Альберто и София сели в кресла перед окном, обращенным к озеру.

– Ну и терминология!

– Эти три стадии познания он также называл «тезисом», «антитезисом» и «синтезом». Можно, например, сказать, что Декартов рационализм был тезисом, которому Юм противопоставил свой эмпирический антитезис. Но их противопоставление, это напряжение между противостоящими мировоззрениями, было снято синтезом Канта. Кант признал рационалистов правыми в одном, а эмпириков – в другом. Он также доказал, что обе точки зрения были ошибочны по ряду важных пунктов. Однако история не кончилась Кантом, поэтому его «синтез» послужил отправным пунктом для новой тройной цепочки рассуждений, или «триады»: «синтезу» был противопоставлен новый «антитезис».

– Все это выглядит очень теоретично.

– Да, теоретичности тут хватает. Но Гегель вовсе не собирается навязывать истории какую-либо «схему». Он утверждает, что сумел «вычитать» такую диалектичную модель в самой истории, вскрыв в ее ходе определенные законы развития разума, или «мирового духа».

– Понятно.

– Гегелевская диалектика применима не только к истории. Мы пользуемся диалектическим мышлением и при рассмотрении или обсуждении каких-либо проблем. Мы пытаемся выявить недостатки в ходе нашей мысли, то есть, по Гегелю, стараемся мыслить «через отрицание отрицания». Но, выявив недостатки, мы сохраняем рациональное зерно рассуждения.

– Пример!

– Когда социалист и консерватор берутся за решение какой-то общественной проблемы, между их мировоззрениями быстро возникает напряжение. Это не значит, что один из них абсолютно прав, а второй – абсолютно не прав. Скорее всего, оба отчасти правы и отчасти ошибаются. В ходе дискуссии может произойти критическое переосмысление позиций с сохранением наиболее сильных аргументов обеих сторон.

– Хотелось бы надеяться.

– Но в процессе подобного обсуждения далеко не всегда легко решить, что более разумно. В том, что верно, а что неверно, разберется в конечном счете история. «Разумное» обычно претворяется в жизнь.

– Значит, верно то, чему суждена долгая жизнь.

– Или наоборот: то, что живет дольше, оказывается верным.

– У тебя не найдется примерчика, чтобы мне было за что уцепиться?

– Полтора века назад многие боролись за равноправие женщин. Впрочем, у этой идеи было не меньше и ярых противников. Если мы попробуем разыскать и прочитаем тогдашние аргументы обеих сторон, нам будет несложно указать, чьи доводы были более «разумны». Но не следует забывать, что мы «крепки задним умом». Тут рассудило само время: правы оказались сторонники равноправия. Кстати, многие устыдились бы своих дедов, увидев в печати их высказывания по этому поводу.

– Могу себе представить. А что считал Гегель?

– По поводу равноправия?

– А мы разве обсуждаем другую тему?

– Хочешь послушать цитату?

– С удовольствием!

– «Различие между мужчиной и женщиной, – пишет он, – такое же, как между животным и растением: животное больше соответствует характеру мужчины, растение – больше характеру женщины, ибо она в большей степени являет собой спокойное раскрытие, которому в качестве принципа дано более неопределенное единство чувства. Если женщины находятся во главе правительства, государство в опасности, так как они действуют не согласно требованиям всеобщего, а из случайной склонности или мнения. К женщинам образование приходит неведомыми путями, как бы в атмосфере представления, больше из жизни, чем посредством приобретения знаний, тогда как мужчина достигает своего положения только посредством завоеваний мысли и многих технических усилий».

– Спасибо, достаточно! Предпочитаю больше не слышать подобных цитат.

– Но эта цитата великолепно иллюстрирует мысль о том, что представление о «разумном» постоянно меняется. Она показывает, что Гегель был дитя своего времени. Как, впрочем, и мы: представления, которые кажутся нам совершенно бесспорными, тоже не прошли бы испытания историей.

– У тебя есть примеры?

