почти не отрывая ноги от асфальта!

Лайза и Анна вытирали с глаз слезы, стонали от смеха и задыхались. Только минут через десять им обе­им удалось окончательно успокоиться, и они, совер­шенно обессиленные, смогли заказать обед.

Лайза была преисполнена таким энтузиазмом от­носительно наших совместных занятий, что я едва не отказалась от этой мысли. Меня всегда удивляла ее одержимость здоровым образом жизни. Я не понима­ла, чему она так радуется, поднимаясь дождливым ут­ром в шесть часов и отправляясь на пробежку вдоль озера. Какое в этом удовольствие? Не лучше ли спо­койно посидеть перед телевизором с тарелкой картош­ки и рыбы во фритюре? Конечно, я всегда завидовала тому, как Лайза выглядит в джинсах, но становиться такой одержимой и лишиться всех радостей жизни мне совсем не хотелось. Странно, теперь, в самом конце утомительной дороги, мы с Лайзой нежданно-негаданно превратились в единомышленников.

Итак, она подходит к дверям. Вместо приветствия мы чмокаем друг друга в щеку и, болтая, направляемся в раздевалку. Лайза тут же принимается снимать с себя одежду и белье, а я сначала поворачиваюсь к ней спи­ной и только потом расстегиваю лифчик. Я не хочу, что­бы Лайза заметила, какой дряблой стала моя грудь. Раз­говор почти сразу переключается на Анну.

– Она поправилась почти на тридцать килограм­мов, – говорит Лайза с нескрываемым осуждением в голосе.

– Господи, так сильно? Она сама тебе сказала?

Я уже сочувствую бедной Анне.

– Причем уже после того, как родила ребенка.

В каждом предложении Лайза делает выразитель­ную паузу перед последним словом. Я понимаю, что таким образом она пытается добавить драматизма, од­нако, на мой взгляд, это звучит как-то нелепо. Такое чувство, будто Лайза едва окончила Институт благород­ных девиц и состоит в Обществе любителей оперы, а ее чувства настолько утонченны, что она впадает в бла­городное негодование по любому мало-мальски подхо­дящему поводу.

Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, нет ли в раздевалке кого-нибудь, кроме нас. К счастью, мы здесь одни, и наш разговор никто не услышит.

– Вот увидишь, Лайза, – говорю я, – она снова похудеет, если и дальше будет кормить ребенка грудью. При кормлении сжигается огромное количество кало­рий – около полутора тысяч в день.

Лайза пожимает плечами, всем своим видом демон­стрируя, будто надеется на лучшее. Секунду спустя в ее глазах появляется довольный блеск, и Лайза гово­рит, что она все-таки не понимает, как человек спосо­бен запустить себя до такой степени, потакая всем сво­им капризам. Мы обе натягиваем спортивные шорты, а мне тем временем приходит в голову, что Лайза, на­верное, забыла, с кем разговаривает.

– Я имею в виду, Санни, что она ест все подряд!

– Да, знаю, – говорю я, – но вспомни – незадол­го до беременности она сидела на сумасшедшей диете.

– Заурядная диета Аткинса, – отрезает Лайза.

– А еще она вегетарианка, – напоминаю я, немно­го озадаченная Лайзиной резкостью.

Лично я перепробовала все диеты – от самых про­стых до самых безумных – еще в школьные годы. Я знаю наверняка, что если капустная диета и помогает кому-то, то совсем ненадолго. Конечно, вы теряете пару-другую килограммов, но не окончательно, не на всю жизнь, а лишь временно. Говоря по правде, после двадцати лет я не особенно увлекалась диетами. Какое- то время я просто ела то, чего мне хотелось. Однако даже тогда я понимала: для того чтобы сбросить поло­вину веса, недостаточно просто считать калории и от­казываться от коктейлей. Требовалось изменить образ жизни, а не только время от времени голодать...

– В любом случае теперь ей придется ходить в тре­нажерный зал, – говорит Аайза, стоя перед зеркалом и собирая волосы в конский хвост. У нее очень ровный контур лица и гладкая кожа – нигде не заметно ни морщинки. – А ты сколько успела сбросить?

– Пока около сорока пяти килограммов, – отве­чаю я тихо, надеясь, что меня никто не слышал.

– Понятно. А сколько осталось? Килограммов пять-шесть?

– Около того. Ну, может, десять.

– Понятно. Если все сложить, то получается почти столько же, сколько Анна набрала за последние девять месяцев. За девять месяцев!.. Тебе понадобилась целая жизнь, чтобы столько набрать!

– Ага, – отвечаю я, поворачиваюсь и выхожу из раздевалки, по пути пообещав себе в самое ближайшее время сходить к Анне в гости и принести ей немного орешков и маленькую плитку темного шоколада.

Лайза никогда не придает значения тому, как зву­чат ее слова, поэтому нет никакого смысла делать ей замечание. Я просто стараюсь не относиться к людям так, как относится она. Правда, на занятиях я все-таки превращаюсь в ее подобие. В тренажерном зале я ста­новлюсь собранной и сосредоточенной. Я могу отчет­ливо представить, как растягиваются и сокращаются мои мышцы. Я слежу за дыханием и точно знаю, сколь­ко сжигаю калорий, размахивая руками, раздавая ту­маки и пинки боксерской груше и минут десять пры­гая, как заправский боксер. Затем мы с Лайзой ложим­ся на пол и двадцать минут качаем пресс.

Время от времени мы с ней обмениваемся улыбка­ми, глядя друг на друга в зеркало. Мы делим не только удовольствие от физических нагрузок, но и приятное осознание того факта, что с каждой минутой наши тела становятся сильнее, здоровее и стройнее.

Наш широкоплечий приземистый инструктор, Бар­ри, прежде служил рядовым в армии. Проходит один час и двадцать минут. Мы с Лайзой встряхиваем натру­женные руки и ноги и только тут замечаем, что вокруг нас полно людей с раскрасневшимися лицами, кото­рые, как и мы, стараются восстановить дыхание.

– Отлично поработали, девочки. Десять баллов из десяти, – говорит Барри и отпускает нас величественно-благословляющим жестом.

Проходя мимо, мы улыбаемся инструктору с подоба­ющим благочестием, но колена не преклоняем. Приняв горячий душ, с еще мокрыми волосами идем на второй этаж, где расположен бар. Лайзин прыщик под воздей­ствием высокой температуры раздулся до угрожающих размеров и готов вот-вот лопнуть. Будь это не гнойник, а вулкан, меня бы уже эвакуировали.

Возле стойки расположились двое парней в трени­ровочных костюмах. В руках у них по кружке пива, из спортивных сумок торчат ракетки. Один из молодых людей улыбается, когда мы проходим мимо, и просит прощения за свою сумку, которая совсем нам не ме­шает.