– Нет, на этот раз примеров у меня нет.

– Почему?

– Потому что, на что бы я ни указал, всё находилось бы в процессе изменения. Я, скажем, не мог бы привести такой пример: нехорошо ездить на машине, поскольку автомобили загрязняют окружающую среду. Такая точка зрения уже имеет много сторонников и служила бы плохим примером. Но история то и дело доказывает, что истины, которые мы считаем бесспорными, не выдерживают проверки временем.

– Понимаю.

– Интересно отметить другое: именно жесткие высказывания многих современников Гегеля о неполноценности женщины по сравнению с мужчиной ускорили женскую эмансипацию.

– Как это возможно?

– Мужчины выдвигали «тезис». И выдвигали его прежде всего потому, что женщины начали выступать за свои права. Ведь утверждать что-либо, о чем существует полное согласие, нет никакой необходимости. И чем жестче они высказывались о неполноценности женщины, тем сильнее было «отрицание», то есть «антитезис».

– Кажется, до меня дошло.

– Так что самое лучшее – иметь сильных противников. Чем более крайнюю позицию занимают противники, тем с большим отпором они сталкиваются. Это называется «лить воду на чужую мельницу».

– Во всяком случае, моя мельница явно завертелась быстрее от того, что я услышала.

– Даже чисто логически (или философски) нередко возникает диалектическое напряжение между двумя понятиями.

– Пожалуйста, примеры!

– Размышляя над понятием «бытие», я неизбежно должен ввести и противоположное понятие, то есть «небытие». Невозможно рассуждать о том, что ты есть, не вспомнив заодно, что твое существование не вечно. Напряжение между «бытием» и «небытием» разрешается в понятии «возникновение» («зарождение»). Зарождение чего-либо подразумевает одновременно как его наличие, так и его отсутствие.

– Ясно.

– Таким образом, разум Гегеля – это динамичный разум. Поскольку действительность проникнута противоречиями, ее описание также должно быть противоречивым. Вот тебе еще один пример: говорят, у датского исследователя атома, физика Нильса Бора, висела над дверью подкова.

– Считается, что она приносит удачу.

– Но это суеверие, а Нильс Бор отнюдь не был суеверным человеком. Однажды к нему зашел в гости друг, который не удержался и сказал: «Ты же не веришь во всякое такое». «Не верю, – отозвался Нильс Бор. – Но говорят, удачу она принесет независимо от моей веры».

– Ну, знаешь…

– Тем не менее его ответ диалектичен, если не сказать – внутренне противоречив. Нильс Бор, который, как и наш поэт Винье, славился своими парадоксами, однажды сказал, что существует два вида истин. Есть поверхностные истины, для которых противоположное суждение будет неверно. Однако бывают истины и более глубокие, антитезисы которых также верны.

– Что же это за истины?

– Если я, например, скажу, что жизнь коротка…

– Я согласна.

– Но при других обстоятельствах я могу всплеснуть руками и вскричать, что жизнь очень длинная.

– Ты и тут будешь прав. В некотором смысле такое утверждение тоже верно.

– В заключение приведу пример того, как диалектическое напряжение может спровоцировать импульсивный поступок, резко меняющий положение.

– Давай!

– Представь себе девочку, которая то и дело говорит: «Да, мама», «Хорошо, мама», «Как хочешь, мама», «Я сию минуту все сделаю, мама».

– Прямо оторопь берет.

– Со временем это послушание дочери начинает раздражать мать, и та в конце концов взрывается: «Да перестань же быть такой покладистой!» На что девочка отвечает: «Хорошо, мама, перестану!»

– Я бы ей просто дала по уху.

– Ах, вот как? А что бы ты сделала, если бы дочка сказала: «Но я хочу быть покладистой!»

– Это был бы странный ответ. Может, я и тогда дала бы ей по уху.

– Иначе говоря, стороны зашли в тупик. Диалектическое напряжение усилилось настолько, что просто назрела какая-то перемена.

– Например, в виде оплеухи?

– Нам нужно остановиться еще на одной – последней – особенности гегелевской философии.

– Я пока не ухожу.

– Ты, надо думать, помнишь упоминание об индивидуализме романтиков?

– «Самая сокровенная тайна скрывается внутри».

– Их индивидуализм столкнулся с антитезисом, или отрицанием, в философии Гегеля. Гегель делал упор на так называемых «объективных» силах, под которыми он разумел семью и государство. Вероятно, можно сказать что Гегель закрывал глаза на отдельную личность. Он считал индивидуума органической частью некоей общности. Разум, или «мировой дух», проявляется прежде всего во взаимодействии между людьми.

– Поясни!

– Разум выступает на первый план прежде всего в языке. А язык мы получаем от рождения. Норвежский язык прекрасно обойдется и без господина Хансена, однако господин Хансен не может обойтись без норвежского языка. Значит, не язык создается индивидуумом, а индивидуум создается языком.

– Пожалуй.

– Так же как индивидуум от рождения попадает в определенный язык, он попадает и в определенные исторические условия. И никто не вправе «выбирать» их. Если человек не находит своего места в государстве, значит, он внеисторичен. Эта мысль – как ты, вероятно, помнила – подчеркивалась и великими афинскими философами. Невозможно представить себе государство без граждан, но столь же невозможно представить себе и граждан без государства.

– Ясно.

– Согласно Гегелю, государство – это нечто «большее», чем отдельный гражданин. Оно даже больше суммы всех граждан. По мысли Гегеля, никто не может «по своему произволу отделиться от государства», поэтому человек, игнорирующий общество, в котором живет, и стремящийся лишь «к поискам себя», становится в положение глупца.

– Не уверена, что я с этим согласна, но пусть будет так.

– Гегель утверждал, что «находит себя» не личность, а«мировой дух».

– Мировой дух находит себя?

– Согласно Гегелю, «мировой дух» приходит к себе, то есть осознает себя, в три этапа… или пройдя через три ступени.

– Выкладывай всю лестницу, только поскорее.

– Сначала «мировой дух» осознает себя в личности – этап, который Гегель называет субъективным разумом. Более высокой ступени осознания «мировой дух» достигает в семье, обществе и государстве. Эту ступень Гегель называет объективным разумом, поскольку такой вид разума проявляется во взаимодействии между людьми. Но остается последняя ступень…

– Интересно, что он еще придумал…

– Высшей формы самопознания «мировой дух» достигает в абсолютном разуме. А абсолютный разум – это искусство, религия и философия, причем философию Гегель считает наивысшей формой разума, поскольку в рамках философии «мировой дух» размышляет о собственном функционировании в истории. Иными словами, именно в философии «мировой дух» встречается с самим собой. Вероятно, можно сказать, что философия – зеркало «мирового духа».

– Все это так загадочно, что мне, наверное, понадобится некоторое время на «переваривание». Во всяком случае, мне очень понравилось твое последнее высказывание.

– О том, что философия – зеркало «мирового духа»?

– Да, звучит красиво. Ты не думаешь, что тут может быть замешано зеркало в бронзовой раме?

– Коли спрашиваешь, то – думаю.

– Почему ты так считаешь?

– Раз это зеркало снова и снова всплывает в нашей истории, оно должно иметь особое значение.

– Ты наверняка догадываешься какое.

– Нет-нет. Я только сказал, что, по-моему, оно не возникало бы столь часто, если бы не имело особого значения для Хильды и ее отца. А какое значение, об этом знает только Хильда.

– Это была романтическая ирония?

– Бессмысленный вопрос, София.

– Почему?

– Потому что ирония тут не про нашу честь. Мы лишь беспомощные жертвы иронии. Если недоразвитый ребенок нарисует что-то на листе бумаги, нет смысла спрашивать бумагу, что он хотел изобразить.

– У меня даже мурашки по спине от такого.